Тиран духа - Присцилла Ройал 6 стр.


Элинор улыбнулась, но слова подруги были не совсем те, которые она надеялась услышать.

- Тогда скажи ему, что я шлю ему привет и любовь, как сестра дорогому брату.

- Это честь для него, миледи.

Элинор не сразу ответила, и какое-то мгновение обе молчали. Она увидела, как глаза Юлианы снова потемнели от грусти. Радость, которая на короткое время поселилась в них, когда подруга говорила о своем брате, угасла еще быстрее, чем появилась.

- Я буду откровенна. - Юлиана сморгнула, словно прогоняя слезы. - Мне не хочется никого обидеть. Вы должны мне верить.

- Говори, Юлиана, я сердцем внимаю голосу твоего сердца.

- Тогда мне остается лишь признаться, что я не хочу выходить замуж за вашего брата.

Она замолчала. Слабый румянец, который свежему воздуху удалось вызвать на ее щеки, сошел.

Элинор взяла подругу за руку. Какой бесплотной стала Юлиана за годы, прошедшие с их последней встречи! Серая ткань шерстяного платья отвесно спадала с плеч до самых кончиков туфель, без намека на какие бы то ни было женские округлости под ней. Юлиана и раньше была тонкой и гибкой, но сейчас она казалась хрупкой, как сухая веточка. Болезнь ли тут виной - возможно, душевный недуг, - или все дело в скорби, как думал ее отец?

- Можешь говорить что угодно. Обещаю, я выслушаю тебя ради нашей любви и дружбы, - сказала Элинор наконец.

Юлиана сжала ее пальцы, и рукопожатие было на удивление сильным.

- Роберт - хороший человек, человек, за которого любая девушка с радостью пойдет замуж, - она опустила глаза и дальше говорила очень тихо. - Пожалуйста, поверьте мне, я вправду думаю, что наш брак не только принес бы Роберту богатство, которого он заслуживает, но и мне бы дал хорошего мужа. Даже если он не любит меня, он все равно обходился бы со мной почтительно, а союз с вашей семьей сделал бы мне честь.

С этими словами Юлиана спрятала лицо в ладони и заплакала. Ее хрупкое тело сотрясалось от рыданий.

Элинор притянула ее к себе и принялась убаюкивать, как ребенка, пока рыдания понемногу не стали затихать. Тогда она отодвинулась и вытерла слезы на глазах подруги.

- Юлиана, я обручена нашему Господу и никогда не была замужем в обычном смысле. Может быть, тебе поговорить с кем-нибудь из старших женщин, которые счастливы с мужем…

- Вы! Только с вами я должна говорить!

- Тогда я тебя выслушаю, - сказала Элинор.

Тут поток горячих слез хлынул с новой силой, и подруга уткнулась лицом в плечо настоятельницы.

- Я вообще не хочу замуж! - слова еле можно было разобрать, но в решимости, с какой они были произнесены, не могло быть сомнений.

- Я знаю, что тут есть опасности, если они смущают тебя. Моя собственная мать умерла в родах, и я покривлю душой, если скажу, что можно стать женой мужчины, не претерпев боли. Однако Роберт - добрый человек, и он будет действовать мягко, лишая тебя девичества. Мы дети греха, и потому боль - часть нашей жизни, но Бог дает также и радость. Нет повода сомневаться, что и вам обоим Он даст ту радость, на какую может рассчитывать каждый. Как в отношении ума и характера, так и в отношении имущества вы с братом прекрасно подходите друг другу. Я верю, что вы будете очень счастливы вместе и Роберт отлично справится с управлением землями, которые ты принесешь в этот союз…

- Миледи, я не боюсь лечь с мужчиной, и не рождение детей меня пугает. - Юлиана засмеялась, но смех был напряженный. - Есть более непереносимая боль, чем потеря девственности или тяжкая мука рождения наследника. Да, я признаюсь, во мне нет ничего женского и я не хочу иметь ни мужа, ни ребенка. Но вряд ли это достаточная причина, чтобы отказываться от брака с вашим братом. Как вы сказали, мы с ним подходим друг другу и в наших сердцах, несомненно, возникнет со временем глубокая привязанность. Мы оба вполне благоразумны, знаем, на что мы можем рассчитывать и каковы наши обязанности в этом мире. И оба достаточно умны, чтобы быть добрыми друг к другу.

