- В православные священники, - пошутил сын, - ты меня ни о чем не спрашивала, мама, а я тебе ни о чем не говорил. И вообще, не было меня здесь. Поняла? - Адам обнял мать, и скрылся в ночи. Перед тем как уйти, он сказал ей, что по мере возможности будет наведываться.
Ходики прокуковали одиннадцать раз, когда на улице прозвучали выстрелы. Сначала два громких, быстро последовавших один за другим, потом пять глухих с более длительными промежутками. Ирэна ни с чем не могла спутать звуки пистолета и пятизарядной винтовки "Маузер", которой была вооружена местная полиция. Слишком часто она слышала их в последнее время.
Ойче наш, ктуры ест в небе, щвенч ще име Твойе… - рухнув на колени после слова "Амэн", произнесла Ирэна, - упаси сыночка от беды.
4
10 апреля 1942 г. Берлин
- Профессор, - театральным жестом указав на гостя, сказал Бекетов, - хочу вам представить своего кузена Генриха. Идейного монархиста, дамского угодника, ходячую лингвистическую энциклопедию и грозу охотничьих собак. Генрих пожал профессору руку и присел к столу.
- Интересный набор качеств, - улыбнулся профессор Кляйн.
- Не обращайте внимания, коллега, - отмахнулся Генрих, - эту заготовленную фразу я слышал много раз. Мне кажется, что мой дорогой кузен всегда ее произносит, представляя меня незнакомцам. И как обычно, приходится отчитываться по каждому пункту. Но так как Василию это, видимо, очень нравится, то пусть лучше он сам и расскажет о моих сомнительных достоинствах.
- Я весь внимание, - приготовился слушать профессор.
- Не обижайся, Генрих, - взглянув на часы, начал свой рассказ Бекетов. - С кузеном мы встретились несколько лет назад после двадцатилетнего перерыва. А первое знакомство произошло в нашем родовом имении под Полтавой, куда этот пятилетний викинг прибыл погостить вместе со своими родителями. Уже в первый день пребывания там Генрих успел наделать столько шума, что о его проделках еще долго судачила родня и окрестные крестьяне. Первым делом этот отважный рыцарь вступился за мою сестру Дуняшу, отрубив шашкой хвосты трем любимым охотничьим борзым из дедовой своры. Как там все было на самом деле, уже и не установить. Быть может, на самом деле собаки и испугали Дуняшу, и потому возмездие последовало незамедлительно. Когда же пришло время расплаты для самого Генриха, и за содеянное его больно плашмя лупили той же шашкой по заднице, он не проронил ни одной слезинки. Конечно же, ему было очень больно, но для того, чтобы скрыть боль, он пел "Боже царя храни", за что, собственно, и прослыл монархистом.
- Да, - улыбнулся профессор, - героический эпизод из детства. Интересно бы теперь узнать о лингвистических способностях инфанта.
- Болтает почти на всех европейских языках, - ответил вместо Генриха Василий.
- И на русском? - поинтересовался профессор.
- Ну а как же? - усмехнулся уже сам кузен. - Русский - это мой родной язык.
- Скажите, Генрих, почему вы не в армии? - полюбопытствовал Кляйн.
- По многим причинам. Во-первых, я еще не закончил одну важную работу в университете, вторая причина в том, что много приходится помогать тете с дядей, имеющим большой бизнес в Германии и Австрии, а третья причина - мое швейцарское гражданство.
- Твою мать, - вдруг подал голос Василий, - это же надо, пиво на себя перевернул. Он уныло смотрел на огромное мокрое пятно, красующееся на брюках не в очень подходящем месте. Ну, вот как теперь быть? Что обо мне подумают?
- Я так понимаю, он сейчас по-русски что-то произнес? - спросил у Генриха Кляйн. - Переведете?
- Это он маму вспомнил, - перевел Генрих. - Русским это свойственно в стрессовых ситуациях. Эй, братец, ты в последнее время стал какой-то неуклюжий. Или это пиво на тебя пагубно влияет? Значит так, держи зонтик прикрыться и ключи от машины. Вечером встретимся, у меня в городе еще дела есть. Справишься?
