Ярыжка призадумался - ежели бы кто хотел справить малую нужду, то в саму-то баньку зачем лезть? Пристроился за углом - и ладно. Он подождал несколько - никто не вышел. Мысль о том, что у того мужика сильно прихватило брюхо, развеселила Стеньку. И куда более разумная мысль - а не назначена ли в баньке встреча? - пришла в голову лишь когда послышался скрип шагов. Кто-то спешил от "Ленивки" в Стенькину сторону.
Ожидая увидеть или самого целовальника Щербатого, или его подручного Соплю, Стенька повернулся и даже сделал шаг к тому человеку.
Но, поскольку он стоял за углом баньки, то человек его и не заметил, а решительно проскочил вовнутрь.
Это был не Щербатый и даже не Сопля. Те, предупрежденные, что их за углом ждут, постояли бы несколько, озираясь, да и парнишечка тоже бы за своей полушкой прибежал.
Пожав плечами, Стенька уставился на угол, где назначил встречу, и тут услышал из баньки голос.
- Да тише ты!..
- А чего бояться?..
Ярыжка насторожился. То, что в баньке оказалось два человека, было ему известно. И не для того же они там встретились, чтобы молчать. Но закавыка была в том, что первый из голосов-то был мужской, зато второй бабий!
Стенька хмыкнул и внимательно поглядел на следы. Одни, недавние, кое-где накрывали собой другие, но все четыре ноги, оставившие те следы, были мужскими!
Время выдалось морозное, и предположить, что в бане ночевала, дожидаясь полюбовника, какая-то очумелая женка, Стенька мог - но не желал. Это уж было чересчур.
Когда в его душу вселялось любопытство, руки и ноги делались неуправляемы. Стенька и подумать, кажется, не успел, что дельце-то странное, а нога сама шагнула к заметенной снегом стенке, увязнув чуть ли не по колено, а ухо само, вынырнув из-под мехового колпака (колпак при этом без всякой помощи съехал набекрень), потянулось к щели между бревнышками, законопаченной мхом, разумеется, но ведь не равномерно же, наверняка где-то есть хоть крошечная прореха!
Похоже, боязливому мужику удалось внушить женке, что говорить следует шепотом. Что-то за стеной бубнили, а что - не разобрать. Вдруг прорезалось возмущенное:
- Врешь!
Сказал это мужской голос. И опять потекло неразборчивое.
- Ну и дурак будешь! - объявил женский голос. - Тебе же хуже!
Баба явственно угрожала своему собеседнику. И он, струхнув, принялся ее уговаривать - Стенька, не разбирая слов, убедительность и даже мольбу в голосе уловил отчетливо.
- Так не сам же ты пойдешь!
- Ты, что ли?
Опять забубнили невнятно. Потом вдруг выскочило слово "поровну". Оно вызвало ожесточенный спор. Очевидно, собеседники торопились, потому что вскоре мужской голос довольно громко произнес:
- Бес с тобой!.. Треть - да и пошли прочь!
Стенька порадовался за молодца - баба-то просила половину, а он ей лишь треть уступает.
- А за беса огребешь.
Стенька едва поборол искушение поскрести в затылке - что же там за женка такая грозная?!.
Очевидно, в баньке все обсудили, пришли к соглашению и порешили расстаться. Стенька услышал шаги - и на пороге встал человек. Стенька видел его из-за угла и не сразу понял, что человек-то - девка. Да какая! Когда она пошла от баньки прочь, Стенька подивился росту, стати и длинной русой косе из-под шапки, пышно отороченной лисьим мехом. Она-то и оставила здоровенные следы.
Видимо, девка ожидала, что ее собеседник выйдет следом, он же все не выходил, и она повернулась. Стенька увидел красивое румяное лицо, и лицо это было знакомо!
Девка была та самая, которую тайно подсылал в приказную избу сучий сын и выблядок Данилка Менжиков!
Пождав несколько, девка пожала плечами и пошла себе в сторону Москвы-реки. Очевидно, и впрямь обо всем условилась.
