Раздраженная этим неповиновением и подмигиванием Филиппа, Агнесс почувствовала, что краснеет, и бросила на Роуз разгневанный взгляд, прежде чем обратить свое внимание на кролика. Она приправила его, положила в кастрюлю вместе с травой, луком, чесноком, добавила два стакана вина, чайную ложку смородинового желе, залила слабым бульоном и поставила на огонь. Затем принялась за апельсиновый крем. Агнесс всегда была очень придирчива в кулинарных вопросах - зачем делать на глазок и рисковать, если можно все взвесить и измерить и всегда быть точной? Она достала весы, чтобы взвесить сахар. Как она и подозревала, сахара оказалось недостаточно.
- Какие вкусности вы сегодня нам приготовите, миссис М.? - спросил Филипп, заглядывая ей через плечо. - Оставьте мне добавки, ладно?
Агнесс было неприятно ощущать дыхание Филиппа на своей шее, но больше всего ее раздражала Роуз. Она уклонилась от Филиппа, толкнула сахарницу к Роуз и потребовала натереть еще две унции сахара, стараясь, чтобы ее голос не дрожал. Роуз с недовольным видом, чего Агнесс предпочла не заметить, пошла в кладовку за головкой сахара.
Агнесс следила за ней с некоторым беспокойством. На недостатки Роуз стало трудно не обращать внимания. Следовало ругать девушку больше, ведь упрекала же она Дорис, стоило только заметить недостаток в ее работе. Почему же с Роуз она вела себя иначе?
Агнесс прекрасно знала ответ, хотя ей было неприятно признаваться в этом даже себе самой. Шесть месяцев уже прошли с того момента, который намертво врезался в ее память. Она пошла в кладовку за куропатками и обнаружила нечто неожиданное. Там, между головками чеширского сыра и сосудами с черной патокой, стояла Роуз - голова откинута назад, глаза полузакрыты, юбки задраны - и страстно стонала. Там же находился Филипп - бриджи спущены, голые ягодицы сверкают. Оба даже не заметили присутствия Агнесс. Сгорая от смущения, Агнесс не знала, что ей делать: кашлянуть или крикнуть, что-нибудь уронить, вылить на них ведро воды? Но вместо этого она на цыпочках вышла, прежде чем ее заметили, и после часами раздумывала, каким образом устроить им разнос. Не придя ни к какому решению, она вообще ничего не сказала.
После этого случая она не могла выговаривать Роуз. Агнесс знала, что должна указать девушке на ее недобросовестность, но все еще помнила сцену в кладовке и не могла заставить себя это сделать.
ГЛАВА 2
В тот самый понедельник Гарри Дрейк проснулся у себя дома, в сыром погребе, который втиснулся между лавкой по продаже зерна и мастерской, где делали свечи, недалеко от набережной Маринованной селедки. Он был один - Элси, его дочь, поднялась еще до зари, чтобы проследить за его делом, и не вернется еще несколько часов. Позднее он навестит ее, чтобы убедиться, что все в порядке и она делает то, что приказано.
Не затрудняя себя умыванием и бритьем, Гарри Дрейк оделся во все свое самое лучшее: тускло-коричневое пальто с оловянными пуговицами, украденное им из открытой коляски; грубые кожаные бриджи, стянутые из спальни одного придурка, который так сильно перебрал, что даже не пошевелился; и льняную рубашку, сдернутую им с веревки на Феттер-лейн. Прищурившись, он оглядел в осколок зеркала свое темное лицо с тяжелыми веками и крючковатым носом, сломанной черепаховой расческой пригладил грубые волосы и завязал их старой лентой. Уверив себя, что выглядит вполне джентльменом, он рассовал по карманам золотые карманные часы, серебряную табакерку с нюхательным табаком и блокнот, где были записаны подробности любовных встреч известного барона и дамы, не являющейся его женой. Бросив довольный взгляд на свое отражение, Гарри Дрейк вышел из своего логова, поднялся по гнилым ступеням на улицу и направился в сторону реки.
