* * *
Бартоломью уже утратил счет времени, которое провел в подземном склепе. Один раз дверь чуть приоткрылась, и в его темницу впихнули хлеб, солонину и разбавленный эль; но все произошло так быстро, что не успел Бартоломью сообразить, в чем дело, как дверь уже захлопнулась, и он снова остался в одиночестве. Он подозрительно обнюхал еду, опасаясь, не хочет ли Колет отравить и его, но голод и жажда одержали верх над осторожностью.
Он задумался о том, что может означать его смерть. В пансионе Бенета Колет сказал, что она как нельзя лучше впишется в их план и укрепит горожан во мнении, будто в Майкл-хаузе творится неладное. А что будет со Стэнмором? Он никогда не смирится с убийством Бартоломью, как бы искусно его ни замаскировали. Он будет искать убийцу шурина, противостоять членам комитета представителей пансионов и создавать проблемы, пока и его тоже не прикончат. Потом Ричард сообразит, что произошло что-то нехорошее и, пожалуй, затеет собственное неуклюжее и неумелое расследование. И чем все закончится? Не покажутся ли коллегам Стэнмора три несчастных случая в одной семье странными? И не начнут ли они тоже копать?
Бартоломью с грустью вспомнил, почему оказался в плену - потому что попытался предупредить Стэнмора, что Стивен с Барвеллом намереваются убить его. И снова он выругал себя за неосмотрительность. Он ведь уже видел Стивена в этом плаще. Но чем больше он обо всем этом думал, тем тверже убеждался - Стэнмору ничего не грозит до тех пор, пока не найдут труп самого Бартоломью. У Стэнмора не было причин беспокоиться об исчезновении шурина: с тех пор как разразилась чума, размеренный порядок жизни врача совершенно нарушился и никто не знал наверняка, где его можно найти. А пансионы согласятся потерять такой источник финансирования, как Стэнмор, только если этого совсем никак нельзя будет избежать.
Бартоломью дремал в уголке, когда его темницу внезапно наполнил свет, резанувший по глазам. Он сопровождался шумом - криками и перебранкой. Сквозь прищуренные веки Мэттью различил в дверях силуэт Суинфорда, а сбоку от него - дюжего привратника из пансиона Радда, вооруженного заряженным арбалетом. Бартоломью вдруг ни с того ни с сего вспомнил, как Колет рассказывал ему, что этот привратник был ветераном королевских войн во Франции, но потом променял солдатскую службу на более спокойную жизнь и стал поддерживать порядок в одном из самых шумных заведений университета.
Суинфорд поднял факел, и на Бартоломью упал свет. Он зажмурился, гадая, не пришел ли его конец. Потом поднялся на ноги, оцепенелый и неловкий, но готовый дорого продать свою жизнь. Суинфорд скользнул по пленнику равнодушным взглядом и махнул кому-то за дверью. Бартоломью узнал брата Майкла, которого крепко держали Джослин с Колетом. Монаха бросили в темницу.
- Вот тебе компания, лекарь, - сказал Суинфорд. - Будет с кем обсудить наши дела.
Он двинулся к выходу. Бартоломью, который после долгого одиночества наслаждался звуком голосов, чувствовал странное нежелание отпускать их. Мысли его лихорадочно заработали, ища повод задержать гостей.
- Грегори! - крикнул он, пытаясь отцепиться от Майкла, который налетел на него. - Это ты убил Августа с Полом?
- И да, и нет, - ровно отозвался Колет, не обращая внимания на неодобрительный взгляд Суинфорда. - Я убил Пола. Он все время просил, чтобы кто-нибудь принес ему воды. Это было некстати, пришлось заставить его заткнуться. Но Августа я не убивал, он сам себя убил.
- Как это? - спросил Бартоломью. - На нем не было следов насилия.
- Так вот что ты делал с его телом, - протянул Колет. - А я-то ломал голову, что ты задумал. Я собирался убить старого дурака, всадить нож ему под ребра. Но он проснулся, когда я вошел в его комнату, и я увидел, как он что-то проглотил. На мне был черный плащ с капюшоном, и он, похоже, решил, что это смерть пришла за ним. Он повалился на спину и умер со страху.
