Лизетта, сквозь дрему услышав шум, сначала подумала, что это ей просто снится. Но она отчетливо слышала вскрик, стук двери и топот ног убегавшего человека. Как ошпаренная, она вскочила, быстро накинула на себя ночной халат и, как была в чепце, сунула ноги в домашние туфли и подбежала к окну. Она увидела в окне летящую по улице тень человеческой фигуры, которая тут же исчезла во тьме.
Лизетта зажгла стоявшую на тумбочке свечу, взяла в руки подсвечник, на цыпочках вышла из спальни, прошла соседнюю комнату, стараясь не скрипеть половицами, потом приникла ухом к входной двери. В коридоре второго этажа было тихо. Успокоившись, она медленно приоткрыла входную дверь, подняла повыше свечу, вышла в коридор и на цыпочках подошла к деревянной лестнице, чтобы спуститься на первый этаж. Она сделала по ступенькам несколько шагов, когда снизу вдруг послышались скрипы, шуршание и другие непонятные звуки. Лизетта подумала, что это Агафья не может уснуть и потому решила затеять уборку, и во весь голос грозно сказала:
– Агафья, ты что же спать не даешь? Ночь на дворе!
Ответа не последовало. Через мгновение снизу послышались странные шорохи и не менее странное завывание: "У-у-у-ы". Потом раздались тихие быстрые шаги, будто внизу пробежал человек-карлик или маленький ребенок.
– А что если это призрак градоначальника, царство ему небесное, бродит по дому? Какой ужас! – сказала сама себе Лизетта.
Дрожа от испуга, она медленно попятилась назад, закрыла на засов дверь в гостевые комнаты и побежала в спальню. Генерал по-прежнему сладко спал. А назойливая муха сидела спокойно у него на подушке.
– Может быть, эта муха вовсе и не муха, а тоже привидение? – подумала Лизетта и тихонько рукой отогнала ее.
– Виссарион, Виссарион, да проснись ты, наконец! – трясла она за плечо мужа и испуганно шепотом говорила: – В доме разбойники! Или привидения! Они хозяйничают на первом этаже. Скоро доберутся и до нас!
Генерал плохо соображал спросонья и, узнав голос Лизетты, спросил, не открывая глаз:
– Я опять храплю?
– Твой храп чепуха по сравнению с тем, что я тебе скажу! В этом доме орудуют разбойники или потусторонние силы! – воскликнула Лизетта.
Виссарион, зевая, ответил:
– Какие разбойники, дорогая? Ночь на дворе. Ночью даже разбойники спят. Вот и ты ложись!
– Виссарион, какой ты, право… Это не дом градоначальника, а сплошной ужас! В то время, пока ты спишь – и при этом храпишь, как рота солдат, – я защищаю нашу честь и достоинство. Я в одиночку вступила в борьбу с потусторонней силой! Я серьезно: в этом доме кто-то бродит по ночам. Сегодня этот кто-то – разбойник, заговорщик или привидение – свободно гуляет внизу по коридорам, а завтра придет к нам в гости, в эту спальню! А ты все спишь! – с возмущением громко кричала Лизетта.
– Разбойник, заговорщик! В эту спальню? – закричал генерал. – Полк, подъем! В ружье! Адъютант! Мундир, сапоги и мою саблю! Запрягать лошадей!
– При чем тут твои сапоги, сабля и какое-то ружье? Я говорю о потустороннем мире, о странном ночном видении. С первого этажа всего несколько минут назад доносились жуткие скрипы, страшное шуршание и другие непонятные звуки. А из окна я увидела на улице летящую тень. Она промчалась вдоль дома, как вихрь, в развевающемся черном длинном плаще. И мгновенно исчезла во тьме. Может быть, это была тень исчезнувшего градоначальника Нильса. Или разбойник… А что если их было две, или три, или еще больше? Это дом привидений, – взволнованно говорила Лизетта.
Генерал окончательно проснулся.