Изумившись, Стенька проводил ее взглядом и не сразу повернул голову обратно к высокому порогу баньки. Когда же повернул - девкин приятель, перешагнув, застыл, словно в недоумении. Так застывают, видя, что приближается человек, встречаться с которым - неохота, а убегать поздно.
И тут оказалось, что ангел-хранитель Стенькин, а может, и святой его покровитель Степан, патриарх Константинопольский, там, в небесах, не дремали. Кто-то из них словно ослопом по лбу треснул незадачливого своего подзащитного! И от того небесного ослопа у Стеньки в голове такая ясность сделалась - хоть ее, голову, заместо большой восковой свечи к ужину на стол ставь!
Прежде всего - он узнал того бойкого молодца, которому невтерпеж было переписать деревянную грамоту. А потом - он вспомнил, что это за молодец такой, да где они встречались. Встречались же они, когда Стенька летом, участвуя в облаве на скоморохов, сам к ним в плен и угодил. Скоморох вот кто это был! А звать - Томила!
А затем Стенька поглядел туда, куда уставился скоморох, и увидел, что от Волхонки движется к "Ленивке" человек - высокий, быстрый, рыжебородый. Стенька бы даже назвал этого человека долговязым, потому что тулуп - и тот не мог прибавить ему дородства.
Долговязый тоже увидел скомороха и поспешил к нему, причем и по походке было видно - сгорает от желания заехать в ухо или брязнуть по зубам.
Он так быстро очутился возле баньки, что Стенька не успел даже отшатнуться за угол. Но приветствал Томилу на удивление странно:
- Опять тут околачиваешься, блядин сын? Господи прости, в чужую клеть пусти, пособи нагрести да и вынести! Твоего тут никого и ничего более нет!
- Да я-то чем виноват? - возмутился скоморох. - Ты думай-то прежде, чем говорить!
- Ах, ты у нас ангелок невинный! Чтоб я тебя тут больше не видал! Тут теперь только наши будут. А Трещале, вору, передай: встречу - убью! сказал долговязый.
- Это вы с ним на льду разбирайтесь, кто кого убьет, мое дело сторона, видя, что вроде бы грозу пронесло стороной, буркнул Томила.
- Так уж и сторона!
- А я - накрачей. Нам, веселым, в накры бить, а не ваши заварушки расхлебывать, - дерзко отвечал Томила. - Так Одинцу и скажи.
Повернулся и зашагал прочь.
Стенька кинулся было следом.
- Стой, стой! - с таким заполошным криком подбежал посланец. - Полушка моя где?
Стенька с большой неохотой повернулся к нему.
- А Щербатого что ж не привел?
- Дядька Левонтий велел тебе обождать чуток, сейчас сам выйдет. А в кружало ходить не велел… и еще кланялся… Полушку давай!
- Эй, молодец! - окликнул долговязый. - Коли тебе кто из "Ленивки" надобен, так вот он я. Как раз туда и шел…
- Вот твоя полушка, - Стенька честно расплатился, причем его душа разрывалась на части: ежели по уму, то следовало бежать за скоморохом, который уж точно был причастен к исчезновению деревянной грамоты, или же за девкой, которая точно была причастна к покраже мертвого тела, а не добираться до Рудакова, который вообще непонятно к чему причастен!
- А ты кто таков? - спросил ярыжка долговязого. - Я-то по дельцу хожу, меня Земского приказа подьячий Деревнин послал, мне кое-что разведать бы.
- Я Щербатого подручный, Сопля. Что нужно - спрашивай. Нам с Земским приказом ссориться ни к чему.
- Так тебя и нужно! Скажи-ка, тебе родионовский приказчик Перфилий Рудаков знаком?
Спрашивая, Стенька глядел на Соплю очень внимательно.
Ему не раз доводилось слышать от добрых и по виду простодушных людей такое несусветное вранье, что он был настороже.
- Перфилий Рудаков? - переспросил Сопля. - А на что он тебе?
- Мне-то он ни к чему, а подьячий мой розыск по одному дельцу ведет. Тот Рудаков у многих людей деньги в долг взял да и пропал. А люди у купца Родионова служат, так купец вчера челобитную подал.
