Священник, покончив принимать соль, вошел в церковь. Аршинов поздоровался с ним за руку и заговорил на амхарском, называя того "кес аггафари".
В глубине, за последней колонной, рядом с алтарем, я увидела необычную картину. Это была не икона, а произведение, стилизованное под иконописную живопись. На переднем плане была нарисована красивая женщина, а сзади нее, в искаженных пропорциях четверо юношей несли на плечах нечто вроде короткого гроба, спрятанного под покрывалом. Голову женщины покрывала диадема из красных точек.
Священник остановился возле меня.
- Шва, - сказала я. Этому слову меня научил Аршинов.
Священник кивнул, показал на голову царицы.
- Кыбур денгай, - произнес он. - Руби.
- Ишь ты, - вдруг подошел к нам Вохряков. - Денег просит. Рублей. И откуда они, души еретические, знают о наших рублях?
Я достала из сумочки несколько рублей и протянула священнику. Он отрицательно покачал головой и отклонил мое подношение. Брикетов соли у меня не было.
Из церкви я вышла немного не в себе. Значит, это не легенда? Значит, это все правда? Хотя картину с рубинами и ковчегом, который несут четыре юноши, тоже могли нарисовать по легенде. Но у священника в глазах была такая вера во все, что нарисовано на картине, что я стала склоняться к мысли: а почему бы и нет? Нашел же Генрих Шлиман 22 года назад Трою на холме Гиссарлык? Об этом много писали в газетах. Почему бы и этой легенде не обернуться былью?
Ко мне приблизился Головнин.
- Аполлинария Лазаревна, красавица вы наша, не хмурьте лобик, вам совсем это не идет. О чем вы задумались?
- А? Что? - я очнулась и посмотрела на охотника. - Так, глупости…
- Будет ли мне позволительно узнать, какая глупость заставила вас нахмуриться? Морщинки останутся.
- Да очень просто, - я решила схитрить. - Вы назвали эфиопов монофизитами, а Вохряков - еретиками. Но они же православные! Ну, черные, но ведь нашей веры?
- Как вам сказать… Эфиопов в своё время забыли позвать на Никейский собор - так с тех пор они и монофизитствуют.
- А что это такое?
- Монофизитство - это… я не большой знаток, лучше у Автонома спросить, но он ликом страшен и рык. Не будем, сами разберемся. Это ересь Евтихия, был такой престарелый архимандрит, которого вызвали на собор и спросили: "Исповедуешь ли ты, что Христос единосущен Отцу по Божеству и единосущен нам по человечеству?", а он взял и ответил вопросом на вопрос: "А где в Писании сказано - два естества?" Если по-простому, то он не признавал Иисуса Христа единосущным нам по человечеству. Его взяли и отлучили, назвав его убеждения ересью. Но до Абиссинии этот приговор не дошел, поэтому они так и остались монофизитами.
- Спасибо, Лев Платонович! Откуда вы это все знаете?
- В молодости хотел в семинарию поступать, вот и остались какие-то крохи в голове.
- А чего не поступили?
- Охоту люблю. А деяния такие несовместимы с духовным саном. Вот я и выбрал охоту.
* * *
Глава пятая
Привал в пещере. Рекогносцировка. Решение спасти принца. Вохряков отказывается. Узурпатор Менелик. План Аршинова. Аполлинария хочет участвовать. Казнь. Нападение. Спасение приговоренных. Погоня. Кто принц? Дрова надо прятать в лесу. Русские идут.
Мы поднимались все выше и выше по высокогорной провинции Шоа. Наконец, на горизонте показались первые мазанки Аддис-Абебы.
- Будем искать ночлег, - распорядился Аршинов.
- Тут нет гостиниц? - брезгливо повел носом Вохряков. - Сколько можно ночевать в курятниках?
- Сколько потребуется, милейший Порфирий Григорьевич, - ответил Головнин. - Мы же просителями сюда пришли. И держаться нам надо скромно и незаметно, пока не сделаем рекогносцировку на местности. Агриппина, когда найдем пристанище, займись, голубушка, обедом, есть охота!
