- Дело не в Дэниеле, - перебила она. - Дело во мне. Меня выбрали предметом этого фарса по тем же причинам, по которым изгоняли из церкви. Моя мать была португалкой, мой отец - темноволосым ирландцем. Но я унаследовала цвет кожи матери и ее глаза. Это меня выделяет, как ворону среди голубей. Только у меня такой цвет в этом городе. И кто бы не увидел во мне иную, ту, которой надо бояться, потому что она - иная?
Мэтью подумал и о другой причине: о ее экзотической красоте. Вряд ли когда-нибудь на улицы Фаунт-Рояла ступала нога женщины более миловидной, чем Рэйчел Ховарт. Ее смуглая кожа и темные волосы явно вызывали неприятие у многих - если не всех - в этом обществе бледных лиц, но тот же самый оттенок смотрелся как румяная кожица запретного плода. Никогда в жизни Мэтью не видел никого ей равного. Она скорее казалась гордым зверем, чем страдающим человеком, и он подумал, что это качество тоже может раздуть огонь мужской похоти. Или угли женской ревности.
- Улики против вас… - начал Мэтью и тут же сам поправился: - Видимые улики против вас подавляют. Рассказ Бакнера может пестреть дырами, но сам он верит, что сегодня рассказал правду. То же самое с Элиасом Гарриком. Он твердо верит, что видел вас… как бы сказать… в интимном общении с Сатаной.
- Тоже ложь, - сказала она.
- Вынужден не согласиться. Я не думаю, что они лгут.
- То есть вы думаете, что я - ведьма?
- Я пока не знаю, что я думаю. Возьмем, например, кукол. Их нашли под полом вашего дома в кухне. Женщина по имени Кара…
- Грюнвальд, - перебила Рэйчел. - Она своего мужа ущипнула за ухо за то, что он заговорил со мной, задолго еще до всего этого.
- Мадам Грюнвальд во сне видела место, где лежат куклы, - продолжал Мэтью. - Как вы это объясните?
- Просто. Она сама их сделала и подложила.
- Если она так глубоко вас ненавидела, зачем же она уехала из Фаунт-Рояла? Почему не осталась свидетельствовать перед магистратом? Почему не доставила себе удовольствия потешить свою ненависть, оставшись посмотреть на вашу казнь?
Теперь Рэйчел смотрела в пол. Она покачала головой.
Мэтью сказал:
- Если бы я сделал таких кукол и спрятал их под полом, я бы постарался быть среди зрителей в тот день, когда вы покинете землю. Нет, я не верю, чтобы мадам Грюнвальд участвовала в их создании.
- Николас Пейн! - вдруг сказала Рэйчел и снова подняла глаза на Мэтью. - Он был одним из троих мужчин, которые вломились в мой дом в ту мартовскую ночь, связали меня веревками и бросили через задний борт фургона. Он был и одним из тех, кто нашел кукол.
- Кто были остальные двое, что отвели вас под арест?
- Ганнибал Грин и Аарон Уиндом. Этого рассвета я никогда не забуду. Меня вытащили из кровати, и Грин обхватил меня локтем за горло, чтобы я перестала кричать. Я плюнула Уиндому в лицо и получила за это пощечину.
- Кукол нашли Пейн, Гаррик, Джеймс Рид и Кельвин Боннард, - сказал Мэтью, вспомнив, что говорил Гаррик в тот вечер, когда они приехали. - Можете ли вы придумать хоть одну причину, по которой Пейн или кто-то из остальных изготовили кукол и там спрятали?
- Нет.
- Что ж, ладно. - Мэтью увидел, как еще одна темная полоска скользнула по полу камеры. На его глазах крыса влезла на край ведра и стала пить. - Допустим, что Пейн по какой-то причине сделал этих кукол и положил под половицу. Почему же именно мадам Грюнвальд увидела во сне, где они лежат? Почему не сам Пейн, если он так старался представить против вас вещественные доказательства? - Он поразмыслил над вопросом и решил, что нашел возможный ответ. - А не было у Пейна… гм… отношений с мадам Грюнвальд?
- Не думаю, - ответила Рэйчел. - Кара Грюнвальд жирная, как свинья, и половину носа у нее оспа сожрала.
