* * *
Я слушала Ольгу и не могла понять, где правда, а где вымысел? С одной стороны, чахоточная жена, меблированные комнаты и дочь на казенном иждивении в институте, с другой - Венеция, меценатство, графиня Бьянка, как ее там - Кваренья-делла-Сальватти, о которой мне рассказывал Пурикордов. У меня в голове не укладывалось: что это за двуликий Янус, держащий впроголодь семью и покупающий изысканные крымские вина?
Загадочным человеком был Сергей Васильевич Иловайский. И даже в смерти своей он проявил поразительную двойственность, так как неизвестно, от чего он умер: от пули дуэльного пистолета или от разрыва сердца, случившегося в момент выстрела.
Но каким образом это произошло? Как совпал выстрел с моментом остановки сердца? Здесь была некая тайна, загадка, а я не люблю загадки, особенно такие кровавые - у меня от них что-то вроде крапивницы начинается: все тело нестерпимо чешется, мучает бессонница и страстное желание поскорей раскрыть тайну и успокоиться. Нет, мне расхотелось назавтра уезжать из особняка Иловайских. Лучше покручусь немного около следователя - ведь должны кого-нибудь прислать из губернии, авось что-то и узнаю. Будет потом что отцу рассказать.
Пока я размышляла, Ольга притихла. Прислушавшись, я уловила только мерное дыхание спящей девушки. Повернувшись на бок, я неожиданно для себя уснула мгновенно, лишь смежив веки.
* * *
Разбудило меня легкое прикосновение к плечу. Повернувшись, я увидела, что Ольга сидит рядом и смотрит на меня виноватым взглядом.
- Простите великодушно за то, что я очутилась в вашей кровати. Как-то не очень прилично я поступила. Я сейчас уйду, не беспокойтесь. Как вам удалось расслышать что-либо в такую бурю?
- Ольга Сергеевна, действительно, ночью раздались странные звуки. Поначалу я не поняла, что это: то ли вьюга воет, то ли волки. Даже гром гремел, словно не снегопад снаружи, а гроза. Вышла, постучалась к вам - вы плачете. Вот я и привела вас к себе.
Ольга тихо охнула, вспомнив события вчерашнего вечера, но справилась с собой и произнесла:
- Мне неудобно, я не знаю, как вас зовут.
- Аполлинария Лазаревна Авилова, подруга вашей мачехи еще с института, но вы можете называть меня Полиной - я ничуть не обижусь, - я улыбнулась, стараясь ободрить растерянную девушку, но она отшатнулась от меня, откинула одеяло и выпрыгнула из теплой постели босиком на стылый пол.
- Вы такая же, как она! - закричала она внезапно, и ее лицо исказила безобразная гримаса. - Снаружи вся из себя сладкая, а внутри - мерзкая! Дайте мне уйти!
- Вас никто не держит, - ответила я холодно, сетуя в душе на то, что мне платят злом за добро, но я подавила в себе досадное чувство и лишь холодно добавила: - не забудьте обуться, простудитесь.
Вместо того, чтобы выйти и хлопнуть дверью, чего я ожидала от нее, девушка подбежала к окну, резко дернула портьеры в разные стороны, и в комнату хлынул зимний голубоватый свет.
- Ох! - Ольга прижала руку ко рту и отшатнулась. Я встала, нащупала ногами комнатные туфли и подошла к ней.
Картина, представшая перед нашими глазами, поражала воображение. Вокруг все покрывал снег. В нем утонули парковые дорожки, у скульптур перед входом торчала лишь голова, а ведь они стояли на пьедестале высотой в аршин, не менее. На крыше бельведера выросла огромная шапка, его мраморные колонны словно наполовину уменьшились в высоту - были засыпаны снегом. Липовая аллея сверху казалась покрытой снегом по самые кроны: невозможно было разглядеть стволы, а ветви и сучья клонились под тяжестью, упавшей с неба. Деревню вдали я опознала только по тоненьким струйкам дыма, поднимающимся вверх сквозь снежные холмы, в которые превратились крыши крестьянских изб.
- Мы заперты! - прошептала Ольга. - Боже мой! А как же отец?
