Потом в кухне подо мной со скрипом открылась дверь, кто-то стал подниматься по лестнице, и я услышала голос миссис Саксби - она звала меня. Я не откликалась. Было слышно, как она заглядывает в спальни этажом ниже, ищет меня. Потом настала тишина, потом снова - ее шаги, на этот раз вверх по лестнице, ведущей на чердак, и наконец мелькнул свет свечи. Ей тяжело давался подъем, она запыхалась, но только слегка, потому что при всей своей полноте была она довольно живой и проворной.
- Сью, ты здесь? - тихо окликнула она. - Сидишь тут одна, в темноте?
Она огляделась по сторонам и увидела все то, что раньше видела я: монетки, сургучную палочку, сапоги Джентльмена и кожаную сумку. Потом подошла ко мне и коснулась своей теплой, сухой ладонью моей щеки, и я сказала - так, словно она пощекотала или ущипнула меня, а я не могла сдержаться и вскрикнула, - я сказала:
- А что, если я не гожусь для этого, а, миссис Саксби? Что, если у меня не получится? Если я вдруг не выдержу и всех вас подведу? Может, лучше Неженку послать, в конце-то концов?
Она лишь покачала головой и улыбнулась.
- Ну перестань, - сказала она.
Потом взяла меня за руку и подвела к постели, мы с ней сели, она чуть не силком уложила мою голову к себе на колени, потом отвела бархатный край портьеры от моего лица и стала гладить меня по волосам.
- Ну-ну...
- А это далеко? - спросила я, заглядывая ей в глаза.
- Не очень, - ответила она.
- А вы будете вспоминать обо мне, пока я буду там?
Она принялась поправлять прядь моих волос, выбившуюся из прически.
- Каждую минуту, - тихо сказала она. - Ты же ведь моя девочка! Как же мне не волноваться? Но рядом с тобой будет Джентльмен. С простым бы разбойником я бы тебя ни за что не отпустила.
По крайней мере, честно. Но все же сердце мое билось тревожно. Я снова подумала о Мод Лилли, как она сидит в своей комнате одна и вздыхает, ждет, когда я приду и развяжу ее корсет и согрею у огня ее ночную рубашку. "Бедная леди", - сказала о ней Неженка.
Я закусила губу. А потом спросила:
- Я обязательно должна это сделать, да, миссис Саксби? Разве это не подло, разве не гадко?
Она посмотрела мне в глаза, потом кивнула на пейзаж за окном. И сказала:
- Я знаю, что она бы пошла на это не задумываясь. И если бы она видела тебя сейчас, я скажу тебе, что бы она чувствовала: страх и одновременно гордость, причем гордость была бы на первом месте.
После этих слов я задумалась. Примерно с минуту мы сидели и молчали. А потом я спросила ее о том, о чем никогда не спрашивала, - о том, о чем у нас на Лэнт-стрит, где были сплошь воры да мошенники, никто и никогда не заговаривал. Я спросила шепотом:
- Миссис Саксби, как вы думаете, это очень больно, когда вешают?
Ее рука, которой она гладила меня по голове, замерла. Потом снова задвигалась, плавно и успокаивающе.
- Мне кажется, ты чувствуешь только веревку на шее, а больше ничего. Это, должно быть, щекотно, мне так кажется.
- Щекотно?
- Ну, покалывает.
Рука все так же скользила по моим волосам.
- Но когда открывают люк? - спросила я. - Что чувствуют тогда - вы знаете?
Она вздрогнула.
- Наверно, когда люк открывают, бывают судороги.
Я подумала о тех людях, которых повесили в нашей тюрьме и казнь которых я видела. Они и вправду дергались. Лягались и брыкались, как деревянные мартышки на палочке.
- Но это происходит очень быстро, - продолжала она, - так что я даже думаю, что из-за быстроты боли не чувствуешь. А если вешают леди - тогда, знаешь, Сью, они специально так завязывают узел, чтобы все произошло как можно быстрее...
Я снова взглянула на нее. Она поставила свечу на пол, и свет, освещавший ее лицо снизу, изменил его до неузнаваемости: щеки раздулись, глазницы провалились, как у старухи. Я невольно вздрогнула, а она тронула меня за плечо и погладила - даже сквозь тяжелый бархат я почувствовала властное тепло ее руки.