- Непременно, - заверил кузен. Он извинился перед профессором, прикрыл пятно зонтом и поспешил к машине.
- Порой Василий бывает таким рассеянным… а может и схитрил. Наверно, идея какая-нибудь в голову пришла, вот и нашел повод, как смыться к своим дрозофилам, - задумчиво пробормотал Генрих. - Не желаете прогуляться, профессор? У меня достаточно времени, чтобы проводить вас до дома, если, конечно, мое общество вам не в тягость.
- С удовольствием. Буду рад вашей компании.
В скором времени Хельмут Кляйн и Генрих Штраубе уже работали под крышей одного здания в структуре Аненербе. Профессор занимался своей старой классической работой, а Генрих пытался применить собственные навыки к новейшей разработке под названием социоантропология, сводя в одну статистику размеры черепов сельских и городских ариев с учетом влияния на индивидуумов южных и северных диалектов.
* * *
А в конце апреля у Кляйна произошла еще одна встреча с Бекетовым. К столику в ресторане, где обедал профессор, подошел Василий:
- Позволите?
- Конечно, мой друг, присаживайтесь, - пригласил Кляйн. Бекетов сделал заказ, взял в руки чайную ложку и как заправский фокусник повертел ее вокруг пальцев.
- Как вы думаете, профессор, - это серебро или нейзильбер, - привлек к ложке внимание Кляйна Василий.
- Мне все равно, - ответил профессор, - я думаю, что разница существенна только для воров.
- А для меня важна, - продолжил Бекетов, - я недавно читал, что в сплаве нейзильбера слишком много вредного для организма цинка, поэтому я с недавнего времени весьма щепетилен относительно металлической утвари для приема пищи. Нет, определенно это серебро, посмотрите, как блестит. - Бекетов зажал ложку между большим и указательным пальцем, направил ее вогнутой стороной на Кляйна и стал тихонько размахивать ею подобно маятнику. Сфокусированный от канделябра луч света сначала пробежал по груди профессора, потом медленно поднялся вверх и несколько раз, будто нечаянно, скользнул по глазам.
Профессор проглотил пищу, отложил в сторону вилку и теперь уже не мог оторвать взгляд от блестящей ложечки в руках Бекетова.
- Уважаемый профессор, не могли бы вы оказать мне небольшую услугу - представить вашему коллеге Отто Вагнеру моего кузена Генриха? - тихим голосом произнес Бекетов. Я знаю, что вы завтра вместе будете выступать на антропологическом семинаре.
- Отчего вас так интересует этот тип? - поежился Кляйн. Профессор под любым предлогом пытался отказаться от этой лекции, но противостоять волевому решению Вагнера не смог. Тот будто издевался над стариком, выворачивал наизнанку, понимая, что Кляйн отнюдь не разделяет нацистских подходов к расовой классификации людей. Воспитывал, заставляя преподносить материал в духе геббельсовской пропаганды. И вообще вел себя так, будто докопался до тайн, которые профессор тщательно скрывал. - Быть может, вы меня не поймете, Базиль, но за короткое время знакомства я очень привязался к Генриху. Считайте, что я хочу обезопасить его от этого чудовища - Вагнера. И это мое окончательно решение.
- Никогда бы не мог предположить, что такая небольшая просьба встретит столь яростное неприятие, - удивился Василий, - вы действительно будете настаивать на своем?
- Да, - твердо ответил профессор. Старик, как и все психически больные люди, уже не осознавал своей болезни. Профессору казалось, что его миссия на земле - спасти от влияния Вагнера не только Генриха, но и как можно большую часть человечества.
- Очень жаль, - холодно произнес Василий. - Очень жаль, - добавил он, - что у меня совсем нет времени на уговоры. Тогда не удивляйтесь, если вдруг просочится слух о ваших еврейских корнях и той, казалось бы, не представляющей интереса информации, которую вы однажды передали своему французскому коллеге.
- Это шантаж! - воскликнул Кляйн. - Кто вы, черт возьми, такой? Вы не боитесь, что я сам донесу на вас?! Луч отраженного света еще раз пробежал по глазам профессора, вводя его в состояние транса. Звуки смолкли. На душе стало тихо и спокойно, слышался только голос Бекетова.
