- Господа! Я не представляю себе веселья без танцев!
Розовощекий полковник поспешил к роялю, Штуммер быстро подошел к Тоне:
- Первый танец, фрейлейн!
- Нет уж, Штуммер! Первого танца я вам не уступлю! - грубовато отстранил его фон Зонтаг. - Здесь все равны! Поэтому спросим фрейлейн, кого она выбирает своим партнером.
- Конечно, вас, генерал!
Тоня улыбнулась, и Штуммер поспешил отойти к окну. Он стал рядом с Леоном, тот дружески его потрепал по плечу:
- Вам сегодня не везет, Штуммер!
- Вам тоже, - нашелся тот.
Полковник играл на рояле нечто стремительное, шумное.
Фон Зонтаг оказался прекрасным танцором. Фолькенец, последовавший его примеру, вел Зину со старательностью школьника, который боится отдавить ногу своей партнерше-девочке.
Сквозь раскрытую дверь в столовую Тоня из-за плеча генерала взглянула на стенные часы. Половина десятого!..
- Простите, генерал… У меня закружилась голова!
Фон Зонтаг подвел ее к креслу и усадил.
- Хотите вина?
- Нет, нет, спасибо. Я посижу…
Фон Зонтаг тоже взглянул на часы и сокрушенно покачал головой:
- Господа, прощайте! Увы, я должен спешить!
Музыка резко оборвалась. Все офицеры встали. Фон Зонтаг поцеловал руки дамам и направился к выходу. Но в дверях обернулся, о чем-то вспомнив.
- Фолькенец, я забыл вас спросить: вы подготовили мне карту, о которой я вас просил?
Фолькенец медлил с ответом. Вопрос генерала застал его врасплох и сразу заставил сосредоточиться.
- Утром представлю, господин генерал!
Сопровождаемый полковниками, фон Зонтаг быстро вышел. Фолькенец, Зина и Тюллер спустились во двор, чтобы его проводить. А Штуммер угрюмо присел к роялю и одним пальцем стал барабанить какие-то примитивные мотивчики.
Что это? Одна точка… вторая… третья… Сигнал!
- Что с тобой, Тоня? - тихо спросил Леон. - Нельзя же так обнаруживать свое волнение. Ты только вредишь себе.
- Мне душно, Леон. Давай и мы выйдем на воздух. Видимо, я немножко перепила…
- Но у моря прохладно, а твой палантин остался дома, - попытался он развеселить Тоню.
- Если станет холодно, мы вернемся.
Они спустились по ступеням веранды. Из темноты их окликнул Фолькенец.
- Леон! Вы тоже нас покидаете? Не торопитесь! Проведем еще часок-другой в узком кругу…
- Нет, нет, мы скоро вернемся! - Леон взял Тоню под руку. - Осторожно! Ох, уж эти бальные платья!
У калитки по-прежнему дежурили автоматчики. Часть охраны, очевидно, уехала вслед за машинами фон Зонтага и полковника, остальные же покинут свой пост не раньше, чем дача опустеет.
- Нам нужно поговорить, - тихо сказала Тоня. - Давай спустимся к морю.
- Я не вижу тропинки, - возразил Леон, но все же, придерживая Тоню под руку, стал осторожно спускаться к морю. - Ты хочешь бежать? - тревожно спросил он. - У тебя есть где укрыться? Скажи же наконец!
Тишина! Так тихо, что хочется закричать. Неужели сигналы ей только померещились. Где же Егоров?.. Разве он не понимает, как невыносимо труден каждый ее шаг по этому враждебному берегу! Секунды равны годам!..
Леон остановился, всматриваясь в темный хаос каменных нагромождений.
- Нам не нужно туда идти! Ну скажи, скажи мне, что ты решила?
- А ты все еще хочешь спасти меня?
- Да! - горячо отозвался он. - Я боюсь за тебя! Я не хочу твоей гибели!
- Ну, а если… если я спасу тебя?..
- Ты хочешь… - голос его сорвался, - ты хочешь, чтобы мы оба погибли!
Постояв, она снова медленно двинулась к камням.
Он удержал ее за руку:
- Остановись! Что ты надумала?!
С вершины кучи до них донесся властный голос Штуммера:
- Петреску и фрейлейн Тоня! Вы где? Возвращайтесь обратно!