Элинор отступила на шаг и с расстояния вытянутой руки всмотрелась в бескровное лицо Юлианы. Потом отдернула капюшон, покрывавший голову подруги, и провела рукой по жесткому ежику светлых волос.

- Тогда скажи мне, зачем ты обрила волосы, Юлиана?

- Как я сказала, миледи, есть более непереносимая боль, чем потеря девственности. Я имею в виду ту, которую испытывает душа, смердящая человеческими слабостями и стоящая в огненной яме преисподней, тщетно жаждущая познать… нет, хотя бы почувствовать или даже постичь совершенную и всепрощающую любовь Господа.

- Должна я тебя понимать так, что твое желание - уйти в монастырь?

- Не просто в монастырь. Мое призвание суровее.

Настоятельница хотела было что-то сказать, но Юлиана поспешила приложить палец к ее губам.

- Нет, мне все равно, чем по строгости устава, скажем, бенедиктинцы отличаются от цистерцианцев. Все эти различия - пустяки. Моя душа стремится к жизни гораздо более суровой, чем это. Я хочу поселиться в одинокой келье, вдали от прочих смертных. Там я смогу провести жизнь отшельницей, размышляя о любви Божией во всей ее сложности. Всю ту мудрость, которую Ему будет угодно мне даровать, я передам другим, кто, подобно мне, молит о постижении этой тайны.

Элинор смотрела Юлиане в глаза, которые из карих стали почти черными. Она содрогнулась, понимая, что на этот раз вздрогнуть ее заставил не резкий порыв ветра.

- Чем я могу тебе помочь, дитя мое?

Юлиана бросилась на колени и умоляюще протянула к ней руки:

- Молю вас поддержать мое прошение перед епископом. Я хочу укрыться от мира в келье отшельницы. В Тиндале, Элинор. Ты примешь меня?

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Томас как раз закончил собирать все, что было нужно для игрушечной лошадки. Палка для корпуса была прямой и достаточно прочной, чтобы выдержать все те испытания, которым ее мог подвергнуть подвижный мальчуган. Грубую мешковину для головы еще предстояло долго вымачивать в краске, чтобы она приобрела необходимую черноту, а для глаз и ушей сгодятся обрезки ткани или кожи. У кого-нибудь, конечно, найдется немного ветхих, но чистых лоскутов, которыми можно будет набить голову.

Одна из служанок с радостью дала рваной пряжи на гриву, премило покраснев, когда ее рука, словно ненароком, коснулась его руки. Его тело ничем не отозвалось на это легкое прикосновение. Поблагодарив, он благословил ее, отлично понимая, что ей понравилось бы куда больше, если бы его рука сотворила кое-что еще помимо крестного знамения. Ничего, лоскутки он попросит у Роберта. Ему не хотелось напрасно обнадеживать добрую служанку.

Сейчас, когда мальчик стал поправляться и у Томаса появилось время для себя, он вдруг почувствовал, как сильно устал от бессонных ночей. Отказываясь от сна и до утра просиживая возле постели больного, он делал это с радостью, но сейчас, оказавшись снова в своей кровати, он не мог уснуть по-настоящему из-за кошмарных снов, не оставлявших его в покое. Еще только приехав в Тиндал, он несколько месяцев боялся из-за них засыпать. Стоило ему на минуту забыться сном, как скоро он уже сидел, обливаясь холодным потом и хныча, словно маленький мальчик, от тех ужасов, которые являлись ему во сне.

Он не помнил, чтобы так сильно боялся, когда и вправду был в тюрьме и думал, что, возможно, придется принять смерть на костре, поскольку один не в меру ревностный епископ твердо вознамерился казнить его в назидание остальным. Но в снах боязнь быть изнасилованным тюремщиком и прыгающие языки пламени, которые вот-вот начнут лизать его ступни, были выше его сил. Теперь такие сны стали ему сниться реже, зато Джайлс по-прежнему время от времени являлся в них, чтобы посмеяться над любовью, которой наградил его Томас. В каком-то смысле эти сны были самые страшные.

