Фернандес де Кордова еще до отвоевания у арабов Гранады принадлежал к ордену Святого Иакова, основанному в 1161 году двенадцатью леонскими рыцарями во главе с Педро де Ариасом, его первым магистром. Изначальной целью этого ордена была охрана христиан, совершавших паломничество в Сантьяго-де-Компостела. Однако через некоторое время рыцари ордена Святого Иакова стали вести борьбу против сарацин на всем Пиренейском полуострове.
Так же как и в ордене тамплиеров, внутри этой организации вскоре стали возникать тайные общества, члены которых - самые посвященные и мудрые рыцари - занимались запретными практиками вроде магии и алхимии. Когда королевская власть сама стала контролировать орден, тайные общества внутри его продолжали существовать, но состоявшие в них рыцари вынуждены были проявлять еще большую осторожность, чем раньше. С тех пор они стали собираться лишь в некоторых монастырях цистерцианского ордена, близкого им по духу и не утратившего со времен святого Бернара понимания истинной миссии Христовых воинств.
Великий Капитан был одним из самых выдающихся рыцарей ордена Святого Иакова: он принимал участие в его тайной деятельности и сражался во имя его идеалов. В сражениях его охраняла группа из двенадцати рыцарей ордена (по числу его основателей) в белых цистерцианских плащах с красным крестом, нижняя часть которого заканчивалась лезвием меча.
Фернандес де Кордова всегда жаждал устранить с политической арены Италии молодого Борджиа, которого он считал подлым и чудовищным преступником. Поэтому Великий Капитан был несказанно рад, когда испанский король после долгих колебаний дал наконец разрешение схватить Чезаре: Фердинанд был мудрым политиком и никогда бы не принял решение опрометчиво, во вред государственным интересам.
Схватив Борджиа, Великий Капитан обнаружил и серебряный ларец с плащаницей, спрятанный в подвале дворца, где тот укрывался. Фернандес де Кордова приказал двум приближенным к нему надежным рыцарям, также принадлежавшим к ордену Святого Иакова, охранять реликвию в дороге и по возвращении на Пиренейский полуостров отвезти ее в Каталонию, в монастырь Поблет. Находившийся там магистр ордена тамплиеров Испании, скрывавшийся под сутаной монаха-цистерцианца, должен был решить, что делать с плащаницей.
После того как в XIV веке орден тамплиеров был уничтожен французским королем Филиппом IV Красивым - коварным и алчным человеком, жаждавшим завладеть сокровищами храмовников, - некоторые рыцари, которые смогли бежать или были освобождены от возведенных на них ложных обвинений, обосновались в монастырях цистерцианцев или госпитальеров. В тайные общества тамплиеров, продолжавшие существовать после официального их запрещения, входили также и некоторые члены ордена Святого Иакова.
Несмотря на то что большинство живших в то время тамплиеров были каталонского и арагонского происхождения, центр этого тайного общества находился на родине основателей ордена - в Париже, в монастыре близ Нотр-Дама, на южном берегу Сены.
Когда рыцари, охранявшие плащаницу, плыли на корабле в Испанию, море было спокойным: казалось, будто даже стихия благоговела перед реликвией и помогала ей в путешествии. К вечеру четвертого дня на горизонте наконец показалась земля Испании. Корабль вошел в порт Барселоны, и рыцари сошли на берег с деревянным ящиком, где был спрятан серебряный ларец с плащаницей. Оттуда они благополучно добрались до Поблета на телеге, не попавшись по дороге ни разбойникам, ни королевским солдатам. О содержимом ящика и их миссии никто не должен был знать.
По прибытии в монастырь рыцари передали плащаницу магистру ордена тамплиеров Испании, аббату Раймундо де Салазару, который был крайне взволнован и удивлен появлением реликвии. Прежние владельцы плащаницы уже давно передали ее герцогам Савойским, и совершенно невозможно было объяснить, каким образом и при каких обстоятельствах она попала в руки Борджиа. Это заставило аббата усомниться сначала в подлинности привезенной ему реликвии, однако, как только он увидел запечатленный на полотне образ Иисуса, все сомнения тотчас отпали: это была именно она, святая плащаница Христова.