- А! - Мэтью еще подумал. - Тем меньше причин у нее было покидать Фаунт-Роял, если она изготовила кукол и знала, что вы будете ложно обвинены. Нет, тот, кто их сделал, все еще здесь - в этом я уверен. Человек, который даст себе труд организовать такой обман, останется посмотреть, как вы будете умирать. - Он глянул в ее сторону через решетку. - Простите за прямоту.
Рэйчел какое-то время молчала, а крысы продолжали пищать и скрестись в стенах.
- Вы знаете, я действительно начинаю склоняться к мысли, что вас здесь оставили не шпионить за мной, - сказала она наконец.
- Это верно. Я здесь, к сожалению, за совершение уголовного преступления.
- Нападение на кузнеца, вы говорили?
- Я вошел в его сарай без разрешения, - объяснил Мэтью. - Он на меня напал, я ранил его в лицо, и он потребовал удовлетворения. Поэтому - трое суток и три удара плетью.
- Сет Хейзелтон - человек очень странный. Не сомневаюсь, что он на вас напал, но по какой причине?
- Я обнаружил у него в сарае спрятанный мешок, а он не хотел, чтобы этот мешок вытащили на свет божий. Как он утверждает, в мешке - вещи его покойной жены. Но я думаю, там было что-то совсем другое.
- Что же тогда?
Он покачал головой:
- Не знаю. Но намереваюсь выяснить.
- Сколько вам лет? - неожиданно спросила она.
- Двадцать.
- И вы всегда были такой любознательный?
- Да, - ответил он. - Всегда.
- Судя по тому, что я сегодня видела, магистрат не ценит вашего любопытства.
- Он ценит правду, - сказал Мэтью. - Иногда мы приходим к ней разными дорогами.
- Если он решит поверить в то, в чем меня обвиняют, то заблудится в чаще, - сказала она. - Скажите, почему выходит так, что вы - клерк - скорее готовы поверить в мою невиновность, чем ученый магистрат, слуга закона?
Мэтью подумал над вопросом, прежде чем дать ответ:
- Может быть, потому, что я раньше никогда не видел ведьмы.
- А магистрат видел?
- Ему никогда не приходилось судить ведьму, но он знает судей, которым приходилось. Я также думаю, что на него большее впечатление, чем на меня, произвели Салемские процессы, потому что мне тогда было только тринадцать лет и я жил в приюте. - Мэтью опустил подбородок на колено. - Магистрат за свою карьеру изучил все накопленные знания английского права, - сказал он. - Среди этих знаний есть такие, которые построены на основе средневековых верований. Я, поскольку всего лишь младший клерк и еще не погрузился в подобные знания, не придерживаюсь так сильно их концепций. Однако вы должны понимать, что магистрат Вудворд - весьма либеральный юрист. Будь он полностью в средневековых настроениях, вы бы уже сгорели.
- Чего же он ждет? Если я все равно буду гореть, зачем тогда свидетели?
- Магистрат хочет дать вам возможность ответить на обвинения. Это правила соответствующей процедуры.
- К черту процедуру! - огрызнулась Рэйчел и встала. - К черту обвинения! Это все ложь!
- Грубости не улучшат вашего положения, - спокойно сказал Мэтью. - Я бы предложил вам от них воздержаться.
- А что улучшит? - вопросила она, подходя к решетке. - Упасть на колени и просить прощения за преступления, которых я не совершала? Подписать передачу земли моего мужа и всего своего имущества и поклясться на Библии, что никогда более не буду наводить порчу на жителей Фаунт-Рояла? Ответьте мне! Чем я могу спасти свою жизнь?
Хороший был вопрос. Настолько хороший, что у Мэтью не оказалось на него ответа. Лучший, что он смог найти, был такой:
- Всегда есть какая-то надежда.
- Ах, надежда! - желчно произнесла Рэйчел. Ее пальцы обернулись вокруг прутьев решетки. - Может, вы и не шпион, но вы лжец, и сами это знаете. Для меня надежды нет. И не было никогда с того утра, как меня выволокли из моего дома. Меня казнят за преступления, которых я не совершала, а убийца моего мужа останется на свободе. Где тут надежда?
