* * *
Часом позже Аврелий вернулся в перистиль, где его ожидал Парис, и показал другу пряжку.
- Как тебе это удалось? - удивился Парис, восхищенно глядя на молодого Стация.
- Забрался с крыши через решетку в комнату рабов. Я не сомневался, что Аквила запер такую важную улику у себя в комнате. И действительно, она оказалась в деревянной шкатулке у кровати. Вскрыть замок не составляло никакого труда.
- А зачем тебе теперь эта пряжка? - спросил Парис, уже окончательно уверовав в успех. Все должно разрешиться самым лучшим образом, раз Аврелий взялся за это дело.
- По правде говоря, даже не представляю, - ответил молодой человек, вертя пряжку в руках. - Какая прекрасная резьба, ты не находишь, Парис?
- Лев, стоящий на задних лапах, крылатая женская фигура на фоне и надпись по-гречески NAMEO. Это знаменитый немейский лев, которого одолел Геракл, - пояснил его друг.
- Верно, но в написании ошибка. По-гречески должно быть Nemeios. Хотя вещь-то старинная и, может быть, в те времена это слово писалось именно так… Или же…
Аврелий задумался, а мальчик смотрел на него, затаив дыхание, ожидая, что же он скажет.
- Послушай, я знаю одного человека, который может многое рассказать об этой пряжке. В библиотеке Азиния Поллиона я встречал несколько раз одного забавного типа - хромой, как Гефест, и мучительно заикается. На первый взгляд кажется немного сумасшедшим, поэтому можешь себе представить, как я удивился, когда узнал, что это младший брат полководца Германика.
- Да ты что! - удивился Парис. - Германик - внук императора Тиберия, наследник Цезарей, самый известный человек в Риме. Ни одна женщина не устоит перед искушением бросить ему цветы, когда он проходит мимо, нет юноши, который не мечтал бы вступить в его легион. И чем больше Рим любит своего героя, тем с большим подозрением Тиберий и его мать Ливия относятся к нему.
- Так вот, - продолжил Аврелий разговор о младшем брате Германика. - Я говорю о том самом Клавдии, которого императорская семья стыдится показать на людях. Все считают его дураком только потому, что он хромает и заикается, а я, напротив, нашел его очень славным и остроумным. Кроме того, я знаю, какие книги он читает, и думаю, он человек ученый. Возможно, о различных древностях он знает, как никто другой в Риме.
- Но тебе же приказано сидеть дома! - возразил Парис, всегда послушно выполнявший распоряжения.
- Именно поэтому и не удастся уйти через главный вход. Хрисипп думает, будто я готовлю упражнения по риторике, и велел привратнику ни в коем случае не выпускать меня. К счастью, есть и другой способ скрыться отсюда… - сказал Аврелий и знаком велел приятелю тихо следовать за ним на задний двор.
Вскоре он уже взбирался с ловкостью кота на фиговое дерево в огороде, а Парис озабоченно следил за ним.
- Постой! А если Хрисипп узнает… - попытался он остановить Аврелия, но тот уже перелез через ограду и спрыгнул в переулок.
* * *
Три часа спустя молодой человек вернулся тем же путем.
Неслышно прошел в перистиль и уже хотел подойти к двери комнаты, где его ожидал Парис, как вдруг услышал удары розги.
- Вот тебе! - гремел взбешенный наставник, хлеща розгой по худеньким плечам Париса. - И еще, и еще! - в ярости повторял он, не позволяя своей юной жертве даже прикрыться руками. - Вор, сын вора! Это ты украл пряжку из комнаты Аквилы! Чтобы не стало улики против отца, так ведь? Но не выйдет, ты скажешь, где спрятал ее, даже если мне придется для этого содрать с тебя кожу!
- Хватит! - вмешался Аврелий, вставая между ними. - Оставь его, Хрисипп. Это сделал я.
- Ты, несчастный? - взревел наставник. - Зачем тебе это понадобилось?
