Сам Иван Трахман раздобрел на глазах, взгляд карих глаз сделался величественным и строгим. Одежду теперь он шил только у знаменитого Жака. Обедал в дорогом "Славянском базаре". По вечерам его часто видели у "Яра", где он щедрой рукой одаривал цыганок из хора. В газетных киосках по пять копеек за штуку быстро раскупались открытки с портретом Трахмана. Простой народ, сдавший банкиру рубли, боготворил его. Дамы мечтали о знакомстве с ним. Деловой мир удивлялся и даже восхищался еще невиданной ловкости.
* * *
Газетчики пронюхали: на 2 января "первый день выплаты дивидендов". Трахман заказал в "Славянском базаре" большой зал, где для пятисот различных вкладчиков - по лотерее - банкир давал обед.
Газеты опубликовали рождественское интервью Трахмана. Подобно доброму Деду Морозу, он обещал только хорошее: "Деньги вложены в самое высокодоходное предприятие" - золотые прииски Западной Сибири. Приглашаю любого желающего убедиться, сколь наше дело прибыльно. И вот в канун триумфа - страшная трагедия.
Головешки
Сыщики прибыли на пепелище быстро - угли еще не успели остыть. Соколов в свете электрических фонарей увидал выгоревшее помещение. Сейфы были открыты и опустошены. На полу операционного зала, поджав руки и ноги, в так называемой "позе боксера" чернел обуглившийся труп. Веки обгорели, глаза, словно белесые бельмы, дико выпучены, зубы оскалены.
Доктор Павловский склонился над трупом:
- Повреждена вся толща кожи, ткани и внутренние органы, очевидно, сильно уплотнены. Судя по хорошему состоянию зубов - это молодой человек. Не старше двадцати пяти - тридцати лет. Одежда практически вся сгорела.
Соколов возразил:
- Нет, со стороны спины выглядывает кусочек ткани Тонкое сукно. Похоже, что сгоревший был одет в пиджак. А вот пуговица желтого металла, другая. На пальце - золотой перстень, кажется, с бриллиантом.
Жеребцов наклонился, поднял с пола очки:
- Вот, черепаховая оправа обгорела. Аполлинарий Николаевич, на темени зияет рана.
- Да, сначала злоумышленник стукнул жертву топором, затем обложил его бумагами, видимо, отчетной документацией, облил бензином и - чиркнул спичкой! - сказал Соколов. - Канистра за дверями стоит, мы мимо нее прошли,
- Стало быть, - задумчиво произнес Кошко, - убит сторож,
- Никак нет, - живо откликнулся Соколов. - Где видели бедных сторожей, носивших на пальцах бриллианты? Эй, Гусаков-старший, хватит лясы точить, отыщи сторожа - дворник наверняка его адрес знает. И заодно уточни, где Трахман живет.
Горькие слезы
Через полчаса Гусаков притащил не пришедшего в себя после вчерашней пьянки сторожа Карабанова. Это быт крепкий в плечах мужик с угреватым красным лицом, хранившим неизбывную печать тупости.
- Ты, паразит, почему ночь провел не на службе? грозно спросил Соколов.
- Дак, это вчерась барин, ну, господин Трахман, изволили выдать мне на водку "зелененькую" и сказали; "Иди, дескать, выпей праздника ради! А я как бы вместо тебя подежурю - мне, дескать, с бумагами следоват разобраться. До утра буду стараться!" Ну, я и пошел к Мартемьянычу, это трактир на углу Столешников. Домой лишь за полночь доставился.
Соколов позвал Жеребцова:
- Едем к Трахману!
Сыщики легко вспрыгнули в поджидавшие их сани. Застоявшиеся кони резво понеслись по ночной Москве. Над головой бездонная чернота неба уходила в провальную космическую беспредельность. Одинокая звезда лила на землю золотую слезу. Угадывался скорый рассвет.
В Перуновском переулке Жеребцов постучал в окошко. В глубине комнаты вспыхнула свеча. Заспанный женский голос зевнул:
- Вань, ты, что ль?
Дверь отлипла, и на пороге сыщики увидали молодую красивую женщину в одной ночной рубахе и босиком. Она вскрикнула:
- Ой, кто вы?
- Не пугайтесь, сударыня! - с возможной деликатностью произнес Соколов. - Мы из полиции. Где ваш муж?
- Вчера утром он сказал, что будет на службе готовить годовой отчет и приедет лишь нынче. Что-нибудь случилось? - Вдруг женщина спохватилась: - Вы проходите, я сейчас.
Через минуту она явилась в простеньком платьице. Соколов показал ей перстень. От воздействия жара золото покрылось цветастыми разводами.
- Это перстень мужа! - воскликнула женщина.
- А вот это? - Соколов достал из кармана черепаховые очки.
