Судьба-злодейка
Гартье приказал:
- Эй, Галкин! Гони в Мытищи... Привези Соколова.
...Граф появился, как всегда, веселый, красивый, шумный:
- Ну, начальство, где шампанское? Проспорил ты, Николай Федорович! Обещал неделю меня не беспокоить, а сам и трех дней выдержать не смог.
Гартье изложил всю эту странную историю. Соколов, знакомый с Гулямдиной, грустно заметил:
- У этой Маньки жизнь несчастная. Было ей шестнадцать, посватался к ней какой-то инженер-путеец, человек достойный, да под поезд попал, пополам его перерезало Отец, правоверный мусульманин, когда узнал, что дочь, не дождавшись никях (свадьбы), носит ребенка, выгнал ее из дому. Манька родила, а кормить крошечную Розалию нечем. Вот и пошла тротуары шлифовать. Тяготилась она своей блядской профессией, да куда из порочного круга выбьешься? Пристала к "экипажникам".. Гусаков, иди сюда! Поезжай к дворнику, где Манька живет, - это дом семь по Ваганьковскому. Скажи: если появится Манька, пусть даст нам знать. Жеребцов, возьми в архиве все, что есть на этого дантиста. И вести за ним неусыпное наблюдение! Да, еще следует затребовать все дела о пропавших дамах, скажем, за последние два года. Выполняй приказ!
Страшное предположение
Закончился яркий, горячий, полный шума, движения, красок августовский день. Один из немногочисленных дней, составляющих человеческую жизнь. День, отпущенный Создателем для мира между людьми, для всеобщей радости, для наслаждения природой и прекраснейшей ее частью - женской прелестью, лучше которой нет ничего в Мироздании.
Но в этот праздник жизни врывались адовы создания, ненавидевшие Бога и все живое. Эти создания несли зло и распад.
Сидя за столом у окна, за которым все более стихала вечерняя Москва, Соколов изучал ворох документов, чтобы хоть немного уменьшить, ослабить черное зло. Из глубокого кресла, стоявшего в дальнем углу, явственно доносилось похрапывание. Это не выдержал дневной маеты Жеребцов - сон сморил его.
Соколов любил этого парня, ценя его исполнительность, бесстрашие и вполне по-детски наивную цельность неиспорченной натуры. Со всей своей непосредственностью Жеребцов презирал законы, если они мешали ему ловить убийц и бандитов, и с легкой совестью эти законы нарушал. За это, как утверждали злые языки, порою бывал бит своим патроном, которого, впрочем, все равно горячо обожал.
- Эй, дрыхло, раскрой вежды! - крикнул Соколов.
Ты знаешь, сколько особ прекрасного пола без следа сгинуло за два года? Пять! Манька, если не найдется, станет шестой. И все эти исчезновения начались полтора года назад - с приездом в Москву дантиста.
- Вот это открытие! - расцвел Жеребцов. - Едем брать...
- На основании этого совпадения нам разрешения не дадут. Гусаков? Свидетель неважный. Он задремал, а Манька выскользнула из дома.
Жеребцов фыркнул:
- А на кой нам ляд разрешение? Мы сами себе разрешим - проведем литерное мероприятие номер один.
- Обыскать жилище в отсутствие хозяина? Дешевый номер для бездарей. Нет, мы тщательно простучим каждый сантиметр стен, полы, если надо, подымем, но в присутствии дантиста. И ты будешь глядеть не отрываясь в его зрачки! Как только они превратятся в точку, заходит кадык, побледнеет - значит, там ищем! И сделаем это завтра.
Жеребцов полюбопытствовал:
- Аполлинарий Николаевич, что это? Какие фото на столе?
Это Гартье в свое время забрал у родственников портреты пропавших женщин. Посмотри внимательней, что у них общего?
- Все молоды, хорошенькие.
