– "Человек! У Вас есть зажигалка?" – спросила Платона на обратном пути, на перекрёстке, пьяная молодая женщина.
– "Нет!".
– "Как это нет? У всех мужчин бывают зажигалки!" – по-пьяни заигрывала она.
– "А-а-а! Так сейчас холодно!" – понял он, всё ей объясняя.
– "А мне жарко!" – не унималась та, чуть ли не распахивая перед мужчиной полы своей куртки.
– "А ты мне мозги не фрикцуй!" – культурно оставил он её в полном неведении на слякотной мостовой.
А в субботу вообще пошёл дождь, и лыжи пришлось отставить. Зато Платон занялся подготовкой квартиры к празднованию встречи Нового года.
Пришло время подводить и итоги года уходящего.
Вячеслав всё ещё не давал о себе знать. Его дело в чём-то, скорее всего из-за бюрократии, застопорилось.
Зато с менее далёкой семьёй Владимира Платон общался по скайпу.
Привыкшие молчать в танце, танцоры Екатерина и Виталий, после лета никак не проявились и в общении с отцом и тем более с братьями. Хотя в свой осенний приезд к отцу за яблоками дочь обещала пригласить его с Ксенией на какой-то грандиозный концерт.
Но не состоялось.
Видимо Катюха погорячилась в своих возможностях?! Но ведь могла бы об этом и предупредить?! А то мы – двое наивных – с нетерпением ждали её звонка! – одновременно про себя оправдывал её отец, удивляясь невоспитанности своих деятелей культуры.
Данила с нетерпением ожидал и готовился к приёму жены с новорождённым, но Александра пока лежала на сохранении.
А самый младший, Кеша, теперь много работал, слегка позабросив учёбу и, не очень слегка, – Киру.
Старший племянник Платона – Григорий Комков – как всегда молчал, как и вся родня остальных московских Кочетов.
Младший же племянник Платона – богатырь Василий Олыпин, – периодически общаясь с любимым дядькой, совершил очередную модернизацию своей двухкомнатной квартиры. Он поставил металлические двери при входе с лестничной площадки в тамбур, и при переходе на соседскую лоджию, застеклив и утеплив свою, одарив и мать к Новому году солидной денежной суммой.
Его отцу в Тюмени сделали операцию на поджелудочной железе. Для чего Василию пришлось через авиаслужбу послать туда катетер, который там стоил в десять раз дороже московского.
А вот его жена Даша слегла в больницу – сказались последствия пяти родов в течение почти пяти лет.
Платон написал и отослал письмо последнему дядьке в Санкт-Петербург. Но все остальные Комаровы по-прежнему, и, уже видимо окончательно, тоже молчали.
Дороговизна жизни вообще, и большие междугородные транспортные расходы в частности, навсегда отрезали от живого общения родственников Комаровых, разбросанных по городам и весям огромной России, некогда огромного Союза.
После нас с Виталием Сергеевичем кто из родственников Комаровых будет потом общаться? Его дети, или внуки? Вряд ли! – мысленно сокрушался Платон.
Вон, Константин – самый старший его внук – уже давно работает в Москве, а ни слуху, ни духу, даже ни разу не позвонил! А ведь ему стыдно! Он давным-давно, можно сказать, просто бросил меня, не возвратив мне важную военную карту, и совсем затих после этого вместе со своей матерью! – вспомнил вдруг своего двоюродного племянника, обиженный дядька.
В отличие от vis-à-vis Штирлица, Платон всегда запоминал первое. Ибо сказанная новь легко сеялась на целину его новой страницы восприятия окружающей действительности, сразу прорастая из неё результатом аналитического экспресс-анализа.
А сказанное вторым, третьим, и так далее, тем более противоречащее исходному знанию, не могло существенным образом стереть, или хотя бы зачеркнуть его – первое высказанное, и на целину посаженое.
И это касалось не только вслух сказанного, но и на бумаге написанного.
