Бартоломью пришел в себя, и его ярость померкла так же быстро, как и накатила. Колет, уже под охраной двух дюжих педелей, с опаской поглядывал на Бартоломью; лицо у него было в синяках и в кровоподтеках. Бартоломью держали под руки Майкл и еще один бенедиктинец.
Громкий треск отвлек их внимание от Колета и Бартоломью.
- Пожар! - закричал Майкл, выпуская руку Бартоломью. - Тушите пожар!
Тростники пылали, и пламя уже пожирало гобелены. Бартоломью бросился стаскивать их, пока огонь не перекинулся на деревянный потолок. Снаружи кто-то затрезвонил в колокол, и зал заполнился студентами, которые принялись своими черными мантиями сбивать пламя.
Кто-то из студентов закричал, и резная деревянная ширма за буфетной со стоном пошатнулась и рухнула на пол, рассыпавшись снопом языков пламени и искр. В зал хлынули новые люди, некоторые из Майкл-хауза, но многие из других колледжей и пансионов. Бартоломью и Майкл быстро выстроили их в живую цепь, по которой стали передавать разнообразные сосуды, наполненные водой из колодца.
Бартоломью крикнул Элкоту, безрезультатно пытавшемуся своей мантией затушить пылающие стебли тростника, чтобы он выводил больных из спальни коммонеров. Мэттью понимал, что, как только загорится деревянный потолок, огонь очень быстро перекинется на другие помещения. Повсюду клубился густой дым, и Бартоломью увидел, как один студент упал на пол, хватаясь за горло. Он вытащил беднягу на двор, где тот прокашлялся. Бартоломью поднял глаза. Из окон вырывались языки пламени, двор застилала плотная пелена черного дыма.
Зачумленных вынесли во двор и уложили у конюшни, где вокруг них принялись хлопотать соседи Майкла по комнате, бенедиктинцы, один из которых до сих пор не оправился от воздействия отравленного вина. Элкот повис на колоколе, ученые и прохожие стали сбегаться на помощь.
Бартоломью бросился по лестнице обратно в зал.
Уильям и Майкл привязали канаты к перилам деревянной галереи, и люди дружно тянули за них. Бартоломью понял их замысел. Если галерею разрушить, огонь вряд ли доберется до деревянного потолка, и пожар можно будет обуздать. Он занял пустующее место у одного из канатов и потянул за него вместе с остальными.
Галерея, вырванная из стены, со скрипом ломающегося дерева накренилась и полетела на каменные плиты пола. Мужчины и женщины бросились вперед, чтобы сбить пламя. Горящее дерево шипело в потоках воды, и постепенно потрескивание огня стало утихать. Наконец все потухло, и люди, прибежавшие на звон колокола, оглядели пожарище.
- Все равно тростник на полу пора было менять, - произнес Бартоломью. Это замечание предназначалось для ушей Майкла, но в тишине слова прозвучали очень громко. Напряженная атмосфера разрядилась, все засмеялись. Беду удалось предотвратить.
Агата, работавшая наравне с остальными, раздала людям щетки и приказала выкидывать из окон обугленные стебли тростника, столы, скамьи и гобелены. По предложению Бартоломью Кинрик вытащил то, что осталось от превосходной коллекции вин Уилсона, и универсанты наравне с горожанами подкрепились винами, которые стоили больше, чем многие из них зарабатывали за год.
В суматохе пожара Бартоломью почти позабыл о Колете, Стивене и Суинфорде. Он подошел к небольшой кучке людей, обступивших лежащую на полу фигуру. Уильям стоял на коленях рядом с Суинфордом, соборовал его и скороговоркой произносил слова ритуала отпущения грехов. Глаза умирающего были закрыты, на посиневших губах пузырилась кровь.
Он открыл глаза, когда Уильям договорил.
- Третий мастер, меньше чем за год, - прошептал он.
Потом обвел взглядом собравшихся и нашел Бартоломью.
- Ты все еще жив, - сказал он. - Я не был уверен, что Колет справится с тобой. На этот раз ты действительно смешал мне все карты. Еще несколько месяцев, и я стал бы епископом - и ноги моей не было бы в этом проклятом городишке…
Он смежил веки, потом снова разлепил их.