- Не боюсь, - ответил Бекетов, - если такая идея придет в вашу голову, то вы умрете раньше, чем раскроете рот или занесете перо над доносом. У вас трясутся руки. Идите домой, примите снотворное и хорошенько выспитесь. Я думаю, что вы все поняли правильно и завтра прекрасно выполните то, что от вас требуется.
Последние слова, глядя профессору в глаза, Бекетов произнес тихим голосом, постепенно затухающим в плавном успокаивающем ритме.
Звон упавшей на пол чайной ложки вернул профессора в действительность. Бекетова рядом не было. Удивительно, но Кляйн даже не помнил о том, что он здесь был. Профессор механически доел ужин, вытер губы салфеткой и нетвердой походкой направился к выходу.
5
25 июня, наши дни. Несвиж
- Наконец-то, - всплеснула руками Серафима Ивановна, выбегая во двор навстречу машине. - Я уж заждалась, деточка моя. С четырех часов утра на ногах. В церковь успела сбегать… Просила Богородицу послать тебе легкий путь и приятных попутчиков.
- Все нормально, бабуля. Доехала в лучшем виде, - приветствовала ее Алька, с наигранным усилием выбираясь из машины.
Серафима Ивановна обняла внучку и расцеловала.
Встреча получилась волнительная. Алька сама не ожидала, что так расчувствуется. Она аккуратно промокнула глаза, чтобы не размазать тушь, и, жестом напомнив брату о чемодане, двинулась вслед за бабкой.
В доме густо пахло пирогами и ладаном. Из-за печки вышел огромный лохматый кот и, усевшись на некотором отдалении, бесцеремонно уставился на гостей своими круглыми наглыми глазами.
- Неужели Калач? - удивилась Аля.
- Он самый и есть, - улыбнулась Серафима Ивановна. - В этом году десять лет ему. Весной, видишь, правое ухо где-то порвал. Лечила его, травки разные прикладывала.
- Ты ж в письме писала, - вспомнила Алька. - Отец нам с матерью зачитывал с выражением.
- Ладно, Аля, - сказал Виктор, - ты тут устраивайся, а я поеду. У меня сегодня еще дел полно.
- Погоди, Вить, я тебе пирожков с собой дам, - окликнула его Серафима Ивановна. - Твоя, поди, не печет?
- От пирожков не откажусь, - оживился Виктор. - Заодно ими и пообедаю.
- А то, может, с нами присядешь? На полчасика? Я тебе чарку налью…
- И рад бы, да не могу, рабочий день сегодня. Присяду еще, но позже. Вот Алька устроится, мы с Наташкой и Димкой подойдем.
Аля вышла проводить брата во двор.
- Ты насчет колымаги-то своей подумай, - напомнила она, обходя вокруг УАЗика.
- Далась тебе моя машина! Отстань! Ты, если что, сразу ко мне, - сказал он ей, укладывая бабкин гостинец на заднее сиденье. - Чем смогу, тем помогу. А если что не будет получаться, то можно и друзей попросить. У меня тут все свои, никто не откажет. Ты, главное, не стесняйся. Хорошо?
- Когда это я стеснялась?! - возмутилась Аля. - Не сомневайся. Еще надоесть тебе успею.
- Вот и договорились. Бабку Серафиму слушай и не волнуй ее понапрасну. По ночам не шляйся.
- Ты со мной, как с маленькой…
- Как с младшей, - поправил ее Виктор. - Понимать должна.
- А дискотека у вас тут есть? - спохватилась она. - Ну и вообще как дела с культурным досугом обстоят?
- Дискотека есть, и дела с досугом обстоят нормально. Сама сориентируешься, смотри только не встревай никуда, а то твой батька потом мне голову оторвет.
Они попрощались, и Виктор уехал. Алька подождала, пока машина брата не скрылась за поворотом, и вернулась в дом, где Серафима Ивановна уже накрывала на стол, который по такому случаю был передвинут поближе к окну. Калач сидел на стуле и с интересом следил за передвижениями хозяйки.