Даже, когда он читал одной чертой зачёркнутый текст, то совершенно не обращал на неё внимания. И только им же самим сильно замалёванный текст он, конечно, прочитать уже не мог.
Он словно видел суть, исходное знание, через толщу наносного, нового, но не так важного, а лишь дополнительного, по отношению к первоначальному.
И это запомнившееся ему первое, становилось навязчивой основой его знаний.
Его бывает трудно исправить, или совсем стереть. Для этого нужны усилия, порой даже длительные, то есть, целая система.
По этому поводу Платон даже как-то высказался Ксении:
– "Ведь, что такое, система? Это планово повторяющиеся действия, и связанные с ними события!".
Вот и теперь, Платон планировал хотя бы ещё раз посетить занятия литературного клуба при центральной библиотеке ВАО.
Ещё весной, в четверг, 21 мая, Платон впервые побывал там.
Тогда собралось полтора десятка бывалых, в основном в возрасте, пишущих стихи и прозу. Платон знал об этом клубе ещё с рассказов своего бывшего знакомого Алексея Львовича Грендаля.
Теперь решил попробовать и сам. Его целью было получить информацию о возможностях и путях печатания и издания своих трудов.
Платону, как новичку, дали слово первому. После краткого знакомства сидящих с новой персоной, он кратко поведал залу о своём творчестве и планах на будущее, прочитал три стихотворения и одну страницу прозы.
Руководитель клуба Виктор Александрович сразу предупредил новичка, что, независимо от качества, его труды подвергнутся критике, и чтобы он с пониманием на это реагировал. Тот согласился.
Стихи вызвали бурную реакцию графоманов. Платону послышалось из зала поспешно выкрикнутое от самых ретивых и ревнивых, опережающих позитивные оценки, в своё время не полученные ими в этом зале:
– "А Вас кое-где хромает рифма! А в одном месте Вы не правильно поставили ударение! А это стихотворение… детское! А это тоже… простое!".
На что Платон только и успевал возражать:
– "А в стихосложении допускается перемещение ударения, как раз ради сохранения рифмы! А стихи я пишу разные. Для Вас специально начал с простых, далее будут посложнее и непонятнее!".
Активность в основном проявляли двое: седой симпатичный мужчина из левой от Платона колонки рядов, и неопределённого возраста худая женщина из середины зала.
Разговор невольно коснулся и Жана Татляна. Руководитель поинтересовался его возрастом и местом обитания. Платон кратко пояснил.
Однако худая, без возраста, бесцеремонно влезла, возражая Платону, с пеной у рта утверждая, что Татлян живёт во Франции, и она это читала из его интервью.
Платон не успел разубедить дурочку с самомнением, так как в этот момент седой, и теперь уже не такой симпатичный, вдруг вообще ошарашил выступающего:
– "А он вообще спел только одну песню, и стал знаменит!".
Тут уж почитатель Татляна совсем было решился дара речи.
Его выручил Виктор Александрович, предложив автору познакомить зал со своим произведением.
Но после прочтения автором одной страницы своей прозы зал почему-то замер. Воцарившую тишину прервал вопрос седого о некоторых, упомянутых персонажах, родство которых с главным героем не было озвучено на этой, первой странице новой главы его романа.
Платон объяснил, что эта часть является продолжением множества предыдущих частей романа, и читатели уже должны быть знакомыми с ними.
Платон также утвердительно ответил на вопрос худой без возраста об обнаруженных ею иронии и сарказме в его произведении, и похожести на творчество Полякова.
Далее стали выступать со своими творениями и другие члены клуба.
Платон внимательно слушал и иногда ужасался. Но были и очень приличные выступления, особенно в прозе, в частности женщины средних лет, некоей Галины. Постепенно у Платона сложилось и первое впечатление.
Большинство самолюбивы, считают себя гениями, наделяя себя правами учить других, править тексты начинающих пописывать.
