Подбородок Дорис задрожал, но, так и не придумав ответа, она, шаркая ногами, потащилась в подвал. Нэнси, немного взбодренная перепалкой, сморщила нос и пошла вверх по лестнице. Уборка проходила в раз и навсегда установленном порядке. Сначала покои Теодора, потому что он уходил рано в мастерскую; затем спальня Николаса и последней - спальня Лидии, из-за Пэтси, которая любила там суетиться, развешивая платья хозяйки, которые она была не прочь и примерить, если появлялась такая возможность, после того как миссис Бланшар спускалась к завтраку.
Нэнси позаботилась запомнить, как лежат вещи в каждой комнате, чтобы положить все на те же места. Бланшары в этом отношении были очень придирчивы.
- Если, когда ты войдешь, дверь открыта, оставь ее открытой, когда будешь уходить, если не получишь иного приказания, - всегда повторяла миссис Тули. - Точно так же, если блюдо стоит рядом с тарелкой, не ставь его рядом с подсвечником.
Нэнси была девушкой смышленой и считала, что знает каждый дюйм в спальнях господ лучше, чем свое собственное лицо. Поэтому, войдя в спальню Николаса Бланшара во второй раз за это утро, она заметила кое-что, удивившее и взволновавшее ее.
На комоде всегда стояла шкатулка красного дерева с серебряной пластиной на крышке, где были выгравированы инициалы Николаса, причем настолько заковыристо, что разобрать что-либо было практически невозможно. Изнутри коробка была обшита алым шелком с подкладкой, как в шкатулках для драгоценностей, и именно здесь Николас хранил свою довольно обширную коллекцию булавок. Среди них была одна с золотой головкой в форме собаки, одна с сиреневым аметистом, еще одна в форме миниатюрного меча.
Кроме булавок в коробке хранились два карманных пистолета, стволы которых были украшены резьбой по кости и серебряными накладками. Николас заворачивал каждый в шелковый платок. В той же коробке лежала фляжка с порохом. По его словам, пистолеты были нужны на случай, если вдруг среди ночи в спальню ворвется грабитель. Они всегда были заряжены, и раз в неделю мистер Мэттью уносил их в буфетную комнату и перезаряжал. Однажды, когда Николас уехал, мистер Мэттью продемонстрировал всем слугам, как они работают. Он взял на мушку голубя во дворе и спустил курок. Перья и кровь разлетелись по плитам, все радостно закричали, хотя птица продолжала биться, не желая умирать. Наконец Джон свернул ей шею, а миссис Мидоус потом превратила ее во вкусную начинку для пирога.
Нэнси совершенно незачем было открывать эту шкатулку, а тем более касаться пистолетов. Она хорошо понимала, что это опасно. Ее дело - пыль и грязь, а не пистолеты и драгоценности. За личными вещами Николаса следит мистер Мэттью. Но с искушением было трудно бороться, так что пару раз она осмелилась развернуть пистолеты и подержать их в руках. Ей нравилось представлять, как она в кого-то целится и нажимает на спуск, а потом смотрит, как этот кто-то бьется, как та раненая птица. Иногда она представляла, что берет пистолет, когда Николас зовет ее. Ей виделось, как поднимаются его кустистые брови, когда она наводит на него пистолет.
Но сегодня, вытирая с комода пыль, она подняла крышку и увидела, что одного пистолета нет. Открыв верхний ящик, она покопалась в шелковых платках. Но и там пистолета не было. Продолжив работу, Нэнси не переставала думать, что же могло случиться с этим пистолетом. Возможно, его забрал мистер Мэттью, чтобы почистить, но обычно он делал это по субботам, а сегодня вторник. И вообще, зачем брать один пистолет и оставлять второй? У Нэнси не было ни малейших оснований думать, что пистолет могла взять Роуз, тем не менее она невольно снова вспомнила о ней.