Аббат, следуя своему долгу, отправил одного из рыцарей, доставивших плащаницу, с посланием к Великому магистру ордена тамплиеров, приглашая его приехать в Поблет, чтобы решить судьбу неожиданно обретенной бесценной реликвии. Это послание было спрятано внутри медальона с изображением плащаницы и гербов Шарни и Вержи - двух французских родов, владевших реликвией до ее передачи герцогам Савойским. Только таким образом члены ордена могли передавать сообщения из одного монастыря в другой. Никто посторонний не догадался бы, что внутри медальона спрятано тайное послание.
Получив от аббата поручение отвезти письмо Великому магистру во Францию, рыцарь ордена Святого Иакова незамедлительно отправился в путь. Он без устали скакал и днем, и ночью, меняя лошадей на попадавшихся по дороге постоялых дворах и позволяя себе поспать лишь несколько часов в сутки. Времени терять было нельзя: весть о святой плащанице должна была прийти к великому магистру без малейшего промедления.
Подъезжая к Парижу, посыльный издалека увидел очертания готического собора Нотр-Дам, возвышавшегося посреди Сены на острове Сите, где в давние времена возник город, названный римлянами Лютецией. Рыцарь направил лошадь к одному из мостов: монастырь тамплиеров находился на противоположном берегу реки, неподалеку от собора. Он благополучно пересек Понт-о-Шанж, но на другой стороне его остановил патруль. Капитан приказал ему спешиться и показать свои документы. Однако монах не подчинился: в Париже рыцарям Христа всегда грозила опасность - в особенности со стороны властей.
Солдаты окружили посыльного, и он понял, что должен вырваться от них во что бы то ни стало, чтобы выполнить свое поручение. Пришпорив лошадь, рыцарь поскакал прямо на солдат, но один из них бросился на него и вцепился ему в горло, пытаясь свалить с седла. В этот момент цепочка, висевшая на шее у рыцаря, оборвалась, и медальон с посланием для Великого магистра сгинул в темных водах реки. Вырвавшись из рук солдата, монах погнал лошадь вперед, но другой патрульный выстрелил в него из арбалета. Стрела вонзилась рыцарю в спину с левой стороны, и наконечник прошел насквозь на уровне плеча.
Рана была очень серьезной, возможно, даже смертельной, и гонец сразу же понял это. Он с трудом держался на лошади, но, помня о важности своего поручения, продолжал скакать, собрав последние силы. Посыльный добрался до монастыря, истекая кровью, и рассказал Великому магистру о плащанице. Медальон с посланием был потерян, но рана рыцаря и огромное кровавое пятно на его плаще были слишком красноречивы, чтобы можно было усомниться в правдивости его слов. Рыцарь выполнил свой долг и вскоре умер со спокойной душой, не подозревая, что капитан, возглавлявший патруль, проследовал за ним до самого монастыря, где жили тамплиеры. В ту же ночь монастырь окружили сотни солдат, и монахам было приказано выйти и сдаться. Однако никто не вышел. Рыцари храма решили в очередной раз принести себя в жертву.
Тогда солдаты стали пускать горящие стрелы в окна и на крышу монастыря и подожгли телегу с сеном у его входа. Через несколько минут огонь распространился по всему зданию. Сначала внутри стояла гробовая тишина, но потом оттуда, словно издалека, донеслось мрачно-торжественное пение сотен голосов. Люди, обреченные на жуткую смерть, не кричали от страха, как следовало бы ожидать, а пели гимн Господу. Слышался треск горящего дерева, и языки пламени, вздымавшиеся все выше и выше, казались разинувшим пасть свирепым чудовищем, жадно утолявшим свой неистовый голод.