У причала он остановился и огляделся. Свет над рекой был желтоватого цвета, прилив высокий - временами большие волны набегали на пристань. Над головой кружились и кричали чайки, подгоняемые ветром. Гарри Дрейк понюхал воздух и почувствовал, как на щеку упали капли дождя. Приближался шторм. Он мысленно улыбнулся, сунул руки в карманы и двинулся прочь, исчезнув в городских улицах.
К тому времени как колокола на Святом Данстане пробили пять и солнце спряталось за крыши Блэкфрайарза, дело Гарри Дрейка было в общем и целом успешно завершено. Теперь в его карманах лежали два золотых соверена и два серебряных шиллинга. Его раннее предчувствие оправдалось: усиливающийся ветер подгонял его в спину. Но шторм пока полностью не разыгрался, равно как еще не наступил тот темный час, которого он дожидался. Пока суд да дело, Гарри решил провести время с приятностью. Во-первых, ему требовалось поесть: он бы не отказался от мясного пудинга с подливкой. А потом следовало угощение другого сорта - визит к Долли в Чипсайде. С такими приятными мыслями Гарри Дрейк направился домой.
Были уже сумерки, когда он так осторожно спустился по крутым ступенькам, что ни одна из них не скрипнула и не выдала его. Он открыл дверь движением человека, который хочет увидеть, что за ней, прежде чем его заметят. В подвале не было окон, он освещался тремя огарками сальных свечей, стоящих в центре круглого стола. Сквозь мутный свет Гарри разглядел фигуру своей дочери Элси в красной шерстяной шали, обернутой вокруг плеч. Она стояла на коленях у очага рядом со сломанной плетеной корзиной. Открытая дверь впустила поток воздуха, заставивший огни свечей заколебаться. Элси вздрогнула и обернулась. Разглядев большую тень отца у входа, она молча кивнула и вернулась к своему занятию.
Она собиралась разжечь огонь, что приходилось делать каждый день независимо от сезона, потому что тепло в подвал никогда не поступало. Элси доставала уголь и щепки из корзины, вытирала их, чтобы убрать большую часть грязи, и укладывала в очаг настолько осторожно, что казалось, она строит карточный домик. Когда горка выросла, она подожгла ее щепкой, зажженной от одной из свеч, затем принялась раздувать огонь, пока в голове не зашумело и первые, нерешительные язычки пламени не начали пробираться вверх через черную пирамиду.
Пока Элси была занята, Гарри стащил с кровати одеяло и накинул его на плечи, чтобы согреться. Он наблюдал за стараниями дочери и все больше злился - в животе урчало от голода. Как только огонь занялся, Элси села на пятки.
- Бросай все! Я хочу есть! - рявкнул Гарри и, сунув ей шиллинг, приказал: - Немедленно иди в мясную лавку. Возьми говяжий пудинг и кварту эля. И сразу же назад, не смей задерживаться, а то получишь взбучку.
Элси молча кивнула, взяла монету и поспешила уйти. Через десять минут она вернулась с кувшином в одной руке и дымящимся пудингом в другой. Грохнула кувшин и пудинг на стол и стала рыться в поисках тарелки и ложки. Гарри наполнил свою кружку и выхлестал эль в один прием, затем вытер ложку о рукав и погрузил ее в самое сердце пудинга. На тарелку полились жир и подливка, посыпалось жирное мясо. Глотая слюни в предвкушении, Гарри набрал полную ложку пудинга и сунул все ее жирное содержимое в рот. Он жевал, глотал, пил и наполнил свой рот несколько раз, прежде чем его глаза оторвались от тарелки и остановились на дочери. Она снова сидела скрючившись у огня.
- Где твоя тарелка? - спросил он. - Тащи скорее, а то останешься голодной.