Место для ночлега мы нашли не в курятнике, а в пещере в небольшой расщелине справа от дороги на Аддис-Абебу. Казаки и Сапаров распрягли лошадей, расстелили кошмы на сухом земляном полу. Нестеров достал купленные на рынке в Дебре-Берхане дрова - здесь они большая редкость. Агриппина принялась за кашу, а Аршинов сказал:
- Вы тут устраивайтесь, а нам с Али надо в город, разведать обстановку.
Они вернулись через три часа. У Аршинова лицо и кисти рук были вымазаны ваксой. Он привез с собой восемь бурнусов и странных мохнатых шапок, украшенных по краю витой вышивкой.
- Что это? - спросила я.
- Национальные одежды дервишей, врагов Менелика Второго.
- Вы что-то замыслили, Николай Иванович?
- Да, Полина. Одну небольшую операцию. Господа! Подойдите все сюда! Григорий, Прохор, Георгий, вы тоже!
Мы все подошли и сели на кошму в центре пещеры. Агриппина принесла две миски перловой каши, но Аршинов сделал нетерпеливый жест рукой, и она отошла.
- Диспозиция следующая. Сегодня на закате состоится казнь Малькамо, младшего сына Иоанна Шестого, и двух его товарищей, которые подняли бунт против Менелика Второго с целью захвата власти. Малькамо надо освободить. И мы это сделаем.
- Как? - вскричал Порфирий Григорьевич. - Это бунт! Сопротивление властям! Я, как уполномоченный правительством его Императорского Величества, категорически против этой затеи, а так же своего в ней участия!
- Ну что ж, вольному воля. Поедем без вас. Кто еще не согласен?
- Хотелось бы узнать, зачем нам это делать? - Нестеров снял очки в круглой железной оправе и принялся их протирать. - Не вмешиваемся ли мы в частное, внутреннее дело суверенного государства?
- Нет! - отрубил Аршинов. - Менелик узурпировал власть, ведь когда Иоанна смертельно ранили в сражении при Метемне, власть должна была перейти к его старшему сыну, Расу-Ареа Салазье. Но он был тоже убит в этом же сражении. Перед смертью Иоанн успел назначить своим преемником своего племянника Мангашиа до тех пор, пока из Франции не вернется младший сын Малькамо. И пока осуществлялась передача власти, решали, какими правами будет наделен временный властитель Мангашиа, Менелик просто взял и объявил себя негусом. Смелость города берет! Уставшие от смуты и безвластия абиссинцы охотно пошли ему навстречу, потому что на его стороне была сила и самоназвание - его зовут так же, как и соломонова сына, которого народ чтит.
- А для чего нам нужно спасение царского сына? - спросил Головнин.
- Для выживания колонии!
- Не понимаю, поясните ваши слова, г-н Аршинов.
Аршинов начал ab ovo. Он рассказал о царице Савской и Соломоне, о рождении Менелика Первого, о краже ковчега и рубинов. Потом объяснил, что при Иоанне рубины пропали, и тот очень волновался - ему нужно было, чтобы его сын короновался законно, как все цари династии Соломонидов. Но внезапная смерть оборвала его планы. Малькамо в это время находился в закрытой школе во Франции, и когда вернулся в Абиссинию, делать было нечего: власть захватил Менелик с помощью своих воинов.
Мы слушали как зачарованные - Николай Иванович обладал несомненным даром рассказчика. А он воодушевлялся все более:
- Многие верные покойному негусу соратники не захотели смириться с властью узурпатора. Потому что они считали: только потомок Соломона и царицы Савской, которую сами абиссинцы называли Шва, Македа, Азэб, может стать царем царей, избранником Бога, а именно Негусом негестом.
Менелик Второй, а на самом деле Сахлэ-Марьям, правитель области Шоа, мечтал о власти давно. Как губернатор, он не получал жалованья и военной помощи от императора, а содержал собственную армию, что, как вы понимаете, было слишком накладно: жалование, фураж, обмундирование. Кроме того, Сахлэ-Марьям казнил и миловал в своей провинции, и ежегодно отправлял к царскму двору часть собранных налогов.