Платон стал очевидцем, как некая Надежда возвратила соседке Платона по ряду Ирине Дмитриевне её произведение со словами:
– "Я вам текст полностью переделала!".
Во, дура! – не зная сути, подумал Платон.
После выступления той, Платон подтвердил своё мнение о ней, добавив и свой голос в общий гул возмущённых и рекомендующих голосов якобы её коллег:
– "Хочу Вам заметить, что роса не может подсыхать! Она жидкость, вода, и испаряется. А высыхает поверхность чего-либо, на которой она была, например, травы, пола, земли и прочего. А сохнет то, что было пропитано водой, влагой!".
Платон заметил, что многие, видно самые крутые писатели и поэты, не могли обойтись без буквально подколки выступающих, которые и так волновались и стеснялись.
Платону понравились также стихи Сергея – мужчины средних лет.
Но особенно порадовал истинный, и уже печатающийся, поэт Александр Кашин – подтянутый, симпатичный мужчина весьма зрелого возраста.
А до него послушали выступление также нового кадра – певицы жанра "авторская песня" Маргариты, спевшей под гитару несколько песен собственного сочинения.
Платону понравился её много октавный голос, а само пение напомнило пение Галины Бесединой.
Проходившую мимо него, и не сводившую с него своих карих глаз, девушку он вполголоса с доброжелательной улыбкой подбодрил:
– "Молодец!".
В своём заключительном выступлении Александр Кашин проиллюстрировал свою подборку информации по заданной на прошлом занятии теме "Смысл жизни".
Многие пытались примазаться к его успеху, дополняя с мест докладчика. Они щеголяли друг перед другом в цитировании классиков.
Лучше сказали бы это от себя, своими словами! – молча сокрушался Платон.
Эта тема вызвала в сознании Платона свои мысли:
Обсуждать и искать смысл жизни не имеет смысла! Ибо, если люди будут знать его, то все будут жить одинаково, и станет крайне скучно! И жизнь потеряет смысл. То есть найденный смысл потеряет смысл! А вообще-то, по серьёзному, смысл жизни в воспроизводстве человечества, то есть в любви! И в поиске его, этого смысла!
Занятие, длившееся три часа, незаметно подошло к концу.
А ещё до его начала Ирина Дмитриевна продиктовала Платону номер своего телефона с тем, чтобы потом сообщить ему номер телефона издательства, заинтересованного в печатании больших произведений.
Уходя, он хотел кое-что расспросить руководителя, но выронил из своих непослушных рук скоросшиватель и задержался собиранием рассыпавшихся по полу листов в скользких файлах.
Уже при выходе из библиотеки Платон машинально взглянул в зеркало, словно посмотрев на себя, увидев в нём… поэта и писателя.
На улице Платон долго блуждал по многочисленным лабиринтам своего сознания, пытаясь понять происшедшее. И в этом поиске он опустился так далеко, что машинально пропустил два своих автобуса.
Следующий раз Платон посетил занятия клуба только в ноябре.
На этот раз разговор пошёл обстоятельнее.
На вопрос, а как Вам удаётся так много писать, Платон без обиняков ответил:
– "Я специально выбрал работу, полезную не только для моих оконечностей, но и с наличием, во-первых: свободного времени; во-вторых: позволяющую голове во время этой работы думать о чём-то другом, например, сочинять!".
Тут же вскочила одна из клубом рождённых филологов:
– "А Вы неправильно употребили слово "оконечностей"! Надо говорить "конечностей"!".
– "Уважаемая калека! – надеясь быть плохо расслышанным некоторыми, начал Платон ответное хамство – Я же уже всех предупредил, что в мои тексты, в слова надо вдумываться, а не проглатывать их пачками, как, например, в популярном бульварном чтиве!" – продолжил он нравоучение.