Колета и Стивена уже увели в замок, когда Бартоломью отыскал Освальд Стэнмор, белый от волнения.
- Господи, Мэтт, - сказал он, - что случилось?
Бартоломью не знал, что сказать. Усадив зятя на одну из не слишком обгоревших скамей, Мэттью дал ему кубок с вином. Ричард присел рядом; лицо у него было заплаканное.
Стэнмор обхватил кубок трясущимися руками и глотнул вина.
- Он дурачил меня, Мэтт, - сказал он. - Тянул из меня деньги, заставил поверить в выдумки Суинфорда, а теперь еще пытался убить тебя. И это мой родной брат!
Бартоломью положил руку ему на плечо.
- Что будет с его женой и детьми?
- Стивен и его жена уже довольно давно отдалились друг от друга, - сказал Стэнмор. - Она жаловалась на его ночные отлучки. Зря я ее не слушал. Ричард предложил ей пожить немного в доме на Милн-стрит. Места там хватает, так что ей с детьми нет нужды куда-то уходить. Да и Эдит будет помогать, чем сможет.
- Я тоже буду помогать, - сказал Бартоломью.
Стэнмор кивнул.
- Я знаю, что будешь. Что с ним сделают, Мэтт?
Бартоломью не знал. Он подозревал, что состоится суд, и улик хватает, чтобы отправить всех на виселицу. Майкл рассказал, что Стивен, несмотря на угрозы Колета, начал каяться еще до того, как его вывели из ворот колледжа. Опираясь на его показания, шериф с проктором задержат всех, кто еще причастен к делу.
- Прости, Мэтт, - вздохнул Стэнмор. - Это гнусное дело.
- Все закончилось, - сказал Бартоломью. - Мы оба должны оставить его в прошлом и смотреть в будущее.
- Да, наверное, - согласился Стэнмор.
Они с Ричардом отправились по своим делам. Для Освальда дело еще далеко не закончилось: ему предстояло ответить на множество вопросов и объясниться относительно множества счетов, прежде чем все останется позади.
В гостиной брат Майкл с головой погрузился в беседу с епископом. Когда Стэнмор ушел, бенедиктинец просунул голову в дверь и поманил к себе Бартоломью. На епископе было простое коричневое одеяние, разительно не похожее на пышный наряд во время прошлого визита. Прелат взглянул на ободранные руки Бартоломью.
- Я слышал, вы пытались воздать мастеру Колету по заслугам, - заметил он.
Бартоломью взглянул на Майкла.
- Меня прервали до того, как я начал.
- Это к лучшему, - заметил епископ. - В вашем колледже уже произошло столько убийств, что хватит на целый век.
- Что случилось? - спросил Бартоломью у Майкла. - Как вам удалось подоспеть вовремя? Как ты спасся от Яксли?
- Я получил записку, якобы от епископа, - сказал Майкл, - в которой он просил меня встретиться с ним в монастыре кармелитов в Ньюнхеме. Я не увидел в этом ничего странного и решил, что его преосвященство хочет узнать подробности того, что мне удалось выведать, прежде чем он прибудет в Майкл-хауз. По пути я услышал, как звонит колокол в церкви Святой Марии, созывая ученых на диспут, и понял, что совершил чудовищную ошибку. Мы уже обсуждали пристрастие Суинфорда к подложным запискам, но я никогда не думал, что он осмелится послать мне еще одну. Дело обрело ужасающую ясность. Меня убрали с дороги, возможно, заманили в ловушку, а все члены коллегии на диспуте. Ты и в лучшие-то времена спишь как убитый, и я понял, что колокол тебя не разбудит. Колет неплохо тебя знает, и он тоже должен был предположить, что ты не услышишь колокол. Я понял, что он попытается подобраться к тебе, пока ты в одиночестве спишь в колледже. Ну, я и помчался обратно со всех ног, а по пути забежал в церковь Святой Марии и поднял тревогу. Канцлер был не слишком доволен, когда я своими криками прервал его на полуслове, но твой Грей собрал студентов. Когда мы приблизились к колледжу, я увидел, что из одного окна идет дым. Я решил, что мы опоздали, и бросился по лестнице. Колет как раз по ошибке выстрелил в Суинфорда, а потом попытался убить меня.