ГЛАВА 12
К миссис Тули обращались так из уважения, а не потому что она была замужем. Худенькая женщина с небольшой грудью, прямой спиной, мучнистым цветом лица и пушистыми волосами серовато-пыльного цвета, она поступила на службу в дом Бланшаров посудомойкой в шестнадцать лет и с той поры, насколько было известно, не выходила замуж и ни разу не заводила романов. Она занимала несколько тесных и мрачных комнат, расположенных по коридору, ведущему в подвал. Ее плохо освещенную маленькую спальню несколько оживляли яркие подушечки, которые она вышивала сама, и полка с симпатичными безделушками. В ее гостиной каминная доска была уставлена статуэтками сов, овец и собак и тарелками, на которых в китайском стиле были нарисованы голубые и белые цветы и фрукты. На одной из стен также висела шеренга ярко раскрашенных тарелок, на других - кое-где виднелись гравюры морских пейзажей при различных погодных условиях, от бурного шторма до полного штиля. За гостиной располагалась огромная кладовка с консервированными деликатесами: зелеными сливами в сиропе, джемом из айвы, каперсами и грибным соусом, - и все три комнаты были пропитаны резким, но завораживающим ароматом уксуса, фруктов и специй.
Нрав у миссис Тули был таким же хрупким, как и безделушки на каминной доске. Она выходила из себя при малейших нарушениях порядка: из-за пятнышка пыли под шкафом или плохо отглаженных оборок на наволочке. В таких случаях ее чашка с чаем начинала дрожать, и ей приходилась прибегать к своим нюхательным солям или капле чего-то покрепче.
Агнесс порой сомневалась, так ли в самом деле хрупка миссис Тули, не преувеличивает ли она порой свою немощность, чтобы вызвать сочувствие, избежать споров или освободить себя от работы, которую не хотелось выполнять. В любом случае, исчезновение Роуз обязательно ее взволнует. Агнесс уже ожидала застать экономку в постели, дремлющую рядом с бутылочкой своего любимого лекарства. Теперь, когда Агнесс узнала об этом ужасном убийстве и краже, она очень надеялась, что ошибается. Нельзя было даже предположить, как новость об этих двух несчастиях подействует на нервы миссис Тули и как долго та будет недомогать. Она должна как можно скорее начать разговор о нужном ей выходном. Агнесс давалось лишь одно воскресенье в месяц для поездки к сыну. И до этого дня ждать надо было еще почти две недели.
Однако миссис Тули не лежала в постели. Стоя около буфета под выгоревшим эстампом с изображением брига в бурном море, она считала тарелки и другие предметы и заносила результат в толстый, переплетенный в кожу блокнот. Она выглядела бледной и древней. Как обычно, ее темно-серые юбка и лиф были идеально чистыми, льняной белый воротник накрахмален, очки в металлической оправе прикреплены к черной ленточке, надетой на шею. Но обмануть Агнесс было трудно. Подсчет фарфора в такой момент - зловещий знак, поскольку именно в это время они обсуждали меню на следующий день и точно в одиннадцать относили его наверх к Лидии для одобрения. Агнесс запланировала на первое сварить суп, затем подать рыбу и птицу с овощами и соленьями, а также соусами и подливками, на второе приготовить мясо, зажарив его целым куском, и с полдюжины всяких гарниров. Затем шел десерт, которым, если позволит здоровье, должна была заняться миссис Тули.
Экономка повернула голову и пальцем показала на лежащую на столе дощечку, давая понять, что Агнесс должна молчать, иначе она собьется со счета.
- Начинайте, миссис Мидоус. Я присоединюсь к вам через минуту.
Агнесс послушно кивнула и села. Вообще, она мало от чего получала удовольствие, кроме приготовления еды. Ей также нравилось составлять меню и подавать блюда на стол, хотя она никогда не пыталась понять, чем это вызвано. Но сейчас Агнесс не испытывала никакого удовольствия. Ей наверняка не дадут дополнительный выходной. Как она вообще могла надеяться? Хозяйство - единственное, что волновало экономку, и с чего это она решила, что та может войти в ее положение? Агнесс невольно перестала думать, что лучше - гороховый суп или бульон из щековины, она даже забыла про исчезновение Роуз и ужасные ночные события, о которых рассказал мистер Мэттью. Как ей забрать Питера? Где он будет жить? Эта проблема вытеснила из ее головы все другие мысли.