"А как же слуги?" - подумала я мрачно, но вслух не произнесла. Интересно, кто теперь всех нас накормит и придет ли горничная Груша с кувшином горячей воды? На снежной равнине ни одного следа. Значит, никто к нам не пробрался сквозь заносы. Деревня в низине, ее засыпало еще сильнее. Если уж у особняка на горе снег завалил двери, то что говорить о тамошних жителях! Да что слуги? У нас покойник в доме непогребенный, его же по всем христианским законам отпеть и в землю опустить надо. Но прежде выяснить, от чего случилась смерть. Где же выход из сложившейся ситуации?
Выход засыпало снегом - и в прямом, и в переносном смысле…
- Ольга, накиньте платок, простудитесь, - сказала я девушке. - Я провожу вас до вашей комнаты.
- Не надо, я сама, - дернула она плечами, но накинула платок и вышла из комнаты. Я облегченно вздохнула и опустилась на кровать. Надо было думать об утреннем туалете, да и в желудке посасывало, несмотря на обильный ужин накануне.
Взяв щетку для волос, я принялась с удовольствием расчесывать свои спутавшиеся локоны, накрученные вчера домашней цирюльницей. Никакого терпения не хватало: я дергала несчастные волосы, которым не помешало бы тщательное мытье, и рассуждала о быстротечности красоты. Но мне пришлось прервать свое занятие, так как из коридора донесся жуткий вопль.
В чем была: в капоте, надетом на ночную сорочку, в комнатных туфлях и с щеткой в руке, я выбежала в коридор и обнаружила трясущуюся от страха Ольгу. Увидев меня, она неожиданно закрыла глаза и сползла по стеночке на пол, а из соседней со мной комнаты выглянула, мелко крестясь, Елена Глебовна и наклонилась над лежащей Ольгой.
"Да что ей неймется? - раздраженно подумала я. - Неужели привидение увидела?"
Больше всего на свете мне хотелось сейчас найти туалетную комнату, а не бегать за истеричной девицей.
Заглянув в комнату, я обомлела: в узкой девичьей постели лежал мертвый Алексей Юрьевич Мамонов с развороченной грудью. Кровь из страшной раны уже запеклась на полу. Алые брызги покрывали стены, мебель и занавеси.
Мне стало дурно. Ощутив порывы к извержению желудка, я, шатаясь, покинула страшное место и прохрипела, обращаясь к Елене Глебовне: "Туалетная комната…" Она, не совладав с трясущимися губами, показала мне пальцем направление, и, открыв дверь, я обнаружила за ней премилую умывальню, отделанную голубым фаянсом. Но мне было не до красот новейших удобств, устроенных Иловайским, я просто облегчила душу, извергнув из себя остатки вчерашнего роскошного ужина пополам с желчью.
Умывшись и приведя себя немного в порядок, я выглянула наружу. В коридоре собралась возбужденная толпа. Тихонько прикрыв дверь умывальной комнаты, я вышла и присоединилась к обсуждающим трагическое событие. Все мгновенно прекратили разговаривать, и со всех сторон в меня вперились суровые и недружелюбные взоры. Ощущение было, словно восхожу на аутодафе.
Молчание нарушил Пурикордов. Он стоял, запахнувшись в широкий бархатный шлафрок густого винного цвета, на лоб свешивалась кисточка ночного колпака. Под глазами висели серые мешки от вчерашних неуемных излияний.
- Откуда вы взялись, Аполлинария Лазаревна? - хмуро спросил он. При этих словах Марина пытливо посмотрела на меня, а Карпухин выпятил грудь, словно собрался идти на меня в атаку. Позади, взявшись за руки, стояли супруги Вороновы: он - полностью одетый, словно и не ложился, она - в чепце и длинном платке с кистями.
- Из туалетной комнаты, - ответила я. - Приводила себя в порядок. Мне сделалось дурно, когда я увидела несчастного Мамонова.
- А где вы были раньше? - продолжал допрашивать меня со всем пристрастием Пурикордов. - Уж не рядом ли с Алексеем Юрьевичем?