Бартоломью вспомнил пренебрежение, с которым Уилсон встретил его слова о том, что он пытался определить причину смерти Августа. "Август, верно, до смерти перепугался очередного своего видения", - сказал тогда Уилсон и был совершенно прав. Но даже если Колет не пустил в ход оружие, перепугать старика так, чтобы у него остановилось сердце, было равноценно убийству. Колет, похоже, собрался продолжить, и по его тону Бартоломью понял, что он рад поговорить о своих деяниях и похвастаться хитростью, которая помогла ему избежать подозрений. Но Суинфорд грубо ухватил его за руку и утащил прочь. Дверь захлопнулась, снаружи послышался скрежет засовов и грохот опускаемого бруса. Комната вновь погрузилась в непроницаемую черноту. Бартоломью услышал, как Майкл возится в темноте, и подошел к нему. Тучный монах весь взмок и дрожал всем телом.
- Как ты здесь очутился? - спросил Бартоломью, подводя бенедиктинца к ящику, расположение которого успел запомнить за время своих блужданий впотьмах.
- А ты как? - сердито парировал Майкл, дернулся из рук Бартоломью и немедленно наткнулся на сундук. - Говорили, что ты отправился в Питерборо по зову своего старого наставника-аббата.
Бартоломью немедля признал, что со стороны Суинфорда очень умным ходом было распустить слух, будто он уехал в Питерборо. Никого не удивило, что Бартоломью отозвался на призыв о помощи от монахов аббатства, где он учился в школе. Не будь в Кембридже чумы, он без колебаний отправился бы туда. Но Суинфорд с Колетом знали его не настолько хорошо, как им казалось.
- Я никуда не уехал бы, - сказал Бартоломью, - когда здесь некому помогать больным, кроме меня и Робина Гранчестерского. И аббат не мог не понимать, что я не покину своих пациентов, и никогда не попросил бы меня приехать.
Майкл хмыкнул.
- Пожалуй, это кажется разумным. Но ты до сих пор не объяснил, как очутился здесь.
- Освальд! - внезапно воскликнул Бартоломью. - Как он?
- Был жив-здоров, когда я видел его сегодня утром. А что?
Бартоломью выдохнул с облегчением. Он рассуждал верно, и Стэнмор все еще был цел и невредим.
- Я подслушал, как Колет замышлял убить его, - сказал он. - Шел предупредить Освальда, сдуру нарвался на Стивена с Суинфордом - и вот сижу здесь с самой среды.
- Именно в среду, по их словам, ты и уехал в Питерборо, - сказал Майкл.
Послышался металлический звук - бенедиктинец ударил по кремню огнивом, и Бартоломью помог ему разбить один из ящиков, чтобы разжечь лучину. Огонек еле теплился и едко чадил, но Бартоломью был счастлив, что может видеть, пускай и смутно.
Майкл поднес горящую лучину к самому лицу Бартоломью и внимательно вгляделся в него.
- Боже, Мэтт! У тебя ужасный вид. Не следовало тебе влезать во все это. Я же предупреждал.
- То же самое можно сказать и о тебе, - возразил Бартоломью, - ведь мы оба, похоже, сели в одну и ту же лужу, каковы бы ни были наши побуждения.
- Это не важно, - сказал Майкл. - Надо выбираться. Помоги мне осмотреться.
- Выхода отсюда нет, - сказал Бартоломью. - Поверь мне, я проверял.
Он наблюдал за тем, как Майкл проделывает то же самое, что уже проделал он; сколько же времени прошло с тех пор? Монах барабанил в дверь и налегал на нее, стучал по потолку палкой, тыкал в стены. В конце концов, признавая свое поражение, он подошел и уселся рядом с Бартоломью.
- Я был в Или с его преосвященством епископом, - сказал Майкл. - Мы пересматривали все сведения, которые он получил за последние несколько месяцев об оксфордском заговоре.
- Нет никакого заговора, - покачал головой Бартоломью.
Майкл с любопытством взглянул на него.