- И еще заметь: они все, как наша Манька, брюнетки и с крупными, объемистыми бюстами. Красота, я сказал бы, одного порядка! Все они, по справкам, не отличались безупречной нравственностью. То есть можно было подойти на улице, пообещать деньги, и они пошли бы за незнакомым. Впрочем, утро вечера мудренее. Я пришлю горничную Глашу, она тебе здесь, в кабинете, на диване постелит.
...Всю ночь Жеребцову снились бандиты, захватывающие дух погони и округлые прелести Глаши.
Тщетные предосторожности
Ровно в девять утра в Большом Гнездниковском произошла встреча: Соколов, еще накануне соединившись по телефону 171-86 с владельцем загадочного дома по Старой Басманной неким Половинкиным, пригласил его к себе: -Для конфиденциального разговора!"
Этот Половинкин, оказавшийся зажиточным владельцем многих домов и желчным, нервным господином, никак не мог уразуметь, зачем господа сыщики желают осмотреть его дом.
- Городская управа хочет его купить под наши нужды, - соврал Жеребцов. - За о-очень большие деньги.
- Поехали, - сразу же согласился Половинкин. Путники поймали какого-то ваньку - древнего деда, не спешившего погонять полудохлую кобыленку рыжей масти, и скромненько отправились на Басманную. Хотя Соколов был в штатском неброском костюме, но его величественный вид, строгий взгляд умных глаз создавали впечатление чего-то генерал-губернаторского. Он внушительно произнес:
Господин Половинкин, ни в коем случае не говорите вашим жильцам, что мы из сыска. Не следует волновать умы.
Половинкин в ответ что-то буркнул.
...Сначала для проформы зашли в хозяйские апартаменты. Бегло огляделись и направились к дантисту. В кресле у того, открыв рот, сидела пациентка в пышном шелковом платье и с крупными бриллиантами в ушах.
- Это супруга городского головы Гучкова, - с придыханием шепнул Половинкин. - Важная дама!
Дантист зашевелил усищами.
- Что угодно, любезные?
- Простите за беспокойство, - самым душевным тоном изрек Соколов, - осматриваем здания города, чтобы предотвратить обвалы.
- Господа из городской управы, - выпалил глупый Половинкин.
Дама, продолжая держать рот открытым, удивленно вьггаращила глаза: сотрудники ее мужа? Но она таких никогда не видела.
Дантист гневно раздул щеки, отчего палкообразные усы зашевелились:
- И что вы намерены в моем доме делать?
- Осмотрим состояние кладки и быстро уйдем, - миролюбиво ответил Соколов. И поклонился даме: -
Извините, такая у нас работа. - Кивнул Жеребцову: - Николай Иванович, приступай.
Квартира дантиста ничего примечательного не представляла. Кроме обычных удобств и спальни, были крошечный зубоврачебный кабинет и обширная гостиная с мраморным камином, диваном, книжным шкафом, малиновой козеткой и прочим. Зато на стене, отделявшей от хозяйской половины, висел громадный персидский ковер, от пола до потолка увешанный старинным оружием: алебардами, пистолетами и ружьями, пищалью с золотой насечкой, булатной саблей, цепью гремячей, плеткой с серебряным набалдашником и еще чем-то.
После беглого осмотра Соколов приказал:
- Николай, займись жилыми помещениями, а я спущусь в подвал.
Жеребцов старательно осмотрел полы - не подымали ли паркет, простучал наружные стены - нет ли полого звука, побывал на чердаке и даже слазил в печь и камин - ничего интересного!
Дантист криво усмехнулся:
- Этот дом к вечеру не рухнет?
- Нет, еще долго простоит, - ответил Соколов, поднявшийся из подвала. Когда сыщики вышли на улицу, он добавил: - В подвале человеческая рука ни к чему лет двести не прикасалась!
...Как доложит наружная служба, дантист сразу же побежал к начальству - жаловаться на самоуправство.
Кошки-мышки
Гартье и Соколов были вызваны к градоначальнику Адрианову. Генерал-майор гневно размахивал руками:
- Как вы смеете врываться в частные дома? Почему беспокоите честных обывателей? У дантиста Лепиньша прекрасные характеристики, у него лечатся достойные люди!