Он сложил все, что собрал, на ступеньку и прислонился головой к стене. Прохлада камня приятно остужала его пылающий лоб. Он понимал, что нужно вернуться в комнату, где он жил у отца Ансельма, и попытаться уснуть. Его помощь сейчас никому не нужна, и, если бы он мог, самое время было вздремнуть. Он вздохнул и через узкое окно, сквозь которое свет падал на лестницу, выглянул во внутренний двор. День клонился к вечеру, и солнечный свет начал слабеть. Вот-вот должен был пойти снег. Интересно, подумал Томас, сколько еще пройдет времени, прежде чем эти хрупкие сумерки рассыплются мириадами белых хлопьев.

В глубине двора он увидел фигуры гуляющих. Две женщины и мужчина. По пестрой одежде, которая, несмотря на царивший внизу неверный сумеречный свет, сразу бросалась в глаза, Томас узнал в одной из женщин жену сэра Джеффри. Держась на некотором расстоянии, она шла следом за парой. Томас сощурился, чтобы рассмотреть их получше. Вторая женщина, без сомнения, была леди Юлиана. Томас знал, что, кроме леди Исабель, Юлиана была в замке единственной знатной женщиной, не носившей облачение. Если это так, мужчина рядом с Юлианой должен быть Роберт.

Точно, Роберт. Внимательно разглядев мужчину, Томас утвердился в своем предположении. Черные волосы, небольшой рост говорили за то, что человек внизу - брат его настоятельницы. Наблюдая, как Роберт ухаживает за своей дамой, монах удивленно присвистнул. Да, Роберт - благородный человек. Даже гуляя с Юлианой по двору, он позаботился, чтобы их должным образом сопровождали.

Неожиданно все трое остановились и оглянулись. Расстояние не позволило Томасу разобрать слова, но он услышал крик и увидел, как группа внизу остановилась и ждет, а к ним бегом приближается еще один человек.

Лорд Генри, решил Томас. По крайней мере, лицо у человека было такое же круглое, и одет он был точно так же, как Генри после охоты. После того, что совсем недавно произошло между мачехой и пасынком, вряд ли это приятная встреча. Возможно, пасынок как раз собирался попросить прощения за свой поступок? Последнее казалось Томасу маловероятным.

Монах видел, как Генри подошел к леди Исабель, обнял ее рукой за талию и теперь уже во второй раз притянул к себе. Томас перегнулся через подоконник и заметил, как Юлиана, быстро наклонившись, что-то подняла с земли, а потом сделала движение в их сторону. Роберт потянул ее назад, наклонился к ее уху и что-то тихо сказал. Потом он показал на Генри. Теперь его голос звучал достаточно громко, и Томас смог расслышать если не слова, то по крайней мере звучавший в них гнев.

Исабель повернулась в объятиях Генри и толкнула его в грудь. Вместо того чтобы отпустить, молодой человек прижался щекой к ее щеке. Она отшатнулась и снова толкнула его. Он дерзко и весело рассмеялся, и этот смех, звонкий в холодном воздухе, легко достиг окна, у которого стоял Томас.

Роберт решительно отвернулся от Юлианы. Глядя, как тот приближается, положив руку на рукоятку кинжала, Генри продолжал смеяться.

Теперь уже он оттолкнул свою мачеху и достал кинжал. Роберт вынул кинжал из ножен, и оба принялись ходить по кругу.

Юлиана с криком побежала к мачехе, показывая на что-то позади них. Оба мужчины остановились и посмотрели в том направлении.

Когда Томас, в свою очередь, взглянул туда, куда указывала Юлиана, он увидел, что к ним большими шагами, так быстро, насколько позволяла больная нога, спешил барон Адам. В его руке был зажат меч, а почти сразу за ним виднелись фигуры нескольких солдат.

- Уберите оружие, или я велю заковать в кандалы обоих, - крикнул он.

Барон был единственным, чьи слова Томас расслышал, несмотря на расстояние. Вот что значит голос командира, закаленный в сражениях, с восхищением подумал он.