У Агнесс не было ни родственников, ни друзей - никого, к кому можно было обратиться. С того дня, как Агнесс поступила на службу к Бланшарам, она умышленно сторонилась всякого общества и все свои выходные проводила с сыном. До настоящего момента такое положение вещей ее устраивало, жизнь вдали от Питера казалась ей неизбежной. Она признавала необходимость организованного хозяйства в доме, и думать не приходилось о том, чтобы сыну разрешили жить вместе с ней. Только теперь, когда ее привычное ежедневное существование было нарушено, многие запреты показались ей чрезмерными, и она пожалела, что нет никого, с кем можно было посоветоваться, кому можно было пожаловаться.
- Итак, - немного погодя произнесла миссис Тули, неуверенно присаживаясь на стул, - я надеюсь, что то, что вы запланировали, может быть приготовлено без помощи кухонной прислуги.
- Кстати, об этом, - как можно спокойнее сказала Агнесс, - я не в состоянии обойтись помощью одной Дорис. Она старается, но очень медлительна. Нэнси куда расторопнее. Не могли бы вы освободить ее на час или два в день, пока мы не найдем замену?
Бледные щеки экономки внезапно залились краской. Она взглянула на Агнесс поверх своих очков с глубокой укоризной:
- Пожалуйста, миссис Мидоус, не расстраивайте меня еще больше. Я и так не в себе. А как насчет других обязанностей Нэнси? Вы считаете, что мы можем оставить постели неприбранными, камины не разожженными и полы не подметенными?
- Разумеется, нет, мэм. Но, может быть, с каминами может помочь Филипп, тогда у Нэнси будет не так много работы наверху.
Тонкие губы миссис Тули задрожали.
- И заодно перевернем все с ног на голову?
Агнесс опустила глаза на дощечку. Она приказала себе не сдаваться, но почувствовала, что покоряется.
- Я только боюсь, что не справлюсь.
- Я поговорю с миссис Бланшар и немедленно вывешу объявление, - сказала миссис Тули ровным голосом.
- Спасибо, мэм, - ответила Агнесс. - Но вдруг она вернется?
- Ей немедленно укажут на дверь, - прошептала экономка.
Именно это Агнесс и ожидала услышать. Она подавила искру сочувствия к Роуз, напомнив себе, что грехи девушки оказались куда серьезнее, чем она ожидала, и что ее поведение основательно нарушило порядок в доме. Так или иначе Роуз ушла навсегда. Но от этой мысли Агнесс не почувствовала облегчения. Осталась какая-то неуверенность, словно камешек, попавший в ботинок.
- Мистер Мэттью сказал, что на прошлой неделе вы видели ее в компании джентльмена, - заметила Агнесс.
- Верно, - подтвердила экономка. - И он не живет нигде поблизости.
- Вы ее отругали?
- Естественно. И естественно, будучи девицей наглой, она все отрицала. Сказала, что джентльмен просто спросил дорогу. Тогда я засомневалась в своей правоте. Теперь вижу, что зря. Я должна была быть строже. Но она была такой настырной. А вы знаете, как утомляют меня споры.
- Верно, она могла быть настырной, - согласилась Агнесс. Теперь ее сочувствие уже переместилось на сторону экономки. - Наверное, хорошо, что она ушла.
Миссис Тули кивнула, явно удовлетворенная. Она не стала, как мистер Мэттью, ругать Агнесс за недостаточную строгость в отношении Роуз. Поправив очки, она взглянула на дощечку, лежащую на столе перед Агнесс, затем изумленно взглянула на кухарку.
- Почему здесь ничего не написано? - воскликнула экономка.
- Простите, мэм, я задумалась.
Агнесс поспешно стала писать на пыльной поверхности.