- Эй, там! Тихо!
Это Ганнибал Грин подал гулкий голос от входа. Он вошел в тюрьму, неся в руке фонарь, и за ним брела грязная и оборванная личность, которую Мэтью видел в последний раз при свете горящего дома. У Гвинетта Линча висел на боку мешок для крыс, сумка из коровьей шкуры через плечо и остроконечная палка в руке.
- Привел вам компанию, - пророкотал Грин. - Малость почистит эту дыру.
Рэйчел не ответила. Сжав губы, она вернулась на свою скамейку и села, накрыв голову и лицо капюшоном.
- Где будете работать? - спросил Грин у крысолова, и Линч показал рукой на камеру напротив Мэтью.
Он вошел внутрь и ногой разгреб на полу грязную солому, освобождая небольшой круг. Потом полез в карман штанов, вытащил оттуда и бросил на пол горсть кукурузных зерен. Снова рука его исчезла в кармане, и к зернышкам присоединились кусочки картофеля. Из сумки Линч достал деревянную банку, а из нее вытряхнул какой-то порошок по периметру круга. Тот же коричневый порошок он рассыпал повсюду по соломе и у основания стен.
- Я вам нужен буду? - спросил Грин.
Линч покачал головой:
- Могу застрять.
- Тогда вот вам ключи. Запрете, когда кончите. Не забудьте фонарь потушить.
Произошла передача ключей, и Грин вышел. Линч еще натряс коричневого порошка в солому, проведя дорожки от углов стен до круга.
- Что это? - осведомился Мэтью. - Какой-то яд?
- В основном толченый сахар, - ответил Линч. - И чуточка опиума. От него крысы балдеют, медленные становятся. - Он закрыл крышку деревянной банки и сунул ее в сумку. - А что? Хочешь мою работу перехватить?
- Пожалуй, нет.
Линч ухмыльнулся. Он прислушался к писку и визгу крыс, которые явно учуяли запах предложенного угощения. Линч надел свои замшевые перчатки, потом привычным движением снял кусок дерева, закрывавший лезвие на конце палки. Из сумки он достал какое-то пугающее приспособление с пятью кривыми лезвиями, похожими на небольшие когти, и прикрутил к концу палки. Два металлических зажима с силой вошли в пазы, закрепив страшное устройство, и Линч поглядел на него с заметной гордостью.
- Видал такую штуку, пацан? - спросил он. - Я их этим могу по две-три за раз брать. Сам придумал.
- Искусное устройство, ничего не скажешь.
- Полезное устройство, - поправил Линч. - Хейзелтон для меня его сделал. Изобретательный мужик, когда дает себе труд шевелить мозгами.
Он наклонил голову, прислушиваясь к шорохам в углу.
- Во, послушай! Дерутся за свою последнюю жрачку! - Ухмылка его стала шире. - Эй, ведьма! - позвал он Рэйчел. - Покувыркаемся, пока тебя не сожгли?
Она не удостоила его даже малейшим движением.
- Подберись к ней поближе, мальчик, и штуку свою выставь. Может, она тебе ее пососет.
Он расхохотался, когда Мэтью густо покраснел, а потом подтянул скамейку, бывшую в камере, поближе к расчищенному кругу. Поставив ее так, чтобы ему было удобно, Линч вышел взять с крюка фонарь и вернулся с ним в камеру. Фонарь он поставил в нескольких футах от круга, потом сел на скамью, скрестив под ней ноги и обеими руками держа свою острогу с пятью лезвиями.
- Теперь уже недолго, - объявил он. - Они распробовали вкус этой сладкой дури.
Мэтью видел, как блестят при свете фонаря светло-серые глаза крысолова. Такие ледяные глаза подошли бы больше призраку, нежели человеку. Линч снова заговорил - тихим, низким, почти певучим голосом:
- Выходите, выходите, выходите, детки. Выходите, выходите, кушайте конфетки!
Он повторил это еще два раза, каждый раз тише и больше напевая, чем говоря.
И тут действительно здоровенная черная крыса вошла в круг смерти. Она понюхала кусок картошки, подергивая хвостом, потом схватила зубами кукурузное зернышко и бросилась снова в темноту.