- И это его! Но почему оправа обгорела? Что произошло?
- На муже что вчера было надето?
- Пиджак из английского сукна с золотыми пуговицами...Узнав о случившемся, женщина зашлась в безутешных рыданиях. Но впереди ее ждало еще одно испытание. Труп был уже отправлен в морг, находившийся рядом с пожарным депо - на Скобелевской площади. Когда женщина вгляделась в обугленные черты лица, то лишь успела прошептать:
- Это он... - и потеряла сознание.
Солнце поднялось над горизонтом и весело сияло на высоких маковках церквей. День занимался морозным, солнечным, праздничным.
Друг бедняков
Хоронили Ивана Трахмана на Миусском кладбище. За гробом шло несколько тысяч человек. Те, кто вчера нес ему свои рубли, сегодня клали на гроб цветы и венки. "Благодетель!", "Друг простых людей!", "Защитник бедных!" - то и дело доносилось из толпы. В народе громко роптали: "Ивана Спиридоновича убили за то, что он хотел несчастных и обездоленных сделать богатыми и счастливыми!" И все, не таясь, ругали предательское правительство и требовали отыскать и покарать злодеев, а также вернуть вклады с процентами.
Вдова уже не плакала. Черными кругами глаз она глядела на гроб, и пересохшие губы шептали слова отчаяния и горя.
Соколову было жаль молодую красивую женщину. На девятый день смерти он приехал в Перуновский. Анна была во всем траурном. Она встретила сыщика спокойно и молчаливо, предложила помянуть мужа. На комоде в обрамлении траурной ленты стоял фотографический портрет Ивана Трахмана.
Пока Анна ставила на стол нехитрую закуску, Соколов задумчиво перебирал на полке книги. Его особое внимание привлекла одна - в сафьяновом переплете. На титульном листе прочитал: "Париж во второй половине XIX века... Злодеи. Полиция. Тюрьмы. Гильотина". Издана книга в Петербурге в 1875 году.
Страница 324 была заложена ножом для разрезания бумаги. Соколов стал читать строки, подчеркнутые по полям красным карандашом: "Самый многочисленный и, быть может, самый опасный класс преступного мира представляют так называемые дельцы. Мы встречаем их всюду, не подозревая об их профессии: в театрах, на скачках, на гуляньях. Они всегда вежливы и вкрадчивы. Они не крадут часов из кармана и не разбивают запертых лавок. Они предоставляют это другим, более мелким воришкам... Поселяются они всегда в центральных кварталах и там заводят свое бюро - с реестрами, с красивыми витринами и решетками, над которыми красуются вывески: "Банк" или "Касса". Они часто печатают объявления на четвертой странице газет, в которых предлагают принять капиталы под громадные проценты, сулят невиданные барыши. Некоторые легковерные идут на эту приманку, разоряются, сожалеют, что пустились в неверную спекуляцию..."
Соколов задумчиво покачал головой:
- Вот оно что!
Симпатичный, с бакенбардами
- Скажите, Аня, ведь у вас есть альбом семейных фото? - спросил Соколов.
- Конечно, - вдова достала из комода кожаный переплет. - Это родители Вани, это Ваня мне подарил со своей надписью: "Дорогой невесте - любви и счастья. Целую. Иван".
- Можно взять его на короткое время? Спасибо! А это кто?
- С бакенбардами, симпатичный? Леон Люцеранский из Петербурга, университетский товарищ Вани. Его отец важный человек. Сам Леон приезжал к нам утром рокового дня. Он куда-то за границу ехал.
С вечерним поездом Соколов отправился в северную столицу. Отец Леона, действительный тайный советник, жил в богатом особняке на Васильевском острове, со множеством слуг, ливрейных лакеев, французским поваром, двумя выездами.
Старик своей важной и благородной наружностью напоминал толстовского Алексея Александровича Каренина. Даже говорил, подобно этому литературному персонажу, неторопливым, всегда слышным голосом, с налетом едва заметной иронии.
- Граф, - старик Люцеранский говорил по-французски, чуть улыбаясь, - это весьма пикантная ситуация: я потребовался полиции. Это даже любопытно. Но прежде скажите, как ваш батюшка? Впрочем, я его встретил на минувшей неделе в Канцелярии Государя, он разговаривал со статс-секретарем Танеевым. Сдал, постарел мой друг. Увы, мы все стали стариками.
Соколов ловко перевел разговор на Люцеранского-младшего. Старик довольным тоном произнес:
- Пусть это не совсем скромно, но Леон, признаюсь, меня радует. Он ревностен к службе. Полторы недели назад министр отправил его по служебным делам в Берлин. Вот его телеграмма: -Доехал хорошо. Разместили удобно. Целую, счастья. Леон".
- Вот как? Позвольте мне записать номер отправления. Это так, на всякий случай.