Гартье дрожал как осиновый лист, а Соколов насмешливо проговорил:
- Александр Александрович, у дантиста Лепиньша уже два года никто не лечится: он тихо лежит на кладбище. Об этом - телеграмма начальника рижского сыска Кошко. И уважаемый вами лекарь должен ответить: куда делись пять женщин? Да и шестая, войдя к лже-Лепиньшу в дом, бесследно исчезла. Заодно неплохо бы узнать его подлинное имя.
Соколов не сказал, что успел отправить для опознания в Ригу фото дантиста, добытое "оперативным путем". И еще он приказал усилить наблюдение за дантистом: "Дышать ему в затылок, куда бы он ни пошел, демонстративно сидеть на скамейке возле его дверей. Пусть видит, что он у нас на крючке, и пусть нервничает, авось и выдаст себя чем!"
Зато Жеребцов начал сомневаться:
- В доме трупов нет! Может, дантист не убийца? А то, что живет по чужому виду - мало ли таких! Я бы за фальшивый паспорт арестовал его, допросил, и дело сразу бы прояснилось.
- Если он убийца - то трупы не выдаст, за свою шкуру будет бороться. Давай дождемся ответа из Риги. Но пока кое-что предпримем, - и Соколов поделился своей задумкой. Жеребцов был в восторге: он хохотал, хлопал в ладоши и с нетерпением стал ждать ночи - время осуществления плана.
Загробные голоса
Ночью под окнами спальни дантиста раздался хор женских голосов, жалобно стенавших: -Душегуб, почто жизни нас лишил? Ах, горько нам!"
Дантист, чей сон прерван был столь жутким способом, подскакивал к окну, кричал в темноту: "Кто тут? Чего вам?" Ответа не было. Проходило полчаса, и вновь раздавались стенания: "Убийца, душегуб!"
С первыми лучами солнца, взлохмаченный, с торчащими усами, в ночной пижаме, дантист с шумом распахнул дверь. Увидав агента, сидевшего на пороге, обрадовался, заикаясь, спросил:
- Ночью вы, извините, тут были? Голоса слышали?
Женские...
Иван Гусаков строго отвечал:
- Да, господин дантист, всю ночь, скажу прямо, дежурил. Но насчет голосов - это у вас мерещенье слуха.
- Нет, голоса явственные. Более того... - Дантист достал из кармана фото - шесть изображений женщин. Шепотом произнес: - На полу возле окна лежали. Неужели никого не заметили?
- У меня муха не пролетит! - гордо сказал Гусаков. - Эй, Новиков! Ты с торца стоял, голоса женского рода не слышал?
Из густых кустов сирени тут же вылез квадратный парень крестьянского вида, удивился:
- Никак нет, Иван Матвеевич, такого ничего не было. Всю ночь тишина, вот разве кузнечики...
Дантист поник головой, молча ушел в дом, оттуда целый день не появлялся и прием не вел. Ночью все повторилось заново: женские стенания, крики и проклятия дантиста, однажды пальнувшего в окно из антикварной пищали.
Последний вздох
На другое утро, спозаранку, в квартире Соколова зазвонил телефон.
- Господин полковник, Аполлинарий Николаевич, это Гусаков-папаша беспокоит. Скорей приезжайте, дантист яд принял, благим матом орет.
Менее чем через десять минут Соколов прибыл на место. Дантист в судорогах катался по полу. Дыхание было прерывистым, голова судорожно откидывалась назад, зрачки сходились к переносице.
- Челябуху при-ня-ял... - прохрипел он. - Скорее, в больницу... Хочу жить!
- Где трупы? - грозно крикнул Соколов. - Пока не скажешь, в больницу не отправлю.
Дантист страшно застонал, дернул головой:
- Под ковром!