- Прекратите, г-н Пурикордов, - резко ответила я ему. - Понятно, что ваши чувства напряжены, точно так же, как и у всех присутствующих здесь. Но это не дает вам право обвинять меня только на основании того, что вы все увидели меня позже. Ничто не мешает мне высказать вам в лицо те же самые претензии. Докажите, сударь, что вы не убивали молодого человека.
- Ну, знаете! - зашелся от негодования скрипач. - Так атаковать ни в чем не повинного человека? C'est ridicule!
- И все-таки, Полина, где ты была этой ночью? - мягко, чтобы не вызвать моей ответной эскапады, спросила Марина, но в ее голосе было столько плохо скрываемого любопытства, что я не сдержалась.
- В своей постели. Вместе с ней, - и я показала на плачущую Ольгу, которую держала в объятьях Елена Глебовна.
Мои слова, сказанные в запальчивости, произвели совсем не то впечатление, на которое я рассчитывала. Мне казалось, что тем самым Ольга, как дочь хозяина дома, обеспечит мое алиби, но меня поняли превратно: Марина ахнула, Карпухин усмехнулся, Вороновы переглянулись, а Пурикордов нахмурился еще сильнее.
- Да вы не так поняли! - вскричала я, прижимая руки к груди. - Просто Ольге было холодно, она плакала от горя, что потеряла отца. Я услышала ее плач, забрала к себе и, чтобы она не замерзла, успокоила ее.
- И как, позвольте узнать, вы ее успокаивали? - влез в разговор Карпухин.
- Иннокентий, прекрати, - одернула его Марина.
- А что? - деланно удивился он. - Я слышал, что это обычное дело у воспитанниц женского института. Природа требует!
- К твоему сведению, я тоже окончила женский институт! - Иловайская была вне себя. - И твои скабрезные намеки…
Мне надоело оправдываться.
- Хватит, - отрезала я. - Мне надоели ваши попреки. Лучше позовите Анфису с мужем и попросим здесь прибрать.
- Раскомандовались тут, - зашипела на меня Косарева, продолжая гладить Ольгу по голове. - Будто хозяйка в доме.
Не отвечая на сей злой выпад, я отвернулась от любопытных не в меру зевак и, собрав все свое мужество, шагнула в комнату.
На лице Мамонова навсегда остановилась легкая улыбка. Одна рука свесилась вниз, другая - вольготно лежала на подушке. И если бы не страшная рана на груди, он напоминал счастливого любовника, предвкушающего встречу с возлюбленной.
Подойдя к кровати, я взялась за край одеяла и откинула его. Мамонов лежал голый, в одной только короткой рубашке, заскорузлой от высохшей крови, и зрелище мужского естества так неприятно меня поразило, что я дернула одеяло назад, дабы никто из присутствующих не заметил его наготы, и от этого движения на пол с глухим звуком упал уже знакомый всем присутствующим дуэльный пистолет.
- Достал-таки! - в комнату бочком протиснулся Воронов и поднял с пола пистолет.
- Что вы имеете в виду? - высокомерным, но слегка дрожащим голосом вымолвил Карпухин. - Как понимать ваши слова?
- Да так и понимать, - усмехнулся Воронов. - На дуэли промахнулись, хорошего человека до смерти довели, у него от страха сердце разорвалось, а теперь уж не промахнулись-то с двух шагов.
- Да вы!.. - кинулся молодой человек к Воронову. Мы с Пурикордовым, бросив осматривать комнату, кинулись, чтобы оттащить от купца обезумевшего от гнева и отчаяния Карпухина. - Второй раз за последние сутки! - кричал он. - Как можно?! Что вы себе думать позволяете? Считаете меня убийцей лишь потому, что этот злосчастный пистолет нынче находился в моих руках? Не убивал я! И откуда мне было знать, что Мамонов проведет ночь в постели этой недотроги? Тихони! Глазки долу опускала, слова молвить боялась, а по ночам вот что выделывала! Может, она его и убила, а потом в теплую постельку гостьи нырнула, продолжить любострастничать. После теплой крови оно ох как хочется! Истинная дочь своего папеньки!
- Замолчите, презренный! - крикнула Ольга, дрожа не то от холода, не то от возмущения. - Как у вас язык не отсохнет такие мерзости выговаривать? Вы, словно змея, вползли к отцу. Он пригрел вас в память вашей покойной матери. А какова благодарность? Наставили отцу рога да вдобавок послужили причиной его смерти!.. Испугали благодетеля выстрелом!
