Но черт возьми, именно этого я тебе не могу сказать. Бьянка была не болтлива, а я не любознательна. Именно поэтому я ничего не знаю. Она мне рассказывала о каком то учителе пения, который ей давал уроки и жил в квартале Ботанического сада… что мне казалось странным… потому что там живут только шарманщики… если только она не училась пению во дворах и на улице. Однажды, когда Бьянка только начинала жить у меня, она мне сказала, что у неё были родители в Париже, но раз она не знала, где они жили… я подумала, что она хвасталась…
-
Но она не лгала сказав, что училась в районе Ботанического сада, так как она умерла в омнибусе, который следовал с винного Рынка. То, что более всего удивительно, так это то, что её преподаватель… или её родители, если они у неё действительно были, не посетили Морг и не опознали девушку. Они должны были прочитать о случившемся в газетах. Ведь их должно было обеспокоить её исчезновение.
-
О! Они почти не занимались ею. Они ни разу не появились здесь с тех пор, как она поселилась у меня… а тому уже месяц.
-
Она прибыла с Лионского вокзала, - прошептал Верро про себя. - Это странно, что она поселилась на Монмартре.
-
Это как раз совсем не
странно. Она не знала Париж
, но итальянец, которого я поселила у себя в прошлом году, дал ей адрес моего дома.
-
Так значит, она приехала прямиком из Италии.
-
Из Милана. Это написано в её паспорте.
-
И у вас он есть, её паспорт?
-
Это часть того немногого, что у меня осталось от неё, мой малыш! Он наверху, в её сундучке, вместе с другими документами и её пожитками. Она закрыла на ключ свой сундук и унесла ключ с собой.
-
Ключ! Но в карманах её пальто нашли только кошелёк с несколькими су… и больше ничего.
-
Черт возьми! Бьянка не была богата, бедная девушка. И вместе с тем, она была очень подозрительной. Когда она уходила, то всегда была озабочена тем, чтобы закрыть свой сундук. Я конечно, могла бы попросить слесаря открыть его, когда увидела, что она не возвращалась домой уже несколько дней, но я её любила, эту малышку, и затем, я думала, что она вернётся. И я не выставила бы Бьянку за дверь, если бы она возвратилась. Я довольствовалась бы тем, что прочитала ей мораль, потому что, как ты видишь мой мальчик, я отнюдь не зла. Ты можешь осведомиться в квартале, и тебе все скажут, что Софи Корню никогда не наказывала своих квартирантов.
-
Я в этом убеждён… хотя вы и были сейчас суровы по отношению ко мне.
-
Не вини меня в этом, мой мальчик, я тебя приняла за одного из этих бездельников, которые бродят на бульваре Клиши, чтобы обвести вокруг пальца бедных девушек, встречающихся на их пути. Это ни твоя ошибка, ни моя, но факт в том, что ты внешне мало от них отличаешься. И мне по прежнему кажется, что ты не страдаешь от частого труда.
-
Каждый день… но немного, моя дорогая дама.
-
Я тебе поверю, если это доставит тебе удовольствие. И так как отнюдь не ты похитил Бьянку, я больше ничего не имею против тебя. Я даже довольна тем, что встретила тебя, хотя ты и принёс мне дрянную новость. По крайней мере, я узнала, что стало с малышкой, и не допущу теперь, чтобы её положили в братскую могилу, хоть это мне и обойдётся в пятьдесят франков… купить ей место на кладбище.
-
В добрый час! А я сразу догадался, что у вас доброе сердце. Итак, когда вы собираетесь пойти в Морг?
-
Черт подери! Это как раз то, что меня совершенно не привлекает и не развлекает!
-
Но, однако, это нужно сделать. Я хотел бы, чтобы вы избежали этой неприятности… я даже сам пошёл бы туда вместо вас, но это не одно и тоже, а потому не возможно. Я же не знал эту девушку, в то время как вы её поселили у себя и у вас все её документы …
-
Да, я могла бы назвать её имя и доказать, что не ошиблась. Уверен ли ты, по крайней мере, что она ещё там?
