А на месте Павла тем временем уже основательно обосновался Дмитрий Константинович Булдаков - высокий, черноволосый и голубоглазый мужчина с волжским говорком. Он чем-то напоминал Платону его двоюродного брата Сергея Комарова из Выксы, особенно тембром голоса и манерой говорить. Он тоже работал квалифицированным рабочим.
В связи с завершением сеансов массажа, Платон посвятил стихотворение и симпатичной, добросовестной, изящной массажистке Елене, которая массажировала и Юрия тоже.
Лена мнёт бока усердно,
Лихо делая массаж.
Качественный он, наверно?
И об этом мой пассаж.Разминает мышцы, кости,
И суставы и хрящи.
Увеличились аж в росте
Почти все мои мощи.То пощиплет, то погладит,
Покатает и помнёт.
Кожу на спине разгладит.
Маслом детским лишь польёт.Под руками оживаю
В кабинета тишине.
Будто крылья обретаю,
Чтоб летать мне в вышине.Да не там, конечно ниже.
По земле ходить быстрей.
Крылья с вдохновеньем… иже.
Поменяйтесь поскорей.Я от этого массажа
Стал, наверное, стройней.
Строчки моего пассажа
Стали ярче и длинней.Благодарен я, конечно,
Ловким девичьим рукам.
Это тоже, что навечно
Обратиться Вам к богам.За тяжёлый труд безмерный
Лену я благодарю!
И, как пациент примерный,
Я свои стихи дарю!P.S. И с моим стишочком этим
Соглашается Ю. В.
(На полях сие отметим),
Что за мной ходил к тебе.
Платон сделал приписку "P.S." в последний момент, вовремя вспомнив, что и Юрий Владимирович Кравцов тоже ходил на сеансы массажа к Елене, вслед за Платоном.
Поэтому он показал стихотворение товарищу, который его полностью одобрил, и, как говориться, готов был под ним подписаться.
Вечером, после совместных разговоров, выяснилось, что поселившийся вместо Семёныча молодой Николай Николаевич Песня, интеллигентного телосложения, всего 1984 года рождения, оказывается, заболел артритом после того, как подхватил в бассейне "хламидиоз"!?
Вот такая бывает у людей невезуха! - сокрушался Платон, обращаясь к соседу.
- "Да! Доктора… Они тоже умеют успокоить!" - прояснил ситуацию Юрий.
А из беседы с молодым Колей, Платон выяснил, что тот, оказывается, родился в Самарканде. Когда ему было два года, его родители продали Среднеазиатскую кооперативную квартиру, купив взамен в Подмосковье, в Чехове, а позже ещё и в Москве.
В 2001 году Николай окончил школу и поступил в Финансово-юридическую академию. Но после третьего курса перешёл в технический ВУЗ на приборостроение и информатику. После окончания института в 2006 году попал на работу в "Билайн".
В пятницу распрощались и с Юрием Владимировичем, которого заждались в его строительном ЗАО, где он работал инженером.
Платон и Юрий тепло попрощались, пожелав друг другу конечно здоровья, а Платону ещё и творческих успехов.
В последнюю ночь комары почему-то не кусали ни Платона, ни Юрия. Они переключились на молодого Николая.
Ветераны палаты объяснили молодому это тем, что уже уехали тела пропитанные алкоголем, а Николай оказался для комаров более сладким, чем уже морщинистые тела перезрелых Платона и Юрия.
Дмитрий тем временем рассказал коллегам какую-то незначительную новость, при этом неосторожно, чисто по-крестьянски, добавив:
- "За что купил, за то и продаю!".
- "Стало быть, не спекулируешь?!" - бросил пробный камешек в его огород Платон.
Дмитрий стал раздражать Платона своим сельским тыканьем старшим.
И хоть он и представился москвичом, но слух Платона не обманешь! Демаскирующий признак был налицо, вернее, на ухо, тем более его явно деревенские замашки.
А Николай, не смотря на молодость и образование, говорил уже заезженными трафаретами: "Да, ладно!", "Блин!", "А оно мне надо?!", чем также немного раздражал Платона.
Коля вышел из палаты с полотенцем на плече, почти тут же вернувшись и по-детски, как единственный в семье ребёнок, оправдываясь, громко сообщил всем:
- "Бумажку забыл!".
- "В туалет, что ли?!" - по-простолюдински спросил Дмитрий.
- "Нет! На физиотерапию!" - разочаровал его Николай, невольно ставя того в неловкое положение.
Не успел Юрий уехать, как в палату подселили сразу двоих солидных, симпатичных мужчин: молодого пенсионера Владимира Николаевича и зрелого мужчину Сергея Алексеевича.