- Мы тоже пришли к такому заключению, - сказал он. - Здесь не найдется чего-нибудь поесть? Я пропустил обед.
Бартоломью махнул в сторону нескольких хлебных корок, которые он приберег, и кувшина с остатками воды. Майкл взглянул на них с содроганием и продолжил рассказ.
- Я вернулся вчера ночью, а сейчас вечер пятницы. Ты, наверное, в этой злополучной дыре потерял счет времени.
- Ты видел Филиппу? - перебил Бартоломью, вспомнив о причине, которая заставила его отправиться в пансион Бенета.
- Нет, - отозвался Майкл, - зато я видел Жиля Абиньи, и он поведал мне свою историю. Знаешь, он ни в чем не замешан. Я полагаю, ты нечаянно вышел на оксфордский заговор, когда разыскивал сведения о Филиппе. Но я могу с полной уверенностью сказать тебе, что Абиньи с сестрой тут совершенно ни при чем.
- Правда? Тебе не кажется подозрительным это совпадение - все случилось одновременно, пансион Бенета и замешан в заговоре, и служит Абиньи приютом? К тому же принципалом пансиона Бенета был Хью Стэплтон, в доме которого скрывались Жиль и Филиппа.
- Нет, не кажется, - сказал Майкл. - Я понимаю, откуда твои подозрения, но оксфордское дело тянется уже больше года. А Филиппа с Жилем провернули свое дельце за последние несколько недель. И я на твоем месте подозревал бы Жиля, если бы не был уверен, что Хью и Седрик Стэплтон тоже ни в чем не виновны. Хью заподозрил, что в его пансионе что-то затевается, и обратился к епископу. Он посылал доклады обо всем, что происходило, а Седрик продолжил его дело после смерти брата. Хью и Седрик были ненадежными и легкомысленными людьми вроде Жиля, Суинфорду такие не подходили. Их даже не взяли в мнимый комитет представителей пансионов, в котором подвизался твой зять.
- Ты об этом знаешь? - поразился Бартоломью. - Что еще тебе известно?
- Я рассказывал тебе об этом, - с высокомерным видом заметил Майкл, - но ты перебил меня вопросом о Филиппе. Кстати, коль скоро речь зашла о ней: она приняла твое предполагаемое путешествие в Питерборо очень близко к сердцу. Абиньи говорит, она то злится, то горюет и не в состоянии думать ни о чем больше. Как ты мог усомниться в ней, Мэтт?
Бартоломью покачал головой. Выходит, он ошибался и Филиппа с Абиньи ни в чем не виноваты. Раз Филиппа вела себя так, как сказал Майкл, то она не могла знать, что его держат пленником в темнице Стивена. Но это все равно не имеет никакого значения, если планы Суинфорда осуществятся. Больше всего Бартоломью сожалел о том, что не сможет сказать Филиппе о своей ошибке и она будет ненавидеть его за это.
Майкл разжег еще одну лучину, закашлялся, подавившись удушливым сероватым дымом.
- Как я уже сказал, я просматривал донесения, которые епископ получал весь прошлый год. Думаю, теперь я разобрался в том, что происходит, и знаю правду.
- Как же тогда ты попался в руки Суинфорду? - спросил Бартоломью.
- По неосторожности, - сказал Майкл. - Я доложил о своих выводах епископу, он велел мне вернуться в Майкл-хауз и ничего не предпринимать. Но в моих сведениях были кое-какие пробелы, и я не смог сопротивляться искушению восполнить их. Я решил расспросить Барвелла, а потом Стейна. Они, очевидно, что-то заподозрили, и я получил записку от Стэнмора с просьбой зайти к нему. Я пошел, но обнаружил не Освальда, а его младшего брата. Я прикинулся дурачком, стал задавать простодушные вопросы и сделал вид, что убежден в реальности оксфордского заговора, но все было напрасно. Колет и Суинфорд выросли как из-под земли, и меня бросили сюда.
- Записку, - с горечью повторил Бартоломью. - Сколько раз Суинфорд с Колетом воспользовались этой уловкой? Они послали подобную записку сэру Джону и выманили его на встречу, на которой его убили, я получил записку с просьбой прийти к больной, после чего на меня напали, нам с Освальдом передали записки якобы от Эдит, чтобы убрать нас с дороги и дать возможность Суинфорду провести здесь свое собрание.