Элси поднялась на ноги. Взяла с доски над очагом небольшое блюдце и кружку с отбитым краем и нерешительно поставила их около отца. Она не мигая смотрела, как он отделил кусочек пудинга, наполовину наполнил ее кружку элем и подвинул к ней. Гарри сидел на единственном стуле в подвале, так что она пристроилась у стола на перевернутой корзине из-под угля.
- Ну? - спросил Гарри Дрейк, когда на его тарелке не осталось ни крошки. - Что-нибудь видела сегодня?
Элси пожала плечами:
- Ничего нового. Я пришла туда около шести. Мастерскую открыл в половине восьмого один из подмастерьев. Два ремесленника пришли вскоре после этого. Джентльмен из соседнего дома пришел около восьми.
Гарри Дрейк кивнул, но затем сдвинул брови:
- Когда мне случилось проходить рядом, я заметил, что ты разговаривала с какой-то леди, а затем убежала. В чем дело?
- Ничего особенного.
- Это уж мне судить.
Элси подумала об Агнесс, о пироге, купленном на ее монетки, кошельке, все еще лежащем в ее кармане, и апельсине, съеденном целиком с кожурой и семечками. Она невинно распахнула глаза:
- Это никакая не леди. Всего лишь служанка, которая прогнала меня со ступеньки.
- Но не служанка Бланшаров?
- Нет, па. Я же осторожна. И не дура.
Гарри поковырял в зубах своим перочинным ножом:
- Мое дело будет сделано сегодня ночью. Завтра возвращайся на реку. У нас мало топлива. И посмотри, что еще ты сможешь найти.
Элси кивнула и протянула озябшие ладони к огню. Языки пламени были того же цвета, что и апельсин. Она все никак не могла забыть его, и это мешало ей сосредоточиться.
ГЛАВА З
Поколения Бланшаров жили и работали на Фостер-лейн. Великолепная мастерская когда-то была самой модной в Лондоне, и соседний дом, в котором жила семья, был роскошно обставлен, поскольку Бланшары всегда считали свое ремесло значительно выше других профессий. За обедом они ели из серебряных тарелок, а в двух канделябрах в виде коринфских колон горела дюжина лучших свечей из пчелиного воска. Патриарх семьи, Николас Бланшар, утверждал, что это вовсе не экстравагантность: хорошо накрытый стол не только приятен, но и очень полезен для дела. Можно пригласить к обеду клиентов. Ничто так не помогает получить выгодные заказы, как прекрасно зажаренная утка, поданная на великолепном серебряном блюде, или пунш в восхитительной вазе, или соленья в искусно изготовленных раковинах устриц.
Теодор Бланшар, единственный сын Николаса, вовсе не был так в этом уверен. Год назад после долгих увиливаний Николас передал управление мастерской сыну. Но когда Теодор просмотрел счета и книгу заказов, он обнаружил, что их с виду процветающее дело далеко не такое доходное, как пытался изобразить отец. Продавалось совсем немного мелких серебряных предметов, в течение многих месяцев не поступало никаких специальных заказов, за одним-единственным исключением - заказом на гигантскую чашу для охлаждения вина. Теодор ломал голову, почему так сократился доход и что следует предпринять, чтобы изменить ситуацию. Он начал экономить: ограничил развлекательные мероприятия, проводимые его женой Лидией, хозяйкой дома, сократил расходы на хозяйство и велел экономке быть бережливой.
Но стоило Николасу услышать об этих мерах, как он отказался подчиняться. Он сомневался в пессимистической оценке счетов сыном. Если Бланшары стали менее зажиточными, чем раньше, то лишь из-за недостатка опыта у Теодора и его неумения руководить делом. Возможно, Теодор предпочтет, чтобы отец снова взял бразды правления в свои руки? А тем временем - не важно, сколько за столом собиралось народу, три человека или тридцать, - он желал, чтобы были выставлены все тарелки и супницы, напоминающие ему о том, что он создал.