Стенька сказал чистую правду - кроме челобитной, разумеется, которую придумал в последний миг. Но он мог быться об заклад - когда преподнес Сопле это подкрепляющее правду вранье, Сопля несколько прищурился. Что-то было не так…
- Приходил к нам как-то Перфилий, вроде бы даже Рудаков по прозванию. Вино предлагал, да Левонтий поостерегся. Нам перед Масленицей вино-то нужно, да непоказанным вином торговать - себе дороже встанет. Коли донесут, да коли приказные со стрельцами придут выемку делать, так все винишко отберут, и показанное, и непоказанное. На нем же клейма-то не стоит! Так что тут вашему приказу уцепиться не за что. А с чего бы его в "Ленивке" искать стали?
- Да видели на Волхонке, где-то тут встречали.
- Нет его тут. Более ни о чем спросить не хочешь?
- Да вроде и не о чем.
- Бывай здоров, молодец, а мне - недосуг.
Сопля пошел к кружалу. Стенька резко развернулся - но Томилы не увидел. Тот давно свернул, и поди знай, налево или направо.
Стенька встал в пень…
Сопля почуял обман? Или же Стенька брякнул такое, что целовальников подручный догадался о надувательстве? Что же это могло быть? И разве купец не вправе подать челобитную на мошенника?..
Вдруг Стеньку осенило - купец Родионов не мог этого сделать. Ведь треклятый Рудаков всего дня три как исчез. И Сопля прекрасно это знает!
Так, может, он знает еще, куда и Нечай подевался?
Эта парочка, берущий в долг без отдачи приказчик и простодушный детина Нечай, казалась Стеньке все более подозрительной. Каждый из них сам по себе еще был бы вполне понятен: приказчику положено быть хитрым, детине из Муромских лесов положено быть простодушным. Но то, что они - вместе, попахивало каким-то причудливым надувательством, да еще деревянная грамота тут же прицепилась…
Но стоять посреди улицы и ждать вчерашнего дня Стенька долго не мог не так был устроен. Томила сбежал - и леший с ним! Но ведь можно высмотреть с берега, куда отправилась невиданного роста девка. Коли пошла к реке так не цветочки ж на берегу собирать. Река вся были перекрещена тропками и тропочками, к Масленице они были уже вовсю утоптаны, соединяя Белый город, Китай-город и Земляной город с Замоскворечьем. Девка, скорее всего, уже спустилась на лед и бежит по своим загадочным делам, уступая дорогу несущимся по самой середке саням.
Стенька оказался прав - там он ее и углядел, хотя народу на реке было немало. Держа в голове рыжий меховой ободок девичьей шапки, он обвел соколиным взором сразу все пространство и похвалил себя за догадливость девка спешила в сторону Кремля. Сколько мог, он сопровождал ее по берегу, издали и сверху следя за шапкой. Затем же отважился спуститься на лед.
Со стороны реки к кремлевской стене лепились домишки, а никаких ворот от Водовзводной до Беклемишевской башни не было, да и на что они там? Если только девку не гнала нужда в один из тех домишек, то на отрезке пути между этими двумя башнями ей деваться было некуда и, не зная о погоне, она бы позволила себя нагнать.
Земский ярыжка рассчитал верно - лишь миновав Кремль, девка собралась на берег. Но тут уж он был достаточно близко и не давал ей слишком от себя отрываться.
К немалому удивлению Стеньки, девка вошла туда, где он сам недавно побывал, - на калашниковский склад, что в Гостином дворе. Вошла уверенно, словно бы собралась навестить кого-то из родни. Стенька подождал - она там не задержалась, вышла со свертком подмышкой и направилась дальше. Путь ее лежал к Варварскому крестцу, где собирались всякого рода ворожейки, травознайки, корневщицы, вели мелкий торг своим загадочным товаром и передавали новости. Стенька решил было, что девка нуждается в проворотном зелье - иначе кто же ее, такую здоровенную, посватает? - но она равнодушно миновала старух и вошла в Варваринскую церковь. Побыв там немного, оттуда девка вышла уже без своего свертка. Тут судьба сжалилась над Стенькой девка повстречала какую-то знакомицу и остановилась для беседы. Остановился и Стенька.