– Как это – две, или три, или еще больше? Да в таком случае это просто заговор или бунт! Где мои очки? Они лежали здесь на тумбочке возле кровати. Где же они?
Виссарион судорожно шарил на тумбочке в поисках очков и говорил:
– Подай мне, наконец, халат. На вверенной мне территории бардак! Я наведу в этом городе железную дисциплину, даже среди привидений. Да где же мои очки? Надо вооружиться и идти вниз. Что у нас есть в арсенале? – спросил у Лизетты генерал.
– В нашей спальне арсенал, конечно, большой. Могу предложить на выбор кочергу, совок, бронзовый подсвечник, а также ножницы и пилку для ногтей из моего несессера. А твои очки, наверное, свалились под кровать, – понимая безысходность намерений супруга, с укором посмотрев на него, ответила Лизетта.
– Возьмем все! – скомандовал генерал и полез под кровать искать очки.
– Даже пилку для ногтей? – с иронией спросила его супруга.
– Пилку? – генерал многозначительно задумался и важным тоном ответил: – И пилку тоже. Главное – возьмем свечу. Генерал обязан видеть неприятеля. Да где же все-таки очки?
– Если их нет под кроватью, тогда, наверное, на комоде… Или под комодом. Могу предложить свои, они лежат у меня в сумочке, – ответила Лизетта и подошла к комоду, на котором оставила вечером сумочку темно-зеленого цвета из крокодиловой кожи. Но сумочки там не оказалось.
– Виссарион, где сумочка? Я положила ее вечером на комод, но ее там нет, – с удивлением произнесла Лизетта. – Это точно потусторонние силы! Подумать только! Ночью кто-то смог спокойно пройти сквозь стены в спальню и, конечно, ради забавы утащить твои старые очки и, главное, мою роскошную сумочку, в которой хранились мои любимые французские духи и чудесная пудреница! Какое коварство! Да, но зачем им на том свете понадобились духи с пудрой и твои дурацкие очки?
Лизетта накинула на плечи генерала его шелковый халат, вручила ему кочергу и подсвечник с горящей свечой.
В соседней комнате Виссарион нашел во внутреннем кармане своего мундира пенсне и водрузил на нос. Вдвоем они, осторожно шагая по скрипучей лестнице, спустились на первый этаж. Первым, вытянув вперед руку со свечкой, двигался генерал. Лизетта шла за ним, крепко держа в правой руке печной совок, а в левой – пилку для ногтей.
В широком коридоре первого этажа стояла скромная казенная мебель: скамьи и стулья для посетителей, ожидавших приема. Вдоль стен красовались чучела диких животных. Самым большим, у входа в кабинет градоначальника, был стоявший на задних лапах огромный бурый медведь с оскалившейся мордой. По обе стороны от дверей в зал заседаний застыли "часовые" – два серых волка, будто готовых броситься на любого, кто попытается войти без позволения. А у входной двери встречал гостей дикий кабан.
– Ну и коридорчик… Просто какая-то галерея ужасов… Но чем это тут пахнет? Чем-то знакомым, – сказала Лизетта.
– Да уж, действительно, знакомым, – ответил генерал, осторожно шагая вперед. И вдруг наступил ногой на что-то хрупкое.
– Черт побери! Я что-то или кого-то раздавил! Ну и что это? – сказал генерал и посветил на пол свечой. Каково же было его удивление, когда он увидел, что под ногами лежали его очки. Виссарион посмотрел на Лизетту и с удивлением прошептал:
– Чертовщина какая-то! Мои очки! Я раздавил свои очки. Но ведь они лежали у меня на тумбочке! Я прекрасно помню, как перед сном положил их туда. Чертовщина какая-то!
– Ты ходишь как слон, вот и раздавил. Я тебя предупреждала – в этом доме творится что-то неладное. Может быть, конечно, вчера ты случайно обронил их на этом месте. А может быть, и нет, – шепотом ответила Лизетта и шагнула вперед. И тут же почувствовала, как под ногой хрустнула хрупкая коробочка.