В тот вечер в конце января за обеденным столом темного красного дерева не было гостей, собралась только семья. Теодор Бланшар сел на свое место между Николасом и Лидией, а лакей Джон снял с супницы выпуклую крышку, взяв ее за изящное украшение сверху, и разлил миндальный суп. Теодор всегда отличался завидным аппетитом, и сегодняшний день не был исключением. Он съел ложку, наслаждаясь сливочной сладостью и отмечая, что миссис Мидоус исхитрилась не дать супу свернуться и идеально приправила его мускатным орехом, лавровым листом и специями. Затем он повернулся к отцу:
- Я хотел бы узнать, сэр, подумали ли вы над нашим разговором неделю назад?
Николас Бланшар повернул к сыну худое, морщинистое лицо:
- И о чем шла речь?
- О переезде нашей мастерской в более модный район города, - сказал Теодор. - Я уже объяснял вам, что одной из причин ухудшения наших дел является то, что город стал расти в западном направлении. Другие ремесленники уже начали туда перебираться. Сегодня в Сохо работают несколько весьма доходных мастерских.
- И всего им хорошего, - ответил Николас. - Пусть остаются там, я за ними не последую, можешь быть уверен. С незапамятных времен наше ремесло находилось в этой части города. Зачем мне переезжать?
Он продолжал в том же духе, точно так же, как делал это неделю назад, две недели назад и во всех других случаях, когда Теодор предлагал какие-то изменения. С той поры как Бланшары прибыли в эту страну, они жили и работали на Фостер-лейн. Улица находилась в самом центре квартала ремесленников, чья профессия принесла семье состояние. Теодору достаточно было повернуть голову к окну, чтобы увидеть большой Зал золотых дел мастеров, а на улицах поблизости - Чипсайд, Гаттер-лейн, Кэрри-лейн и Вуд-стрит - уже несколько веков работали и процветали мастера золотых и серебряных дел.
Теодор еле сдерживался.
- Все это очень хорошо, отец, но ничего не остается вечным. Меняется мода, перестраиваются города. Имя Бланшаров уже не пользуется таким уважением, как раньше. Если мы это не признаем и не найдем способа исправить дело, наш доход еще больше сократится, и в конечном итоге мы обанкротимся. Я убежден, что наш оборот значительно возрастет, если мы переберемся на запад, в новые районы. Например, на Кавендиш-сквер или Сен-Мартин-лейн.
Николас потряс головой:
- Зачем нам переезжать? Чтобы каждый день тратить часы на дорогу в Зал и обратно, дабы поставить клеймо на изделиях? Чтобы мы потеряли из виду наших конкурентов и они бы этим воспользовались?
- В последние месяцы мы получили крайне мало значительных заказов, - заметил Теодор.
Ничуть не убежденный, Николас впился своими стальными серыми глазами в лицо сына:
- А как же чаша для охлаждения вина для сэра Бартоломео Грея? Мы таких ценных предметов никогда не делали!
- Да, сэр, но это исключение, и я полагаю, что в ближайшее время подобного заказа ждать бессмысленно, - возразил Теодор.
- Какие еще мастерские могут похвастать таким заказом? - Николас шумно уронил нож и вилку на рыбную тарелку и махнул Джону, чтобы он убрал ее. - Я сказал все, что хотел, по этому поводу, Теодор. Ты мое мнение знаешь. Оно основано на тридцатилетнем опыте. Можешь игнорировать его себе во вред, но не жди, что оно изменится.
На улице ветер набирал силу, зарядил сильный дождь. Теодор слышал, как ветер монотонно стучится в окна, сотрясая стекла в подъемных рамах. Он сидел с мрачным видом, опустив плечи. Лакей убрал посуду после первого блюда и поставил чистые тарелки. Мистер Мэттью долил в кубки бургундского. Теодор попытался заговорить с женой, приступая к большому куску тушеного кролика, своему любимому блюду, и маринованной цветной капусте. Но то ли кролик был слишком жирным, то ли его аппетит испортило препирательство с отцом. Лидия тоже не была склонна к общению. Ответив на вопросы о детях, она замолчала и не делала попытки поддержать разговор. Ему тоже ничего не приходило в голову.