Слушать бабьи пересуды ему было недосуг, и он, по ярыжской своей привычке, хозяйским взором оглядывал торг на Варварском крестце. Потому и увидел, что из церкви появилась нарядная баба, круглолицая и дородная, в дорогой шубе, крытой персидским алтабасом, где всяких цветов было понамешано, и лазоревого, и рудо-желтого, и каких-то, вовсе названия не имеющих. Удивительно было, что баба, несоответственно своему дородству, суетилась и торопилась, как будто хотела поскорее улизнуть и скрыться хоть в какой каморке.
Под мышкой у нее был сверток, и теперь только Стенька оценил его подлинную величину. Когда несла рослая девка - он казался не так уж велик. Когда взяла баба обыкновенного роста - то и обнаружилось, что в длину он поболее аршина, а толст, как Стенькина ляжка.
Вооруженная этим чудовищным имуществом баба вела себя так, словно сверток у кого-то стянула. Она озиралась и метала по сторонам испуганные взгляды, спеша по утоптанному снегу. Однако имущество не было украдено тут же стояла высокая девка и видела, что ее сверток уносят, но шума не поднимала.
Понадеявшись, что девка, увлеченная беседой, еще некоторое время пробудет у церкви, Стенька пустился за новой хозяйкой свертка.
Баба в нарядной шубе быстро, насколько позволяло дородство, пошла к Варварским воротам и там почти забежала в некий двор. Возможно, там ее ждали - не успел Стенька задуматься, как же теперь быть, как она вышла уже с пустыми руками и пошла неторопливо, переводя дух с заметным облегчением. Путь она держала вдоль Китайской стены, возможно, к Троицким воротам.
Стенька уже вошел в то любезное его душе состояние погони, когда мысли рождаются прекрасные и стремительные, живешь взахлеб, летишь, не касась ногами грешной земли!
Он подошел к той калитке при воротах, куда забежала нарядная баба, и трижды стукнул.
- Кто таков? - спросил незримый сторож.
- Земского приказа ярыга! Отворяй!
Калитку чуть приоткрыли.
- Чего надобно?
- Вора мы изловили, - сказал Стенька, - у богатой женки с шубы позолоченные пуговицы срезал. Подобрался на карачках да и успел. Люди сказывали, женка ушла по Варварке да сюда вошла. Хозяйка здешняя, что ли? Так пусть бы пришла с кем-нибудь в приказ забрать свое имущество. Да и нам за труды…
- Нет, наша хозяйка дома сидит, - отвечал сильно удивленный таким бескорыстием Земского приказа сторож.
- Но ведь к вам вошла!
- Вошла да и вышла. Знаю, о ком это ты!
- А знаешь, так скажи, где искать.
- Она к нашей-то ненадолго забежала, спешила сильно. А искать ее на Ильинке. Она у гостиной сотни купца Белянина в мамках служит.
- Богато же Белянин мамок водит! - воскликнул Стенька.
- С хозяйкина плеча шуба-то, - объяснил сторож и закрыл калитку.
Белянина Стенька помнил еще по летней облаве на скоморохов. И того только ему недоставало, чтобы в деле о деревянной книжице и этот достойный муж был замешан. Постояв мгновения полтора, Стенька решил, что блуждающий сверток может не иметь к делу ни малейшего отношения. Говорят же умные люди - скачет баба и задом и передом, а дело идет своим чередом. Иная дура и при пожаре первым делом не что дельное, а наряды свои выносит. Так что, может статься, замешанная в похищении мертвого тела девка - той же породы, и воровские ее заботы не мешают ей заниматься еще каким-то бабьим промыслом.
Он поспешил обратно к Варварскому крестцу и нос к носу столкнулся с рослой девкой.
Она, словно исполнила некое важное дело, шла спокойно, и на лице читалось облегчение, как у той купеческой мамки. Даже улыбка вдруг появилась хорошая улыбка, словно вспомнилось нечто милое.