- Хочу доказать невиновность Диомеда, - объяснил Аврелий.
Наставник, позеленев от злости, с размаху ударил его розгой.
- Уже три часа, как я ищу тебя! Где ты шатался? Уж я поубавлю у тебя спеси, наглый сопляк! - закричал он, снова ударяя его.
Юный Стаций даже не попытался защититься. Оставаясь невозмутимым и позволив ударить себя прямо в лицо, он только пристально, с холодной решимостью посмотрел на учителя. Стерпев еще несколько ударов, он, пылая гневом, бросился к Хрисиппу и выхватил у него розгу.
- Ударишь еще раз - убью, - спокойно произнес он.
- Ах ты, негодяй! Я, значит, для тебя не авторитет! Пока носишь эту штуку, - Хрисипп указал на детскую подвеску на шее ученика, - ты должен полностью подчиняться мне! Хозяин требует, чтобы, когда он вернется, ты встретил его как примерный сын, смиренный и почтительный. В день твоего рождения, в следующие нундины, ты должен произнести перед гостями отличную речь. Осталась всего неделя, а ты еще не написал ее. Отец спустит с тебя шкуру, если не напишешь!
- Но и с тебя, Хрисипп, он тоже спустит шкуру, - рассмеялся мальчик.
- Отдай розгу, или все расскажу отцу. Он-то знает, что делать с непокорными! Не видел разве, как он сам клеймил каленым железом беглых рабов? А одного даже на крест отправил… Не дашь сам по-хорошему, велю слугам отнять! - пригрозил безжалостный наставник, направляясь к юноше, по-прежнему неустрашимо, с вызовом смотревшему на него.
Тут дверь открылась, и на пороге появился Умбриций, секретарь хозяина, с трагическим выражением лица.
- Что случилось, Умбриций? Может, не нравятся мои методы? - спросил Хрисипп с наглым видом. - Господин доверил мне воспитание своего единственного сына, и я отвечаю только перед ним!
- Сейчас принесли послание из Антия, - озабоченно сообщил секретарь. - Плохие новости. Праздник на вилле получился довольно бурный, и хозяин немного перебрал с едой и вином. Он упал и ударился головой.
- Рана серьезная? - пожелал узнать Хрисипп, в то время как Аврелий удивился про себя, что не испытывает никакого сочувствия к человеку, подарившему ему жизнь. Вот ведь, когда кормилица Аглая заболела, он заботливо ухаживал за ней день и ночь, пока наконец…
- Он умер, - еле слышно произнес Умбриций.
- Умер? - побледнел наставник, растерянно глядя на мальчика, гордо стоявшего перед ним с лицом исполосованным розгой.
Умбриций обратился к Аврелию и заговорил торжественным тоном:
- Приношу мои соболезнования, благородный Публий Стаций, отец семейства Аврелиев.
Потом, отступив на шаг, глубоко поклонился новому господину, который с этого момента становился полновластным хозяином в доме.
Молодой человек выпрямился и почувствовал, как закружилась голова. Еще минуту назад он был всего лишь беззащитным ребенком, которого любой мог безнаказанно оскорблять, а теперь… Он слегка улыбнулся, взглянув на Хрисиппа, и еще крепче сжал в кулаке только что отнятую у того розгу. Но уже через мгновение на лице его, залитом кровью, появилась маска невозмутимости.
- О Аврелий, да благословят тебя боги! - воскликнул Парис, бросаясь к другу и желая поцеловать ему руку, но тут же в растерянности остановился и пробормотал: - Хозяин…
- Держись, Парис, - шепнул ему Аврелий. - Наши мучения закончились!
И, не промолвив больше ни слова, он прошел в перистиль, где в две шеренги выстроились все рабы, которые, узнав новость, поспешили собраться, чтобы выразить ему почтение.
- Хозяин… - с уважением приветствовали его все, кто жил в доме.