– "Да! Есть конечности: верхние – руки, и нижние – ноги. Но у любого тела есть ещё и другие выступающие части – оконечности. Особенно у мужчин!" – кончил Платон под всеобщий хохот.
Но прения продолжились, а Платон отбивался:
– "Да! Я грешу повторениями. Поэтому всегда текст перечитываю и заменяю повторяющие слова на синонимы. Но где-то может и пропустил? Это у меня от пребывания в плену от смысла предыдущей строки".
– "Но у Вас в тексте периодически встречаются просто парадоксы!?" – вдруг проснулся самый старый – Борис Ефимович.
– "Да! Жизнь часто удивляет нас своими парадоксами. А я их просто фиксирую" – объяснил автор очевидное.
– "И потом, у Вас какой-то диалект… бульварный, что ли!? Вы наверно хороших книг мало читаете?!" – вдруг вскочил возмущённый неизвестный.
– "Да! Вы угадали, попали в точку. У меня действительно диалект жителя Бульварного кольца! И я не люблю читать книги, где все герои сплошь говорят правильным языком автора! Таким книгам я не верю!" – гордо ответил тому Платон.
Тут же один из известных неизвестных Платону членов Союза писателей подошёл к нему, и, обсыпая его различными литературными терминами, стал яростно критиковать несчастного.
На что ошалевший сразу ответил им опущенному:
– "Вы, пожалуйста, все Ваши замечания по моему произведению соберите вместе по темам и обобщите. Иными словами, проинтегрируйте по замкнутому контуру, потом мне и дадите!" – завершил Платон уже со смехом свою просьбу бездарному завистнику, ремесленнику от литературы.
Эх, хоть бы, когда "снега пали", меня бы издали. Ведь самовыразившемуся человеку и умирать легче! – сокрушённо помолчал он.
Но это было уже давно. А сейчас писателя и поэта занимал вопрос целесообразности продолжения его работы в ООО "Де-ка".
Он и сейчас, без сожаления покинул бы полуподвальное, полусырое помещение старинного здания с грибком и плесенью в стенах, с холодным кафельным полом, со сверхнизкими потолками, с периодической вонью в цехе из проходящей под ним канализации, с недостаточной освещённостью его рабочего места, с мерзким гулом почти под ухом полупочиненного холодильника, с отсутствием горячей воды, с вечно обоссанными Гудиным и Ляпуновым сиденьями унитаза, с постоянным невольным хамством невоспитанных, некультурных и неаккуратных сотрудников, у которых их апломб, амбиции, явно не соответствовали их, в широком смысле слова, амуниции.
Он без сожаления уходил бы от вечных окриков начальницы, вечного обращения к себе, как к мальчику-альфончику на "Ты" даже в присутствии посторонних; от финансового и прочего жмотства и жлобства Надежды; и вечного умничанья коллег-мужиков, нередко доходящего до детского лепета, от вредности и подлости этих мужиков, например, специально не закрывающих двери, и как следствие этого – сквозняков.
К этому примешивалась и патологическая жадность начальницы, в том числе под любыми предлогами не дававшей в последние годы отгулять полностью положенные законом отпуска.
Всё это так надоело Платону, что, несмотря на явно имевшиеся плюсы, толкало его к решению всё-таки навсегда покинуть ООО "Де-ка".
Делясь этими сомнениями с женой, он услышал от неё, не в первый раз ею повторённое:
– "А может тебе вернуться на старую работу в оборонку?".
– "Я никогда не возвращаюсь на прежнее место! Мир слишком большой, чтоб ограничивать себя одним и тем же местом работы!".
Их беседу прервал звонок от Александровых. Звонил Саша.
Платон давно привык их семью считать сходной со своей, смотреть на неё, как в зеркало. Но в последние годы это зеркало что-то стало уж очень кривым.
Очередная ссора супругов, как всегда, началась с мелочи.
– "Опять ты свою порнуху стро́́чишь?!" – спросила, что-то с азартом пишущего мужа, Наталия.
