Полезные знакомства
"Трудом праведным не заведешь себе палат каменных", - справедливо заметил русский народ. И хотя трудился Прокофий изо всех сил, но богатства себе не составил. Однако деньги на хлеб-соль водились да на развлечения еще оставались. Впрочем, самым главным удовольствием Прокофия стало одно - чтение книг.
Когда-то еще в бугровской ночлежке мальчишка свел доброе знакомство с одним из обитателей ее - дворянином по происхождению, химиком по образованию. Эту науку тот когда-то преподавал в гимназии, а еще ставил опыты, печатал труды и даже премиями ученых обществ отличался. Но алкоголь низвел старичка в ночлежный ад. Прокофий тянулся к бывшему педагогу. Тот с удовольствием занимался с ним. Мальчишка с удивительной легкостью выучился читать, писать, постиг начатки знаний. Особую тягу получил к химии. Однажды у "холодного букиниста", торгующего с лотка на улице, купил за семик - две копейки - "Основы химии" Дмитрия Менделеева. Педагог помог овладеть ему премудростями формул и внушил:
- Только познав химию, можно достигнуть успехов в промышленности, земледелии и физиологии!
Про земледелие Прокофий не думал, а любил науку вполне бескорыстно, хотя и горячо. Во всяком случае, отыскав на свалке старый шкаф, Прокофий его привел в порядок, втащил на чердак и забивал покупаемыми и читаемыми книгами. Более того: приобретя реактивы и колбы, ставил опыты. Нередко дом заполнялся гнусными запахами, а однажды едва не случился пожар.
Домовладелица Назарова, смазливая вдовушка лет тридцати пяти, добрыми выпуклыми глазами глядела на юношу и мягко увещевала:
- Ты, Прокоша, только домишко мой не взорви! - и, потупив взор, добавляла: - И когда Семенов приходит, ты того, не ставь опытов. А то загребет тебя, как какого-нибудь бомбиста. Сейчас много этой шпаны, этих самых революционеров развелось.
Речь шла про жгучего усатого брюнета с шашкой и эполетами - квартального надзирателя, нежно надзиравшего вдовушку раза по три в неделю.
Благое дело
Нижний Новгород со своим водопроводом, трамваем, двумя скотобойнями, телефонной станцией и конножелезной дорогой, с садами и бульварами существовал, казалось, ради единственного дела - ради своей ярмарки, гремевшей на всю Европу.
Едва вода очищалась ото льда, как на Петербургской и соседней Сибирской пристанях начиналось движение. Подъезжают одна за другой десятки подвод, тяжело груженных товарами. Нетерпеливо покрикивают возчики, переминаясь возле своих поклаж, часами ожидая своей очереди, дабы сдать на хранение то, что предназначено для ярмарочной торговли. Возле складов бегают, суетятся приказчики, артельщики, конторщики. Щелкают костяшки счетов, без устали пишутся накладные и фактуры, нагружают широкую платформу весов, горой вырастают выгруженные и уже просчитанные и взвешенные товары.
Растет караван речных судов, тесно жмутся друг к другу па пристанях пассажирские и товарные пароходы. Конторские здания, нарочно построенные хозяевами для ярмарочной торговли, начинают отворять ставни, окна. Высланные вперед приказчики наводят в своем царстве порядок. Весь город обновляется, прихорашивается. Наемные рабочие ремонтируют булыжные мостовые, красят деревянные заборы и изящные чугунные ограды, переклеивают обои в присутственных и общественных местах.
Особое усердие - хозяев гостиниц, номеров, меблированных комнат, трактиров, ресторанов, харчевен: белят потолки, выколачивают пыль из ковров, натирают паркет.
В тот год, 15 июля - день поднятия флагов ярмарки - выдался жарким. Сотни людей пожаловали в Старый собор. Здесь шло торжественное богослужение. В первые ряды молящихся среди членов губернаторской семьи, среди блестящих офицеров, украсивших широкие груди царскими орденами, среди именитого купечества затесался белокурый парень в простонародной одежде. Молился он истово, так что сам митрополит заметил его и подумал: "Ишь, добронравный какой! А говорят, что у нынешних вера покачнулась. Ан нет!" И умиленный, махнул кадилом возле Прокофия.