-
Я уверен, что она ещё не похоронена. Если она не выставлена больше в зале Морга, вам нужно только попросить секретаря, и он вам её покажет в другом помещении.
-
Брр! От этого стынет кровь в моих жилах. И после того, как я её признаю, как все произойдёт дальше?
-
Вам не придётся ничего делать. Префектура полиции пошлёт к вам полицейского забрать сундук Бьянки. Будут изучены документы покойницы, и кто знает, возможно обнаружат тех самых родителей, о которых она вам говорила.
-
Меня это не волнует. Для чего? Какие-то странные родители. Они беспокоились о ней не больше, чем о бездомной собаке. Но, мой мальчик, это ещё не все. Если я выхожу в город, нужно, чтобы кто-то охранял мой дом, и комнату для стирки белья. Мне нужно умолять соседку посмотреть за моим хозяйством, так что я пойду сейчас искать её, а тебя я здесь оставить одного не могу. Так что иди к себе домой… или куда хочешь, и можешь зайти ко мне завтра, если захочешь. Я тебя встречу лучше, чем сегодня, не бойся. И, если сердце тебе подскажет, ты меня сопроводишь на похороны девушки.
-
Я верю, что моё сердце мне это подскажет, но если я туда пойду с вами, то у меня будет одно условие: мы разделим расходы пополам.
-
Хорошо, давай разделим! Смотри, правда, не поломайся. Что касается меня, то я, слава Богу, в состоянии сама оплатить красивые похороны для бедняжки! Ладно, мы побеседуем об этом завтра, малыш, а сейчас тебе пора срочно убираться. У меня нет времени с тобой лясы точить.
Верро не требовалось повторного приглашения исчезнуть с глаз старухи, и если он продолжал рассыпаться в любезностях и щедрых предложениях, то лишь потому, что чувствовал необходимость примириться с хозяйкой, чтобы дать ход будущим своим проектам, в которые он благоразумно не стал её посвящать. Верро в своей первой дипломатической миссии одержал полный успех и торжествовал. Он поверил в свой талант сыщика-дипломата, так же как и все идиоты, которые выиграли в карты, потому что случайно получили при сдаче прекрасный набор карт в руки, думают, что их успех вызван их талантом и благосклонностью к ним фортуны.
Он простился с Софи Корню, и устремился на улицу. Выдающийся сыщик Фурнье назначил ему встречу перед мэрией Монмартра. Он побежал, не чувствуя ног от радости, чтобы быстрее присоединиться там к нему, и когда заметил своего напарника, то ликующе вознёс руки над головой, чтобы ему издалека сообщить, что несёт хорошую новость.
Ещё немного, и он бы подбросил бы свою шляпу в воздух в знак удачи.
-
Итак? - спросил у него Фурнье, который был намного спокойнее.
-
Итак, - ответил Верро, - я нашел то, что мы искали. Ваши указания были справедливы и точны, мой дорогой, и я громогласно провозглашаю, что вы - великий сыщик. Малышка жила в том самом доме с тех самых пор, как оказалась в Париже, то есть уже месяц. И сумасшедшая старуха, которая держит там меблированные комнаты, собирается нацепить на себя свой тартан, чтобы отправиться в Морг опознавать девушку. Она мне назвала имя покойницы и рассказала обо всем, что с ней связано…
-
Тогда значит, у неё есть и её документы?
-
Документы… пожитки… все в одном сундуке. И всё будет вручено комиссару полиции, как только тождество между трупом и её жиличкой будет констатировано.
-
Прекрасно! Но сказали вы ей о том, что вы подумали об этой смерти в омнибусе? Знает ли она, что малышка была убита?
-
Она этого не подозревает. Я хитрее, чем кажусь с виду, и сразу же понял, что если я ей скажу о преступлении, она начнёт фыркать от испуга скомпрометировать себя, в то время как если я ей позволю верить, что её жиличка умерла естественной смертью, я буду уверен, что она не заставит себя умолять отправиться на её опознание в Морг.