Но ему мало было губернаторской должности. Он хотел стать царем. Он очень умный, образованный и хитрый человек. Языки знает.
И это ему удалось. Для того, чтобы убрать из памяти подданных, что он ненастоящий царь, Сахлэ-Марьям подписал контракт с итальянцами на поставку в Шоа двух тысяч винтовок "Ремингтон". Этими винтовками он вооружил своих амхарских и тиграйских воинов и захватил власть.
Итальянцы почувствовали себя при нем привольно, так как именно они помогли ему прийти к власти. Поэтому так нагло и вели себя с нами моряки с канонерки.
Менелик колеблется. Ему нужны макаронники, и поэтому он против России. Вот почему нам и нужен сын законного негуса Иоанна. Спасая Малькамо, мы спасаем российскую колонию, и помогаем нашей родине.
Все молчали, осмысливая услышанное. А я восхищалась тем, что Аршинов ни слова не сказал о пергаменте Фасиля Агонафера. Хоть нас было и мало, но лишние уши никому не нужны.
- Неужели нельзя договориться с Менеликом? - спросил Вохряков. - Вы как хотите, господа, но у меня нет полномочий на такие авантюры. Я послан с четким и недвусмысленным поручением: подготовить почву для российской делегации на самом выском уровне, и считаю, что ваша бессмысленная затея только нанесет урон престижу Российской империи.
- А о людях вы подумали, Порфирий Григорьевич? - спросил его Нестеров. - Они там, под пушками итальянских канонерок. Женщины и дети. А мы будем дожидаться российской делегации? Да скорее рак на горе свистнет!
- А как вы себе представляете операцию по спасению принца, г-н Аршинов? - спросил Головнин, попыхивая трубкой. - Ведь "Ремингтоны" - не игрушки. Они стреляют.
- Мы с Али все высмотрели. Казнить осужденных будут на главной площади. Там уже стоят три виселицы. Вокруг оцепление. Но позади виселиц площадь переходит в узкую улочку, на которой будет стоять четверо-пятеро солдат, не больше. План такой: сначала Али пойдет один. Он не вызовет подозрения. Мы же отправимся на рынок, и будем рассматривать лошадей. Только лошадники не пойдут на казнь - им некуда будет поставить свой товар. А когда забьют барабаны и выведут осужденных, Али подаст сигнал - свистнет, как я его научил. Мы вскочим на лошадей и рысью помчимся, сметая пешую охрану. Схватим заключенных, и будет таковы.
- А винтовки? - спросил Нестеров. - Охрана же стрелять будет.
- Вся операция займет не более нескольких секунд, они даже вскинуть винтовки не успеют, если мы, конечно, не замешкаемся.
- Я против! Я - категорически против! - тонким фальцетом завопил Вохряков. - Именем Его Императорского Величества…
- Заткнитесь, Вохряков, дайте слово сказать, - Головнин даже не вытащил трубки изо рта. - Николай Иванович, я лично согласен. Но вам надо опросить всех.
- Конечно! Ваше слово, господа.
- Я поеду, - кивнул Нестеров.
Братья-казаки и осетин тоже подтвердили свое участие.
- Очень хорошо, - сказал Аршинов, - вот вы и схватите по осужденному и посадите к себе на лошадь. А мы будем вас прикрывать. Лев Платонович, у нас достаточно оружия?
- Хватит, - кивнул тот.
- Я тоже с вами! - воскликнула я.
Все удивленно посмотрели на меня, а Агриппина даже охнула и перекрестилась.
- Полина, да вы что! Куда вам с нами?
- Как куда? Вместо этого, - я так глянула на Вохрякова, что он сжался весь и опустил голову.
- Не пущу! - отрубил Аршинов.
- Ах, так? - в запальчивости крикнула я. - Как все тяготы пути выдерживать - так я могу. Как помочь в чем-то - тут же Полину зовете. А я, между прочим, не хуже вашего в седле сижу. И по-мужски! Не возьмете меня, не будем вам больше от меня пользы! Так и знайте.