Умбриций пропустил Аврелия вперед, Аквила склонил голову с особым подобострастием, а наиболее разбитные рабыни перешептывались, бросая на нового хозяина лукавые взгляды. Лукреция укрылась за колонной и мрачно поглядывала на него, гадая, какое будущее ждет ее теперь.
- Почему ты прячешься? - с иронией спросил Аврелий, и тон его не предвещал ничего хорошего.
Лукреция неуверенно посмотрела на него, стараясь забыть, что часто унижала этого гордого мальчика, которому теперь охотно отомстила бы за издевательства его отца. Новый отец семейства еще очень молод, думала она, и достаточно слегка приласкать его, чтобы управлять потом в свое удовольствие.
Аврелий взглянул на нее с явным любопытством, затем взял ее руку с браслетом, усыпанным драгоценными камнями.
- Этот браслет тебе очень идет, Лукреция, но не забудь возвратить его мне, - сказал он так властно, что осторожная матрона даже на минутку испугалась.
Она уже хотела ответить какой-нибудь хитрой лестью, но, посмотрев на него, встретила ледяной взгляд. Лукреция издала невнятный звук, скорее напоминающий стон или рыдание, чем изъявление согласия. Еле обозначив поклон, она поспешила в свои комнаты.
- Какие будут приказания, dominus? - почтительно спросил Аквила.
- Надену мужскую тогу в день рождения, как только закончится поминальный ужин. Приготовь все, что нужно для церемонии на Капитолии, - решительно распорядился мальчик и гневным жестом сорвал с шеи детскую подвеску.
- Тебе только шестнадцать лет, господин, - возразил Умбриций. - Было бы разумнее подождать, пока исполнится семнадцать…
- Зачем? Полководца Германика объявили взрослым в пятнадцать лет.
- Хозяин, но Германик - член императорской семьи! - ужаснулся старший слуга.
- А я - Публий Аврелий Стаций, римский патриций из семьи сенаторов и отец семейства! - отчеканил юноша и опустился на предназначенный для него стул с высокой спинкой в центре комнаты. - А теперь займемся ограблением…
- Как, прямо теперь? Когда в доме такая тяжелая утрата… - с сомнением произнес секретарь, не решаясь нарушить условности.
- Я постараюсь пережить это, - сухо ответил Аврелий, и никто не посмел перечить ему. - Объясните мне, как все произошло вчера ночью.
- Хозяин давно подозревал, что управляющий Диомед обманывает его, и недавно велел одному знатоку проверить все счета, - сказал Аквила.
- И счета оказались в полнейшем порядке, насколько мне известно, - заметил Аврелий.
- И все же… Речь идет о пряжке! - вмешался Умбриций. - Хозяин сказал мне на днях, что заметил пропажу пряжки с изображением богини Авроры, той самой пряжки, которую Аквила нашел в комнате Диомеда. Очевидно, управляющий хотел завладеть драгоценностями семьи Аврелиев, воруя их одно за другим.
- Пряжка? Выходит, вот эта? - Аврелий раскрыл ладонь и показал ее, но так, чтобы не видно было изображения.
- Не знаю, я никогда не видел ее раньше, - неуверенно ответил Умбриций. - Она всегда лежала в сундуке, вместе с другими драгоценностями. Могу только передать тебе, что говорил хозяин, - неохотно добавил он.
- Пряжка со львом - не единственный ценный предмет, пропавший из дома, - возразил Аквила. - Недостает также двух ожерелий, нескольких тонких браслетов, золотых чаш для важных гостей, дорогого браслета с восьмиугольными пластинами, украшенного сапфирами, и нескольких греческих изделий.
- А рубиновая печать? - поинтересовался Аврелий.
- Она лежала рядом с Диомедом, когда мы нашли его без сознания. Несомненно, этот отъявленный мошенник собирался завладеть и ею, - заявил Аквила.