Он пихнул Бартоломью локтем.
- Я видел, что ты сделал, - сказал он.
- Ты о чем? - осторожно спросил Бартоломью.
- Ты спас меня от стрелы Колета. С такого расстояния он бы не промахнулся. Я видел, как ты сбил его с ног.
Бартоломью издал негромкий смешок.
- Элкот оказал мне ту же услугу. Стрела, которая убила Колета, предназначалась мне, а он оттолкнул меня.
Епископ развел руками.
- Вот как, - сказал он. - Профессора Майкл-хауза рискуют жизнью, чтобы спасти друг друга. Не все так страшно, раз теперь вы знаете, кому можно доверять.
|"Наконец-то", - подумал Бартоломью, глядя из окна на ясное голубое небо.
Епископ поднялся.
- Эти люди совершили измену и будут заключены в Тауэр, где предстанут перед судом. Готовность Стивена каяться в тщетной попытке обелить себя поможет повязать всех, и тогда университет - и пансионы, и колледжи - сможет начать жизнь сначала. Полагаю, канцлеру придется нанести визит в Оксфорд и объяснить, что произошло, а также принести оксфордцам свои нижайшие извинения за то, что мы винили их в преступлениях, о которых они ни сном ни духом не ведали. - Он возложил руку на голову Бартоломью. - На этот раз не будет никаких тайн, - проговорил он негромко. - Вся правда выйдет наружу, начиная с убийства мастера Кингз-холла год с лишним назад и заканчивая злодеяниями дня сегодняшнего.
Он подошел к двери и обернулся.
- Сэр Джон Бабингтон, - сказал он, - не совершал самоубийства и потому по праву может быть похоронен в церкви. Отдать такое распоряжение?
Бартоломью подумал об отвратительном черном надгробии, которое пообещал сделать Уилсону, и покачал головой.
- Сэр Джон предпочел бы остаться там, где он лежит - среди деревьев и как можно дальше от роскошной могилы Уилсона.
Епископ улыбнулся.
- Думаю, вы правы.
С этими словами он вышел.
Бартоломью и Майкл немного посидели в уютном молчании, думая о событиях последних нескольких дней.
Майкл подошел к окну и выглянул на улицу.
- Черная смерть еще здесь, - сказал он негромко. - Несмотря на все, что произошло, она еще здесь.
Бартоломью подошел к нему.
- Я до сих пор не разгадал ее, - сказал он. - Я до сих пор не знаю, почему одни выживают, а другие умирают, и до сих пор ни на йоту не приблизился к пониманию того, как она распространяется.
- Возможно, здесь нечего и понимать, - сказал Майкл, глядя, как проктор собирает во дворе своих педелей, чтобы идти арестовывать заговорщиков в пансионах. - Возможно, мы все обречены.
- Нет, брат. Есть те, кто не болеет, как ты или Агата, и есть те, кто выздоровел. Мы выстоим.
Он поежился и подумал, не попросить ли Кинрика развести огонь. Потом взглянул сквозь открытую дверь в зал, где Грей в компании нескольких трудолюбивых студентов собирал с пола обломки, и решил, что на сегодня огня с него достаточно.
- Мэтт! - В гостиную ворвалась Филиппа, а следом за ней более степенно шествовал Абиньи. - Слава богу, ты цел! Мы увидели дым над Майкл-хаузом, и я подумала…
Бартоломью потер лицо руками, оставляя черные разводы.
- Я должен извиниться перед тобой и Жилем, - сказал он. - Я был несправедлив к вам обоим, а Жиль спас мне жизнь.
- Да. Я была с ним, когда Кинрик пришел к нему со своей дилеммой. Я сказала им, что ответ довольно простой, - ответила Филиппа. - Я посоветовала им заручиться помощью Рэйчел Аткин и посмотреть, не держат ли вас в заточении в подвале у Стивена, как она подозревала. Они раздумывали, не отложить ли им вылазку до ночи, но я настояла, чтобы шли немедленно. Я бы и сама пошла, но я не такая дура и не стала бы рисковать успехом предприятия исключительно ради того, чтобы удовлетворить свое любопытство.
Бартоломью с удивлением поглядел на Филиппу и обнял ее - сначала легонько, потом крепче. Она засмеялась, пытаясь перевести дух, и он вспомнил, как беспечны были они летом.