Роберт и Генри убрали кинжалы. Генри поклонился и что-то сказал барону. Потом он пошел прочь.

Когда Роберт обернулся к леди Исабель, она взяла его руку и прижала ее к своей груди. Когда же он поспешно высвободил руку, она засмеялась. Ее смех прозвучал так резко, что ушам Томаса от него стало больнее, чем от холода.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Сэр Джеффри с силой впечатал обрубок правой руки в ладонь левой.

- Юлиана выйдет замуж и ляжет в постель с Робертом, даже если мне придется держать ее, пока он на нее влезет.

Элинор поморщилась.

- Я уверен, Джеффри, что это не понадобится, - Адам придвинул другу оловянный кубок с вином. - Она сама поймет, что союз этот - одновременно разумный и счастливый. Я помню ее послушной, хоть и резвой девочкой. - Он улыбнулся.

Джеффри не ответил на его улыбку.

- Она говорила вам когда-нибудь о своем призвании? - спросила Элинор друга своего отца.

Джеффри круто развернулся и яростно уставился на нее. Элинор невольно отшатнулась. Ярость, которой светились его карие глаза, огрела ее не хуже хорошей пощечины.

- Призвание? - прорычал он, - Нет у нее никакого призвания. Она это делает исключительно назло.

- Что это значит? - спросила Элинор. В ее голосе звучало спокойствие, которого не было в душе.

- Из-за того, что после смерти ее матери я снова женился. Сами знаете, миледи, насколько мелочны женщины.

Его щеки, на которых от гнева выступили красные пятна, начали понемногу белеть.

- Вы же настоятельница, под вашим началом их сейчас… сколько?

Он откинулся на стуле, черты лица обмякли и приняли выражение крайней усталости.

- Я сама всего лишь обыкновенная женщина, милорд, и мне, напротив, полезно послушать ваши наставления, - пошла в наступление Элинор. - Редко когда смерть щадит нас, даруя счастье столь долго, сколь хотелось бы опираться на вразумление и поддержку дорогих отца и матери. Поэтому мы все должны быть заранее готовы к новому браку родителей. Почему же тогда, объясните мне, ваша дочь с такой силой воспротивилась?

Сэр Джеффри возвел глаза к небу, словно прося у него помощи. Потом закрыл их, будто вовсе не собираясь отвечать.

Элинор ждала. Она поймала себя на том, что горюет о перемене в старом боевом товарище отца. Когда-то он готов был подставить спину любому малышу, хотевшему поиграть в лошадок. Когда-то его щеки вспыхивали, словно у юного любовника, стоило его жене появиться поблизости. Сейчас это был старик с погасшим взором, редкими волосами и ссутуленными плечами, словно их давил невидимый груз. Помолчав, она снова заговорила тихим голосом:

- В самом деле, та Юлиана, которую я помню с юных лет, не была злой девочкой. Ваша дочь и теперешняя жена были словно сестры. Я бы, скорее, ждала, что Юлиана будет рада - как за свою подругу, удачно вышедшую замуж, так и за себя. Ведь леди Исабель стала членом семьи Лейвенхэмов, с которыми ее теперь ничто не разлучит.

- Они с Исабель были подругами. Это верно. Когда-то они были словно сестры. Но после того, как умерла моя дорогая жена…

Сэр Джеффри замолчал и отвернулся. Минуты шли, а он все продолжал хранить молчание, упорное и непроницаемое.

Неужели смерть его жены и разлад между двумя молодыми женщинами как-то связаны? Элинор перевела взгляд на отца, но он отвел глаза. Очевидно, решил держать сторону сэра Джеффри, помогая ему сохранить в секрете все, что тот желал скрыть. На мгновение она почувствовала гнев. Неужели он забыл все те хорошие слова, которые говорил ей сегодня утром? Неужели так быстро и легко она потеряла все, чего удалось добиться? Или это все отцы забывают, что их дочери лишаются невинности, становятся женами, матерями, наконец, даже настоятельницами?