Головнин снова невозмутимо пыхнул трубкой.
- Главное, чтобы ваксы хватило - арапа из вас сделать.
- Так, значит, согласны? - я не поверила своим ушам.
- А что? Я за то, чтобы взять Аполлинарию Лазаревну с собой. По крайней мере, под присмотром будет. Что скажете, Николай Иванович?
Вместо ответа он повернулся к Агриппине, и громко произнес:
- Ты, любезная, будешь вот этого стеречь, - он показал на Вохрякова. - Чтоб не удрал никуда. Тебе его поручаю, больше некому. А мы скоро вернемся. Господа, давайте одеваться. И ваксы, ваксы не жалейте!
* * *
Солнце еще стояло высоко, когда мы выехали на дорогу, ведущую к Аддис-Абебе. Все в тяжелых халатах дервишей, мохнатых шапках, надвинутых на самые уши. Особенно нелепо сидел халат на монахе Автономе - его широкие плечи, казалось, вот-вот разорвут ветхую одежонку. Головнин дал каждому по пистолету и приказал спрятать за пояс. Мне было непривычно - пистолет бился о живот, и я боялась, что он выстрелит. А еще было жарко, и только ветер обвевал раздраженное от ваксы лицо.
Дорога обезлюдела. Либо все с утра ушли в город, либо сидели в своих хижинах и не высовывали носа наружу. Аршинов перевел лошадь с рыси на галоп, все последовали его примеру.
Как и ожидалось, на рынке народ остался только около лошадей. Да и то это были мальчишки, стерегущие товар. Взрослых не наблюдалось.
Али пошептался с Аршиновым, соскочил с лошади и убежал в сторону главной площади. Он придерживал на бегу шапку, хотя ему прятаться не надо было, его же не намазали ваксой.
Мальчишки смотрели на нас и шушукались. Наконец, осмелели и подошли поближе. Аршинов рыкнул на них, и они стремглав бросились обратно.
Ко мне приблизился Головнин.
- Ух, как курить охота! Спасу нет! - прошептал он мне.
- Потерпите, Лев Платонович, не ровен час, выдадите всех.
- Да я-то что? Нестерову еще хуже, чем мне, он же без очков.
И вот где-то далеко зазвучали барабаны. Она все усиливалась, нарастала и тревожила душу пугающей дробью.
- Готовсь! - приказал Аршинов.
Вдруг раздались два длинных пронзительных свистка. Аршинов пришпорил коня и понесся вперед. Мы за ним. В арьергарде следовали Автоном, братья-казаки и осетин Сапаров.
Увидев нас, отскочили в сторону воины из первого ряда заграждений, стоявшие на входе на площадь. Они были вооружены только копьями.
На площади тем временем все было готово к казни. Я впервые видела так близко от себя три помоста с болтающимися петлями. Трое с завязанными руками стояли напротив пышного балдахина, под которым сидели важные особы, вокруг осужденных стояли рослые воины в львиных шкурах на плечах.
Аршинов направил коня на цепь солдат, те в панике бросились прочь от смерти, несущейся на них. Некоторые пытались вскинуть ружья, но Головнин меткими выстрелами уложил их на месте.
Народ убегал с площади, голосили женщины. Чиновных особ загородили телохранители. Казаки и Сапаров подскочили к помосту, каждый схватил по человеку и перекинул через коня. Автоном прикрывал их с тыла. Выстрелы раздавались все чаще, надо было спешить.
- За мной! - крикнул Аршинов, видя, что спасенные в наших руках, развернул коня и направился вновь на улочку, ведущую к рынку.
И тут я заметила, что Нестеров кружит, не видя ничего перед собой. Его уже ухватили за стремена и пытались свалить с лошади. Не задумываясь, я выхватила пистолет и выстрелила в того солдата, который тянул Нестерова за ногу. Он упал, я выстрелила во второго, схватила под узды коня полуслепого медика и пришпорила свою лошадку. Нестеров опомнился, тоже пришпорил коня, и я отпустила его. Выстрелы продолжались, поэтому пришлось сильно нагнуться и обнять лошадиную шею. При этом мохнатая шапка дервиша упала с головы.
