* * *
Было пасмурно и сыро. Бартоломью пошел к мессе, но оказался единственным присутствующим в церкви, не считая самого отца Уильяма. Францисканец тараторил латинские слова с такой скоростью, что Бартоломью едва разбирал их. Он задался вопросом, может ли Уильям быть искренним при таком-то темпе, или он полагает, что Господу угодны короткие молитвы, дабы Он успевал заняться другими делами. Бартоломью спросил бы самого монаха, но ему не хотелось втягиваться в продолжительный спор.
Помня о данном Уилсону слове, Бартоломью подошел взглянуть на место, которое тот выбрал для своего пышного надгробия. Он уже попросил одного из каменщиков из замка заказать плиту черного мрамора, хотя и не представлял себе, когда сможет нанять кого-то, чтобы высечь из него надгробие. Мастер каменщиков умер от чумы, а оставшиеся в живых камнетесы были загружены ремонтными работами, необходимыми для содержания замка. Глядя на нишу для могилы мастера, он подумал: как несправедливо, что хорошие люди вроде Августа и Николаса должны лежать в общей яме, а память об Уилсоне увековечит роскошное надгробие.
Бартоломью вышел из церкви на улицу. Он натянул капюшон, чтобы защититься от дождя, и отправился проверить чумные ямы. По пути ему встретился Барвелл, который поприветствовал его улыбкой и сказал, что в пансионе Бенета уже два дня нет новых случаев чумы.
Пока они говорили, к ним приблизился нищий с ужасающими язвами на лице, прося милостыню. Бартоломью знал, что этот попрошайка каждое утро изображал свои "язвы" при помощи смеси мела, грязи и свиной крови. Внезапно нищий узнал под капюшоном врача и испуганно попятился, а Бартоломью перехватил руку Барвелла, уже приготовившегося расстаться с деньгами.
Он обернулся, чтобы объяснить положение дел Барвеллу, и увидел кошелек, который тот держал в руке. Он был сшит из тонкой кожи, а на боку у него красовалась вышитая золотой нитью монограмма "ПБ", в точности такая же, как и на том кошельке, что лежал сейчас в кармане Бартоломью. К горлу врача подступила тошнота. Хотя отчего бы помощнику принципала пансиона Бенета не иметь при себе кошелек с его эмблемой? Барвелл с любопытством посмотрел на него.
- Доктор? - сказал он.
- Язвы он рисует себе каждый день заново, - промямлил Бартоломью, надеясь, что Барвелл не заметил его реакции, а если и заметил, то не догадался о причинах.
Церковный колокол пробил час. Барвелл поднял глаза и натянул капюшон на голову.
- Ладно, мне пора за дело, да и вы, я уверен, заняты. - Он зашагал прочь, потом остановился. - Когда вы в следующий раз увидите этого негодника Сэмюела Грея, не могли бы вы передать ему, что он до сих пор должен нам плату за последний триместр?
Бартоломью немного рассердился на Грея. Следовало бы рассчитаться со своими долгами перед пансионом, прежде чем переходить к другому наставнику. Это был еще один пример двойной жизни, которую тот, похоже, вел. Бартоломью задался вопросом, что еще утаил от него студент.
По пути Мэттью заглянул в церковь Святого Ботолфа проведать Колета. Тот сидел на своем обычном месте, таращась на свечи и крутя в пальцах позолоченного льва. Когда Бартоломью попытался заговорить с ним, Колет уставился на него отсутствующим взглядом, и у врача не осталось сомнений, что бывший коллега не узнал его. Борода у того заскорузла от засохшей слюны, одежда была грязной. Бартоломью задумался: может быть, он должен попытаться помочь несчастному, но Колет, похоже, не испытывал никаких неудобств. Мэттью решил подождать день-другой и подумать.
Он вышел из церкви и зашагал по Хай-стрит дальше. Когда он поравнялся с "Королевской головой", показался Генри Оливер и одарил его взглядом, полным такой неприкрытой враждебности, что Бартоломью остановился как вкопанный. Оливер двинулся к нему. Бартоломью ждал, вынув из сумки маленький ножичек и пряча его под плащом, чтобы Оливер не увидел.
- Ну как, нашли свою даму, доктор? - осведомился студент. Голос его звучал как шипение.
Бартоломью хотелось макнуть Оливера в каменное корыто за его спиной, откуда поили лошадей.
- Почему вы спрашиваете? - сказал он так спокойно, как будто в душе у него не кипел гнев.
Оливер равнодушно пожал плечами, на губах у него заиграла холодная улыбочка.
- Да так, любопытно, где же она от вас скрывается.
Бартоломью улыбнулся в ответ.
