Лаура. Если услышите шум, вроде как кто-то с постели на пол свалился - не пугайтесь, ничего страшного. Не впервой дедушка такое вытворяет. В определенном возрасте людям свойственны странности. (Толкает кресло-каталку матери к ее комнате.)
Адела. Хотите положить свои вещи в мой шкаф?
Марта. Нет, благодарю вас. У меня нет ничего такого.
Адела. Хорошо, как угодно.
Энрике. Я перед сном зайду к дедушке.
Входит в комнату дедушки.
Раскат грома.
Лаура. Вы ведь не боитесь грозы?
Марта. Не боюсь, я уже не маленькая. А в Мадриде гроза даже удовольствие.
Адела. Ну, ложитесь отдыхайте. Спокойной ночи.
Марта. Спасибо, сеньора. И вам - того же.
Мать и дочь уходят. Марта выглядит испуганной. Не знает что делать. Наконец снимает халат и собирается лечь в постель; из комнаты дедушки выходит Энрике.
Энрике. Не знаю. Трудно сказать, но… Скорее всего, бронхит. Симптомы не вызывают сомнений. Марта. Энрике, я хотела поговорить с тобой наедине.
Энрике. Говори, любовь моя.
Марта. Знаешь, я думаю, что это невозможно. Наверное, мне следует вернуться к Армандо. Я уверена, он меня простит.
Энрике. Что с тобой, Марта? Ты меня больше не любишь?
Марта. Не знаю. Я не знаю, что со мной. Наверное, нервы. Да еще этот дом… В нем творятся странные вещи. И вообще - все произошло так быстро…
Энрике. А с Армандо наоборот - все так медленно. И ты скучала.
Марта. Это правда. Я ужасно скучала.
Энрике, давай уедем сейчас же из этого дома, у, меня дурные предчувствия, Мне страшно, ужасно страшно.
Энрике. Уехать сейчас невозможно, Марта, я не могу вести машину ночью. Иди отдыхай. Поспишь, утром все увидишь другими глазами, а потом мы с тобой… Одни и вместе, теперь - всегда вместе. Ты написала письмо мужу?
Марта. Да, и он, наверное, уже прочел его. Бедный Армандо, как он меня любил, но… такой зануда! И совершенно не понимал меня, никогда не понимал. А ты…
Энрике. К тому же он был слишком молод. Всего на три года старше тебя, а для брака необходимы покой и понимание. Твой муж больше заботился о своей карьере, о своем будущем, чем о тебе.
Марта. Ты совсем другой! С тобой я чувствую себя как за каменной стеной. Знаешь, как я в тебя влюбилась? Скажешь: я рассуждаю как маленькая, но все равно мне нравится говорить об этом. Я влюбилась в тебя в тот день, когда сломала ногу, и ты наложил мне гипс. Знаешь, ты наложил мне гипс так хорошо…
Энрике. Я обожал тебя уже давно. И потому на гипсе нарисовал сердце, пронзенное стрелой, и написал стихи Кампоамора.
Марта. А потом… Я подарила тебе мой рентгеновский снимок с надписью: "Энрике от Марты".
Энрике. Ты была такая красивая на нем! Я всегда носил его с собой в бумажнике, и когда оставался один, рассматривал твой рентгеновский снимок на свет и думал о тебе. Если бы я уже не сходил с ума по тебе, я бы влюбился без памяти в твой перелом. Марта. Энрике, ох, как же ты умеешь разговаривать с женщинами. Никогда не устаю тебя слушать.
Энрике. Ладно. А теперь ложись спать. Тебе нужно поспать. А завтра двинемся.
Марта. Ты и я, вместе и одни.
Энрике. Вместе до конца дней. Спокойной ночи, любовь моя.
Марта. Спокойной ночи.
Целуются.
Энрике. Отдыхай.
Марта. Мне уже гораздо лучше.
Энрике уходит. Марта ложится в постель и гасит свет. Тотчас же дверь отворяется и входит Хустина, в руках у нее чашка кофе и маленький пакетик.
Хустина. Вы спите?
Марта. Нет, малышка, входи.
Хустина. Вот я вам принесла. Какой вы хотите кофе - с молоком или без?
Марта. Не стоило беспокоиться… Мне все равно… (Берет чашку.) Какой горячий…
Хустина. Я взяла с собой куклу. Всегда сплю с ней, так веселее. Мне ее сделал Льермо… Такая забавная… Умеет глаза закрывать… Я назвала ее Росалинда.
Марта. Вот как? Какой славный парень Льермо! Ну-ка дай мне посмотреть. Я уже познакомилась с ним, по-моему, очень сообразительный… Ой… (Увидев куклу, вскрикивает и вскакивает с постели.) Что это?