- Похоже, мы влипли в историю, - сказал Майкл. Его пухлое лицо было серьезным. - Нас убьют?
- Попытаются, - ответил Бартоломью.
Майкл слабо улыбнулся.
- Это им не поможет. Епископу известно все, что известно мне, за исключением твоей роли в этом деле и непричастности Абиньи - об этом я узнал совсем недавно.
- Может, нас спасут? - с надеждой спросил Бартоломью. - Ты сказал кому-нибудь, куда уходишь?
Майкл сокрушенно улыбнулся.
- В записке, которую якобы написал Освальд, меня просили никому не говорить о встрече.
- Но как же епископ? Неужели твое исчезновение не вызовет у него подозрений?
- Без сомнения, вызовет. Но если кто-нибудь из этой шайки не проговорится, что мы здесь, епископ вряд ли наткнется на нас по чистой случайности.
Бартоломью вспомнил хитро замаскированный вход в подземелье и согласился. Стэнмор и Ричард знали о нем, но им и в голову не придет, что Стивен воспользовался им, чтобы заточить их шурина и дядю. Вполне возможно, они не спустятся в подземные кладовые еще долгие годы.
- А ты? - спросил Майкл. - Кинрика не удивит твое неожиданное исчезновение?
- Думаю, если бы удивило, меня бы уже спасли, - сказал Бартоломью. - Он, наверное, считает, что я уехал в Питерборо, ты ведь тоже так подумал. Даже если он что-то и заподозрит, обвинит Освальда, а не Стивена.
Они некоторое время молчали, поглощенные своими мыслями. Лучина в руке Майкла затрещала и погасла.
- Я думал, ты в этом участвуешь, - отстраненно проговорил Майкл, разжигая новую щепку. - Ты разговаривал в саду с Элфритом, но не рассказал мне, что вы обсуждали. После смерти Августа ты долго торчал у него в комнате, и я решил, что ты идешь искать. Уилсон пожелал поговорить с тобой наедине на смертном одре. У тебя не было алиби на то время, когда убили Августа и Пола. И откуда мне было знать, не сам ли ты скатился с лестницы в ту ночь, чтобы ввести нас в заблуждение? Кроме того, ты рылся в моей комнате, и я застал тебя за чтением моей записки к епископу.
- К епископу! - поразился Бартоломью. Так вот кому писал Майкл. Он протянул руку и сжал локоть Майкла. - Я не рылся в твоей комнате. Записка сама упала на пол, когда я открывал дверь, чтобы найти тебя.
- В общем, - сказал Майкл, - временами я был уверен, что убийца - ты, временами колебался. Я ужасно рисковал, когда согласился не рассказывать никому, что ты читал мою записку. Пожалуй, я не смог заставить себя поверить, что ты был способен причинить зло Августу и Полу. К тому же считаю тебя хорошим врачом, и ты не ошибся бы в дозе гнусного зелья, которым опоили коммонеров. Но самое главное - сэр Джон был тебе близким другом, и у меня в голове не укладывалось, чтобы ты мог причинить ему какое-то зло.
- Когда я прочитал ту записку, то решил, что убийцей был ты, - заметил Бартоломью.
- Я? - ужаснулся Майкл. - На каком основании? Я не сделал ровным счетом ничего подозрительного!
- После первого покушения на жизнь Августа ты появился у его двери одним из первых. Элфрит, которого отравили, умер в твоей комнате. И ты в высшей степени странно вел себя над телом Августа. Ты отказался даже взглянуть на него.
- Ах, да, - сказал Майкл, пытаясь разжечь еще одну щепку. - Август.
Он печально покачал головой. Бартоломью ждал продолжения.