- Нет, вы только посмотрите на нее! - удивленно произнесла Марина. - У самой мужчина в постели, а на других поклеп возводишь.
Продолжить ей помешали появившиеся в коридоре цыганка Перлова и растрепанный Гиперборейский. В их поведении было некая общность, позволявшая предположить, что ночь они провели вместе. Лицо певицы, со стертыми следами пудры и сурьмы, уже не выглядело азиатски загадочным, как накануне, а представляло собой нечто вроде пеклеванного теста, несколько сдувшегося.
- Милостивые государи, - предложила я. - Если мы будем тут толпиться, ни к чему хорошему это не приведет. Давайте спустимся вниз, в столовую, и за завтраком обо всем переговорим.
Тем временем Гиперборейский, протиснувшись в комнату, крутился вокруг тела несчастного Мамонова, словно черный ворон над добычей. Или скорее, словно черный удод из-за своего растрепанного хохолка на макушке. Внезапно издав гортанный удивленный звук, он опустил руку прямо в красную запекшуюся кровь, пошарил там, и вытащил из лужи крови некую маленькую вещицу, которую никто из нас не заметил.
- Воды! - закричал он. - Надо промыть!
- Там туалетная комната, - я показала на соседнюю дверь, и спирит, зажав в окровавленном кулаке находку, ринулся туда.
Через минуту он появился снова и торжественно протянул нам ладонь. На ней лежал сверкающий перстень с печаткой. Вздох изумления вырвался у собравшихся. На печатке выделялись три бриллиантовые звезды. По внутреннему ободку шла надпись "Ora et Spera".
- Перстень мужа! - выдохнула Иловайская. - Отдайте немедленно!
- Почему вы так думаете, сударыня? - Гиперборейский быстро сжал кулак, и рука Марины пронеслась мимо. - Сергей Васильевич и словом не обмолвился, что у него имеется сия вещица.
- Этот перстень был вчера на его безымянном пальце. Рисунок на нем точно такой же, как на фронтоне нашего дома! Вы что, не видели, когда подъезжали?
- Сейчас немыслимо что-либо сравнивать, такой же там герб или другой, - вмешался Воронов, - дверь снегопадом завалило, не выйдешь наружу.
- И все равно отдайте! - настаивала Марина. - Все, что найдено в моем доме, принадлежит мне! Вы не имеете к этому никакого отношения!
И, изловчившись, вырвала перстень из рук Гиперборейского. Я просто диву давалась, глядя на ее способности. Спирит чуть не взвыл от досады, а Перлова отчеканила: "Идиот!"
- Ужели? - подала голос Ольга. - Еще муж не остыл и не отпет, а уже к рукам добро прибираете, матушка? Я всегда знала, для чего кафешантанная певичка замуж за моего отца бросилась со всех ног. Денег захотелось или репутацию вернуть? Скорей всего и то, и другое! Не выйдет! Береги честь смолоду, госпожа примадонна!
- Молчи, несчастная! - лицо моей подруги исказилось до неузнаваемости. Она поняла, что наговорила лишнего, и решила сжечь за собой мосты. - Да ты старше меня, вот тебя и гложет ненависть, что никому ты не нужна, старая дева!
Я ахнула про себя. Марине двадцать четыре года, но Ольга совсем не выглядела старше нее - худощавая, скромная, с гладкой прической. Даже несколько инфантильна. Может, я при свете свечи не разглядела хорошенько ее лицо, но ее поведение не выдавало взрослую женщину, скорее юную девушку, страдающую от утраты отца.
- Я хочу завтракать, - решительно произнес Пурикордов, вмешиваясь в некрасивый спор. - Господа, спустимся вниз, и позволим слугам навести здесь порядок.
"Каким слугам? - подумала я. - Одна Анфиса с мужем, а все остальные в деревне под снегом заперты. Груша мне рассказала, что Иловайские отпустили всех работников. Вот уж поистине развернется представление "Как один мужик двух генералов прокормил!" Вполне в духе Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина!"