...Уже поздним вечером, когда небо вызвездилось бриллиантами далеких и холодных звезд, Прокофий возвращался из "Американского электрического театра" Галисия домой, на свое прогретое до великой сухости чердачное помещение. Повернув уже на Похвалинскую улицу, он едва не грохнулся, споткнувшись о кого-то валявшегося на тротуаре.
Наклонившись, в неверном свете дальнего электрического фонаря Прокофий разглядел человека. Тот слабо простонал:
- Ради Аллаха, помоги! Эти свиньи избили меня... Напали шакалы на льва.
Прокофий сморщил лоб: "Что делать? Не бросать же здесь!" Махнул рукой:
- Подняться можешь? Ну, опирайся на мою руку. У меня заночуешь. Тут рядом.
Дома Прокофий помог гостю умыться, постирал его одежду. С трудом двигая челюстями, гость ел пшенную кашу. Перед Прокофием сидел восточный человек лет тридцати, узкое лицо было обрамлено короткой курчавящейся бородкой, с узким разрезом небольшого рта. На Прокофия глядел единственный глаз, черный и блестящий, как спелая смородина после дождя. Правого ока не было. Его переполосовал толстый шрам бурачного цвета.
Камиль (так звали одноглазого) расстелил у дверей свою немыслимую, много раз латаную бурку, приготовился спать.
Прокофий лег на узкую кровать. Ночью он вдруг пробудился. В мертвенном свете луны, проникавшем в оконце, он увидал Камиля. Тот сидел на голых пятках, надев феску и молитвенно воздев руки:
- Альхам дриляги раббим альлями...
На другое утро Камиль сказал:
- Спасибо за приют! Я чеченец. Мой дед был наибом самого Шамиля. Слыхал про такого? Отца убили русские собаки... - Он тут же поправился: - Солдаты убили, отец промышлял в горах на дороге. Нас было тринадцать детей. Кормить надо было. Я ушел из дома в десять лет. Сейчас убежал из казанской тюрьмы, там меня звали Юлбосаром. Паспорта нет.
Прокофий тяжело вздохнул:
- Поживи несколько дней у меня, поправляйся.
Золотой дождь
Прокофий утром рано уходил на Сибирскую пристань, возвращался вечером, приносил еду. Камиль мыл полы, вытирал пыль, готовил ужин. Уставившись глазом-смородинкой в переносицу Прокофию, участливо спрашивал: "Как сегодня дела? Много возил?" И внимательно слушал, никогда не перебивая. Раны Камиля зажили. И Прокофий все чаще задумывался: "Что делать с чеченцем? Отпустить? Пропадет!"
И вдруг пришла спасительная идея. Дождавшись воскресенья, он, отстояв в церкви позднюю обедню, зашел к хозяйке, протянул ей коробку шоколадных конфет:
- Это, Ольга Васильевна, вам - от чистого сердца! Есть у меня дельце... - и он поведал ей всю историю про Камиля, присовокупив к рассказу пятьдесят семь рубликов - все, что скопил. - Это для вашего квартального надзирателя. Пусть Семенов поможет...
Дня через два хозяйка вручила Прокофию паспорт на имя Элдара Галеева, в котором были описаны приметы самого Камиля: "От роду ему ныне тридцать лет. Росту двух аршин шести вершков. Лицо узкое, рябое. Нет правого глаза.
Наискось по лицу большой шрам. Нос длинный. Волосы на голове и бровях темные, густые. Вероисповедания мусульманского ".
Камиль прижал паспорт к сердцу, торжественно произнес:
- Я твой кунак, Прокоша! Пока я рядом, ни один волос не упадет с твоей головы. Клянусь!