Потом она склонила голову.
- Там сестра мистера Иббза опять не в себе,- сказала она, - опять маму свою зовет. Пятнадцать лет уж, бедняжка, мается. Я бы, Сью, не хотела дожить до такого. Что я хочу сказать: из всех возможных какой конец быстрее, тот и лучше. Я так думаю.
Так она сказала и подмигнула. Так она сказала, и не похоже было, что она шутит. Я иногда думаю: может, она так сказала, чтобы успокоить меня?
Но тогда я так не думала. Я встала, поцеловала ее и пригладила волосы там, где она теребила прядь, а потом снова послышался стук кухонной двери, и снова шаги на лестнице, на этот раз громкий топот, и - голос Неженки:
- Где ты, Сью? Ты не пойдешь танцевать? Мистер Иббз так раскочегарился, у нас там такое веселье!
От громкого ее голоса добрая половина малюток проснулась и криком своим разбудила остальных. Но миссис Саксби сказала, что приглядит за ними, и я сошла вниз и на этот раз потанцевала - с Джентльменом на пару. Он вел меня в вальсе. Он был пьян и крепко сжимал меня. Джон снова танцевал с Неженкой, и мы потолкались по кухне с полчаса, причем Джентльмен все время покрикивал: "Давай, Джонни!" - или: "Так держать, мальчик!" - а мистер Иббз только один раз сделал передышку и смазал маслом губы, чтобы легче было свистеть.
Ровно в полдень мне предстояло их покинуть. Я упаковала все свои пожитки в покрытый холстиной сундук, надела простое коричневое платье, еще на мне будет плащ и шляпка. Я запомнила все, чему за три дня дрессировки научил меня Джентльмен. Я крепко затвердила историю своей жизни и свое новое имя - Сьюзен Смит. Нам оставалось сделать только одно, и когда я в последний раз села есть в этой кухне - мне подали хлеб и вяленое мясо, пересушенное так, что зубы вязли, - только тогда Джентльмен сделал это последнее дело. Он достал из своей сумки листок бумаги, перо и чернила и написал мне рекомендательное письмо.
Он сочинил его в один момент. Конечно, ему не впервой подделывать документы. Дав чернилам просохнуть, он вслух зачитал написанное.
И вот что там было сказано:
"Всем заинтересованным лицам. Леди Алиса Данрейвен, проживающая на Бамс-стрит, Мейфэр, рекомендует мисс Сьюзен Смит..." - ну и далее в том же духе. Что там было дальше, я точно не помню, но, по-моему, звучало вполне убедительно.
Дочитав до конца, он снова положил листок на стол и расписался кружевным женским росчерком. Потом протянул письмо миссис Саксби.
- Что скажете, миссис О? - с улыбкой спросил он. - Это поможет Сью?
Но миссис Саксби сказала на это, что не берется судить.
- Тебе лучше знать, мальчик мой, - сказала она, отводя взгляд.
Конечно, если мы на Лэнт-стрит и допускали к работе посторонних, то скорее поверили бы не рекомендации, а отсутствию всяческих рекомендаций. К нам приходила порой маленькая, похожая на гномика, девушка - кипятить детские пеленки и мыть пол. Но то была воровка. Порядочных девушек мы не принимали. Они бы тотчас смекнули, что за дела проворачиваются в нашем доме, и выдали бы нас с головой. К чему нам неприятности?
Так что миссис Саксби отвела протянутое письмо, и Джентльмен прочел нам его по новой, потом подмигнул мне, сложил, запечатал и упрятал в мой сундук. Я поспешно дожевала последний кусок мяса, подобрала крошки и застегнула плащ. Прощаться предстояло с одной лишь миссис Саксби. Джон Врум и Неженка никогда раньше часа не вставали. Мистер Иббз ушел вскрывать сейф где-то в Боу; полчаса назад он поцеловал меня в щеку и вручил мне на прощание шиллинг. Я надела шляпку. Она была тускло-коричневая, как и платье на мне. Миссис Саксби поправила ее. Потом взяла мое лицо в ладони и улыбнулась.
- Благослови тебя Бог, Сью! - сказала она. - В тебе - все наше богатство!