Хустина. Моя кукла… Росалинда…
Марта. Энрике! Энрике! Выбрось сейчас же эту гадость… Это же голова… О Боже мой!
Вбегает Энрике.
Энрике. Что с тобой? Что ты кричишь?
Марта(плачет). Посмотри… Посмотри… что у меня в постели…
Хустина. Моя кукла.
Энрике. Слушай, Хустина… убери-ка ее отсюда. Какая мерзость!
Хустина. Но она же… Такая хорошенькая… Иди сюда, любовь моя! Бедняжка, никто тебя не любит… (Уходит)
Энрике. Успокойся, Марта! Успокойся… Ну что ты ни с того ни с сего…
Марта. Прости, Энрике. Я так испугалась… Когда увидела… Какая пакость!
Энрике. Ну ладно, дорогая. Постарайся взять себя в руки. Что бы ты ни видела, что бы ни слышала, не обращай внимания. Пойми, это у тебя от нервов, только от нервов. Марта. Я постараюсь.
Энрике. Иди ложись, и выпей кофе - тебе станет лучше… До завтра.
Уходит.
Марта, немного успокоившись, собирается выпить кофе, но тут балконная дверь распахивается. Врывается ветер, дождь. Марта встает и закрывает дверь. Возвращается в постель; на балконе, за стеклянной дверью, появляется высокий мужчина в плаще и шляпе. Стучит в стекло.
Марта. Одну минутку… Откуда он там взялся? (Открывает балконную дверь.)
Мужчина врывается в комнату. Начинает скакать по комнате, рычит как зверь. Бросается на пол, извивается в корчах.
Браво!.. Очень хорошо у вас получается… Но почему бы вам не показать мне свое мастерство завтра? Я так устала…
Эустакио(завывает). У ууууууу… Аууууууу… Уммммммм… (У него приставной нос.)
Марта. Все превосходно, но - завтра… Я ужасно хочу спать… (Зевает.)
Эустакио. Аууууууу… ау…! Апчхи!
Марта. Будьте здоровы!
Эустакио. Спасибо. (Вынимает носовой платок, сморкается.) Аууууууу…
Марта. Опять за свое! Какой зануда… По-вашему, это остроумно?
Эустакио. А вы что… кричать не собираетесь?
Марта. Я?! Чего ради?
Эустакио. Ну… Я вас не напугал?
Марта. Напугал меня… такой славный мужчина? Если я вам расскажу кое-что об этой семейке, у вас у самого волосы дыбом встанут.
Эустакио. Я что-то… Ничего не понимаю… Вас зовут Рафаэла Гусман? (Достает скомканную бумажку.) И вы живете…
Марта. Не надо, не трудитесь. Меня зовут Марта, и я живу не здесь. Я приезжая.
Эустакио. Боже мой, какой кошмар! Прошу, извините меня… (Собирается уйти тем же путем, каким пришел.) Ап…чхи! Апчхи! Надо же, простыл…
Марта. Еще бы… Что это вам вздумалось шататься в такую ночь, да еще выделывать эдакое? Идите сюда… Господи Боже мой!
Эустакио. Не стоит беспокоиться… Раз вы… Ап…чхи! Апчхи!..
Марта. Да вы же промокли до нитки… Снимайте плащ… И все это, что у вас на лице…
Эустакио. Ради Бога! Вы разорите меня…
Марта. Ну-ка… плащ… вы просто как ребенок…
Эустакио. А может, к лучшему… (Снимает плащ и накладной нос на резинке.)
Марта. Вас следовало бы выпороть… Что за манеры…
Эустакио. Позвольте представиться. Я - Эстремадурский Сатир, хотя мне и неприятно это говорить. Ап…чхи!
Марта. Будьте здоровы!.. (Дает ему одеяло.) Накиньте на себя. А кроме этого чем вы занимаетесь?
Эустакио. По утрам хожу в контору по продаже недвижимости. Я у них привратником. Во второй половине дня веду кое-какие счета, а по ночам - сами видели… Хочешь жить, сеньора, умей вертеться… Жена, пятеро детей… У младшенького, трехлетки, - корь, старшенькой, Элене, восемнадцать сравнялось… Вот смотрите… (Достает из кармана фотографии). Здесь они все пятеро… А посередке - жена… Когда у меня ночная работа, они все не спят, дожидаются папу.
Марта. Что-то я не очень понимаю…
Эустакио. Эустакио… Зовите меня Эустакио… А Сатир - это для прессы. Видите ли… Когда в нашем городе у какой-нибудь молодой девушки происходит что-нибудь с женихом… Не знаю, достаточно ли я ясно выражаюсь…
Марта. Смелее, Эустакио, я не ребенок.