Какова бы ни была причина, решила она, подобные глупости только вредят делу. Набрав в грудь побольше воздуха, она снова повернулась к сэру Джеффри:

- Вы хотели сказать, милорд, что-то случилось после того, как умерла ваша жена?

Он посмотрел на нее так, словно вопрос его удивил. Потом кашлянул.

- Довольно будет, леди Элинор, если я скажу, что мужчине нужна жена. У меня, как вы видите, больше не было жены, а я был еще достаточно молод, чтобы стать отцом. Женитьба на Исабель должна была дать мне жену, детей и земли, сохраненные нашей семьей до ее замужества.

- Мудрый союз, - согласно кивнул Адам, на этот раз посылая Элинор взгляд, в котором она прочла недвусмысленную просьбу воздержаться от дальнейших расспросов.

Учитывая его собственные сомнения в отношении повторного брака сэра Джеффри, которыми он делился утром, эти его слова были верхом дипломатии. А кроме того, это была вопиющая ложь. Она решила не обращать внимания на его намек.

- Вот именно. Причин более чем достаточно, чтобы ваша дочь радовалась этому браку, - сказала она. - Может быть, леди Исабель боялась первой брачной ночи? Многие женщины испытывают страх перед ней, и это могло как-то повлиять на Юлиану.

- Нет, девочку никто не заставлял. Она сама хотела поскорее стать матерью. Я понимал, что в смысле земель это должен получиться удачный союз, но то, что должен был родиться ребенок, обрадовало меня вдвойне. Моей дочери тоже следовало радоваться нашему счастью, но Бог дал мне странную дочь. Честное слово, она умоляла меня не жениться на своей подруге.

Любопытно, подумала Элинор. Он не сказал, что ребенок был зачат до всяких разговоров о браке, а потом быстро закруглил рассказ. Странная, да и неуклюжая хитрость человека, привыкшего всегда и все говорить прямо.

- Какую она назвала причину? - спросила Элинор, старательно избегая смотреть на отца, который - она это знала - в это время отчаянно жестикулировал, пытаясь призвать ее к молчанию.

- Причину? Не было никакой причины. Когда я потребовал, чтобы она чем-то подкрепила свои возражения, первое, что она сказала, - это что Исабель слишком молода для меня.

Он горько рассмеялся.

- Можете себе представить? Для нее я был старый дурак с членом, повисшим от бездействия!

- Она, конечно, не могла так думать, Джеффри, - Адам снова наполнил кубок своего друга, потом подошел к Элинор и предложил ей вина. Его взгляд означал молчаливое требование прекратить допрос.

Она качнула головой, отвергая то и другое, и хитро улыбнулась отцу.

- Итак, о чем вы говорили, милорд? - обратилась она к сэру Джеффри.

- Когда я сказал Юлиане, что я об этом думаю, она, конечно же, пошла на попятную. Но тут же принялась нести слезливую бабью чепуху. Про то, что ее мать не хотела бы, чтобы я женился на Исабель. Я сказал ей, что та, когда заболела, сама умоляла меня оставить ее и найти себе здоровую молодую женщину, чтобы согреть постель. Вы бы видели ее лицо, когда я сказал ей об этом. Глупая девчонка!

Его щеки понемногу заливала краска. Он запрокинул голову и залпом выпил вино.

Адам снова наполнил его кубок. Причем Элинор заметила, что к своему ее отец едва притронулся.

Она перевела взгляд обратно на сэра Джеффри. Он раскачивал кубок, внимательно следя, как вино закручивается в маленький водоворот. Последние его слова любопытны, подумала она. Особенно если вспомнить про обет целомудрия, который сэр Джеффри, как ей однажды рассказывал Роберт, принял на время болезни жены. Да, этот человек, каким она его помнила, никогда не стал бы принуждать горячо любимую и страдающую жену разделить с ним ложе. Но, не знай Элинор его раньше, она бы, пожалуй, поверила, что сидящий сейчас перед ней мужчина способен принудить больную женщину умолять его ее бросить. Она задумалась, что могло вызвать в нем перемену: потеря руки, идущая на убыль мужская сила или что-то совсем другое?

- Полагаю, вы не верите, что дочь была с вами искренней? - помолчав, спросила она.

Назад Дальше