Ошибка в ударении стоила ей скабрезного от обиженного Александра:
– "Дро́чишь?!".
– "Тьфу, ты! Строчи́шь!" – автоматически поправилась жена.
– "Дрочи́шь!?" – не унялся писатель, перегнув свою палку, вслед хлопнувшей дверью, теперь уже незаслуженно им оскорблённой, жене.
Наталья неоднократно жаловалась на мужа не только родственникам, но и подружкам. Одна из них даже как-то ужаснулась рассказанному ей:
– "Боже, мой! Как можно жить с таким человеком?!".
Наталья упрекала Александра даже за излишнюю доброту, прилюдно обзывая его "Мать Тереза", что тот, как-то раз, неосторожно прокомментировал без всякой задней мысли:
– "Лучше быть матерью Терезой, чем… твоей матерью!".
Наталья же восприняла это буквально, а не как завуалированное квази матерное выражение, и понесла на мужа:
– "Ты бы лучше о своей матери сказал!".
– "Да я имел ввиду матерную мать, а не твою… Ё…, твою мать!" – пытался поначалу оправдаться любитель изящной словесности, распаляясь, невольно переходя на матерную.
С годами грязные слова в семье Александровых, произносимые всё чаще и чаще, потеряли своё значение и смысл.
И "первую скрипку" в этой игре на контрабасе играла, конечно, женщина – жена Александра – Наталья.
Она так достала мужа, что тот и не знал, что делать дальше, готовый теперь чуть ли не на всё!
– "Только помни: делая жене гадость, не сделай вреда себе!" – как-то посоветовал отчаявшемуся другу Платон.
Излив душу другу и получив очередной совет, Александр перешёл на расспросы о житие-бытие Платона и его семьи.
Тот очень кратко поведал о своих незначительных проблемах, опять переведя разговор в юмористическую плоскость, порадовав друга и своими новыми анекдотами, для затравки спросив его:
– "А ты видел по телевизору рекламу туалетной бумаги "Зева"? Так теперь стали ещё и рекламировать новинку "Зева+". А знаешь для чего? Для большего зева!".
Александр засмеялся, полностью забыв о своих проблемах, навострив уши на новый юмор друга. И тот не заставил себя ждать со своими новыми анекдотами, шутками и прибаутками:
– "Вовочка, а сегодня ты за что двойку по русскому получил? А я неправильно перенёс слово – злоупотреблять!".
– "На вопрос в рекламе по телевидению: может ли хлорный отбеливатель Вас подвести? – Армянское радио отвечает: может, если Вам по пути!".
– "Как Ваши дела? Хорошо! А Ваши?! Спасибо, тоже хреново!".
– "На приёме в поликлинике. Доктор! А Вы меня послушаете? Да! Говорите!".
– "Что такое крест на крест? Это прелюбодеяние верующих!".
– "Если чистить грязь порошком – можно его испачкать!".
Успокоившийся Александр от души посмеялся, на этом они и расстались. Но разошедшийся Платон уже не мог остановиться, заразив этим и, невольно слышавшую телефонный разговор, жену.
В эту длинную субботу по телевизору мелькнула реклама: "Ледниковый период. Суперфинал!". Платон сразу зацепился за это:
– "Ну, что за чушь?! Финал, он и есть финал, другого быть уже не может! А тут ещё и супер?! Финал – это же конец!".
Возмущённый, он повернулся к жене:
– "Ксюх, как ты считаешь, может быть Супер-конец?!".
– "Конечно!" – ответила женщина.
На что сразу обмякший её мужчина изменился в лице.
На следующий день хоть дождя не было, но температура воздуха была всё та же – плюс два, да и снег за сутки прилично подсел. Так что лыжник решил пропустить и эти выходные, занявшись отправкой электронной почты.
А начал он с Жана Татляна, написав ему:
Уважаемый Жан! Большое спасибо за Ваш ответ от 24 октября!