– Ну что за напасть! – воскликнула она. – Теперь я на что-то наступила. Что-то случайно раздавила.
– Случайно, говоришь? Моя дорогая, все случается неслучайно. И особенно в этом доме, – многозначительно ответил Виссарион и осторожно направил свечу вниз. На полу лежала сломанная коробочка, отделанная синим бархатом с виньетками, прошитыми золотой ниткой.
– Какой ужас! Это же моя французская пудреница, она вечером лежала в моей сумочке, – воскликнула Лизетта.
– Бывшая пудреница, – добавил генерал и продолжил: – А ведь я совсем недавно подарил ее тебе на день рождения!
– Твой главный подарок мне, дорогой, это незабываемая поездка в отвратительную глушь! Затащил меня сюда, словно удав свою жертву… Виссарион, что это?! Посвети-ка сюда свечой… На кабана. Кажется, рядом с ним на полу что-то валяется, – сказала Лизетта.
Виссарион повернулся и направил свет в сторону чучела. На полу валялись разорванная сумочка и пустой флакон из-под духов. Так вот чем знакомым здесь пахло! Морда у кабана была размалевана пудрой.
– Просто нечистая сила какая-то, – брезгливо взглянув на кабана, почти шепотом сказал генерал.
– Что там такое? – спросила из-за его спины Лизетта.
– Что там, что там? Рыло кабанье и, кажется, твоя сумочка! – задумчиво ответил Виссарион.
– Боже мой, моя любимая сумочка! Флакончик пустой. Где же мои духи? Все понятно! Этот мерзкий кабан и есть то самое привидение! Он проснулся, отряхнулся, встал на задние копыта. Решил прогуляться по дому, ну и зашел к нам в спальню. Взял мои духи, пудру и твои старомодные очки… Зачем ему это все? Впрочем, пудрой он для красоты напудрил себе морду. Еще как припудрил, не жалея! А твои старые очки понадобились ему для того, чтобы почитать, сидя на диване, предположим, свежую газету? Потому он к нам и зашел, – возмущенно, но так же почти шепотом произнесла Лизетта.
– Что за чепуху ты городишь. Жужжишь, как муха этакая, – недовольно проворчал генерал, подходя к входной двери. Осторожно осветил ее свечой сверху вниз, взялся за дверную ручку. Дверь открылась.
– Подозрительно! Очень подозрительно! Даже очень подозрительно! – продолжал Виссарион: – Дверь не заперта на замок! Но я же помню, что, когда Агафья уходила, она закрывала дверь на ключ.
– А что если эта старушка и есть то самое привидение?! Днем она – как все люди, а ночью превратилась в привидение, вернулась и забралась в нашу спальню, – рассуждала Лизетта. – И стащила у меня буквально из-под носа мою любимую сумочку… И зачем-то твои очки.
– Ты в своем уме?! Зачем этой старухе нужны мои очки, да еще твои паршивые духи с пудрой? – произнес Виссарион.
– Они не паршивые! А очень даже дорогие! – ответила супруга.
– Хорошо, я неправ. Но что-то здесь не так! Ты говорила, что видела из окна нечто странное? – сказал генерал.
Он затушил свечу, чтобы глаза привыкли к темноте, приоткрыл входную дверь и первым вышел на улицу. Лизетта пошла за ним и взволнованно ему шептала:
– Это точно было привидение. В страшной черной накидке, закрывающей его с головы до ног. Может, даже их было двое или трое! Точно не помню. На улице было очень темно. И оно очень быстро промчалось. Просто летело! Прямо шмыг – и исчезло! Какой ужас!