Теодор взглянул на свою тарелку, на парад серебряных тарелок и посудин, на кусок оленины, покрывающийся жиром на сервировочном столике. Садясь за стол, он умирал от голода, теперь один вид такого количества еды вызывал у него тошноту.
ГЛАВА 4
В ту ночь, как и предполагал Гарри Дрейк, начал дуть штормовой ветер. Он был таким сильным, что погасил все фонари, висящие над дверями на Фостер-лейн. Несколько ремесленников заплатили сторожу, чтобы тот ходил по улице и охранял дома от грабителей, но в два ночи, заключив, что никто в такую суровую погоду не высунет носа на улицу, сторож решил провести остаток ночи в постели.
Когда городские часы пробили половину третьего, луну закрыли облака, - и никто не видел, как Гарри Дрейк вышел из борделя "У Долли" в Чипсайде, где он потратил полсоверена самым приятным образом, и пробрался в тень Фостер-лейн. По дороге он нырнул в тупичок и вывез оттуда тачку, взятую заранее у знакомого старьевщика. Хотя шторм затруднял продвижение, пустую тачку толкать было нетрудно, и через несколько минут Гарри Дрейк добрался до жилища Бланшаров. Именно там накануне он видел убегавшую Элси. Гарри оставил тачку в стороне и спрятался у входа напротив, пристально глядя на мастерскую Бланшаров. Сердце громко стучало в его груди. Ветер рвался вниз по улице с завываниями, напоминающими стоны умирающего человека. Не отвлекаясь на такие мелочи, Гарри Дрейк быстро соображал, припоминая полученные от дочери сведения, существенно дополнявшие те, что он добыл раньше.
В подвале мастерской находились три подмастерья, по очереди (по четыре часа) охранявшие помещение. Дежурство начиналось в восемь, двенадцать и четыре часа пополудни. Дежурный подмастерье обычно сидел в выставочной комнате на втором этаже около наиболее ценных серебряных изделий, включая тот предмет, который Гарри собирался украсть. Он посмотрел на два больших окна второго этажа и сквозь одно из них заметил слабый желтоватый, колеблющийся свет и неясную фигуру. Должно быть, это дежурный подмастерье, сидящий в кресле. До конца его дежурства оставалось еще два часа. Чего же он ждет?
Гарри Дрейк достал из кармана полоску черной материи и завязал ее, закрыв нос и рот. Вынутый из другого кармана обрывок веревки он обмотал несколько раз вокруг кулака, затем сунул руку за пояс штанов и вытащил нож с длинным лезвием. Крепко сжав его в руке, он вышел из тени.
С одной стороны от входа в дом располагалось широкое окно мастерской, но Гарри интересовало подъемное окно поуже, находившееся с другой стороны на уровне улицы. Он всунул лезвие ножа между верхней и нижней частями рамы. Подвигав ножом и резко повернув его, Гарри с легкостью открыл задвижку. Затем сунул нож в карман и достал ножовку. Быстро перепилив два железных прута, он перекинул длинные ноги через подоконник и скользнул в мастерскую. Там было так темно, что даже серебряные вещи практически нельзя было разглядеть. Но это его не беспокоило. В другое время его могли заинтересовать табакерки, чернильницы или подсвечники, но только не сегодня - сегодня он пришел за другим.
Некоторое время Гарри Дрейк сидел на полу в полной темноте, чтобы отдышаться и прислушаться. От напряжения по спине бежали мурашки. Он принялся разматывать веревку, обмотанную вокруг костяшек пальцев. Если подмастерье этажом выше услышал, как он влезал в мастерскую, звук шагов по скрипучей лестнице выдаст его, и Гарри будет наготове. Но, кроме жалобных завываний шторма, он ничего не услышал.