- Выходите, выходите, выходите, детки, - пел Линч почти шепотом. Он вглядывался в круг, ожидая, чтобы крысы вышли туда, где ему будет видно. - Выходите, выходите, кушайте конфетки.
Появилась еще одна крыса, схватила кукурузное зерно и бросилась наутек. Но следующая крыса, вошедшая в круг, двигалась медленнее, и Мэтью понял, что это действует подслащенный опиум Линча. Одурманенная крыса пожевала кусок картошки, потом встала на задние лапы, уставившись на свечу в фонаре как на свет небесный.
Линч оказался быстр. Палка мелькнула размытой полосой, раздался высокий визг наколотой крысы. Линч тут же сломал зверьку шею, потом снял труп с лезвия и бросил в мешок. Все это заняло меньше секунды, и снова Линч сидел с палкой наготове и тихо напевал:
- Выходите, выходите, выходите, детки. Выходите, выходите, кушайте конфетки…
В следующую минуту Мэтью стал свидетелем еще двух казней и одного близкого промаха. Линч хоть и мерзкий тип, но свое дело знает, подумал он.
Крысы, входящие в круг, теперь проявляли все признаки летаргии. Пир на сахаре с опиумом явным образом притупил у них инстинкт самосохранения. Очень у немногих хватило быстроты уйти от ножей Линча, и почти все они погибали, не успев даже повернуться. Некоторые умирали в таком изумлении, что даже не пискнули, когда их пронзало лезвие.
После двадцати или больше казней в кругу накопилось прилично крысиной крови, но грызуны все шли и шли, слишком одурманенные, чтобы устрашиться такой угрозы. Время от времени Линч повторял все так же нараспев свои стишки насчет деток и конфеток, но бойня была такой простой, что это казалось лишней тратой дыхания. Обрушивался конец палки, и редко Линч ошибался с прицелом. Вскоре крысолов бил их уже по две за раз.
Минут через сорок количество крыс стало убывать. Мэтью решил, что либо Линч перебил большинство тюремных крыс, либо запах крови наконец стал достаточно силен, чтобы предупредить крыс, несмотря на действие, как назвал ее Линч, "сладкой дури". И сам крысолов, казалось, тоже устал от этой бойни, испачкавшей ему перчатки и туго набившей мешок.
Один небольшой серый экземпляр, виляя, как пьяный кучер, вошел в круг. На глазах у Мэтью, захваченного не грязным представлением, но скоростью и верностью удара Линча, крысенок попробовал кукурузное зерно и тут же начал свирепо гоняться за собственным хвостом. По кругу, по кругу, с бешеной скоростью, а палка Линча повисла над ним, выжидая момент для удара. Наконец крыса бросила погоню и улеглась на брюхо, будто от усталости. Мэтью ждал, что мелькнет сейчас острога и вонзится лезвие, но Линч остановил руку.
Крысолов тяжело и глубоко вздохнул.
- Знаешь, - сказал он тихо, - не такие уж они плохие твари. Жрать им надо, как всякому. Жить надо. Они приплыли на кораблях, как и люди. Это умные бестии, они знают, что, где есть люди, там и еда найдется. Нет, в общем, не такие уж плохие.
Он наклонился, набрал на палец опиума с сахаром, который рассыпал по полу, и прижал палец к крысиной пасти. Съела она угощение или нет, Мэтью не видел, но грызун слишком одурел, чтобы удирать.
- Эй, смотри фокус! - позвал Линч.
Он протянул руку, взял фонарь и начал медленными волнообразными движениями водить им над серой крысой. Грызун лежал тихо, явно ничем не интересуясь, вытянувшись рядом с погрызенным куском картошки. Линч двигал рукой медленно и ровно, и вскоре Мэтью заметил, что хвост крысы извивается, и голова поворачивается к таинственному свету, кружащему в театре ночи. Прошла минута. Линч все водил и водил фонарем вокруг, не ускоряя и не замедляя движение. Свеча бросала красные отсветы на глаза крысы и сверкала белым льдом в глазах крысолова.
- Вставай, детка, - шепнул Линч тоже почти в ритме песни. - Вставай, вставай, вставай.
Фонарь снова пошел по кругу. Линч наклонил голову к крысе, кустистые брови сосредоточенно сдвинулись.