ГЛАВА 13
В мастерской Бланшаров, расположенной рядом с домом, Бенжамин Рили, ремесленник, несмотря на жуткие ночные события, собирал недавно изготовленные серебряные вещи, чтобы отнести их в Зал золотых дел мастеров. Он достал клеймо (небольшой железный штемпель с буквами НБ) и рабочий молоток, взял с полки, где стояли различные серебряные предметы, заварочную ложку с дыркой на ручке, положил ее на наковальню и зажал в тисках. Затем, приставив штемпель к ручке ложки, поднял молоток и резко ударил, отчего полетели искры и в серебре в небольшом углублении появились буквы.
Томас Уильямс, второй ремесленник, поднял глаза и осуждающе посмотрел на Рили.
- Эти ложки хрупкие, смотри не сломай, - тихо сказал он.
Рили окрысился.
- О, простите меня, сэр, - пробормотал он, кланяясь с насмешливой покорностью. - Я и забыл, что мой учитель здесь.
- Мне не нужно быть твоим учителем, чтобы видеть, когда ты работаешь осторожно, а когда нет.
Уильямса очень расстроили события предыдущей ночи, и он был непривычно раздражен. Ему нравился Ной Праут, и он потратил много времени, обучая парня азам своей профессии. Кроме того, именно Томас в основном делал чашу для охлаждения вина, и эта кража стала для него большим ударом.
Бенжамин Рили ухмыльнулся, вынул ложку из тисков и отложил в сторону, затем снял следующий предмет с полки:
- Что дает тебе право указывать мне, что и как делать? Ты ничуть не лучше меня.
- Да поможет мне Господь, я вовсе не считаю себя лучше, - сказал Уильямс. - Разве ты не видишь, что нам обоим нужно одно и то же - работа, дело? А ты своими поступками можешь все испортить.
- Думаю, кража чаши будет иметь к этому куда большее отношение, чем какая-то паршивая ложка, - зло произнес Рили. - И вообще, я слишком занят, чтобы выслушивать твои нравоучения. Отвяжись и занимайся своим делом. Оставь меня в покое.
- Если бы это было возможно, - сказал Уильямс, снова склонясь над работой.
Клеймо за клеймом ставил Бенжамин Рили на четырех маленьких серебряных коробочках, трех заварочных чайниках и полдюжине чайных заварочных ложек. Затем он завернул каждый предмет в льняную ткань, чтобы не поцарапать, и сложил в корзину. После чего надел пальто и шляпу, пригладил волосы в косичке и, уверив себя, что выглядит достаточно привлекательным, чтобы сойти за хозяина, вышел на улицу.
Зал золотых дел мастеров, куда он направлялся, располагался примерно в середине Фостер-лейн. Это было внушительное здание в классическом стиле, с большими окнами по фасаду и внутренним двориком, куда можно было попасть через портик с колоннами. Около входа Рили увидел сгрудившихся кучкой ремесленников и подмастерьев. Они все пришли сюда, чтобы проверить свои изделия. Он так увлекся разглядыванием конкурентов, что не заметил Агнесс Мидоус, проходившую мимо на рынок. Решив, что увидел знакомого, Рили круто повернулся. Перед Агнесс мелькнуло худое, в оспинах лицо под темно-коричневой шляпой, пряди темных волос; полная корзина Рили с силой зацепилась за ее пустую и столкнула женщину в канаву. Рядом рассыпались серебряные предметы.
- Бог мой! - воскликнул Бенжамин Рили, поднимая из грязи то крышки, то ложки и с опаской поглядывая на уличных ребятишек. - Убирайтесь отсюда, подлые воришки! - заорал он на оборванную девчонку. - Подойдете ближе - позову сторожа, он поставит на вас клеймо!
- Успокойтесь, мистер, я только хотела помочь, - сказала девочка, отходя подальше.
- Как бы не так, - проворчал Рили.
Столкновение привлекло зевак. Они стояли вокруг, тыча пальцами и смеясь. Уличные ребятишки стали дразнить Рили, выкрикивая: "Смотрите, сэр, он ее схватил!" и "Туда, сэр!", - заставляя Рили поворачиваться, что вызывало дружный смех. Когда все покрытые грязью предметы были найдены и благополучно уложены в корзину, Рили повернулся к Агнесс. Она уже поднялась на ноги и отряхивала испачканную нижнюю юбку. Все еще сидя на корточках, он с удовольствием разглядывал ее стройные лодыжки и не спешил подниматься.