- Она все еще от меня прячется, - сказал он, ломая голову над тем, что Оливер надеялся получить от этой игры в кошки-мышки. - А теперь, если позволите, как ни приятно мне с вами беседовать, но чумная яма зовет.
Он зашагал прочь, ломая голову, в чем же дело с этим юнцом. В конце концов он решил потолковать о нем с Суинфордом, когда тот вернется в колледж. Это недоразумение затянулось слишком надолго.
Когда он приблизился к чумной яме, какой-то сорванец подлетел к нему и что-то пробормотал, прежде чем развернуться и броситься бежать. Бартоломью быстрее молнии ухватил его и не выпускал, хотя парнишка отчаянно сопротивлялся и норовил пнуть обидчика босой ногой. Бартоломью дождался, когда он угомонится, и мягко заговорил:
- Я не расслышал, что ты сказал. Повтори еще раз.
- Один доброжелатель хочет кой-чего вам рассказать, ежели вы придете сюда в десять вечера, - запинаясь проговорил мальчуган, глядя на Бартоломью огромными перепуганными глазами. - Только приходите в одиночку.
Бартоломью впился в него взглядом. Неужели это еще одна уловка, чтобы заманить его туда, где от него можно будет избавиться - что почти удалось его врагам прошлой ночью?
- Кто велел тебе передать это мне?
Мальчуган снова начал брыкаться.
- Не знаю я. Он был весь закутанный. Спросил, знаю ли я вас, - вы к мамке моей ходили, когда она хворала, - ну, я и сказал, что да, тогда он велел мне передать вам эти слова, а потом давать деру. Он мне пенни дал.
Он протянул руку и показал монетку. Бартоломью отпустил мальчишку, и тот понесся по уличной грязи.
"И что теперь?" - подумал врач. Словно чумы, колледжа и Филиппы ему недостаточно!
* * *
За день дождь немного поутих, а с наступлением сумерек на небе появились голубые просветы. Но к тому времени, когда Бартоломью вернулся в Майкл-хауз после обхода больных, было так поздно, что большинство коллег уже улеглись спать.
Он прошел в кухню, где Кинрик клевал носом у догорающего очага, пошарил в кладовке, нашел остатки каравая и черствый сыр. Пока он ел, Кинрик раздул огонь и поставил подогреваться вино для них обоих. Бартоломью раздумывал, стоит ли идти на встречу с "доброжелателем" к чумной яме. Выбор места свидания казался странным, зато разговор точно будет с глазу на глаз: ни один человек в здравом уме не сунется в эту обитель скорби и отчаяния в глухую полночь. Он бросил взгляд на часовую свечу, по которой определяли время. Решать необходимо было быстро - до назначенной встречи оставалось меньше часа.
Возможно, загадочный незнакомец и впрямь желает ему добра и располагает сведениями о Филиппе. Бартоломью попытался мыслить логически. Люди, которые напали на него, едва ли могут рассчитывать, что он дважды попадется на один и тот же крючок и согласится встретиться неизвестно с кем в темноте, в глухом месте да еще и после того, что случилось накануне. Следовательно, "доброжелателем" должен быть человек, которому ничего не известно о нападении. Конечно, недруги Бартоломью могли использовать ту же самую цепочку рассуждений. Он смотрел на огонь и барабанил пальцами по столу, а в голове у него происходила борьба.
Бартоломью резко поднялся. Он пойдет. Только на этот раз, в отличие от прошлого, вооружится и будет начеку, помня о возможной опасности. Он часами просиживал в тавернах и пансионах, пытаясь узнать хоть что-нибудь об исчезновении Жиля и Филиппы; быть может, этот "доброжелатель" располагает нужными сведениями, и Мэттью не желает упустить эту возможность из-за излишней осторожности.
Кинрик сонно взглянул на него.
- Опять уходите? - спросил он.
Глаза его резко распахнулись при виде того, как Бартоломью снял с крюка на стене и сунул под плащ большой обоюдоострый мясницкий нож.
- Эй, а это зачем? - спросил Кинрик. Он выпрямился в кресле Агаты, оживляясь. - Никак, собрались всласть погулять в городе?
- У меня встреча, - сказал Бартоломью.
Он не видел никаких причин не говорить Кинрику, куда собирается. По крайней мере, если на него нападут, Кинрик сможет рассказать шерифу, что все было подстроено, а не стало результатом случайного столкновения с грабителями - как явно решил вчера Стэнмор.
Валлиец подхватил с пола небрежно брошенный плащ.
- В такую-то пору? После всего, что случилось вчера? Пожалуй, пойду-ка я с вами, от греха.