Генерал с супругой задумчиво постояли на крыльце, осторожно прошлись вдоль дома, прислушиваясь к каждому шороху, и вернулись обратно. Генерал закрыл входную дверь на замок и шепотом сказал:
– Да, подозрительный городок! Не успели приехать, а ворье уже шарит в генеральской спальне. А может быть, это вовсе и не ворье, а кто-нибудь похлеще! Смутьяны местные, сообщники или бунтари! Что если в городе уже бунт! Скрутили лейтенанта Нильса, а теперь, может, и самого генерала решили схватить! А тут еще ты! Собери с пола вещественные доказательства. Пригодятся. Подождем до утра. Уверен, кто-нибудь еще вернется. А завтра я их всех – в кандалы!
– Ты что, собираешься стоять у дверей, как швейцар, до утра? – удивленно произнесла Лизетта.
Виссарион вынул из халата свои карманные часы, поднес к циферблату свечу и сказал:
– Три часа ночи. Ты права. Закроем дверь и поднимемся в спальню. Вооружимся всем, что есть, и будем ждать его – или их – в спальне.
Лизетта одобрительно кивнула, и они поднялись наверх. Генерал достал из чемодана портупею, вынул револьвер и положил его под подушку. Возле домашних туфель у кровати на пол уложил саблю и кочергу. Подсвечник с горящей свечой Виссарион поставил на прикроватную тумбочку возле себя. И лег на постель в халате. Лизетта, тоже в одежде, легла поверх одеяла. На пол возле себя она положила печной совок, а в руки взяла, для храбрости и на всякий случай, пилку для ногтей. Они тихо лежали, не разговаривали, прислушивались к шорохам и скрипам в доме и за окном. Но вскоре генерал все же закрыл глаза и, забыв об опасностях, задремал.
Лизетта боролась со сном, как могла, и держалась до последнего. Она со страхом думала о том, что сейчас, вот-вот, в спальню ворвется нечистая сила – этот дикий кабан с напудренной мордой – и кинется на нее, несчастную. Она мужественно бросится в бой и будет до конца защищать себя и своего спящего генерала. И она смело, словно кинжал, вонзит несколько раз в мерзкую морду кабана свою острую пилку для ногтей! Он завизжит от боли и, раненный, убежит. Или – еще лучше – упадет у ее ног бездыханный.
Вскоре она задремала и сквозь сон почувствовала, как кто-то тихо забрался на кровать и улегся в ногах на ее одеяле. Лизетте начал сниться ее столичный дом, где у нее на кровати каждую ночь устраивалась, мурлыча, любимая кошка Маркиза, но все испортила неизвестно как прокравшаяся в сон мысль, что она не дома и даже совсем в другом городе. Маркизы здесь быть не может. Неприятная мысль эта не уходила и, в конце концов, разбудила Лизетту. Открыв глаза, она увидела перед собой блестящие глаза и оскалившуюся белую морду. Лизетта в ужасе ахнула: "Привидение!" – и пнула его ногой.
"Привидение" зарычало, а затем одним прыжком оказалось на подоконнике и выпрыгнуло в открытую форточку. Лизетта упала в обморок.
Чертовщина какая-то!
В это время во флигеле дома градоначальника в маленькой комнатке на первом этаже лежала на своей старой деревянной кровати у окна служанка по имени Агафья. Ей не спалось, и она ворочалась с бока на бок. Ее беспокоило исчезновение прежнего хозяина и появление нового. Агафья служила верой и правдой в этом господском доме почти сорок лет. За все это время сменилось уже четыре хозяина, и вот приехал пятый. Все они обращались с ней по-разному, но никто не выгонял.
Первый кричал: "Гафья! Где тебя черти носят! Давай на обед все, что есть. Я голоден, как медведь. Тащи прямо сюда, наконец! Да, и еще! Вечером у меня проездом будет с десяток боевых друзей. Надо их достойно накормить и напоить. Приготовь живо!".
Второй обращался к ней мягко: "Гафия! Принеси мне свежие газеты, а также чашечку фруктового чая. Чай завари из коллекции, присланной мне из Парижа. К вечеру приготовь торт "наполеон", будут гости! И надень, голубушка, платье и фартук немецкого покроя, и щеки припудри. Волосы зачеши назад!".