Но улыбка у нее получилась какая-то кривая. Мы с ней раньше никогда не расставались надолго, разве что на день. Она отвернулась, чтобы скрыть набежавшую слезу.
- Забирай ее скорее, - сказала она Джентльмену. - Забирай скорее, сил нет смотреть!
И, слегка приобняв меня за плечи, он повел меня прочь. За дверью он свистнул мальчишку - нести за нами сундук. Мы пошли к стоянке кебов, нам нужно было попасть на Паддингтонский вокзал, где он посадит меня на поезд.
День выдался пасмурный. Но не так уж часто я перебиралась на другой берег, и я сказала, что хотела бы пройти пешком до Саутуоркского моста и поглядеть на реку. Я надеялась, что оттуда будет виден весь Лондон как на ладони, но туман густел чуть не с каждым нашим шагом. А на мосту оказалось и того хуже. Виднелся лишь черный купол собора Святого Павла да еще баржи на воде: почему-то из всего городского пейзажа осталось на виду все только черное, а светлое - светлое исчезло, растворилось в тумане.
- Странно, как подумаешь, что под ногами - вода, - произнес Джентльмен, глядя с моста вниз.
Он подошел к перилам, наклонился и сплюнул.
Туман застал нас врасплох. Уличное движение замедлилось, временами почти застопоривалось, и даже если мы находили кеб, через двадцать минут приходилось расплачиваться с извозчиком и снова идти пешком. Предполагалось, что я успею на поезд, который отходит ровно в час дня, однако теперь, шагая по какой-то площади, мы услышали, как часы отбивают назначенный час, потом еще четверть часа, потом полчаса - причем звон этот был таким зыбким и слабым, словно кто-то обернул колокола фланелью.
- Может, вернемся назад и попытаемся завтра? - сказала я.
Но Джентльмен сказал, что к моему поезду в Марлоу вышлют двуколку с извозчиком и что ничего, если я опоздаю, - все лучше, чем вовсе не приеду.
Но когда мы наконец добрались до Паддингтона, выяснилось, что все поезда в этот день запаздывают, так же как и уличный транспорт, и нам пришлось ждать еще с полчаса, пока не дали сигнал, что бристольский поезд - на этом поезде я должна была доехать до Мейденхеда, а там пересесть на другой - наконец подан. Мы стояли под тикающими часами, переминались с ноги на ногу и дули на окоченевшие пальцы. Над головой зажгли большие фонари, но туман проник и сюда и, смешиваясь с паром, клубился под сводами вокзала, так что проку от фонарей было мало. Стены, по смерти принца Альберта, были завешены черным, траурный креп засижен птицами. Мне вокзал показался слишком уж мрачным - совсем не то я ожидала увидеть! Ну да ладно. Вокруг сплошное мельтешение: кто-то кого-то ждал, кто-то встречал, люди чертыхались, проталкивались вперед - под ноги нам то и дело кидались то малые детки, то собачки.
- Фу ты черт! - ругнулся Джентльмен: ему чуть не отдавило ногу кресло на колесиках.
Он наклонился, отер грязь с сапога, потом выпрямился и закурил сигарету. Закашлялся. Воротник его был высоко поднят, поля шляпы низко свисали. Глаза у него сегодня были какие-то тусклые, словно запачканы желтком. Да, сейчас он меньше всего походил на мужчину, от которого девицы сходят с ума.
Он снова кашлянул.
- К черту дешевый табак, - сказал он, обирая с языка сухую былинку. Потом перехватил мой взгляд и попытался улыбнуться: - К черту нищую жизнь во всех ее проявлениях - да, Сьюки? Для нас с тобой она очень скоро кончится, правда?
Я отвернулась и ничего не ответила. Еще вчера я чуть не до утра вальсировала с ним в кухне, теперь же, вдали от Лэнт-стрит, от миссис Саксби и мистера Иббза, среди этой гомонящей толпы, этот человек вдруг показался мне совсем чужим, и мне стало неловко. Я подумала: "Вы мне - никто". И вновь еле удержалась, чтобы не попроситься домой, но я понимала, что, если еще раз заговорю об этом, он еще, чего доброго, разозлится, так что промолчала.