Здание было уже полностью охвачено огнем, и вдруг капитель, отколовшаяся от колонны, полетела вниз и упала неподалеку от предводителя напавших на монастырь солдат. Лошадь испугалась и понесла, сбросив своего седока. Посреди ясного неба грянул гром, и многие солдаты бросились бежать прочь, ужаснувшись, возможно, совершенному ими преступлению. Предводитель поджигателей со сломанной шеей лежал в агонии на мостовой перед полыхавшим монастырем. Он испустил последний вздох, с ужасом глядя на содеянное в предчувствии близкого и неминуемого Суда. Умирая, он издал душераздирающий вопль, прося привести священника для исповеди, но было уже слишком поздно.
Известие о гибели парижских тамплиеров пришло в Поблет через несколько дней, повергнув в горестное смятение принадлежавших к ордену монахов. Однако им пришлось скрывать свою скорбь, чтобы не вызвать подозрений у остальных обитателей монастыря. Парижские рыцари храма были уничтожены… Это означало, что Каталония стала последним оплотом тайного ордена, и святой плащанице суждено было на века остаться в Поблете под надежной защитой рыцарей-тамплиеров.
14
1888, Париж
Когда Жиль наконец смог открыть глаза, ничего необычного уже не было, но он все еще был не в силах прийти в себя от того, что произошло или по крайней мере показалось ему. Жиль не мог с уверенностью сказать, действительно ли он видел это. У него болело все тело, мышцы его были напряжены, и он чувствовал себя совершенно обессиленным. Жилю казалось, будто он находится в каком-то другом мире, перенесенный туда неведомой силой. Соблазнительно было свалить все на усталость, решив, что увиденное было лишь плодом переутомления. Было намного легче убедить себя в этом, чем как-то объяснить увиденное и принять это даже вопреки прежним убеждениям. Однако Жиль был ученым и всю свою жизнь восставал против той ошибки, которую сейчас готов был совершить. Он знал, что страх и предубеждение не могли привести к истине: это был верный путь к мраку и неведению.
Боссюэ изо всех сил пытался себя убедить, что должно существовать какое-то рациональное объяснение произошедшему. Несомненно, оно должно существовать. Набрав в легкие воздуха, он нетвердым шагом двинулся вперед, держась левой рукой за край стола, чтобы не упасть. Через целую вечность - как ему показалось - Жиль добрался до того места, где лежал медальон. Он не сдвинулся с места, не пропал и выглядел теперь совершенно обычно - так же, как прежде. Боссюэ громко сглотнул слюну и протянул дрожащую руку к медальону. Едва коснувшись его кончиками пальцев, он резко отдернул кисть. Поверхность медальона была ледяной, несмотря на то что всего несколько секунд назад от него, как от настоящего маленького солнца, исходили горячие яркие лучи. В тот момент, глядя на сверкавший медальон, Жиль, как ему показалось, услышал какой-то далекий голос, но не смог разобрать, что он сказал.
В конце концов ему удалось преодолеть свой страх. Решительно взяв медальон со стола, Жиль поднес его к глазам. В нем, как казалось, совершенно ничего не изменилось. Все было по-прежнему, но Боссюэ, к своему удивлению, обнаружил одну деталь, которую раньше не замечал, - тончайший зазор на ребре медальона, шедший по всей окружности. Сердце его бешено заколотилось, и страх уступил место волнению. Взбудораженный своим открытием, профессор переворошил все на столе в поисках нужных инструментов.
- Ну где же они, черт возьми?! - бормотал он, теряя терпение.
Несколько колб и пробирок упали на пол и со звоном разбились, но Жиль даже не заметил этого и судорожно продолжал переворачивать все на столе. Найдя то, что искал, он чуть не запрыгал от радости и в лихорадочном возбуждении оторвал от своего халата кусок ткани, чтобы завернуть в него медальон. Трясущиеся руки едва его слушались. Попытавшись закрепить медальон в прикрученных им к столу тисках, Жиль лишь уронил его на пол.
- Черт возьми, черт возьми! - в нетерпении воскликнул он и нагнулся, чтобы подобрать вещицу.