- На самом деле все, что говорит управляющий Диомед, сплошная ложь, хозяин, - продолжал Умбриций. - Он утверждает, будто его кто-то ударил, когда совершенно ясно, что ему просто стало плохо как раз в тот момент, когда он намеревался опустошить сундук.
- А куда в таком случае делось украденное?
- У него, конечно, был сообщник в доме, он-то и спрятал вещи, - вмешался наставник Хрисипп.
Ни Аквила, ни Умбриций не добавили больше ни слова, но все тотчас посмотрели на юного Париса, покрасневшего как рак.
- Что говорит Диомед в свое оправдание?
- Никто еще не допрашивал его, хозяин. Мы ждали возвращения хозяина, чтобы он сам судил, согласно старинному праву отца семейства.
- Приведите его ко мне! - приказал юноша.
Вскоре управляющего приволокли в таблинум и бросили к ногам Аврелия.
Диомед сразу же заявил о своей невиновности:
- Я не воровал твои драгоценности, хозяин! Твой отец слыл заядлым игроком и разорялся, делая долги. Наверное, он уступил некоторые из этих драгоценностей какому-нибудь кредитору, как бывало уже не раз.
- Речь идет не о браслете с сапфирами? Мне кажется, я заметил его несколько дней тому назад где-то тут, - произнес Аврелий, оборачиваясь к красавице Лукреции.
- Я в самом деле надевала браслет, когда мы ездили на праздник во Фронтон, но я отдала его твоему отцу, как только мы вернулись домой, - объяснила женщина, стараясь скрыть раздражение из-за того, что вынуждена почтительно разговаривать с мальчиком, которого еще совсем недавно безнаказанно обижала.
- И с тех пор ты не видела его?
- Нет, у господина не было больше случая одалживать его мне.
- Даже для того, чтобы ты отдала рабыне почистить его? Ты уверена?
- В этом доме не принято доверять служанкам драгоценности. Но господин… - с раздражением заговорила матрона.
Аврелий резко прервал ее:
- В этом доме я - господин, Лукреция. Стоит запомнить это раз и навсегда, - посоветовал он подчеркнуто высокомерно, и она, опустив голову, сдержала негодующий возглас.
- Итак, Диомед, ты утверждаешь, что некоторые недостающие предметы мог использовать мой покойный отец, - продолжал юноша.
- Парадный комплект, конечно, нет. Я сам чистил его вчера, чтобы приготовить к твоему дню рождения, - вмешался Аквила, злобно глядя на управляющего, стоявшего на коленях перед Аврелием.
- Что тебе известно о пряжке, Диомед? - спросил юноша.
- Пряжка со львом все время была в сундуке вместе с другими драгоценностями. Понятия не имею, как она оказалась в моей комнате, - простонал управляющий.
Аврелий помолчал, что-то обдумывая.
- Который час, Аквила? - вдруг как бы между прочим поинтересовался он.
- Недавно пошел восьмой час, хозяин, - ответил старший слуга, взглянув на водяные часы.
- Кто-нибудь уже уходил из дома в термы? - поинтересовался Аврелий.
- Нет, хозяин, термы только сейчас открываются.
- Хорошо. Принесите белое покрывало и расстелите его передо мной, - властно приказал он, и рабы поспешили выполнить приказание.
По непроницаемому лицу юноши незаметно было, какая буря тревог и волнений бушует у него в душе. Он решился на очень крупную игру, намереваясь утвердить свой авторитет перед людьми намного более взрослыми и опытными, чем он. Приказывать легко, труднее повиноваться. И если он ошибся в этом своем первом, преждевременном суждении, ничто больше не вернет ему уважения и доверия домашних.
- А теперь, Умбриций, разденься и дай мне твою тунику.
- Что? - изумился секретарь.
- Ты слышал, что я сказал?
Умбриций начал одну за другой снимать с себя одежды, в недоумении качая головой. Когда он остался только в набедренной повязке, Аврелий остановил его.