За все эти восемь лет в доме Серафимы Ивановны ничего не изменилось. Разве что появился новый домотканый коврик у кровати да современный телевизор на тумбочке в простенке между окон взамен старого "Рекорда", который когда-то давно отец привез из Минска завернутым в драное ватное одеяло. Помимо двух комнат на первом этаже, в доме была еще одна небольшая комнатка, располагавшаяся в мансарде, которую, несмотря на многословные бабкины протесты, Алька и заняла. Из узкого одностворчатого окошка открывался вид на соседский сад, судя по всему давно запущенный. Меблировка комнаты состояла из старенького, с пожелтевшей от времени обивкой, диванчика, стола, стула и комода с потрескавшейся полировкой, в нижнем ящике которого в детстве Аля укладывала спать своих кукол.
- Тесно тебе здесь будет, внучка, - сокрушалась Серафима Ивановна. - Может, лучше внизу? Я тебе уже свою кровать свежим бельем застелила, подушку перетрясла, чтобы не один комочек тебя не побеспокоил, букетик лавандовый над изголовьем повесила…
- Ничего, бабуль, я привыкшая, - отшутилась Алька, уже представляя, как она тут все устроит.
- Ну, тогда я хоть иконку сюда перевешу, ту, что у меня в комнате, чтобы была ты под присмотром и покровительством сил небесных.
Вместе они спустились вниз, и Серафима Ивановна осторожно сняла икону со стены.
- Эта икона - наша семейная реликвия. Ей уже лет двести… Вот не станет меня, она к тебе перейдет, а ты уже храни ее, чтобы потом своим внукам передать.
- А это что? - спросила Аля, указывая на небольшой образок, висевший здесь же рядом и привлекший ее внимание своей необычной формой. - Обожаю старинные вещицы…
- Это… - Серафима Ивановна о чем-то задумалась. - Я тебе потом как-нибудь расскажу. История очень длинная, да и не время еще.
Не спрашивая разрешения, Алька схватила ладанку и тут же надела ее на себя. Несмотря на свой небольшой размер, вещица оказалась тяжелая.
- Повесь на место, - кинулась к ней бабка.
- Да, ладно, бабуль, я посмотрю только. Чего ты всполошилась? Это ж не яйцо Фаберже.
- А того, что вещь хрупкая и к чужим рукам непривыкшая.
- Ой, ну ты прямо с ней, как с кошкой…
- Только не крути там ничего, а я пока белье отнесу.
Дождавшись, когда бабка уйдет, Алька осторожно взяла ладанку в руки и сразу ощутила странный холодок, пронизавший все ее тело. Вещица состояла из двух частей, которые, судя по всему, могли поворачиваться друг относительно друга. Аля оглянулась и, убедившись, что в комнате она одна, медленно повернула заднюю часть ладанки по часовой стрелке градусов на десять. Сначала ей показалось, что ничего не изменилось, но потом, присмотревшись, она увидела, что в прорезях, которые были выполнены в виде маленьких звездочек, вместо простого золотого фона вдруг появились какие-то символы. Не успела Алька их как следует рассмотреть, как в комнату вернулась Серафима Ивановна. Вид у нее был встревоженный.
- Я же тебя просила ничего не крутить! - воскликнула она, забирая у Альки ладанку.
6
1 мая 1942 г. Берлин
После профессора Кляйна, такого же миниатюрного, как и его фамилия, на трибуну поднялся доктор Отто Вагнер. Уж если кому-то в голову и пришла бы идея искать Хельмуту Кляйну полную противоположность, то доктор Вагнер, безусловно, ею являлся. Выступление Вагнера было запланировано последним, что говорило о важности доклада и положении самого докладчика в иерархической структуре Аненербе. Крепкий сорокапяти летний мужчина ростом за метр девяносто, без каких-либо жировых отложений в области торса, всем своим обликом так и просился на немецкий агитационный плакат или на главную роль в качестве символа нации в один из фильмов Лени Рифеншталь. Было видно, что этот, наделенный отрицательным обаянием тип, сделает себе карьеру где угодно, будь то съемочная площадка или ад.