Не повезло беднягам! В пятницу попали в больницу!?
Эта, невольно пришедшая Платону мысль, тут же развилась в искаженную поговорку: "Дураков привозят по пятницам!".
Интересно! Посмотрим, так ли это? На вид они весьма ничего! - решил пересмешник.
Досрочный пенсионер, имевший вторую группу инвалидности, Владимир Николаевич Пегов, и Сергей Алексеевич Инюшин, как новички, поселённые в палату одновременно, и как люди близкие по возрасту, а им было чуть за пятьдесят, быстро сошлись друг с другом в разговорах.
Густой баритон первого забавно сочетался с тонким голоском, чуть ли не фальцетом, второго, бывшего борца-богатыря.
Поначалу обсуждение, конечно, коснулось болячек и их лечения, в частности бандажей и их конкретного применения.
- "А тут не на что вешать!" - кивнул Сергей в сторону спящего справа от него молодого Николая.
- "И тут всё усохло!" - перевёл он взгляд на тоже, но сладко сопящего в послеобеденном сне, худого Дмитрия.
После первого дня совместного общения Платону показалось, что его новые партнёры не отличаются не только большим оптимизмом и тонким чувством юмора, а вообще, возможно его не имеют вовсе. Ведь разговоры у начинающих больных всё больше шли о своих болезнях, и были совершенно не интеллектуальны. Да и речь Владимира Николаевича с постоянным "лОжить" вполне соответствовала речи бригадира коммунальных рабочих.
А употребление этого несуществующего в русском языке глагола "ложить" ставило Владимира и Сергея в один ряд с учительницей начальных классов из кинофильма "Доживём до понедельника".
Впереди Платона ждало очередное, но на этот раз последнее субботне-воскресное увольнение.
А пока он гулял по парку и наслаждался природой.
Сидя в тенёчке на скамейке, он заинтересовался двумя старыми липами, растущими практически вплотную друг к другу. Своим необычным видом те дали толчок воображению поэта, в результате чего появились строки о них:
Старые липы растут давно в паре.
Годы склонили немного стволы.
Лип растёт много на маленьком шаре.
Им ещё рано до грешной земли.Ветви обвисли, но листья живые.
Липовый цвет по весне, как всегда.
Липы мои, Вы такие родные!
Но Вами любуюсь я лишь иногда.Липы простые растут в этом парке.
Радуют глаз, да и сердце они.
Не обращают вниманье в запарке
Сёстры, врачи и соседи мои.Я ж обратил, и сейчас пишу строки
О липах красивых, что в парке растут
У них под корой ещё движутся соки.
Ростки они новые летом дадут.Я взглядом окинул огромные липы.
И голову кверху я круто задрал.
Увидел я листьев огромные кипы.
И тут же о липах стихи написал.Старые липы давно растут в паре.
Словно в обнимку их кроны давно.
И, подбоченясь они, словно баре.
Та пара деревьев стоит, как одно.Вот так бы и в паре прожить жизнь на свете
Вам в заключенье, желаю, друзья!
Долго, счастливо и в липовом цвете.
Вам липы желают, а с ними и я!А рядом растут липы меньше, младые.
То поколенье от пары больших.
Их отношенья совсем не простые,
Как отношенья врачей и больных.Старые малых здесь холят, лелеют,
Не закрывая им солнечный свет.
Те от заботы такой только млеют.
Жить им спокойней, закрытым от бед.Старые липы стволы оголили.
Место отдать нужно ведь молодым.
Те ж, в благодарность, свои отводили,
Чтоб не мешать липам жить пожилым.Я этой картиной в тиши умилялся.
И сами собой строки будто лились.
А с липами этими не попрощался.
Мы воедино с природой слились!
Перезрелая, красивая женщина из того же отделения, несмотря на все старания Платона узнать её отчество, и назвавшаяся лишь Олей, знала о его творчестве от Людмилы Ивановны, и периодически интересовалась успехами писателя. И тут она подсела на его скамейку под липами, снова поинтересовавшись его делами. И Платону ничего не оставалось, как познакомить её с наброском своего стихотворения "Две липы". Та оценила.
Вдохновлённый похвалой бывалой женщины Платон направился дальше по парку и вдруг увидел одинокую сосну.
Что было интересно, Платон видел эту сосну и раньше, но именно сейчас она поразила его своей красотой и гордым одиночеством. И поэт записал на диктофон свои эмоции. Вечером в вестибюле он дописал и это стихотворение, озаглавив его, как "Одинокая сосна".
Одинокая сосна
Тоже растёт в парке.
Высотой под облака.