- Достаточно, Умбриций, - произнес юноша. Потом, обратившись к слугам, приказал: - А теперь потрясите его одежды над этим покрывалом.
Пока слуги выполняли приказ, молодой господин не спускал глаз с полуобнаженного секретаря, слушавшего смешки рабынь.
- Где ты родился, Умбриций? - неожиданно спросил Аврелий.
- В одном небольшом селе в Этрурии, - ответил тот.
- Да, мне так и говорили, - задумчиво согласился Аврелий.
Он поднялся со стула и, наклонившись, внимательно осмотрел льняное покрывало, затем собрал крупинки песка, упавшие с туники.
- Очень жаль, Умбриций, что порвался мешок, которым ты ударил Диомеда! Дырочка оказалась, наверное, очень небольшая. А возможно, ты сразу заметил ее и поспешил надеть сверху другую тунику. Но спать ты лег в прежней, грязной, рассчитывая поменять ее после купания. К счастью, в Риме ночную одежду употребляют очень редко!
- Как тебя понимать, хозяин? - пролепетал секретарь, бледный, как полотно, лежавшее у его ног.
- А так, что в ту ночь ты пошел за Диомедом и предательски ударил его, чтобы потом опустошить сундук, открыв его ключом, слепок с которого тебе каким-то образом удалось сделать. Зная о проверке счетов, которую велел провести мой отец, ты решил приписать кражу управляющему. А для пущей достоверности спрятал в его комнате одну из взятых в сундуке пряжек.
- Я никогда не видел прежде эту пряжку, хозяин! - воскликнул Умбриций.
- Ты уверен?
- Клянусь бессмертными богами! - заявил секретарь, прижимая руку к сердцу.
- Откуда же в таком случае ты знаешь, что на ней изображена богиня Аврора? - рассердился Аврелий.
- Мне говорил об этом твой отец, я уже объяснял.
- Нет, Умбриций, этого не может быть. Все, кому я показывал пряжку, видели на ней только немейского льва, потому что под рисунком есть подпись. И только ты говоришь об Авроре.
- Ну и что? - удивился секретарь, хмуря лоб.
- Это и в самом деле Аврора, богиня, изображенная на драгоценности, но никто не узнавал ее в крохотной крылатой фигурке. Это мог сделать лишь тот, кто умеет читать, - объяснил Аврелий, показывая надпись на пряжке. - Nameo…
- Но это же имя немейского льва! - воскликнул Аквила, старший слуга, тогда как остальные кивали в знак согласия.
- Вот тут вы все и ошибаетесь! - решительно возразил Аврелий. - Вас сбило с толку то, что на выпуклой части украшения изображено животное, а крылатая женская фигура заметна, только если повернуть его. Однако слово - Nameo - написано неверно. И мне сразу же показалось странным, что, работая над такой тонкой вещью, ювелир пренебрег орфографией, не говоря уже о том, что украшение это, мне кажется, вовсе не греческого происхождения. Поэтому я и подумал, что надпись может иметь какое-то другое значение. Я обратился к знатоку древности, брату полководца Германика…
- Уж не об этом ли дурачке Клавдии ты говоришь? Всем же известно, какой это жалкий глупец! - удивился наставник Хрисипп.
- Ничего подобного, - невозмутимо ответил молодой Стаций. - Он вовсе не дурак, а большой ученый, а также лучший в Риме знаток языка и истории этрусков. Едва посмотрев на эту пряжку, он сразу же перевел надпись на латынь. Вот смотрите: эта буква, которую мы приняли за О, на самом деле этрусская буква ТН - начальная буква имени, которое, как вообще все слова в этом языке, читается не слева направо, а наоборот - справа налево. Потом идет буква, похожая на М, но в этрусском языке она читается, как наша S… И в результате слово это означает THESAN, то есть богиня Аврора на языке наших предков тирренцев!