-
Все мои комплименты вам, мой дорогой. Вы маневрировали, как старый парижский кучер. И я думаю, что теперь вы можете обойтись в вашем расследовании без сотрудничества со мной. Вы знаете также много, как и я.
-
Ах! Ну нет, - воскликнул Верро, - без вас я наделал бы только одни глупости. Кроме того, я по прежнему не вижу, с чего я должен начать расследование… если только не решиться отправиться в полицию и рассказать о нашем деле комиссару полиции?
-
Любой дурак вас в этом случае посчитает братом, - быстро ответил Фурнье. - Комиссар сочтёт вас сумасшедшим. Эти люди не обладают воображением, и у вас нет положительно ничего, чем вы можете подкрепить свой рассказ. Хозяйка квартиры вам сказала, что малышка никого у себя не принимала. Вы не можете, следовательно, никого подозревать.
-
Старуха мне сказала, что у малышки были родители в Париже, и она каждый день уходила из дома, чтобы брать уроки пения.
-
Родители в Париже… это очень неясное предположение. И урок пения был, возможно, только поводом уйти из дома. Где он находился, этот учитель пения?
-
Старуха этого не знает.
-
Итак, прежде всего нужно узнать адрес обсуждаемого нами учителя пения.
-
Кажется, что он живёт в районе Ботанического сада. И на всем белом свете не найдётся ни одного человека, кроме вас, кто был бы в состоянии его найти.
-
Я попытаюсь, и, возможно, буду иметь успех, но поиск не будет быстрым. Чудо, что мы напали с первого раза на меблированную комнату, в которой жила девушка… чудо, которое обычно не повторяется.
-
Черт! Проблема в том, что бедную малышку собираются захоронить, и как только она окажется в могиле, как смогут установить, что она была отравлена уколом отравленной иглы?
-
Это - то, о чем мне скажет мой учёный друг, когда он проведёт исследование булавки. Если он мне заявит, что яд, которым пользовался убийца, не оставляет следов, нет ничего, что нужно и можно сделать ни сейчас, ни позже. Если, напротив, он остаётся в теле, то его всегда можно будет обнаружить и зафиксировать впоследствии. И тогда, те поучительные выводы, которые я смог уже сделать и ещё сделаю, обретут истинную ценность. Но первый вопрос, на который предстоит найти ответ, заключается в том, чтобы узнать, кто был заинтересован в том, чтобы убить эту девушку.
Верро опустил лицо, и, казалось, не был убеждён сказанным.
-
Дорогой, - продолжил Фурнье, - если вы не доверяете мне, не стесняйтесь, скажите об этом. Я вообще, в таком случае, не желаю вмешиваться в это дело.
-
Но если вы ставите вопрос так… то да. У меня к вам неограниченное доверие.
-
Тогда, позвольте мне действовать на мой манер. Я у вас прошу карт-бланш.
-
О! Охотно. А я готов выполнять все ваши распоряжения, и буду вам рапортовать абсолютно о всех моих результатах.
-
В добрый час! Таким образом, я смогу работать с некоторым шансом на успех. При одном условии, однако…
-
Я ему подчиняюсь заранее.
-
При условии, что вы никому не будете говорить обо мне… слышите, никому. Если узнают, что я ввязался в эту кампанию …
-
Никто не узнает. Но кому вы не хотите, чтобы я об этом говорил?
-
Вашим товарищам, черт возьми! У вас они гнездятся во всех мастерских квартала. И я их подозреваю в том, что они очень не сдержанны. По сути своей. И я подозреваю также, что вы уже проболтались им. В течении тех трёх дней, которые вы меня искали… вы ведь не хранили эту историю для себя одного… совсем одного… держу пари.
-
Клянусь, Фурнье, что …
-
Не клянитесь, дорогой друг. Я читаю в ваших глазах, что вы об этом говорили кому-то ещё. Скажите мне лучше, кому, я предпочитаю правду.