Соколов сорвал со стены персидский ковер, он тяжело грохнулся на паркет. На стене под потолком желто отсвечивала большого размера бронзовая крышка. Сыщик пододвинул к стене стол, поднял валявшийся на полу старинный кинжал и, вставив в зазор, нажал на рукоять. В образовавшуюся щель просунул ладонь, натужась, приподнял крышку. Тут же пахнуло смрадом.
Ясно, крышка закрывает вентиляционный короб. Дантист сюда и сбрасывал трупы. В подвале наверняка в незапамятные времена хранились припасы. Но потом стену укрепили, вентиляционный вход замуровали. Ковер с оружием был повешен не случайно. Маскировка удалась.
- Так говорил Соколов успевшему прибыть Ирошникову.
- Юрий Павлович, отправь это исчадие ада в Лялин переулок, в полицейскую больницу.
Ирошников взглянул на звериный оскал застывшего лица:
- Поздно...
Эпилог
Из Риги пришел ответ: "Изображенный на фото дантист Густав Хинцелъберг, половой маньяк, убийца, был задержан на месте преступления. Бежал из-под стражи. Отравил приютившего его коллегу Альфреда Лепинъша и завладел чужим паспортом. Находится в розыске ".
Из вентиляционной скважины извлекли шесть женских трупов разной степени разложения. Они были умерщвлены одинаковым способом: сначала принимали большую дозу снотворного, затем маньяк руками душил свои жертвы и совершал некрофильский акт. При этом кусал у трупов груди. Отпечатки зубов преступника совпали с местами укусов.
Марьям Гулямдину хоронили со всеми почестями. Был венок от столичного сыска. Старый Гулямдин взял в свой дом сиротку Розалию, вздохнув: Бэтэн якшэ эшъне аплага тапшэрамэн! ", что означало: "Всякое доброе дело угодно Аллаху!" И то верно.
ЛЕТАЮЩИЙ ТРУП
Мрачная тайна этого преступления, казалось, никогда разоблачена не будет. Злодеи проявили истинно дьявольскую изощренность. Аполлинарий Соколов признался газетчикам: "Когда я принялся за это дело, мне казалось, что стою перед высоченной глухой стеной, преодолеть которую - выше сил человеческих... "
Под звон гитары
Знаменитый трактир Егорова помещался в Охотном ряду. По необъяснимой причине это заведение полюбили жандармские офицеры, сыщики, полицейские, секретные агенты. Бельэтаж заполнялся нижними чинами. Здесь было дымно, шумно и громко играл орган - "Коль славен" и "Боже, Царя храни".
Более важный народ поднимался по мраморным ступеням на второй этаж. В просторном зале сияли громадные зеркала, звенел хрусталь, негромко разливалась струнная музыка.
Вот и теперь граф Соколов, кинув легкое пальто в руки почтительного швейцара, вытирая большим платком лицо, влажное от дождя, бодро вошел в зал. Суета лакеев, запах кушаний, приятное тепло нагретого воздуха, приветствия знакомых (а кто в Москве не знал Соколова!) не могли вывести его из задумчивого состояния.
За Соколовым на длинных ногах, обутых в невообразимого размера штиблеты, вышагивал Жеребцов. Именно он должен был сообщить подробности странного преступления, которое занимало знаменитого сыщика.
Лакей Семен - молодой услужливый парень из ярославцев, одетый в кумачовую рубаху навыпуск и в козловых сапожках, спешил с поклонами:
- Наше почтение-с! С удовольствием желаю знать о вашем аппектите. Нынче у нас упоительные омары с грибами - специального человека из "Яра" переманили. Свежие устрицы, копченый угорь под тонким соусом "прованс", цесарки фаршированные, кулебяка с визигой.
Стерлядь прикажете кусками по-американски или в шампанском?
Соколов нетерпеливо прервал:
- Мне нынче не до разносолов. Тащи селедку с картошкой, огурцы малосольные да борщ. Графинчик чтоб ледяной был. Беги! - И к Жеребцову:- Рассказывай, что выяснить удалось?