- Вставай, вставай, - говорил он, и в голосе его стала слышаться повелительная интонация. - Вставай, вставай!
Вдруг крыса задрожала и встала на задние лапы. Балансируя на хвосте, она стала кружиться вслед за фонарем, как миниатюрная собака, выпрашивающая кость. Мэтью смотрел, не в силах оторвать глаз, понимая, что крыса в состоянии транса, загипнотизирована свечой. Глаза зверька глядели на пламя, передние лапки царапали воздух, будто хотели объединиться с этой странной и красивой иллюминацией. Кто знает, что видела эта крыса - благодаря подслащенному опиуму - там, в центре этого огня?
- Танцуй, детка, - шепнул Линч. - Рил, если можно.
Он закружил фонарем чуть быстрее, и казалось, что крыса тоже стала вертеться быстрее, хотя, может, Мэтью это себе вообразил. И действительно, нетрудно было вообразить, что крыса стала танцором по команде Линча. Задние лапы у нее дрожали, готовые подломиться, и все же крыса искала общения с пламенем.
- Детка, детка, - шептал Линч голосом ласковым, как касание туманом щеки.
А потом опустил острогу - неспешно, но скорее так, будто сдавался. Два лезвия пронзили подставленный живот крысы, зверек задергался и завизжал. Оскаленные зубы стали полосовать воздух, как было у собратьев этой крысы весь этот час. Линч отставил фонарь, быстрым движением кисти сломал крысе шею и бросил в мешок окровавленный труп.
- Как тебе? - спросил он Мэтью, ухмыляясь в предвкушении похвалы.
- Потрясающе, - ответил Мэтью. - Вы могли бы найти работу в цирке, если бы пощадили своего партнера.
Линч засмеялся. Из сумки он вытащил тряпку и стал вытирать лезвия остроги, что означало, очевидно, прекращение казней.
- Был я в цирке, - сказал он, стирая кровь. - Девять или десять лет назад, там, в Англии. С крысами выступал. Одевал их в костюмчики, заставлял танцевать, вот как ты видел. Они любят эль, или ром, или покрепче чего, а от свечки им кажется, что они Бога видят. В смысле, своего крысиного Бога, какой бы он ни был.
- А почему вы ушли из цирка?
- Не поладил с тем паразитом, что был владельцем. Я ему львиную долю денег зарабатывал, а он мне мышиное жалованье платил. А потом - там чума так поработала, что от публики остались ребра да зубы. - Он пожал плечами. - Я себе лучше работку нашел для пропитания.
- Крысоловство? - Мэтью сам услышал, что вложил в это слово некоторое неодобрение.
- Очистка зданий от грызунов, - ответил Линч. - Я тебе говорил, в каждом городе нужен крысолов. Если я на земле что-то знаю, так это крыс. И людей, - добавил он. - Так знаю людей, что рад проводить всю жизнь среди крыс. - Он встряхнул мешок. - Пусть даже дохлых.
- Достойное чувство, - сказал Мэтью.
Линч встал. Мешок с крысами болтался у него на боку. Окровавленную тряпку он убрал в сумку из воловьей кожи и перебросил сумку через плечо.
- Я тут уже почти два года, - сказал он. - Достаточно, чтобы знать: хороший город, да только не жить ему, пока ведьма жива. - Он кивнул в сторону Рэйчел в камере. - Надо ее вытащить утром в понедельник да покончить с этим делом. Прикончить, чтобы не мучилась, да и нас тоже не мучила.
- Она что-нибудь вам дурное сделала? - спросил Мэтью.
- Нет. То есть пока нет. Но я знаю, что она сделала и что еще хотела бы сделать до того, как дело кончится. - Острогу он держал в правой руке, а левой взял фонарь. - На твоем месте, пацан, я бы сегодня ночью к ней спиной не повернулся.
- Спасибо за заботу, сэр.
- Всегда пожалуйста. - Линч насмешливо поклонился. Выпрямившись, он прищурился и оглядел камеру. - Похоже, я тут как следует почистил. Может, еще где-то сколько-то прячется, но не так, чтоб из-за них тревожиться. Так что спокойной ночи тебе и ведьме.