Пропустив девку, Стенька сделал еще несколько шагов, развернулся и пошел за ней. Очень ему хотелось понять, кто такова и куда направится дальше.
А направилась она туда, где и сам Стенька должен был бы сейчас находиться - в торговые ряды. Там она сперва дошла до Образного ряда, достала из-за пазухи иконку и, пройдя вдоль рундуков, нашла человека, у которого смогла выменять нужный ей образок, и за услугу кое-что приплатила.
Розыскная лихорадка погнала Стеньку к тому рундуку - хотя, казалось бы, образа к деревянной книжице уж вовсе никакого отношения не имеют. Иконоволадельцы ими не торговали - грешно! - а менялись и, разумеется, мало кто из них от добавочной полушки отказывался, не говоря уж о денежке. Так Стенька узнал, что девка выменяла образ преподобной Марии Египетской на образ Егория-Победоносца. И ничего ему это не сообщило кроме того разве, что Мария Египетская девке более не нужна, а Егорий зачем-то понадобился.
Оттуда она пошла в сапожные ряды, все их обошла, искала какие-то чеботы, но сидельцы лишь руками разводили. Один здоровенный чебот она приложила к своей ступне и покачала головой - не впору. Хотя сиделец божился, что впору!
Тут Стенька и решил выдвинуться.
- Тебе, красавица, не покупать, а шить надобно!
- Уж не ты ли сошьешь? - девка поглядела на приставалу не больно дружелюбно. очевидно, боялась шуточек насчет своего великанского роста. Стенька же и не собирался шутить - понимал, что если такая девка острослова кулаком приласкает, смеху будет на все ряды…
- Я-то не горазд, а у кума моего брат шьет, - стремительно соврал Стенька, причем в голове у него сразу же появилось лицо стрельца Иевки Татаринова, который действительно считался в замоскворецкой стрелецкой слободе хорошим сапожником. - И нарядные, не хуже казанских!
Сапоги и чеботы казанской работы Стенька видывал и поражался тому, что из кусочков разноцветной кожи получается обувка не только удивительно нарядная, но и прочная.
- Мне-то не нарядные нужны. А ты что - подрядился ему заказчиков приводить?
Девка все еще была недоверчива.
- Да что ты, право, как еж? Я к тебе с добром…
- Добро, собьем ведро! Обручи под лавку, клепки в печь, так и не будет течь!
На такой ответ оставалось лишь развести руками - слова были бесполезны, поскольку ближайшие сидельцы уж больно громко заржали.
- Эк она тебя! Лихая девка! Девчища! Девчинища! Такой девки и в ступе не утолчешь!
- Да ну тебя… - Стенька выразительно махнул рукой и пошел прочь в сторону Кремля, имея намерение отходить не слишком далеко, потому что упускать подозрительную девку никак не мог.
- Да куда ж ты, Степан Иванович?! - спохватился знакомый сиделец. Девка балуется, а ты и надулся! А ты, Дунька, что лаешь служивого человека?!
Ага, подумал Стенька, Авдотья, стало быть! И есть кого о ней расспросить! Может, сиделец и скажет, где эта Авдотьица проживает. Или родню назовет.
Не успел Стенька продумать всю пользу от знакомого сидельца, как девка Авдотьица нагнала его.
- Не держи зла, молодец! Много вас языку-то волю дает!
- Бог с тобой, девка, - притворно отворачиваясь и с нарочитой торопливостью буркнул Стенька. - Вот так-то и помогай людям!
- Точно ли твой кум хорошо сапоги шьет?
- Кумов брат, - немедленно припомнив вранье, отвечал Стенька.
- А скоро ли?
- Как сговоришься. Может и к Масленице поспеть, - вдругорядь соврал Стенька.
- К Масленице-то мне чеботы и надобны! И далеко ли живет?
- В Замоскворечье, в стрелецкой слободе.
- Далековато.
- А тебя никто и не неволит.
Ведя этот разговор, они то рядышком, то гуськом проходили меж рундуками и выбрались на чистое место. Перед ними был Кремль, а именно Спасская башня, под ней же - Спасские ворота, в которых даже царь обязан был снимать шапку.