Эустакио. Так вот… когда такое случается… мне в привратницкой оставляют заявку. И ночью я влезаю в окно, устраиваю шум для привлечения внимания, но ничего такого, Боже упаси, сам я этими делами мало интересуюсь, ну, словом, шумлю, пока она не закричит… И тогда смываюсь через окно, вот и все. Не знаю, поняли вы меня или нет. Апчхи!
Марта. Не совсем.
Эустакио. Все очень просто. Я как бы беру на себя вину за все, что было… И девушку немедленно выдают замуж, И почти всегда за того самого жениха.
Марта. Выходит, вы - отец половине города.
Эустакио. Представляете? За нижние этажи платят по семьдесят пять песет, за каждый дополнительный этаж - плюс двадцать пять песет. Ап… Апчхи!
Марта. Понятно… А меня вы спутали с…?
Эустакио. Не знаю, как это вышло., Дома рядом… А теперь, с вашего позволения, я вернусь к своим обязанностям… (Берет плащ, надевает нос.)
Марта. С вас течет, вы схватите воспаление легких…
Эустакио. Спокойно, сеньора… В каждой профессии есть свои недостатки., Апчхи!
Марта. Вот, выпейте кофе. Уже остыл, но все равно почувствуете себя лучше.
Эустакио. Нет, нет! Большое спасибо. Не стоит беспокоиться…
Марта. Не сердите меня, Эустакио. Я вам приказываю.
Эустакио. Ну хорошо… Премного благодарен… (Пьет кофе.)
Марта. Славный кофеек!
Эустакио. Немного горчит… и пахнет странно.
Марта. Да вы и не попробовали. Ну-ка, залпом…
Эустакио. Ауууу! Уууумммм! Аууу…
Марта. Опять за свое, Эустакио? Хватит не остроумно.
Эустакио(корчась от боли). Кофе… Уууммм!.. Кофе. Кофе… отравввленнн… (Падает на пол.)
Марта. Но… Эустакио… Что с вами? Ну-ка поднимайтесь… Ну-ка, бравый кавалер, поднимайтесь! Поднимайтесь же… (Берет кофейную чашечку.) Тут был кофе, и он был… Для меня! Энрике! Энрике! Энрике! (Выбегает из комнаты.)
Короткая пауза. И тут же из своей комнаты выходит дон Грегоро в ночной рубашке и спальном колпаке. Уволакивает труп Сатира к себе в комнату. Кофейную чашечку ставит на место. Входят Энрике и Марта.
Энрике. Сейчас ты примешь эти таблетки и прекрасно проспишь до утра.
Марта. Говорю тебе, он вошел через балконную дверь… в плаще… сперва прыгал, завывал как зверь… А потом выпил кофе и…
Энрике. Марта, Бога ради!
Марта. Но это правда… Поверь, Энрике… Я сейчас сойду с ума.
Энрике. Как, ты говоришь, он назвался?
Марта. Здешний Сатир.
Энрике. Сатир из Бадахоса?.. Послушай… Но это же смешно… На, прими таблетку… Это тебе просто необходимо…
Звонит телефон.
Я подойду… Разбудит весь дом… (Берет трубку.) Слушаю… Да, слушаю вас… Что?.. (Пауза.) Алло! Алло!.. Как странно… (Отводит трубку в сторону.)
Марта(нервничая). Что случилось, Энрике? Кто звонил?
Энрике. Не знаю… Не могу понять… Какой-то странный голос пропел: "Пятое мая… шестое июня… седьмое июля… Святой Фермин…" А потом таинственно сказал: "Памплона… фиг-то!" И положил трубку. Не понимаю. (Кладет трубку.)
Марта. Чемоданы, Энрике! Чемоданы и шляпная коробка! Отправлялись в Памплону!
Энрике. Верно… Чемоданы и шляпная коробка… Мы пропали!
Марта. Энрике!
Бросаются друг другу в объятия. И быстро падает.
Занавес.
Второй акт
При поднятии занавеса слышен смех и музыка - твист. Декорации те же.
Раскладная кровать снова убрана, все имеет тот же вид, что и в начале действия. Гроза бушует вовсю. Прошло около двух часов.
На сцене донья Адела, в том же кресле-каталке. Рядом с нею - на стуле, подле стола с жаровней - донья Сокорро. Предсмертных стонов уже не слышно.
Адела(смеется как сумасшедшая). Ой, до чего смешно! Сколько вы их помните, и все такие пикантные!.. О чем ни расскажете - все про это… Откуда вы знаете столько непристойных анекдотов?