Едва не ударившись головой о край стола, Боссюэ поднялся и вытер со лба обильно струившийся пот, попадавший в глаза. Снова завернув медальон в кусок ткани, он тщательно закрепил его в тисках, после чего, приставив к его ребру долото, ударил по нему молотком. Металл не поддался. Жиль ударил опять, на этот раз еще сильнее - и острие слегка вошло в ребро медальона. Сгорая от нетерпения, он ударил еще несколько раз, пока наконец долото не рассекло медальон на две части. Потеряв опору, Жиль едва не упал на тиски. Тяжело дыша, он некоторое время стоял неподвижно, глядя на завернутый в тряпку медальон. Руки его, все еще сжимавшие инструменты, бессильно висели вдоль тела. Жиль снова вытер пот, стараясь немного успокоиться. Он все еще учащенно дышал, и из груди его при каждом выдохе вырывался какой-то свист.
Рассеянно отложив молоток и долото, Жиль вынул из тисков медальон, бережно взял его обеими руками и, переложив на стол, развернул ткань. Его подозрения оправдались: медальон действительно оказался полым - на белом клочке ткани лежали две его половинки. Но там было и еще кое-что, чего Жиль не ожидал обнаружить. Или наоборот, как раз ожидал - трудно было сказать… Он сам этого не знал. Теперь можно было лишь констатировать факт: на столе рядом с остатками расколотого медальона лежал кусок желтоватой бумаги, свернутый в несколько раз.
Боссюэ вытер руки о свой изодранный в клочья халат, словно боясь осквернить таинственную находку нечистым прикосновением. Потом поднял глаза и окинул взглядом комнату, желая удостовериться, действительно ли все происходящее - реальность. На улице хлынул ливень, и обильные потоки воды с шумом заструились по водосточным трубам. Вдалеке, перекрывая монотонный стук и шелест дождя, гремел гром, возвещавший о приближавшейся буре.
От стола Жиля отделял всего один шаг, но это был шаг в неизвестность. Впервые в жизни он почувствовал настоящий страх, какой испытывает человек в критический, переломный момент, когда приходится отбросить все свои прежние убеждения и остаться один на один с неизведанным. Однако к этому страху примешивалось и какое-то другое, еще более сильное чувство, которое профессор не мог точно определить. Возможно, это была надежда…
Гром неистово грохотал, и оконные стекла звенели при каждом раскате. Ослепительные вспышки молний проникали в комнату, несмотря на то что она была ярко освещена лампами. Створка окна, которую кто-то забыл закрыть, яростно колотилась о раму под порывами ветра.
Жиль взял свернутый листок бумаги, лежавший рядом с половинками медальона. Бумага была грубая, шершавая на ощупь. Боссюэ осторожно, почти с благоговением стал разворачивать листок. Бумага, раскрываясь, захрустела. Судя по ее виду, она была очень древней. Казалось настоящим чудом, что она сохранилась в таком хорошем состоянии. У Жиля от волнения едва не подогнулись колени, когда он увидел, что на листке было что-то написано. Дрожащими пальцами Боссюэ торопливо развернул его полностью.
Оглушительный удар грома заставил его вздрогнуть. Открытая створка окна забилась с еще большим неистовством, так же как и его сердце. Казалось, будто наступил конец света.
Посередине листа были видны блеклые бурые строки, выведенные изящным и аккуратным почерком. Во время чтения на лице Жиля стала проступать радостная улыбка, но, дойдя до конца тайного послания, он вдруг заметил, что по лицу его текут слезы. Бушевавшая на улице буря стала стихать, дождь стучал уже с меньшей силой, и Боссюэ почувствовал, что на душе у него тоже наконец стало легче. Более или менее успокоившись, он еще раз перечитал послание:
Пути Господни неисповедимы, и скрыты от нас, ничтожных рабов, его мудрые замыслы. Но, по своей неизмеримой милости, он подарил нам, недостойным, счастье лицезреть святую плащаницу, в которой Спаситель наш покоился во Гробе Своем, пока не воскрес на третий день в доказательство безграничного могущества Господа. И потому я приглашаю Вас, Великий магистр, приехать к нам в монастырь, дабы воочию увидеть то, что послал нам наш Господь Бог, и ваша мудрость, несомненно, превосходящая нашу, укажет нам, как следует поступить.