- Знаешь, его убили из-за печати сэра Джона. Ты знал о печати? - Бартоломью кивнул, и Майкл продолжал. - Перед смертью Август заявил, что в его комнате были черти. Помнишь? Так вот, перед тем как все это случилось, он рассказал мне, что кто-то попытается убить его. В ту ночь он долго не давал мне уснуть своими россказнями. Потом я решил, что он успокоился, и вышел на кухню перекусить. Через несколько минут он снова завопил. Я бросился на крик, и мы с тобой вдвоем высадили дверь. В комнате было полно дыма, а старик обезумел от страха. Я понял, что я не единственный, кто догадался о том, что комната Августа - единственное место, где сэр Джон мог перед смертью спрятать печать. Ты появился сразу же после меня.
Бартоломью прекрасно помнил события того вечера. Он еще удивился тогда, что Майкл успел добежать до комнаты Августа раньше него. Но если бенедиктинец совершал набег на кухню, все вставало на свои места.
- Ты предложил остаться с Августом до утра, и я понял, что ему ничего не грозит, если даже кто-то и впрямь пытался убить его, чтобы найти печать. Еще пару дней я присматривал за ним и заглянул проведать его перед праздничным обедом Уилсона в честь вступления в должность. Я был в полном ужасе, когда услышал, что во время обеда его и убили. Ведь на бедного старика уже совершили одно покушение. В общем, я никогда прежде не видел убитого человека, и, боюсь, это зрелище лишило меня присутствия духа сильнее, чем я ожидал. Я боялся смотреть на его лицо, потому что слышал, будто облик убийцы навсегда запечатлевается в глазах жертвы. Еще я слышал, будто тело жертвы начинает кровоточить в присутствии убийцы, и я боялся, что тело Августа начнет истекать кровью при мне, потому что я не сумел спасти его, хотя знал, что его жизни грозит опасность.
Он умолк и со слабой улыбкой взглянул на Бартоломью.
- Все это глупости, разумеется, и в обычных обстоятельствах я не опустился бы до подобных суеверий. Но в тот день все было как во сне: эти церемонии Уилсона, вино рекой, горожане в колледже, беспорядки, попытка братьев Оливеров оставить тебя за воротами и в довершение всего - смерть Августа. Это было уже слишком. Я был глубоко потрясен, ведь я только что видел его живым. Это объясняет мое поведение?
Бартоломью пожал плечами.
- Пожалуй, да, но обычно ты не впадаешь в панику с такой легкостью.
- Ну, было и еще кое-что, - сказал бенедиктинец. - В тот день епископ говорил со мной. Он сказал, что хочет сделать меня своим доверенным лицом в Майкл-хаузе. Он рассказал о смертях профессоров в других колледжах и добавил, что Элфрит уже шпионит на него. Он хотел, чтобы я действовал независимо от Элфрита - в этом случае, если одна ниточка разорвется, другая останется целой. Срок на размышления, согласен я или нет, он дал мне до следующего дня. Когда Август умер, я по-настоящему осознал, во что меня просят ввязаться, и, откровенно говоря, ужаснулся. Но на следующий день я переговорил с епископом и пообещал, что возьмусь за дело - ради колледжа и ради университета.
Он снова помолчал.
- С тех самых пор я действую по поручению епископа. Я пытался предупредить тебя, чтобы ты держался подальше от интриг, Мэтт. Я думал, ты не осознаешь, во что можешь вляпаться, а убийство Августа показало: все это больше не глупая игра, которую со скуки затеяли ученые с живыми умами и переизбытком досуга, а нечто куда более опасное.
Лучина затрещала и догорела, и Бартоломью не в первый уже раз осознал, как он заблуждался. Он встал и осторожно потянулся. Потом уселся и принял решение. Он начал рассказывать Майклу все, что знал и о чем догадался сам.
XII
Майкл перестал жечь щепки и большую часть истории Бартоломью поведал во мраке. Он пробыл в темноте и одиночестве так долго, что время от времени начинал сомневаться, не примерещился ли ему Майкл, и несколько раз протягивал руку, чтобы прикоснуться к нему, или задавал ненужные вопросы, только чтобы услышать его голос. Бенедиктинец дополнял его повествование крупицами своих сведений, и, когда рассказ был окончен, у Бартоломью наконец-то сложилось впечатление, что он понимает большую часть событий. Майкл вздохнул в темноте.