Сокорро. Пришлось два года терпеть совершенно невозможную служанку, но зато она гуляла с капралом из Иностранного легиона. И он ей рассказывал, только еще неприличнее, чем мои… Вы бы послушали…
Адела(не переставая смеяться). А знаете ли вы… (Говорит ей что-то на ухо.) Эти капралы - такие разбойники!
Сокорро. Даже не представляете какие! Этот уже сидит в замке.
Адела. Он граф?
Сокорро. Почти. По-видимому, имел скверную привычку брать чужие вещи без разрешения. А вы не знаете никаких анекдотов?
Адела. Конечно, знаю. Но я не умею их рассказывать. Не было знакомых капралов.
Сокорро. А про попугая знаете?.. Так вот… (Шепчет на ухо донье Аделе, и та разражается хохотом.)
Адела. Прекрасно. Но этот можно рассказывать только совершеннолетним французам…
Появляется Лаура.
Лаура. Что-нибудь случилось?
Адела. Донья Сокорро… рассказывает такое… умрешь со смеху. У меня уже вот здесь болит. (Показывает на бок.)
Лаура. Все, с шуточками покончено. А вы, донья Сокорро, вечно… не знаете, как скромные люди должны вести себя, когда в доме покойник?
Сокорро. Действительно. Мы и забыли о бедном доне Грегорио, никогда уже не услышим его предсмертных стонов… Какая беда! У нас, в Бадахосе, его все любили, вот вы, к примеру, зачем о других говорить… какой ужас, вот она, жизнь! (Всхлипывает.)
Адела. Ладно, ладно, донья Сокорро, вы же пришли подбодрить меня, не омрачайте нам, пожалуйста, этот день.
Сокорро. Да, вы правы, вы правы… Но каждый добрый христианин…
Лаура. Оставьте ее, мама, пусть облегчится. Как-никак за дверью - покойный дедушка, и слезы на такой случай не помешают.
Сокорро. А скажите, много народу придет на бдение?
Лаура. Как можно меньше. Бдение над этим покойником мы проведем в узком семейном кругу. Очень скромно. Мы ведь в трауре.
Адела. Кроме того, дедушка не любил показухи, он терпеть не мог ни роскоши, ни кока-колы.
Сокорро. Донья Венеранда придет с минуты на минуту вместе с сыном. Я только что говорила с ней по телефону, она очень взволнованна. Ах да! Вы знаете, что муж Пепиты изучает французский?
Адела. Неужели? Хочет наняться в отель?
Сокорро. Ничего подобного… Готовится к туристическому сезону… Говорю вам… Теперь мужчины изучают языки ради шведских девиц… И муж Пепиты в конце концов сбежит с какой-нибудь шведкой. Рано или поздно.
Адела. Это верно. В наше время мужчины изучали аптекарское дело, а теперь…
Сокорро. Послушайте, а можно мне пойти посмотреть на дона Грегорио, вечная ему слава?
Адела. Пока - нет, вам скажут, когда можно. Имейте терпение.
Лаура. Сейчас там мой двоюродный брат Энрике, уже больше часа. Приводит его в порядок. Он ведь врач…
Адела. Приехал вчера вечером, только вы ушли. Останется на похороны. Он едет в Португалию.
Сокорро. Один?
Адела. Нет, с…
Лаура. А вам какое дело!
Появляется Xустина, в руках у нее поднос с печеньем.
Хустина. Тетя Лаура, куда поставить печенье?
Адела. На стол, детка, на стол. Хустина ставит поднос на стол с жаровней.
Лаура. Донья Сокорро, не трогайте печенье, пока не придут остальные. Они все сосчитаны.
Сокорро. А хворост? Хвороста не будет? На бдении бедного Сейферино, помощника дона Карлоса, было полно хворосту, и вышло очень мило. Я ничего не хочу сказать, хозяин-барин, каждый волен устраивать бдения по-своему, но…
Адела. На том бдении был один сеньор из Медина де Кампо, приятель кого-то из соседей, и пел наваррские хоты. Надо признать, голос у него прекрасный.
Лаура. Еще бы! Как он пел "Я не боюся зверя… этот зверь уже умер…".
Довольные, начинают напевать.
Адела(поет). "Один смельчак с ним сражался… и страшного зверя прикончил…". Сокорро. Поет-то он здорово, но я знаю, что в Мадриде он снял квартирку для одной сеньориты, по имени Чон, а он величает ее Асунсьон, чтобы никто ничего не подумал.
Хустина. Тетенька… Тетя Лаура говорит, что мне придется носить траур по дедушке десять лет. То есть все черное. И смотреть только испанские фильмы… Разве обязательно так себя убивать?