Тот, желая подчеркнуть собственную исключительность, с азартом заговорил:
- Ведь днем минуты спокойной не дают! Так я вчера вечером оставил на службе Ирошникова, стали мы дактилоскопическую картотеку в порядок приводить. Вдруг - телефон! Как вы, Аполлинарий Николаевич, приказываете, я сразу на часы посмотрел: без десяти минут двенадцать. Мужчина говорит, а сам страшно взволнован: "Я солист Большого театра Иван Арчевский. Живу в доме номер три - угол Малой Дмитровки и Настасьинского переулка. Сейчас открыл парадную дверь, а там, на площадке, человек лежит, стонет и вся спина в крови. Я даже руки измазал! Пригляделся, ба! Да это мой сосед фельдшер Попов, в пятом нумере живет. Скорее приезжайте!"
Мы с Ирошниковым вскочили в коляску - десяти минут не прошло, как были на месте преступления. Попов лежал в луже крови. Его ударили под левую лопатку, но сердце не задели. Я спросил: "Кто на вас покушался?" Попов простонал: "Не знаю, врагов у меня нет..." у Него даже кошелек из кармана не взяли. Мы отправили его в ближайшую больницу - Екатерининскую, это на Петровском бульваре. Но по дороге он скончался.
Подозрения
Соколов глубоко задумался, даже перестал борщ есть. Потом сказал:
- Но у этого преступления должны быть мотивы. На такое злодейство преступника должна толкнуть острая необходимость.
- У меня есть подозрения, - заметил Жеребцов, пропустив рюмку водки. - Попов служил в Императорском Вдовьем доме на Садовой-Кудринской. Я утром был там. Все о покойном отзываются тепло: "Тихий, исполнительный человек, ни с кем не ссорился". Но... владелица дома, где жил убитый, мадам Тюляева мне сообщила, что у жены Попова роман. С кем, вы думаете? С тенором Арчевским, тем самым, что позвонил в сыск.
- Ты, дитя природы, желаешь сказать, что знаменитый тенор из-за страсти зарезал соперника?
Жеребцов азартно воскликнул:
- Конечно! Артисты все балухманные. Жена Попова - Маргарита, сообщила артисту о позднем дежурстве мужа. Тот выследил и... А потом нам позвонил: дескать, алиби! Старый трюк. Ведь больше некому.
Соколов вынул золотой хронометр, который недавно купил в магазине "Павел Буре" (Кузнецкий мост, 1) за четыреста пятьдесят рублей:
- Скорее закончим ужин и - в морг! Там Павловский экспертизу проводит.
В царстве мертвых
Уже через полчаса сыщики въезжали в старинные ворота Екатерининской больницы. Слева от церкви - приземистое сооружение о четырех изящных арочных окнах - морг. (Впрочем, он и ныне там.)
К сыщикам вышел невысокий человек в переднике, забрызганном кровью. Почесав бороду в мелких кудряшках,представился:
- Патологоанатом Марков! Вы, я вижу, из полиции? Павловский там...
Сыщики вошли в помещение. На секционном столе лежал труп. Большие руки вытянулись вдоль туловища, подбородок остро задран вверх. Сквозь желтую кожу резко проступали ребра. Павловский возле раковины мыл руки.
- Я зашил раневое отверстие, чтоб кровотечения не было. Коля, подхвати за плечи, перевернем на живот. Нож прошел в плевральную полость - вот тут, левее сердца.
Убийца, думаю, неопытен, промахнулся, в сердце не попал. Однако повреждена нижняя доля легкого. Попов скончался от массового кровоизлияния в плевральную полость - до двух литров. Направление раны - сверху вниз.
- Фью! - присвистнул Соколов.
- Убийца выше рослого Попова.
- Как Арчевский! - обрадовался Жеребцов.
Тебе, дитя природы, хотелось, бы, как во времена Тайной палаты, вздернуть тенора за ребро, - насмешливо сказал Соколов. - Тогда он принял бы на себя все убийства от сотворения мира. Негоже так! А если перед тобой невиновный? Что тогда? Я сам допрошу тенора. Привези его, но - смотри у меня! - вежливо.