Её ветви - арки.Я о липах стих писал,
Но сосну увидел.
Тут же сразу осознал,
Чуть ведь не обидел.Вот стоит она одна
Посреди лужайки.
Сказочная красота,
И это ведь не байки.Крона шапкою блестит
На закате Солнца.
Будто бы сосна грустит.
Нет у Солнца донца!Ведь под ним стоит она,
Кроной закрывая
Всю макушку до конца,
От жары спасая.Я картиною такой
Враз залюбовался.
Одинокою сосной
Я сейчас пленялся.И пишу я стих о ней
О сосне высокой.
Будет та сосна моей,
И не одинокой.Стройный ствол её давно,
Простираясь к небу,
Словно прорубил окно,
Вызвав в душе негу.Я от красоты такой
Стою, зачарован.
Я красавицей лесной
Просто очарован!
Последняя суббота началась неудачно. Медсестра Татьяна, только другая, - далеко перезрелая блондинка лет под сорок, не натурально белозубой улыбкой ошарашила Платона объявлением, что она всех отпустит только к обеду.
При этом близко посаженные небольшие карие глазки излучали жёсткость самодурки и недружелюбие к надоевшим ей пациентам.
Три часа выходного дня для отпускников, как говориться, накрывались медным тазом.
Ещё до этого Платон с лёгким волнением ходил по коридору в ожидании пропусков. Его соратники по томлению толпились в вестибюле. Проходя мимо них, Платон услышал о себе обрывок фразы добродушного Валерия из соседней палаты, объяснявшего коллегам нетерпение Платона:
- "А ему надо успеть до перерыва на электричку!".
- "А нам плевать на его электричку!" - раздражённо съязвил его сосед по палате, постоянно страдающий завистью и вечно всем недовольный, а посему постоянно брюзжащий, ещё совсем моложавый Борис.
Пока ждали, невольно обсуждали новости с Кавказа, заслонившие Олимпиаду в Китае.
Саакашвили типичный представитель новых молодых управленцев, считающих, что их западное образование заменит им ум! - мелькнула у писателя новая мысль.
Задремавший было от пустословия коллег по палате, Платон вскоре очнулся и решил всё же ускорить процесс отъезда. Он подошёл к вредной Татьяне и спросил о пропусках, хотя до назначенного ею часа "х" оставалась почти ещё половина.
- "Ну, ладно! Мужчинам я пока дам! А бабам…! Какая у Вас палата?".
Платон схватил два пропуска, на себя и Дмитрия, и бодро вернулся в палату за сумкой.
- "Из-за этой недодранной сволочи, я столько времени потерял!" - сокрушался Борис из соседней палаты уже в автобусе.
- "Она, наверно, родственница нашей раздатчицы?" - не унимался он.
Сейчас Платон мысленно с ним согласился, ибо слышал, как та ворчала на женщин, не выбросивших в ведро остатки еды из своих тарелок, и грозившая их наказать за это.
Подтверждением тому стала как раз та самая фраза блондинки, когда Платон всё же вынудил её начать раздачу пропусков.
При выходе из автобуса на станции Люберцы Дмитрий, спускавшийся со ступенек впереди Платона, попал под женскую ласку, не в свою дверь ломившейся "мешочницы". На его просьбу:
- "Дайте выйти!".
Последовало традиционно женское, избитое, и даже забодованное:
- "Пшёл, кзёл!".
Очередные, теперь уже последние увольнительные, отпускные дни для Платона и Ксении также прошли удачно и плодотворно. Они теперь полностью завершили возню с ягодами - малиной и чёрной смородиной, которую теперь тоже сфотографировала Ксения.
Платон успел ещё и убрать результаты своей прошлой косьбы. Стало чисто и опять изумрудно красиво.
Спасибо дождям, регулярно подпитывавшим цвет свежескошенной травы, не давая в этом году ей пожухнуть на Солнце.
На обратном пути в полностью заполненной электричке, Платон и Ксения стояли чуть уставшие, но довольные.
Когда Платон, пытаясь забросить свою сумку наверх в соседнем купе, ибо в ближнем вся полка была уже занята, попросил разрешить подойти ему поближе к окну, сидящие под ним пассажиры ответили по-разному, в том числе вяло-расслабленно и даже вальяжно.
Мужчина справа, большая голова которого на маленьких, покатых плечах придавала ему облик старого мальчика, среагировал сразу.
А не докрашенная под блондинку, маленькая головка в туфлях вообще не пошевелилась.
Из-за этого, шустрый на движения Платон слегка коснулся одной её женской туфли.