- Нет, - сказал Бартоломью, вспомнив слова мальчишки. Ему велели приходить одному, и он не хотел спугнуть возможного обладателя сведений.
Кинрик накинул плащ на плечи и встал рядом с Бартоломью.
- Мы с вами давно знакомы, - сказал он спокойно, - и я вижу: с тех пор как умер сэр Джон, с вами творится что-то неладное. Может быть, я смогу помочь. Я знаю, что вы тревожитесь о леди Филиппе. Эта встреча связана с ней?
Бартоломью невольно улыбнулся. Он и забыл, каким проницательным может быть маленький валлиец. Кивнув, он сказал:
- Но мне велели прийти в одиночку.
Кинрик пренебрежительно отмахнулся.
- День, когда кто-то увидит Кинрика ап Хьювида против его воли, станет его последним днем. Не тревожьтесь, хозяин, я буду там, но об этом не узнает никто, кроме вас. И куда же мы идем?
Бартоломью сдался. Его не покидали опасения относительно предстоящей встречи, и присутствие Кинрика было бы успокоительно. По крайней мере, будет кому сбегать за подмогой, если дело примет дурной оборот.
- Только осторожно, - сказал он вслух. - Я представления не имею ни с кем мы встречаемся, ни что им нужно. Если начнется заваруха, беги за помощью. Не встревай сам, а то можешь пострадать.
Кинрик бросил на него полный недоверия взгляд.
- Да за кого вы меня принимаете? Плохо же вы знаете Кинрика. Меня кое-чему научили в горах Уэльса.
- Извини. Просто в колледже и так уже столько народу погибло до срока, что я не хочу потерять кого-то еще.
- То есть Август, Пол и Монфише, вы хотите сказать? - переспросил Кинрик.
Бартоломью искоса взглянул на него.
- Если у меня нет ученой степени, как у ваших коллег, это не значит, что я совсем бестолковый, - заметил Кинрик. - Я знаю, что их убили, несмотря на все те россказни, которые распространил Уилсон. Но я буду держать рот на замке, - добавил он поспешно, видя тревогу на лице Бартоломью. - Ведь молчал же я до сих пор. Но вам нужно знать, что вы не один.
Для Кинрика это была необычайно длинная речь, и он дал понять, что разговор окончен, загасив свечи и выбрав себе нож.
Бартоломью выскользнул из кухни и пересек двор. Он быстро прошел по Сент-Майкл-лейн и свернул на Хай-стрит. Идти в темноте было нелегко. Ночь выдалась туманная. Лунный свет не проникал сквозь плотную белую пелену, и почти невозможно было разглядеть колдобины и мусор, пока не наступишь на них. В одном месте Бартоломью провалился в рытвину, полную вонючей воды, которая оказалась ему по колено. Морщась от запаха мочи и нечистот, исходившего оттуда, он выбрался и зашагал дальше. Кинрик не выдавал себя ни звуком, но Бартоломью знал, что он рядом.
Наконец он очутился на поле, где были выкопаны чумные ямы. Их огородили грубой деревянной изгородью, чтобы бродячие псы не заходили и не тревожили мертвых. Бартоломью перелез через забор и огляделся по сторонам. Кучи земли от двух заполненных доверху ям возвышались над вытоптанной травой, словно древние языческие курганы. Еще одна яма зияла, словно исполинский черный рот, и Бартоломью различил более светлый слой там, где последние сброшенные тела были засыпаны негашеной известью.
Он попытался разглядеть, не прячется ли кто-нибудь в кустах по краям поля, но ничто не шелохнулось. Какой-то звук за спиной заставил его стремительно обернуться, и он едва не потерял равновесие. Сердце у него бешено заколотилось, ноги стали ватными. Одной рукой он ухватился за изгородь, другой нащупывал длинный нож за поясом.
За забором стоял человек, закутанный в плотный плащ с капюшоном. Он не сделал никакой попытки перелезть через изгородь, а когда Бартоломью сделал шаг вперед, вскинул руку.
- Стойте!
Голос был женский. У Бартоломью екнуло сердце.
- Филиппа! - воскликнул он.
Женщина на миг застыла, потом покачала головой.
- Это не Филиппа. Простите.
Она снова огляделась и оперлась на изгородь, чтобы не говорить так громко.
- Завтра в пансионе Бенета будет собрание. Я не могу сказать зачем, но вы должны попытаться выяснить это, потому что, мне кажется, оно имеет отношение к вам. Лучше всего обойти дом сзади и забраться на окно зала. Там широкий подоконник, и сквозь ставни вы сможете расслышать, что там говорят. Будьте предельно осторожны, эти люди опасны. Но мне кажется, вам лучше узнать об их планах, а не оставаться в неведении.