* * *
Абиньи и Майкл взирали на все происходящее с явным удовольствием, и Бартоломью смутился. Одной рукой обнимая Филиппу, он сказал Абиньи:
- Еще раз спасибо тебе за вчерашнее.
- Пустяки, - жизнерадостно отмахнулся Абиньи. - Для философа в этом нет ничего необычного. - Он снова посерьезнел. - По пути сюда я говорил с Элиасом Оливером. Он оплакивает кончину брата и тетки и более чем готов облегчить душу. Он говорит, что те беспорядки затеял Генри, и он же пытался убить тебя тогда в переулке. Кроме того, Элиас говорит, что аббатису навещали и Уилсон, и мастер Яксли из пансиона Бенета, хотя ни один из них не знал о сопернике.
- Правда? - с веселым удивлением присвистнул Майкл. - Чего только не бывает!
Так вот почему кузнец получил свои деньги в кошельке с монограммой пансиона Бенета, подумал Бартоломью. Должно быть, он принадлежал Яксли, хотя со стороны Генри неосмотрительно было отдать кузнецу кошелек с вензелем. Возможно, он не одобрял незаконную связь своей тетки и надеялся, что Бартоломью заподозрит Яксли. Он припомнил, как кузнец налетел на Элиаса Оливера и едва не заколол его. Неудивительно, что братья Оливеры так злобствовали - они ведь едва не стали жертвами собственных козней.
- Еще Элиас сказал, что однажды ночью Уилсон появился в монастыре в совершенной панике и стал говорить, что врач его пугает, - сказал Абиньи. - Аббатиса с двумя ее драгоценными племянничками решили, что он говорит о тебе и ты собираешься его убить. Однако Уилсон, должно быть, имел в виду Колета, а вовсе не тебя.
- А ты не имел никакого отношения к этому заговору? - спросил Бартоломью.
Абиньи посмотрел на него, как на сумасшедшего.
- Я? Влезать в толпу расчетливых, рвущихся к власти безумцев? - поразился он. - Нет уж! У меня достаточно своего ума, и, если честно сказать, Мэтт, я считал, что и у тебя тоже. У меня в голове не укладывается, как ты позволил втянуть себя в эти грязные игры.
- Одним из ключевых моментов во всей истории было наличие потайной дверцы. Если помнишь, когда мы нашли тело Пола, именно ты предположил, что в колледже может быть потайная дверь…
Абиньи рассмеялся.
- Это лишний раз доказывает, лекарь, что для решения загадок нужен философ! Видишь, я немедленно пролил свет на суть вопроса, не так ли? Это мой выдающийся ум. - Он горделиво приосанился. - На самом деле я даже не помню, чтобы я это говорил, - признался он. - Я просто высказывал идеи и пытался мыслить логически. Я и понятия не имел, что в нашем колледже имеются подобные штуки, а если и упомянул об этом, то исключительно благодаря логике.
Бартоломью вздохнул. Ну, наконец-то. Все неувязки разъяснились. Самой глупой его ошибкой было допущение, что исчезновение Филиппы каким-то образом связано с университетским делом, тогда как в действительности они не имели друг к другу никакого отношения. Конечно, с натяжкой кое-что общее найти можно - Уилсон и Яксли, пользующиеся благосклонностью аббатисы, или тот факт, что Абиньи частенько бывал в пансионе Бенета, - но этим все и ограничивалось.
Он протянул руку Филиппе, девушка взяла ее и прижалась к ней губами. Он улыбнулся при виде черных пятен, которые его рука оставила на ее белой коже, и попытался стереть их, но только еще больше размазал грязь. Филиппа засмеялась, и Бартоломью увидел, как Абиньи вытолкал из комнаты разинувшего рот Майкла и закрыл за собой дверь, оставив их с сестрой наедине.
- Почему ты не рассказывала мне, что в детстве тебя выдали замуж? - спросил он, вспомнив рассказ Абиньи.
- Я боялась - вдруг ты не захочешь жениться на мне, если узнаешь, что я богатая вдова, - сказала она.
Бартоломью смотрел на нее во все глаза.
- Ты серьезно?
Она кивнула.