Когда же он уже разворачивался на своё прежнее место, то краем глаза увидел, а больше услышал, как туфля громко топнула каблуком, пытаясь размозжить ступню Платона в том месте, где она мгновение назад стояла.
Это заметила и Ксения, сразу предупредив мужа, что снимать сумку будет уже она.
Да! Много что-то у нас развелось бодучих, нет, пожалуй, падучих коз?! - решил Платон.
Большая голова, вон, сразу сообразила! А маленькой что-то было невдомёк. Да и топнула туфлей она слишком уж зло и с опозданием. А, главное, хватило совести ещё и поныть по поводу моего не извинения за то, что я даже не почувствовал. Тем более, я же её громко попросил пропустить меня! - продолжал рассуждать виновник.
Вечером в больнице Платону ещё явственнее раскрылся его подельник по увольнению и палате Дмитрий Константинович Булдаков. И в том, что Дмитрий действительно козёл, Платон убедился позднее. Ему единственному из всех больных, наверно, его селяне звонили после отбоя, ближе к полуночи.
И тот своим баском в коридоре, уже много позже отбоя, будил пациентов из других палат, вызывая к себе даже ненависть некоторых из них, доходящую чуть ли не до скандала и проклятий в адрес его тщедушного, длинного, но бестолкового тела и плебейской души.
Но, в то же время, в высказываниях Дмитрия стали проявляться элементы народного юмора, порой даже весьма тонкого.
Поздно вечером Платон услышал новые ритмичные звуки, напоминавшие капание воды.
- "Что это за звуки?" - запеленговав звук, спросил он Дмитрия.
- "Часы тикают!" - из угла успел первым откликнуться Николай.
- "А время идёт!" - добавил иронии Дмитрий, вызвав и первый смешок обычно не улыбчивого Владимира Николаевича.
Только все угомонились, как Платон уснул.
В палате было жарковато из-за закрытой от комаров фрамуги. Поэтому на ночь открыли дверь. И Платону с его места был виден коридор. Вдруг что-то его снова разбудило.
Уже за полночь, как иной пришелец, отец Митрофан прошаркал в свою обитель, по пути кашляя и сморкаясь.
- "Опять кашляет, чертяка!" - через открытую дверь палаты вполголоса напутствовал его Платон.
Вскоре он опять задремал. Но в эту ночь ему спалось плохо.
- "Доброе утро!" - по, заведённому предшествующими жителями палаты, правилу начал понедельник Платон.
Но в ответ тишина.
- "Или оно не доброе?!" - уже себе под нос, якобы, спросил у невежд Платон.
Но те теперь действительно не расслышали.
Послепробудный моцион продолжился пустотрёпом.
Тон задавал Сергей Алексеевич. Он, в частности, неожиданно поведал, что несколько лет назад собирал со свалки в Гольяново, находящиеся в весьма потребном виде кондиционные продукты и фрукты.
Но он не только болтал, но и направо и налево раздавал советы. Сергей давал советы всем и обо всём. И это, безусловно, характеризовало его, как человека много знающего, но невежественного, малообразованного.
Вышедший в коридор от его вредных советов, Платон услышал обрывок фразы Николая, теперь поучавшего Сергея:
- "Ты даёшь советы по лекарствам человеку, почти годящемуся тебе в отцы - ведущему специалисту НИИ БИОМЕДХИМИИ РАМН!?".
А бывший разнорабочий и грузчик, водитель автобуса, а ныне служебной машины Министерства обороны, Сергей, видимо из-за такой работы испытывавший дефицит общения, болтал без умолку.
Вскоре, его поначалу безотказный партнёр по словоблудию, Владимир Николаевич не выдержал негласного поединка и замолчал.
Но свято место занял Дмитрий со своими провинциальными полу деревенскими, полу городскими сентенциями.
Платону показалось, что у Дмитрия полностью отсутствовало представление об этикете, а может и о культуре общения вообще.
В утренний словесный понос успел внести свой, но конструктивный вклад и Николай Николаевич Песня, сообщив свой факт по поводу лицемерия и двуличия церковников.
Когда он занимался установкой какой-то специальной аппаратуры в Храме Христа Спасителя, то там он часто видел крупного, пузатого священника, лет сорока, отца Дионисия. Николаю приходилось не раз слышать сакраментальное: Отец Дионисий опять напился?! А один раз услышать даже более приземлённый ответ: Да! Но на этот раз он ещё и стекло разбил!
Постепенно вновь набранные больные начали веселеть и уже изредка серьёзней посмеиваться.
- "Действительно, забавно!" - согласился с Платоном Николай.
- "До обеда одни процедуры…" - продолжил он.
- "А после обеда - безделье!" - добавил Платон.