Монастырь Поблет, пятнадцатое сентября тысяча пятьсот четвертого года от рождения Господа нашего Иисуса Христа
15
1507, Гранада
К началу XVI века инквизиция приобрела в Испании небывалую силу, и суд ее стоял надо всем. Первым Великим инквизитором, выбранным католическими королями в конце XV века, был монах-доминиканец Томас де Торквемада, настоятель монастыря Святого Креста в Сеговии. Именно он сделал инквизицию той могущественной и вездесущей организацией, с которой не могла соперничать никакая другая. Дело Торквемады продолжил другой монах-доминиканец, Диего де Деса, архиепископ Севильи, возглавлявший инквизицию почти десять лет. Однако наиболее значительной и влиятельной фигурой в жизни и политике Испании был третий Великий инквизитор Франсиско Хименес, вошедший в историю как кардинал Сиснерос.
Кардинал Сиснерос был набожным и умным человеком с сильным характером и стальной волей. Он изучал теологию и право в Саламанке и Риме - авторитетнейших в то время университетах Европы. Будучи членом ордена францисканцев и поддерживаемый кардиналом Мендосой, Сиснерос стал духовником и главным советником королевы Изабеллы Кастильской, а затем и архиепископом Толедо. Он был так популярен при кастильском дворе, что после смерти королевы гранды Кастилии предпочли его Фердинанду Арагонскому, мужу Изабеллы, и избрали его регентом королевства. Однако Сиснерос отказался, не желая портить с Фердинандом отношения и считая, что власть в Кастилии по праву должна была принадлежать королю Арагона. За это он получил сан кардинала и в 1507 году был назначен Великим инквизитором.
За год до этого назначения кардиналу Сиснеросу стала известна история о том, как Гонсало Фернандес де Кордова обнаружил в Неаполе таинственную святыню. Эту историю рассказал ему старый солдат Великого Капитана, вступивший по возвращении в Испанию в орден францисканцев. Он не знал, что именно было найдено во дворце, где укрывался Чезаре Борджиа, но, по его словам, видел, как на стене подвала появилось изображение - лицо мужчины с длинными волосами и бородой. Согласно рассказу солдата, все присутствовавшие при этом пали на колени, сочтя видение за лик Иисуса Христа. Фернандес де Кордова, узнав об этом чуде, приказал всем солдатам тотчас покинуть дворец. Затем он в сопровождении лишь своей личной охраны, принадлежавшей к ордену Святого Иакова, спустился в подвалы, чтобы увидеть лик своими глазами. Вскоре после этого рыцари Великого Капитана вынесли из дворца деревянный ящик, и двое из них незамедлительно отправились с таинственной находкой в Испанию.
Этот рассказ чрезвычайно заинтересовал кардинала Сиснероса: он был не только заинтригован, но и подозревал Великого Капитана в вероломстве, поскольку тот не сообщил испанским религиозным властям о своей находке. "Возможно, - подумал Сиснерос, - он поставил об этом в известность короля Фердинанда, но тот предпочел утаить эту находку от церкви. Конечно, со стороны короля это тоже было не слишком похвально, но в любом случае монаршая власть была его надежной защитой от всякого порицания".
Бывший солдат Великого Капитана назвал также имена тех двух рыцарей, которым было поручено перевезти таинственный ящик в Испанию. Кардинал провел расследование, но его людям удалось найти лишь одного из них: сменив шпагу на сутану, он жил в монастырском уединении. О местонахождении другого рыцаря ничего выяснить не удалось. Когда в следующем году Сиснерос был назначен Великим инквизитором, ему представились еще большие возможности для продолжения расследования. Облеченный столь огромной властью, он надеялся, что сможет наконец распутать эту загадочную историю.