...Следующим утром, совсем в ранний час, когда над Волгой стоял плотный ночной туман, Прокофий торопился на свой извоз. Пробегая Петербургскую пристань, он вдруг заметил сверток, валявшийся возле мучного склада. Он поднял его, развернул, и сердце учащенно забилось: в клеенке лежала кипа крупных ассигнаций, все больше с портретом Екатерины Великой - сторублевые. Засунув деньги под рубаху, он устремился прочь от этого места.
Пароход бежит по Волге
Про свою находку Прокофий никому не сказал. Лишь навестил отца, заметно постаревшего, ослабшего, с трясущимися руками. Прокофий притащил большую корзину с едой, оставил сколько-то денег.
- Вам, батюшка...
Прослезился папаша, обнял трясущимися руками чадо свое, хотел что-то сказать, да сипло голос сорвался, так ничего сынок и не понял.
И вовремя мальчишка отца навестил. Вскоре тот в одночасье Богу душу отдал, наследнику лишь алтын стертый оставил. Но Прокошка, хитрый лис, слушок пустил: "Покойный Егор большие деньги перед смертью сыну передал!"
Народ у Прокошки любопытствовал:
- Это чего, правду, что ль, бают, что у твоего покойного отца денег капитал был?
Прокошка отшучивался, но не говорил ни да ни нет.
Все-таки народ сомневался:
- Странно сказать: капитал! Откуда он у него? Пятачки на косушку стрелял!
И вдруг народ ахнул: купил Прокошка пароходец - двухпалубный, с громадным колесом, с капитанской рубкой и салоном для первостатейных пассажиров! По рекам все больше баркасы бегали парусные, а тут такая техника заграничная.
Вот тебе и раз! Кто бы мог подумать, что у пьяницы Егора такие деньжищи водились! Коловращение судьбы: мальчишка Прокошка возле флачной часовни "мартышкой" у пристани стоял, а теперь большими тысячами помахивает!
- Это безусловно! - соглашались другие. - Только все богачество Прокошкино, конечно, темное. Да и сам еще сопливый, как бы в трубу не вылететь.
- В собственную! Глянь, как раз его приобретение по воде дым пущает. Дай-ко табачку понюхать!
- Не жалко, заряжай оба ствола! Апчхи!
- Уф, хорош! За нутро хватает. С фиалкой?
- Табачок-то? С ней самой.
- В трубу, говоришь? Беспременно вылетит. Молодой, да и закваска в нем не та.
- Точно, жидель все. Нам бы этот пароход, мы деньгу хорошую на нем выгоняли бы. А этого Прокошку окрутят какие-нибудь хитрые людишки.
- А как же, вон вокруг него хороводится смуглый такой. Небось татарин...
- Камиль Одноглазый? Сказывают, с острова Сахалина бежал.
- Каторжная морда! Ишь, дружбу свел.
- Связался черт с младенцем. Он его на этот пароход в карты обыграет, а потом зарежет. У них с этим быстро.
* * *
Однако Прокофий завистников разочаровал. Дела его в гору шли. Деньги так и текли к нему в карман. И трех лет не прошло, как по воде бегали пароходы, баржи, баркасы, принадлежавшие Прокофию Егоровичу Шубину. И Камиль стал правой рукой его, многими делами заправлял.
- Ты и впрямь мой кунак - самый надежный человек! - говорил Прокофий и секретов никаких от него не держал.
Свел однажды случай Прокофия со знаменитым человеком - владельцем Трехгорной мануфактуры Николаем Ивановичем Прохоровым. Это был блестяще образованный человек, ходивший в английских смокингах, владевший иностранными языками и прекрасными манерами. И еще он был одним из богатейших людей России. Было ему далеко лет за сорок, и трудно понять, что привлекло Николая Ивановича в Прокофии. Потомок крепостных крестьян, Прохоров, может быть, подсознательно чувствовал что-то родственное в этом симпатичном юноше.
Две недели, пока Николай Иванович был на ярмарке, друзья почти не расставались. Каждый вечер, едва фиолетовая мгла спускалась на землю, "Св. Георгий" зажигал на верхней палубе огни и отваливал от причала. Симфонический оркестр количеством семнадцать маэстро играл Чайковского, Мусоргского и Брамса. Друзья сидели за обильным столом и вели нескончаемые беседы на самые различные и высокие темы. Узнав про увлечение Прокофия химией, Николай Иванович воскликнул:
Сейчас с молотка идет фабрика лаковых красок Клюнге, это в Москве. Вот и приобрети! Дело доходное, перспективное.