Он докурил одну сигарету и зажег другую. Потом пошел по нужде, и я чуть позже пошла тоже. Подбирая юбки, я услышала свисток, и, когда вернулась, оказалось, что посадку уже объявили и половина людей кинулись сломя голову к только что поданному поезду. Мы поспешили вместе с толпой. Джентльмен подвел меня к вагону второго класса, потом передал мой сундук человеку, размещавшему багаж на крыше вагона. Я села рядом с женщиной, на руках у нее был ребенок, и лицо у нее было измученное, напротив нее сидели два коренастых фермера - сразу видно, деревенщина. Мне показалось, она мне обрадовалась, ведь я была так одета, что по виду - ха-ха! - ни за что не подумаешь, что это всего-навсего вороватая девчонка из Боро. Следом за мной вошли мальчишка и его старичок родитель, они несли клетку с канарейкой. Мальчик сел рядом с деревенскими мужиками. Папаша его сел рядом со мной. Вагон качнулся и заскрипел, и все мы, запрокинув голову, смотрели, как с потолка, где ворочали тяжелые тюки и другой багаж, на нас сыплется пыль вперемешку с ошметками лакировки.
В следующую минуту дверь рывком распахнули и захлопнули. За всей этой предотъездной суетой я чуть не забыла про Джентльмена. Подсадив меня в вагон, он отвлекся, видать, и завязал беседу с проводником. Теперь же подошел к открытому окну и сказал:
- Я боюсь, ты приедешь поздно, Сью. Но, думаю, кучер в Марлоу тебя дождется. Уверен, что дождется. Надо надеяться.
Я сразу поняла, что нет, не дождется, и мне вдруг стало жаль себя и захотелось плакать. И выпалила вдруг:
- Поедете со мной? Проводите меня до дома?
Но разве он мог? Он покачал головой и виновато скривился. Два мужичка, женщина, мальчик и старичок папаша смотрели на нас - удивлялись, наверно, о каком доме идет речь и вообще, с чего это мужчина в модной широкополой шляпе, да еще с таким голосом, завел разговор с такой девушкой, как я.
Потом носильщик слез с крыши, раздался второй свисток, поезд жутко накренился и тронулся. Джентльмен приподнял шляпу и, пока поезд набирал ход, шел за нами следом, потом отстал - я видела, как он развернулся, надел шляпу, поднял воротник. Потом он исчез из виду. Вагон еще сильнее заскрипел и стал покачиваться с боку на бок. Взрослые ухватились за кожаные ремни, мальчик же прижался носом к стеклу. Канарейка просунула клюв меж прутьев клетки. Младенец заплакал. И плакал примерно полчаса.
- У вас есть джин? - не выдержав, спросила я у женщины.
- Джин? - переспросила та, как будто речь шла о яде. Потом поджала губы и демонстративно отвернулась - ишь, фитюлька какая, неприятно ей, видите ли, сидеть рядом со мной.
...Из-за нее, а также из-за младенца, и из-за птицы, не умолкавшей ни на минуту, и из-за пожилого господина, который уснул и храпел всю дорогу, и из-за мальчика, который пулялся бумажными шариками, и из-за деревенских увальней, которые всю дорогу дымили и бранились по пустякам, и из-за тумана, который не давал поезду как следует разогнаться, и тот приехал в Мейденхед на два часа позже расписания, так что я пропустила один поезд на Марлоу и вынуждена была дожидаться следующего, - из-за всего этого поездку мою едва ли можно назвать приятной. Я не захватила с собой еды, ведь предполагалось, что я прибуду в "Терновник" к тому времени, когда слуги пьют чай. Я с самого утра ничего не ела - мне, правда, дали на завтрак ломоть хлеба с вяленым мясом, и я еще досадовала, что оно застревает в зубах, но семь часов спустя, сидя в Мейденхеде, я вспоминала о нем, и у меня слюнки текли. Вокзал здесь был совсем не похож на Паддингтон, где с лотков торговали кофе, молоком и плюшками. Здесь на перроне стояла всего одна продовольственная будка, да и та была наглухо закрыта. Я уселась на свой сундук. Глаза щипало - наверно, от тумана. Я высморкалась, и платок почернел. Какой-то мужчина увидел меня за этим занятием.