Бартоломью был совершенно озадачен.
- Это связано с Филиппой? - спросил он.
Незнакомка отступила на шаг.
- Не могу сказать. Вам придется выслушать и выяснить все самому.
- Но кто вы? - спросил Бартоломью.
Женщина отступила еще на шаг.
- Прошу вас! Я потеряю все, если кто-нибудь узнает, что я встречалась с вами. А теперь мне пора. Пожалуйста, не преследуйте меня. Я прошу вас об этом, потому что ради вас мне пришлось пойти на риск.
Бартоломью согласился.
- Я могу что-нибудь для вас сделать? Женщина остановилась, и он почувствовал на себе ее взгляд из-под капюшона.
- Вы и так сделали достаточно, - сказала она негромко и скрылась в тумане.
Бартоломью смотрел ей вслед, совершенно сбитый с толку. Что это за собрание в пансионе Бенета, которое может иметь отношение к нему? И как он будет лезть по стене дома и подслушивать, точно шпион? Может, это хитроумный план, чтобы бросить тень на него, заманить в какое-то чудовищно компрометирующее положение, чтобы его выгнали из университета? Неужели это интриги оксфордцев? Уилсон с Элфритом, скорее всего, именно так и решили бы, но в идее оксфордского заговора было нечто, что вызывало у Бартоломью неприятие. Он понимал, почему Уилсон и Элфрит поверили в интригу, но ему самому казалось, что это дело куда важнее для Кембриджа, нежели для Оксфорда, и что Оксфордцы не стали бы тратить время на такое.
Перед ним словно из-под земли вырос Кинрик, заставив его вздрогнуть почти столь же сильно, как и при появлении женщины. Валлиец положил руку ему на плечо.
- Спокойно, хозяин. Экий вы нервный. Проследить за ней?
Бартоломью вцепился ногтями в изгородь, глубоко дыша, чтобы успокоиться. Эта женщина пошла на риск, сообщив ему сведения, которые считала важными, и попросила не подвергать ее еще большей опасности и не ходить за ней.
- Не надо, Кинрик, - ответил он. - Пускай идет.
- Кто она такая? - поинтересовался валлиец с разочарованием в голосе. У Бартоломью было ощущение, что его слуга наслаждается ночной вылазкой.
- Не знаю, но мне кажется, что она не желает нам зла, - сказал он, неторопливо перебираясь через ограду.
- Чего она хотела?
Бартоломью немного помолчал, прежде чем пересказать Кинрику их разговор.
Валлиец весело потер руки.
- Вряд ли это будет трудно сделать, - сказал он. Потом задумчиво потер глаза. - Да. По задней стене пансиона Бенета возможно взобраться. Она вся увита плющом, который ни разу не удосужились подстричь. Там выбрасывают мусор на задний двор, и туда же выходит сток одной из уборных. Лишний раз никто не сунется, потому как там ужасная грязища, так что, думаю, у нас не возникнет трудностей.
- У нас? - тревожно перебил Бартоломью. - Я не могу втягивать тебя в это…
- Вы не можете удержать меня в стороне от этого! И вообще, в таких делах я разбираюсь получше вашего.
Бартоломью вынужден был признать, что слуга прав, но ему становилось неуютно при мысли, что он вовлекает Кинрика во что-то нехорошее и опасное. Он двинулся сквозь туман в том же направлении, куда ушла женщина. Белая пелена на миг поредела, и Бартоломью увидел напротив "Королевскую голову".
Вдруг откуда-то показался человек. Бартоломью насторожился. Человек походил на Освальда Стэнмора. Врач моргнул, и фигура исчезла. Бартоломью встряхнулся. Ну вот, ему уже мерещится. Стэнмор, небось, сейчас видит десятый сон в своей постели в Трампингтоне, и в такой клоаке, как "Королевская голова", ему нечего делать. Бартоломью явно устал, у него разыгралось воображение. Он ухватил Кинрика за рукав и потянул, кивая в сторону дома.
Валлиец уже строил планы, как они на следующую ночь проникнут на задний двор пансиона Бенета, и при виде возбужденного блеска в его глазах у Бартоломью не хватило духу запретить ему идти. Он даже не был уверен, что сам хочет ввязываться в это. Туман льнул к их одеждам и, казалось, приглушал все обычные ночные звуки. Откуда-то издалека донесся вой. Чума принесла еще одну смерть? Или это кошка охотится среди куч мусора? Бартоломью вздохнул с облегчением, когда из тумана проступили стены Майкл-хауза: он слишком устал, чтобы дальше раздумывать о намерениях его доброжелательницы. Он рухнул на постель прямо в одежде и заснул под мерное дыхание Грея на соседней кровати.