* * *
Заплатив тридцать три рубля, что составило сто семь немецких марок, Соколов в тот же день разместился в первом классе "Норд-экспресса". Путь лежал в Берлин.
Воскрешение из мертвых
Через тридцать два часа экспресс прибыл на берлинский вокзал Фридрихштрассебанхоф. И Соколов туг же попал в дружеские объятия знаменитого криминалиста Вейнгарта. Вейнгарт, усадив Соколова в авто, докладывал:
- В своей телеграмме, Аполлинарий, вы назвали имя Люцеранского. Такой у нас не значится ни в одной гостинице. Не заходил он и в университет, где его ждали с лекциями.
- Тогда везите меня на телеграф!
На Обервальдштрассе начальник телеграфа, громадный потный человек, заявил:
- Какой номер телеграммы? Сейчас оригинал принесут. Эй, Эльза, и еще тащи нам холодного баварского...
Когда служащий положил перед Соколовым оригинал, тот жадно впился в него взором. Потом поднялся с кружкой пива, торжественно произнес:
- Вопреки тому, что в обгорелом трупе признали Трахмана, у меня всегда были сомнения в его трагической гибели. Действительно, зачем грабителю жечь труп и деловые бумаги? Когда я наткнулся на книгу о мошенниках, которые богатеют на банковских операциях, мои подозрения перешли в уверенность. И вот, господа, бланк телеграммы. Он заполнен рукой... "мертвого" Трахмана.
- Это замечательное дело надо отпраздновать, едем в "Хиллэр"! - воскликнул Вейнгарт.
- Прежде надо поймать убийцу.
- У российских преступников, дорогой Алоллинарий, дорожка накатанная. Все жулье почему-то тянет в Париж. Но эти парижские тайны шиты белыми нитками. Ваш Трахман веселится в каком-нибудь "Континентале".
- С фальшивым паспортом на имя Иванова или Петрова! - расхохотался Соколов, и подвески на хрустальной люстре задрожали.
Эпилог
На этот раз Соколов ошибся. Едва Трахман оказался в Париже, как тут же сжег паспорт убитого им Леона Люцеранского. И зажил... под собственным именем в роскошном отеле "Бельвю", что на авеню Опера. Занимал Иван Трахман, разумеется, пятикомнатные "люкс" с роялем, бассейном, персидскими коврами и картинами классиков на стенах. Его согревала теплом своих тел целая интернациональная свора алчных и развратных девиц. С Трахманом случилось то, что обычно бывает с нашими соотечественниками: едва он хлебнул свободного ветра Запада, как тут же потерял целительное ощущение опасности. За что и поплатился.
- Как же ты, человек с университетским образованием, мог убить товарища? - спросил Соколов на допросе.
Трахман невозмутимо отвечал:
- А что мне оставалось делать? Своя шкура дороже чужой. Вы, поди, уже знаете, что все эти "золотые прииски"- сказка. Чтобы понять, до какой степени наш народ доверчив, следует открыть любую контору по приему денег. Чем большую чепуху вы станете молоть про ""высокие дивиденды", тем длиннее к вам будет очередь желающих избавиться от своих рублей. Ну а тут сроки платежей подперли. Что делать? Вдруг узнаю, что Леон в Берлин едет. Вот я все и устроил. Зазвал Леона к себе в контору - перед самым отходом поезда. Говорю: "Надень-ка мой новый пиджак, хочу со стороны взглянуть!" Едва Леон облачился, я его по голове - тюк! На палец убитого свой перстень нацепил, черепаховые очки на пол швырнул, бензинчиком - прыск! А банковские деньги я загодя в камеру хранения положил. С паспортом Леона в Берлин приехал, его папаше телеграмму отстучал. Что мне теперь будет ? Повесят ?
Судебный процесс шел пять дней. Окружной суд был забит до отказа. Ивану Трахману многие сочувствовали, в первую очередь - обманутые им. Душа российского человека - загадка. Когда жулику и убийце дали двенадцать лет, из зала донеслись крики: "Жестокость"
Но вчерашний миллионер сидел недолго. Во время этапирования в Сибирь Иван Трахман куда-то исчез. На этот раз его следы не обнаружились.
Может, под новой фамилией опять открыл банк?
ЧЕЧЕНЕЦ
Сотни людей - искренне скорбящих или просто любопытных - собрались на кладбище Донского монастыря. Хоронили, как писали газеты, "талантливого самородка, кристально чистого человека, безвременно сведшего счеты с жизнью ", - Прокофия Шубина. Когда, в Большом соборе со стенными росписями самого Баженова близилась к концу заупокойная служба, возле загодя приготовленной могилы случилось нечто ужасное, совершенно невиданное прежде. Николай Иванович Прохоров, знаменитый миллионер и владелец мануфактуры, близкий друг покойного, заметил в могиле непорядок. Находившиеся поблизости могильщики разгребли хвойный лапник и, слегка поработав лопатами, вытащили па свет Божий обнаженный свежий женский труп.