- Вы в порядке, мисс? - спросил Рили, медленно вставая и оглядывая ее с ног до головы, не упуская ни одного изгиба.
- Не вас за это надо благодарить! - сказала Агнесс, отступая назад.
- Мисс Мидоус, кухарка Бланшаров, не так ли?
Он, придвинувшись, сжал ее руку, как показалось Агнесс, излишне фамильярно.
- Миссис Мидоус, - поправила она, отдергивая руку.
- Миссис Мидоус, простите меня. Я вижу, вы испачкали свое платье. Давайте вернемся в мастерскую, и вы приведете себя в порядок. - Он подмигнул.
Агнесс закусила губу. Ей очень хотелось послать его ко всем чертям - сразу перестал бы скалить зубы, - но она вспомнила слова мистера Мэттью о дружбе Рили с Роуз. Вдруг он знает, куда она направилась. Агнесс не стала задумываться, почему ее все еще волнует исчезновение служанки, даже когда она узнала о ее недостатках. Она скупо улыбнулась Рили:
- В этом нет необходимости, благодарю вас, мистер Рили. У меня совсем нет времени. Я тороплюсь, ведь моя помощница по кухне исчезла. Мне кажется, вы ее знаете. Это Роуз Фрэнсис.
Рили удивился.
- Исчезла? Сбежала? - спросил он.
- Вы не знаете, где она? - осторожно поинтересовалась Агнесс.
- Откуда?
Она снова улыбнулась ему:
- Я думала, вы с ней были друзьями.
Рили пожал плечами, но ничего не сказал.
- Когда вы в последний раз ее видели? - не отставала Агнесс.
- Точно не помню. Примерно три или четыре недели назад.
- Она не намекала вам, что собирается сбежать?
- Нет.
- Зачем она к вам приходила?
- Да ни за чем, просто я ей нравился, - улыбнулся Рили, показывая неровные зубы.
Агнесс не могла сдержать внутренней дрожи. Что такое было в Роуз, что заставляло стольких мужчин думать, что она в них влюблена? Что бы ни говорил Рили и что бы ни думал мистер Мэттью, она не могла поверить, что этот неприятный мужчина что-то для Роуз значил. Филипп другое дело - она не могла отрицать: он ладно скроен, и женщины считают его очаровательным. Но мистер Рили? Слащавый, с чем-то таким неприятным в манерах. Одна мысль о том, что Роуз могла быть с ним, наполняла Агнесс отвращением. Она опять вспомнила про Роуз и Филиппа в кладовке. Разумеется, Роуз бы так низко не опустилась, не позволила бы ему таких вольностей… или позволила бы?
Тут она напомнила себе, что если Рили и знал больше, чем говорил, значения это не имело. Роуз ушла, бросила свою работу. Миссис Тули ее назад не примет. Так что у Агнесс нет перед ней никаких обязательств. Возможно, раньше ей следовало больше интересоваться амурными делами Роуз, но сейчас сожалеть об этом поздно.
ГЛАВА 14
Агнесс все еще не решила, как выполнить и требования миссис Кэтчпоул, и свои обязанности. Каким образом она сможет найти место для Питера, если у нее нет ни одной свободной минуты? И по дороге на рынок с пустой корзиной и возвращаясь с полной - лангустами для супа и фазанами на второе, а также всякой мелочью вроде масла, муки и лимонного сока для соуса к фрикасе, - она все время думала об этом. Со сжатыми губами и отстраненным взглядом она передвигалась по своим владениям, не обращая внимания на суету миссис Тули, неловкость Дорис, подковырки, ссоры и постоянные хождения туда-сюда Джона и Филиппа. Она не слышала, как Пэтси просила у нее чеснок от зубной боли, и той пришлось кричать прямо в ухо Агнесс, из-за чего зуб заболел еще сильнее. И все же к тому времени, когда соус достиг желаемой густоты и гладкости, некоторое решение было найдено.