- Справлюсь ли? - засомневался Прокофий. - У меня и знаний нет.
- А у кого они есть? - расхохотался собеседник. - Все мы на деле учимся. А я тебе дам отличного консультанта, девица у меня в химической лаборатории - ученица самого Менделеева. Ну? Вот и хорошо. В субботу едем в Москву.
Королева науки
Размах Прохоровской мануфактуры поразил Прокофия. Он с любопытством осмотрел фабрики: бумагопрядильную, ткацкую, ситценабивную, красильню. Побывал в общежитиях для рабочих - благоустроенных домах с водопроводом, канализацией и даже (невероятно!) с электрическим освещением.
Николай Иванович рассказывал:
- Истоки мои - от монастырских крестьян Троице-Сергиевой лавры. Я, так сказать, двадцать первое колено, а род наш проистекает от штатного служителя лавры Ивана Прохоровича. Родился он в последние годы царствования Петра Великого. Я бываю на его могиле - на Драгомиловском кладбище. Мой пращур освободился от крепостной зависимости лишь в 1764 году, а вот его сынок Василий поселился в Хамовниках и торговал... Чем бы ты думал? - Глаза Николая Ивановича озорно блеснули. - Пивом! А нынешнее дело он затеял почти одновременно с рождением нашей гордости национальной - поэтом Пушкиным - в июле 1799 года. Так что не назвать ли нашу Трехгорку пушкинской?
Николай Иванович весело расхохотался, обнажив крепкие зубы:
- Впрочем, хватит мемориев, давай выпьем мадеры! Главное, что мы с братом Сергеем (завтра тебя с ним познакомлю) не осрамились, достойно продолжили дело наших славных предков. Выпьем за предков - твоих и моих! Может, и нас кто лет эдак через сто вспомнит добрым словом.
Прокофий заметил:
- Деяния моих предков куда скромней.
- Вот от тебя твоя фамилия, может, и пойдет вверх!
- Может... Но дед мой родом из Москвы, скорняком у Михайлова на Кузнецком мосту работал. А вот папашу занесло в Нижний. - Взор Прокофия вдруг сделался задумчивым. - Как там мой кавказец с делами управляется? Горячий он дюже, ему бы только врагов с кинжалом воевать: опаянной храбрости человек!
- Да и предан тебе он, Прокофий! Дело твое хорошо отлажено, поживи у меня недельку. Завтра в "Яр" тебя повезу. Ах, цыганка Стеша, - Николай Иванович сделал восторженное лицо. - Глазищи - во, что черны бриллианты блестят, косища - в оглоблю. Мы с гобой разгул натуре устроим, праздник сердца!
Но судьба уготовила Прокофию сюрприз в химической лаборатории. Николай Иванович представил ему:
- А вот главный инженер твоей будущей лакокрасочной фабрики - Мария Ивановна Грачева. Рекомендую...
Прокофий увидал девицу лет двадцати пяти, совершеннейшую красавицу: грациозную, стройную, с легкой обворожительной улыбкой на смуглом лице. Громадные блестящие глаза глядели на Прокофия весело и словно куда-то мимо него. Прокофий тяжело задышал, промямлил что-то невразумительное и от этого застеснялся еще больше.
- Я хочу показать вам, Прокофий Егорович, лабораторию, - непринужденно сказала Мария. - У нас очень много интересного. - Она еще раз, теперь уже доверительно, как близкому человеку, улыбнулась: - Вообще-то мы в строжайшей тайне держим наши рецепты, но от нас секретов, попятно, нет. Мы первыми в мире разработали изомерию нафтохиновых производных. Как раз в этой лаборатории...