Бригада сыщиков, которую возглавил знаменитый Аполлинарий Соколов, выяснила потрясающую историю. Ее мы вам и поведаем.
Недра биографии
Жизнь замечательных людей всегда любопытна не только современникам, но даже отдаленным потомкам. Каждому хочется из своих сереньких будней сделать нечто этакое героическое. Вот и устремляются жадные взоры к тем, кто совершил головокружительный прыжок из болота заурядности к сияющим вершинам славы, богатства, почестей.
Пытливый ум биографов не однажды обращался к загадочной личности Прокофия Шубина, пытаясь разгадать истоки его невиданного взлета. Однако их вдохновенные усилия оказались бесплодными. Даже великие проныры - газетные репортеры - не отыскали первоисточника несметных сокровищ новгородского мещанина и кавалера, почетного московского гражданина.
Но у нас есть преимущество - материалы полицейского следствия, которые были недоступны нашим предшественникам. Это и позволит нам представить штрихи его славной жизни, взлета, а затем и падения в страшную и бездонную пропасть - Вечность.
Предки Прокофия мыкались в Белокаменной, но его папаша Егор, человек беспокойный и выпивающий, по неизвестной причине приперся на берега Волги и Оки - в Нижний Новгород. На его руках вскоре оказался младенец, герой нашего повествования.
Никто и никогда не видел женщину, пославшую в этот прекрасный мир младенца Прокофия. Нет, такая, судя по предыдущему опыту человеческого развития, видимо, была. Но ни ее имени, ни возраста и вероисповедания выяснить не удалось.
Лишь однажды, крепко, по обыкновению, напившись, когда загулял с крючниками, Егор коротко и выразительно отозвался о своей бывшей подруге:
- Протистутка! - И этот пьяница и грубиян никогда ничего к сей характеристике не добавлял.
Это и правильно. Женщины лишь по внешности похожи на людей. На самом же деле это существа совершенно необычные, явно божественного происхождения, а потому легко ранимые даже на большом расстоянии. Сам того не подозревая, Егор обладал первейшим из благородных качеств: о женах, какими бы они нам ни казались, следует говорить исключительно приятное или вовсе молчать.
Уроки жизни
Папаша-одиночка поменял много занятий: вывозил нечистоты, был уборщиком трупов павших на улицах животных, чернорабочим на каком-то селёдочно-коптильном производстве, дворником в имении графини Ольги Васильевны Кутайсовой, где размещался приют для малолетних. Наконец, обрел пристанище в качестве уборщика бесплатного ночлежного дома имени купца Бугрова (с его портретом в вестибюле) на восемьсот сорок коек на Нижнем базаре.
И через все эти годы и мытарства рядом с Егором шел его ребенок. В этой серой жизни он нагляделся много такого, что и взрослому видеть было бы отвратительно. И следствием этого стало то, что поначалу он выбрал неправильный путь жизни. Свел дружбу с худшей частью постояльцев ночлежного дома. Эта рвань наладилась посылать мальчишку на базар - за добычей. И Прокофий крал все подряд: круг вареной колбасы, шматок сала, гирю с прилавка, кошелек из чужого кармана. Добычу он честно приносил в ночлежку. Оборванцы хвалили Прокофия и учили пить водку.
Однажды, когда Прокофий спрятал под сатиновую рубаху головку козьего сыра, был застигнут врасплох. Торговцы повергли его в теплую базарную пыль и долго валтузили ногами и кулаками по разным частям юного тела.
Папаша, разделявший со своим отпрыском крошечную клетушку под лестницей, не снабженную даже окошком, тоже все чаще впадал в гнев и при помощи обрывка веревки возмещал его на Прокофии.
Что подействовало спасительным образом, сказать теперь трудно. Но однажды Прокофий, ставший уже ладным белокурым парнем, как бы враз поумнел. Он ушел от папаши-пьяницы, снял у купчихи Ольги Назаровой чердачное помещение с отдельным входом и начал зарабатывать себе кровавые мозоли в нелегком качестве "мартышки" на Сибирской пристани.
"Мартышками" за их исключительную неутомимость и социальную ничтожность народ прозвал лодочников.
Работа трудная, но зато веселая. Кого только возить не приходится! И купца с тугой мошной в кармане и с девицей на коленях, и загулявшего чиновника, желающего "выпить на воде", и темную личность в клетчатой кепке, конфузящуюся идти через мост, где полицейские дежурят о его честь.
...Так трудился Прокофий два лета. Силу в руках и спине обрел большую, даже бурлаки на кулачках с ним биться остерегались.