На выходе из города к нам присоединился Али. Он ждал там, Аршинов приказал ему только подать сигнал, и не вмешиваться. Мы поскакали к ущелью, где можно было укрыться в нашей пещере.
Коней завели в укрытие и распрягли. Троих спасенных эфиопов сняли и развязали им руки. Оказалось, что один из них тяжело ранен - пулевое ранение в спину. Нестеров тут же водрузил на нос очки и раскрыл свой медицинский саквояж. Агриппина бросилась ему помогать, а Вохряков даже не показывался - наверное, ему было стыдно за то, что он не поехал с нами. А может, я просто думала о нем хорошо.
- Кто из вас Малькамо? - спросил Аршинов на амхарском. - Кто сын негуса Иоанна?
Эфиопы молчали. Даже не переглядывались. Один лежал и дышал со свистом, двое сидели возле него и никак не реагировали на вопросы Аршинова.
Мне надоело это запирательство.
- Ingrat comme les chats, - выкрикнула я в сердцах. - Ради этих людей мы рисковали собственной жизнью, а они не хотят даже рта открыть.
- Нет, мадам, - вдруг по-французски ответил один из эфиопов, самый молодой из них, - мы умеем быть благодарными и признательны вам от всего сердца, особенно за то, что вы лечите нашего друга, но мы не знаем, кто вы? Вы странные люди, говорящие на странном языке и носящие одежды дервишей - заклятых врагов моего покойного отца.
У юноши было породистое лицо, тонкий нос с горбинкой, умные глаза, которые запали от перенесенных страданий. Он был высок ростом, тонок костью, и выглядел статуэткой эбенового дерева.
- Разве ты не видел людей, говорящих, как мы, при дворе твоего отца? - спросила я. - Это были монахи из России.
- Нет, меня тогда не было дома. Я учился во Франции.
Я повернулась к своим спутникам:
- Ну вот, господа, позвольте представить вам наследного принца Малькамо, сына Иоанна Шестого.
- Здорово! - воскликнул Головнин. - Как это вам удалось?
- Очень просто, ведь Николай Иванович рассказывал, что Иоанн отправил сына учиться в закрытую школу во Франции. Поэтому я и сказала по-французски фразу, способную задеть того, кто поймет, о чем я говорю.
- Хитра, Аполлинария Лазаревна, ох, хитроумна! - погрозил мне пальцем Аршинов и обратился к Малькамо на своем ужасном французском:
- Уважаемый принц, мы - твои друзья. Мы из России и пришли…
- Николай Иванович, дайте, лучше я скажу, - остановила я его.
- Ну, как хотите, Полина, мне легче скакать и шашкой биться, чем так гундосить.
- Как сказал наш друг, мы из России, и той же веры, что и ты, Малькамо, - сказала я. - Мы очень уважали твоего покойного отца. Ведь это именно он разрешил г-ну Аршинову построить колонию на берегу Красного моря. А потом к власти пришел Менелик. Сначала нас в море остановила итальянская канонерка, а потом Менелик призвал нас к себе - очень ему не по нраву разрешение негуса Иоанна. Мы уже было собрались к нему, но на рынке в Дебре-Берхан услышали о готовящейся казни, поэтому решили повременить с визитом и сначала спасти тебя, а уж потом и к негусу можно на прием.
- Понятно, - кивнул Малькамо. - Вы рисковали, и я рад, что вы решились на эту вылазку. Вот только жаль Абебо, он очень плохо выглядит.
- Я делаю все возможное, - вступил в разговор Нестеров, - но рана очень тяжелая. Лихорадит его.
Из дальнего угла вылез Вохряков и склонился перед Малькамо:
- Мое почтение, ваше высочество, позвольте поздравить вас с исполнением божественной справедливости - вашим освобождением от неминуемой смерти.