Прокофий был так взволнован, что слова Марии словно повисали в воздухе, не доходили до его сознании. Набравшись духу, он пробормотал:
- Мария Ивановна, давайте сегодня обсудим наши проблемы. Надо вместе поужинать... Николай Иванович в "Яр" приглашает. Что до науки, то вы, уверен, в ней королева!
Парфе из ананасов
Солнце, словно утомленное дневной жарой, уже успело тяжело опуститься за плоские крыши домов, а наша компания, радостная от предстоящего веселья, в двух легких рессорных колясках катила в Петровский парк за Тверской заставой. "Яр" - место безумных оргий, цыганских плясок и прекрасной кухни - встретил новых гостей радушно.
Прохорова здесь все знали, все радостно приветствовали. Метрдотель отвел их на обычное место Николая Ивановича - на обширную террасу, слева от искусственных живописных руин, против эстрады и рядом с фонтаном.
Николай Иванович приехал со своей супругой - милой женщиной средних лет с добрым славянским лицом. Прокофии сел рядом с Марией. И эта близость страшно волновала его и возбуждала воображение. За другими столиками шло оживленное веселье, звучали бодрые тосты, смех. Для Прокофия ничего на свете не существовало, кроме очаровательной соседки.
А возле столика уже суетились два официанта, смахивая белоснежными салфетками несуществующую пыль, а метрдотель, приняв почтительную позу, скороговоркой перечислял:
- Рекомендую-с устрицы - наисвежайшие. Суп сегодня восхитительный - "а-ля тортю" Пирожки к ним валованы. рисоли, тарталеты. Ах, совершенно замечательное шофруа из перепелов. Ну, как обычно - стерлядь паровая. Из жаркого что изволите приказать: птицы, цыплята или фазана с пером-с? Говорите, вальдшнепа? С полной готовностью - во фруктовом гарнитуре...
После второй рюмки Мария взяла руку Прокофия. Тот сразу вспотел. Отчаянно и бесповоротно решил: "Первым богачом стану - все к ногам Марии брошу, но любви добьюсь".
Когда обед подходил к завершению и по предложению супругов Прохоровых компания собралась ехать:
- В кабаре "Летучая мышь" к Никите Балиеву... - Мария отодвинула от себя вазочку и обратилась к Прокофию:
- Разве это парфе из ананасов? Настоящее парфе я сама приготовлю для вас... - Она взглянула на него странно искрящимися глазами.
Почти до утра они вчетвером веселились у Балиева.
Еще через две недели, устроив дела в Нижнем, Прокофий перебрался в Москву. Поселился он в "Метрополе" - в большом номере из четырех богато обставленных комнат с роялем, громадными картинами в золоченых рамах, бронзовыми статуэтками, толстенными коврами, скрадывавшими шаги, множеством козеток, диванчиков, пуфиков, цветов в кадках и горшках.
Камиль в качестве то ли заботливого слуги, то ли надежного друга поселился в небольшом номере по соседству.
Интриги
Затея Прокофия увенчалась удивительным успехом. Благодаря некоторым маневрам Прохорова фабрика была приобретена с большой выгодой и отсрочкой платежей на полгода. Уже через два месяца производство стало приносить большие прибыли, появились новые заказчики. Новгородская флотилия тоже работала без сбоев, давала все возраставший доход.
Мария, по ее желанию, была поставлена заведовать химической лабораторией. Ее отношения с Прокофием очень быстро перешли из деловых в амурные. Она относилась к тому разряду женщин, в большом количестве расплодившихся в начале XX столетия, которые любили повторять пошлую фразу: "Жизнь коротка, молодость быстротечна, и я не желаю тратить свои дни на кухню и детей". Выходило, что Господь создал их не для семьи и материнства, а для того, чтобы они торчали в разных конторах и учреждениях.
Ее отец был бедным корнетом. С матерью Марии он познакомился во время маневров в Молдавии, привез се в Москву и обвенчался. Брак был несчастным - без любви, без каких-либо общих целей. Корнет повздорил с товарищем по полку и был убит на дуэли. Марии тогда шел третий год. Девица, когда подросла, решила во что бы то ни стало выйти в люди. Она упорно училась и в занятиях химией сделала большие успехи.