* * *
Столовая встретила нас темнотой и затхлым спертым воздухом. Марина подошла к окнам и потянула в стороны плотные занавеси. При дневном свете комната выглядела на редкость отвратительно. Никто не удосужился убрать со стола, и вчерашние объедки убивали напрочь весь аппетит.
- Что это такое? - Иловайская побагровела. - Почему не убрано? Где слуги? Тимофей!
На пороге комнаты появился старый слуга, поклонился и замер в ожидании.
- Это еще что такое, Тимофей? - закричала на него Марина. - Почему такой бедлам? Мне перед гостями стыдно. Немедленно убрать!
- Не надо ругаться, барыня, - степенно ответил Тимофей. - Мое дело за печкой следить, дрова носить, да вчера покойный барин приказали за столом в лакеях стоять, как в прежние времена. А со стола убирать - не наше дело. Бабы должны были из деревни вернуться.
- И где бабы? Почему не явились?
- Не могу знать, барыня, - ответил старый каналья, не моргнув глазом, и поклонился. Он прекрасно знал, что снегом завалило все пути-дорожки и прислуга еще не скоро явится в особняк.
- Мы соберем со стола, - сказала молчавшая до сих пор Воронова, - а ты, Тимофей, затопи печку да самовар поставь, раз уж к этому приставлен.
Она начала споро складывать грязную посуду. К ней подошла Косарева и принялась помогать. Иловайская обиженно буркнула что-то себе под нос и отвернулась, а Перлова подсела к Ольге, и они стали о чем-то шептаться. Мужчины стояли около окна и возбужденно переговаривались. Гиперборейский размахивал руками и время от времени показывал пальцем на Марину. Пурикордов успокаивающе хлопал его по плечу.
Мне не хотелось подходить ни к кому, поэтому я обошла стол и взяла в руки большое блюдо с остатками жаркого, покрывшегося противной желтой пленкой застывшего жира. Я хотела отнести это блюдо на кухню, но случайно задела им бутылку вина. Бутылка упала, на скатерти разлилось темное пятно.
- Ой, я такая безрукая, мне ничего держать нельзя - попыталась я пошутить, изобразив на лице виноватую улыбку, но, внимательно посмотрев на результат своей неловкости, ахнула. Вино, вылившееся из опрокинутой бутылки, окрасило скатерть в ярко синий цвет.
- Это еще что такое? - подскочила Елена Глебовна, оказавшаяся рядом. - Кто налил сюда вместо вина чернила?
Отставив в сторону злосчастное блюдо, я взяла бутылку, стоявшую ранее напротив прибора Сергея Васильевича. "Херес-Массандра", - прочитала я.
- Это бутылка хозяина дома, только он пил херес, - почтительно сказал подошедший Тимофей и тут же, без паузы, добавил: - Самовар нести?
- Лучше принесите, пожалуйста, точно такую же бутылку из погреба, - ответила я. - А уж потом и самовар.
Воронова с Косаревой продолжали складывать столовые приборы, а я присела дожидаться лакея - не хотелось выходить из комнаты, пока он не принесет бутылку.
Ждать пришлось недолго. Тимофей вернулся, неся в руке точно такую же бутылку "Херес-Массандры", слегка запыленную. При мне лакей ловко откупорил бутылку и налил вина в два чистых бокала, найденных среди горы грязной посуды. Вино было обыкновенного цвета, густо-бордового, и невероятно ароматное. Никакой синевы не наблюдалось.
- Ну, господа, кто из вас осмелится продегустировать сей божественный напиток? - спросила я и взяла бокал. - Есть желающие?
- Полина, что вы делаете?! - бросился ко мне Пурикордов. - Немедленно поставьте бокал, это опасно! Зачем так рисковать?
- Почему рисковать? - улыбнулась я самой очаровательной улыбкой из своего запаса. - Что вы имеете в виду?
- Вполне вероятно, что некое ядовитое вещество изменило цвет вина, - осторожно сказал Пурикордов.
- Если это ядовитое вещество, как вы изволили выразиться, Александр Григорьевич, изменило цвет вина, а у меня в руках бокал красного, значит, отравлена была только одна бутылка, а точнее, та, из которой пил Иловайский.