- Ты столько раз говорил, что не хочешь лечить богатых пациентов за деньги, вот я и подумала: может быть, ты хочешь бедную жену. Самое смешное в этой глупой истории то, что я все равно собиралась пожертвовать свое имущество монастырю, - призналась она. - Чтобы сделать тебе приятное.
Бартоломью застонал.
- Ты никогда не поверишь, сколько всего случилось из-за моей неспособности понять, как много деньги значат для людей.
Филиппа пристроилась на скамеечке у окна рядом с ним.
- Так расскажи мне, - попросила она.
Эпилог
На дворе стоял март. Хотя чума все еще свирепствовала и количество смертей по-прежнему оставалось устрашающим, Бартоломью чувствовал, что ее власть над Кембриджем потихоньку ослабевает. Число умерших по сравнению с январем и февралем уменьшилось, и с наступлением весны многие вновь обрели надежду.
Колет, Стивен, Джослин, Яксли, Барвелл, Стейн и еще пятеро человек предстали перед судом в Тауэре. Их обвинили в государственной измене за попытку ослабить университет, в особенности Кингз-холл, который содержался на деньги королевской казны. Все они были казнены в Смитфилде, хотя весть об их смерти дошла до Кембриджа лишь три недели спустя. Освальд Стэнмор ездил в Лондон на суд и рассказал Бартоломью, что Стивен полностью раскаялся в своих злодеяниях. Про Колета так сказать было нельзя; он передал Бартоломью сверток. Внутри оказался позолоченный лев. Когда Бартоломью объяснил его значение Филиппе, та с отвращением отшвырнула амулет и ушла. Мэттью некоторое время смотрел на льва, потом зашагал за ней. В тот же день какой-то ребенок нашел его в грязи на Хай-стрит и продал проезжему путнику за пенни.
Университетская жизнь понемногу возвращалась в прежнее русло. Хотя официально университет был закрыт из-за чумы, оставались студенты, желающие учиться, и преподаватели, желающие учить. У Бартоломью, как обычно, не было ни одной свободной минутки: он преподавал, лечил больных, пытался воспитывать Грея и навещал Филиппу, которая теперь жила у жены Стивена на Милн-стрит.
Однажды погожим днем, когда воздух полнился свежими запахами весны, перебивающими даже вонь от реки, Бартоломью с Майклом направлялись в Ньюнхем - Бартоломью собирался навестить больного с тяжелым кашлем, а Майкл хотел убедить ребятишек вступить в его поредевший хор. Светило солнце, и по лугам весело скакали первые ягнята, появившиеся на свет в этом году. Майкл и Бартоломью завершили дела и двинулись в обратный путь. Они шагали в молчании, наслаждаясь свежим воздухом и ласковыми солнечными лучами, пригревающими через одежду.
Они дошли до небольшого мостика, и Бартоломью остановился и заглянул в стремительный поток под ним. Майкл встал рядом с ним, положив пухлые руки на перила.
- Печать сэра Джона стоила жизни стольким людям, а оказалась никому не нужной, - сказал Бартоломью.
Майкл взглянул на него искоса.
- С чего это ты вдруг о ней заговорил? - спросил он. Чуть погодя, глядя, как Бартоломью бросает травинки в воду, он добавил: - Печать тут ни при чем. Ее мог использовать только сэр Джон по поручению короля, а как только он умер, она стала бесполезной. Дурные люди раздули ее важность в дурных целях. Сэр Джон пришел бы в ужас, знай он, какие беды это принесло.
Бартоломью вытащил руку из кармана и что-то протянул Майклу. Глаза бенедиктинца потрясенно расшились.
- Где ты ее взял? - поразился монах, подставляя затейливую печатку сэра Джона солнцу, чтобы получше ее разглядеть.
- Сэр Джон оставил ее мне в ночь своей смерти, - сказал Бартоломью, - хотя тогда я об этом еще не знал.
Майкл ошарашенно смотрел на друга.
- Как? - только и выговорил он.
- Должно быть, он сунул ее в рукав моей мантии, - сказал Бартоломью. - Ты ведь знаешь, какие рукава у нас, не у клириков? Внизу они зашиты, а посередине проделаны прорези для рук. Перстень довольно долго пролежал там, пока я догадался заглянуть в рукав.