Третий: "Сколько денег ты потратила сегодня в лавке? Нужно экономить или просто просить денег в долг. Но кто даст? У меня и так большие долги! Счета из столицы доходят сюда, в этот богом забытый городок. Какой кошмар! Где мой револьвер? Агафия, моя Фия, ты – моя фея. Ты права! Денег можно занять у местного шамана. Я подарил ему когда-то курительную трубку, которую я привез из Англии. Давай мой мундир! Срочно еду за деньгами к шаману!".
Четвертый начальник обращался к ней ласково: "Здравствуй, хозяюшка, здравствуй, матушка Агафья! Утром мне подай всякую твою вкуснятину, а главное – мой любимый огуречный рассол. Я работаю, ты видишь, и решаю с утра до утра важные государственные дела. Рассол по утрам направляет меня на справедливое решение всех насущных вопросов. Подавай, матушка Агафья, на стол огуречный рассол!".
Она лежала и с беспокойством думала о том, что будет дальше. Выгонит ее новый хозяин или еще оставит послужить. В ее обязанности входило за час до пробуждения градоначальника поставить самовар и приготовить первый завтрак (чай, печенье, каши); к полудню подавать второй, холодный завтрак, состоявший из свежих овощей и солений; затопить печь; получить от хозяина распоряжения насчет обеда, сходить на рынок и в лавку, закупить что велено; приготовить и подать обед, убрать и вымыть посуду, постоянно держать самовар горячим и подавать хозяину чай, убирать дом, стирать белье, чистить хозяйскую одежду и обувь; вечером – приготовить и подать ужин и лишь после полуночи отдыхать.
Агафья уже дремала, когда услышала за окном чьи-то шаги, приоткрыла глаза и повернулась к окну. Она заметила на улице бежавшего человека, которого с головы до ног скрывала черная накидка. Он мелькнул и исчез в темноте.
– Чертовщина какая-то! Привиделось, что ли? – сказала сама себе Агафья, перекрестилась и продолжила: – У нас в городке отродясь не было чертей. А это что такое? Может, призрак самого?.. Да нет, померещилось.
Агафья встала с постели, подошла к столу. Взяла флакончик с успокоительной настойкой, накапала несколько капель в мензурку, добавила воды, перекрестилась, поморщившись, нехотя выпила и успокоилась.
– Какая гадость, – сказала она сама себе про настойку и снова легла в кровать. Но, еще не успев заснуть, она отчетливо услышала с улицы скрип дверей. Ей это показалось странным, и она снова посмотрела в окошко.
– Что-то там неладное. А может, это у меня от старости с головой неладно?.. Никак, в глазах двоится? Привидений-то уже двое, да еще и в белых одеяниях. Нет, нет. Наверное, опять померещилось, – поворчала Агафья, снова взяла флакончик, накапала себе микстуры вдвое больше, чем в прошлый раз, и выпила до дна.
– Неужто я умом тронулась? – прошептала сама себе Агафья. Потом перекрестилась, опять взяла флакончик, накапала лекарства в мензурку еще больше и выпила все до конца. На этот раз успокоительное подействовало. В глазах поплыло, ей мерещились ангелы, то в белом, то в черном одеянии, которые шептали ей: "Ночь спокойна и нежна, спи блаженно до утра!"
Агафья, наконец, постепенно погрузилась в сон. Но и на этот раз спала она недолго. Ее потревожил стук башмаков. Кто-то твердым шагом прошел мимо ее окна в сторону дома градоначальника. Агафья с трудом, но продрала глаза, приподнялась и взглянула в окно.
– Странно! Ночь на дворе, все спят, а почтмейстер куда-то идет. Или их трое? Ой, похоже, в глазах-то троится… Чудеса у нас в городке творятся, – сказала сама себе Агафья, покачала головой, а потом прилегла на мягкую подушку и крепко уснула.