-
Моя Бог! От вас ничего нельзя скрыть. Да, я взял доверенное лицо, но это доверенное лицо - серьёзный человек, который будет молчать, я в этом уверен, так как это приключение его ничуть не интересует, и он о нем уже не думает больше. У него есть другие дела, которыми ему необходимо заниматься и, впрочем, он не верит в это преступление. Это - Поль Амьен, художник. Его ждёт, возможно, большая медаль на ближайшем Художественном Салоне, и рента в шестьдесят тысяч франков в год.
-
О! Я его знаю понаслышке и даже видел мельком. Сказали ли вы ему, что вы положитесь на меня в этом деле?
-
Нет. Он не знает даже, что вы существуете, я вам даю моё слово чести, и клянусь вам, что никогда не произнесу ваше имя в его присутствии, и он будет думать, что я действую совсем один, без помощника.
Осторожный Фурнье размышлял несколько мгновений. Последние утверждения Верро разгладили тревогу в чертах его лица, поселившие на нем после нескромных признаний горе-художника, и вслед за коротким молчанием он произнёс решённым тоном:
-
У меня есть ваше слово, и я считаю, что вы его сдержите. Поэтому я возьмусь за ваше дело. Ни о чем не беспокойтесь и приходите завтра в Гранд-Бок. У меня будут, возможно, новости для вас. А теперь нам пора расстаться.
-
Я повинуюсь, мой выдающийся мэтр, - весело сказал Верро, пожимая руку Фурнье, тотчас же направившемуся к внешнему бульвару.
Часть V
В то время как предприимчивый Верро и проницательный Фурнье искали и находили, каждый по своему, но очень умело и удачно, адрес и имя мёртвой бедняжки, у капиталиста Дюбуа были иные заботы, чем думать о том, как разыскать авторов преступления в омнибусе, и это по нескольким причинам, первая из которых заключалась в том, что он был в полном неведении относительно этой истории.
Месье Дюбуа читал только финансовые газеты, и когда он заканчивал с политическими новостями, то, натыкаясь на колонку с происшествиями, пренебрежительно отбрасывал газету в сторону. Месье Дюбуа гордился тем, что считался серьёзным человеком и интересовался только серьёзными вещами. Он бахвалился тем, что ни разу в своей жизни не перелистывал страницы ни одного романа, и если он уже некоторое время занимался художниками, то только лишь потому, что убедился, что в нашу эпоху профессия художника - одна из наиболее доходных и успешных, если она осуществляется должным образом… или под правильным руководством.
Не без труда он сформировал в себе такое убеждение. Дюбуа провел всю свою жизнь, презирая этих пачкунов, как он называл художников. Или, в минуты вдохновения, не иначе, чем голодные мертвецы- это было определение, которое Дюбуа сам для них придумал - он считал, что они голодают всю свою жизнь, заканчивая её на соломе в приюте для бездомных. Но один из друзей Дюбуа не так давно донёс до его ушей новую информацию. Этот друг, который сделал состояние, продавая разные диковинки, древние раритеты и даже картины, доказал ему цифрами и примерами, что некоторые модные художники заработали в наше время много денег и многие из них даже стали миллионерами. Эти богатые художники всегда в курсе спроса на рынке и пишут только те картины, на которыми интересуются потенциальные покупатели, - рассказывал этот торговец художественными изделиями, - и они уверены, что никогда не обанкротятся. Этот последний аргумент поразил месье Дюбуа, который ни за что на свете не хотел бы увидеть, как состояние его дочери исчезает в коммерческой катастрофе. Итак, теперь, когда у него под рукой был художник с большим будущим, и который уже продавал свои холсты очень дорого и собирался их в самом ближайшем будущем продавать ещё дороже, трудолюбивый, экономный и хорошо воспитанный мальчик, с положением в обществе, чьё прошлое и его семью он хорошо знал, и что немаловажно, нравился Авроре, Дюбуа смотрел на него, как на потенциального зятя.