В отличие от речи профессора Кляйна, мыслящего узконаправленными тактическими категориями, выступление Отто Вагнера было стратегическим. Доклад одетого в форму С С великана с опознавательными отличиями оберштурмбанфюрера сводился к следующему.
Максимально быстро, не жалея средств и сил, собрать на оккупированных территориях все возможные культовые предметы и сокровища, магические амулеты, включая даже языческих идолов, каббалистические медальоны, духовные феномены - все, абсолютно все то, что хоть каким-либо образом позволяет вступать в связь с потусторонними силами, дающими безграничную власть над миром.
- Лучшие умы рейха работают по всему земному шару. Везде, где только может представить ваше воображение. Еще до начала войны снаряжены экспедиции в Латинскую Америку, Индию, Тибет и даже, не удивляйтесь, в Антарктиду. И поверьте, успехи есть. Копье силы из музея в Вене, о котором так долго мечтал фюрер, уже сжимают его крепкие руки. В скором времени мы прикоснемся к Святому Граалю. Чем больше реликвий окажется в наших сокровищницах, тем с каждым днем мы будем становиться сильней и тем быстрей добьемся победы. Недопустимо, что некоторые артефакты еще находятся в руках унтермэншей, наша задача - изъять их и сосредоточить в рейхе, создать наш собственный, самый могущественный в мире арийский арсенал.
Истина одна, но мудрые идут к ней разными путями. Придет время и каждый из вас, верных сынов великой Германии, отопьет из Чаши Грааля, обретя славу и бессмертие. Фюрер прав, рождается нечто несравненно большее, чем рождение новой религии, - с пафосом заключил Вагнер свою речь.
"Боже, какой все-таки болван этот Вагнер, а может он просто сошел с ума? - подумал про себя профессор Кляйн, и по окончании мероприятия он попытался незаметно улизнуть из аудитории. - Грааль, Антарктида… Дай таким волю, они и статую Зевса откопают, а потом еще и водрузят ее возле Рейхстага. Так спокойно и рассудительно начал, а в конце сорвался на истерику, - бормотал себе под нос профессор, пробираясь сквозь толпу ожидавших у выхода почитателей Вагнера. - Нет, стоп, что-то важное я еще не сделал! Ах да, нужно же обязательно познакомить Генриха с Вагнером!"
- Куда вы так торопитесь, уважаемый герр Кляйн? - в ту же секунду окликнул его только что звучавший с трибуны голос. Старый профессор вздрогнул от неожиданности, обернулся и медленно подошел к коллеге. В тот же миг на глаза профессору попался Генрих. Он стоял чуть поодаль и держал в руках недавно вышедшею книгу за авторством Вагнера.
- Ах да, тороплюсь. Конечно же, я тороплюсь представить вам своего хорошего друга, вот он, собственной персоной, - профессор указал на Генриха.
- Профессор, из вашей лекции я понял, что вы остались на своих позициях. Хотя вас можно понять, старческий консерватизм всегда был преградой на пути новых открытий. Хоть вы и прочли материал по заданной тематике, но сделали все это кисло, без задора. Не пора ли вам подумать о пенсии и освободить место вот для таких молодцев, как этот, с которым вы хотите меня познакомить, - Вагнер кивнул на Генриха. - Ваш ученик? По-моему, вы приготовили себе достойную замену. Давайте книжку, подпишу, - обратился Вагнер к Генриху. Генрих приблизился и протянул ему книгу.
- Генрих Штраубе. Весьма талантливый, подающий надежды ученый, свободно владеющий десятью языками, - представил Кляйн своего молодого знакомца, радуясь тому обстоятельству, что удалось отвести разговор от своей персоны и выполнить навязчивое приказание, крепко вбитое в профессорское подсознание чужой волей. Тем временем Вагнер занес услышанное имя на форзац, захлопнул книгу и вернул ее Генриху, впервые взглянув на него с интересом.
- Скажите, как вас там, - Вагнер раскрыл книгу и заглянул на страницу с автографом, вспоминая имя молодого человека, - ах да, Генрих. Русским языком вы тоже владеете?
- Скажу больше, доктор, - ответил Генрих. - Я на нем думаю.