- Не плачьте, - сказал он с улыбкой.
- А я и не плачу! - огрызнулась я.
Он подмигнул, а затем спросил, как меня зовут.
Да, одно дело, когда с тобой заигрывают в городе. Но я-то не в городе. И сделала вид, что ничего не заметила. Когда пришел поезд на Марлоу, я села на заднее сиденье в конце вагона, а он уселся в самом начале, лицом ко мне, и добрых полчаса буравил меня взглядом. Мне вспомнилось, как Неженка рассказывала, что вот так же однажды села в поезд, а рядом сидел некий джентльмен, так он расстегнул брюки, и показал ей петушка, и попросил потрогать. И она потрогала, а он дал ей за это фунт. Я подумала: что же мне делать, если этот мужчина попросит меня потрогать петушка, - закричать, отвернуться, потрогать или что?..
Но если подумать: к чему мне фунт, если вспомнить, куда я направляюсь!
И, опять-таки если подумать, такие шальные деньги непонятно куда девать. Неженка, к примеру, так и не осмелилась потратить свое богатство, опасаясь, что отец, как только увидит денежку, сразу догадается, что она наблудила. Она спрятала свой фунт в стене прачечной - там, где кирпич выпадал и его при желании можно было вынуть и впихнуть обратно. Для памяти она пометила кирпич особой меткой, но какой - никому не сказала. Она обещала открыть нам эту тайну на смертном одре, чтобы мы могли на этот фунт похоронить ее по всем правилам.
Итак, мой попутчик буравил меня взглядом, но расстегивал ли он брюки, сказать не могу, не видала. Наконец он попрощался со мной, приподняв шляпу, и сошел с поезда. После этого были еще остановки, и на каждой кто-то сходил, но никто больше не подсаживался. Станции пошли какие-то мелкие, одна неинтереснее другой, на последних уже ничего примечательного и не было, да и в окно совсем не на что стало смотреть, одни деревья да кусты, а за ними - туман, серый туман, выше которого лишь черное ночное небо. А когда деревья и кусты слились в одну сплошную полосу, а небо стало черным-пречерным, я даже подумала: настоящее небо таким не бывает, тут поезд и встал. Приехали в Марлоу.
Никто не сошел здесь, кроме меня. Я оказалась самым распоследним пассажиром. Проводник прокричал остановку и подошел снять мой сундук.
Он сказал:
- Одна вы не донесете. Вас кто-нибудь встречает?
Я ответила, что вообще-то меня должна встречать двуколка из "Терновника".
Проводник сказал: уж не та ли это телега, что приезжает забирать почту? Она уж три часа как уехала. И оглядел меня с ног до головы.
- Из Лондона прибыли? - поинтересовался он. Потом крикнул машинисту, который высунулся из окна: - Она из Лондона, едет в "Терновник"! Я сказал ей, что двуколка оттуда была и ушла.
- Ага, конечно, была и ушла! - крикнул в ответ машинист. - Была и ушла, часа три тому.
Я поежилась. Здесь было холоднее, чем дома. Холоднее и темнее, и в воздухе пахло как-то странно, да, и еще - говорила я или нет? - народ тут был до невозможности дремучий.
Я спросила:
- А кебмен не может меня отвезти?
- Кебмен? - удивился проводник. И, повернувшись к машинисту, крикнул: - Желает кебмена!
- Кебмена!
И они принялись ржать и под конец аж закашлялись. Проводник вытащил носовой платок и стал утираться, бормоча:
- Вот смех-то, прости господи... Кебмена ей, это в Марлоу-то!
- Да заткнитесь вы, - сказала я. - Заткнитесь вы, оба.
Схватила сундук за ручку и поплелась с ним туда, где брезжили вдали два огонька, - я решила, что это, наверное, огни деревни.
Проводник сказал:
- Ишь какая, язык распустила! Вот возьму и расскажу все мистеру Пею. Посмотришь, что он сделает, - ишь нахваталась лондонских словечек!
Не знаю, на что я рассчитывала. Я понятия не имела, сколько шагать до "Терновника". Я даже не знала, по какой дороге идти. Лондон был за сорок миль отсюда, а я жутко боялась коров и быков.