Месье Дюбуа, таким образом, остановил свой выбор среди претендентов на руку своей дочери на Поле Амьене и ожидал от него решительных действий, рассчитывая, что в ближайшее время ему представится для этого удобный случай. Такая оказия вроде бы случилась в театре, в то время, как играли Рыцарей в тумане, но беседа не приняла решающий оборот. Она была прервана инцидентом, после которого отец блондинки Авроры плохо спал.
Телеграмма, которая ему сообщала, что его брат только что умер, перед этим лишив его наследства, была составлена в обычном стиле телеграмм, то есть отправитель столь усердно экономил слова, что она была едва вразумительна. Месье Дюбуа телеграфировал тотчас же ответ, прося дополнительные разъяснения, но его корреспондент, который был нотариусом покойника, ему ответил такой вот лаконичной фразой: "Я завтра уезжаю в Париж."
И месье Дюбуа ожидал с нетерпением этого честного нотариуса, который всегда защищал его интересы, и который, вероятно, не предпринял бы без серьёзных мотивов столь длинную поездку. Завещатель умер в Амели-ле-Бен, курортном городке, расположенном у подножия восточных Пиренеев, в двухстах пятидесяти льё от столицы. Должностное лицо, которое оформило его завещание, конечно не отправилось бы в Париж, если бы шла речь только о том, чтобы вручить лишённому наследства брату копию с акта, которую он изготовил.
Так что месье Дюбуа жил уже три дня в безуспешной борьбе между робкой надеждой на прибавление своего капитала и тягостным унынием от его потери. Он дорожил своим отдыхом почти так же, как и состоянием, и эти сомнения нарушали его отдых настолько, что у него расстроился аппетит и сон. Его дочь, намного менее расстроенная произошедшим, чем её отец, не узнавала его. Месье Дюбуа стал почти неприступным. Она пыталась ему напомнить, что Поль Амьен ждал их визит в своей мастерской, и была очень плохо принята. Отец ей ясно дал понять, что не выйдет из дома прежде, чем поговорит с нотариусом, который мог прибыть с минуты на минуту. И Аврора должна была отказаться от мысли его убедить. Она успокаивалась, примеривая траурные туалеты, которые были ей очень даже к лицу.
Месье Дюбуа не покидал свой кабинет. Он там проводил все своё время, вновь детально штудируя всю переписку со своим братом, с самых давних времён, до их окончательной ссоры. Он пытался обнаружить в этих письмах, написанных во время пребывания этого брата в Италии, какие-нибудь указания, относящиеся к браку, который, как он подозревал, брат заключил в Риме, и не мог отыскать ничего положительного, никакого намёка на это. Очень важный вопрос состоял в том, чтобы знать, были ли у покойника там законнорождённые или незаконнорождённые дети, и главным образом то, кем эти дети стали. Месье Дюбуа, в связи с этим, вновь и вновь изучал документы, и не находил ответа на интересующие его вопросы. Он и раньше проявлял вполне естественное любопытство к этой стороне жизни своего брата, а после его смерти этот интерес стал поистине маниакальным.
На четвёртый день после смерти брата, завершив меланхолический обед, на котором Аврора не появилась под предлогом мигрени, в тот самый момент, когда её лишённый наследства отец садился на стул перед своим бюро, явился один из его слуг и доложил, что какой-то господин желает с ним поговорить.
-
Как его зовут, этого господина? - спросил месье Дюбуа.
И когда он узнал, что этот посетитель не пожелал представиться, произнёс:
-
Я не встречаю людей, которых не знаю.
-
Месье сообщил, что пришел, чтобы сообщить вам очень важные сведения по одному очень значительному делу, - тихо сказал камердинер.
"О! О! - подумал месье Дюбуа, - А что, если это нотариус там внизу? Эти провинциалы игнорируют обычаи и правила. Он вполне мог вообразить, что ко мне в кабинет можно вот так, запросто, попасть… и считает бесполезным вручить слуге свою карту …"