- Он увидит твое платье! - быстро сказал Леон. - Скорее прячься. - И втащил ее в естественный грот под выступом, нависшим над берегом. - Говори скорее, что ты придумала?
- Леон! Верни мой пистолет.
- Это безумие!
- Ты же обещал!
- Нет! Я не хочу твоей смерти!
- Отдай! Ты обещал! - едва не крикнула она.
Она рванулась, но он вцепился в ее плечи.
- Не двигайся! В этих проклятых брюссельских кружевах ты мишень для Штуммера! Платье - как саван!.. Ради бога, тише!.. Идет патруль!..
Она чутко прислушалась. Где-то тихо, совсем тихо зашуршал гравий. Шаги? Нет! Слабый плеск волн. Что же делать? С секунды на секунду появится Штуммер. Он не может не появиться. Медлить нельзя…
И вдруг во внезапном порыве, который придал ей силы, Тоня властно схватила Леона за руку и потянула за собой.
- Идем!.. Идем, Леон!
- Ты с ума сошла!.. Остановись! Да отпусти же, отпусти меня!
Камни… Они были совсем рядом. Еще шаг… Два… Три… Леон рванулся и, потеряв равновесие, ударился грудью об острый выступ скалы. Стон! И сразу же с двух сторон к нему метнулись тени - пять теней в черных бушлатах словно возникли из морской пучины.
- Хватай его! - услышала Тоня приглушенный голос Егорова.
Моряки с подводной лодки! Только сейчас Тоня поняла, что это разведчики. Сколько их?..
Леон отчаянно сопротивлялся.
- Отпустите!.. Отпустите меня… - хрипел он. Руки, сдавившие ему горло, не давали крикнуть во весь голос.
Тоня рванулась вперед:
- Егоров! Это не Фолькенец! Это Петреску!
Из мрака на нее глянуло разъяренное лицо Егорова.
- Ты что! А где Фолькенец?
- Он в доме… Не ходите туда… Там… большая охрана…
Внезапно все умолкли. Тоня оглянулась. На фоне мерцающего моря выделялся темный силуэт Штуммера. В нескольких шагах от него медленно шел автоматчик.
- Он? - тихо спросил Егоров.
Тоня не успела ответить - Петреску шепнул:
- Это Штуммер! Отпустите меня…
Штуммер заметил светлое пятно ее платья и грозно крикнул:
- Фрейлейн! Немедленно вернитесь! Приказываю вам!
Из-за камня навстречу ему вышел Леон.
- Штуммер нужен? - тихо спросил чей-то незнакомый голос.
- Нет, - прошептала Тоня.
- Господин Штуммер, вы не очень-то вежливы! - сказал Петреску.
- Нет, я даже чрезмерно вежлив! - грубовато ответил Штуммер. - Фрейлейн Тоня! Я жду!
Она стояла неподвижно, выжидая, когда Штуммер приблизится. Вот он уже прошел мимо Петреску. Автоматчик, услышав, как ссорятся два офицера, топтался на месте, не зная, что ему делать.
Еще пять шагов, и Штуммер поравнялся с камнем, не настолько большим, чтобы в его тени, по другую сторону, могли остаться незамеченными несколько человек. Если он крикнет, автоматчик тут же выстрелит.
Леон рывком подскочил к солдату, выхватил у него автомат и прикладом ударил солдата по голове. Тот упал, даже не застонав.
Однако Штуммер, услышав шум, оглянулся и закричал:
- Петреску, что вы делаете?
Это были его последние слова… Глухо охнув, он рванулся вперед, упал на колени, несколько секунд его руки конвульсивно шарили по спине, в которой торчал нож, потом он упал ничком и затих.
А Петреску стоял у ног лежавшего солдата, продолжая сжимать автомат.
Тоня подошла к нему.
- Леон…
- Тоня, я теперь знаю, что я должен сделать! Подождите. Я попытаюсь привести сюда Фолькенеца…
Он бросил на гравий автомат, повернулся и начал быстро взбираться на кручу. Вскоре его фигура растаяла во мраке.
- Уберите трупы! - крикнул Егоров и дернул за руку Тоню. - А ты чего ждешь?.. Быстрее переодевайся!
- Сюда! Сюда! - услышала Тоня уже знакомый ей голос. - Сверток вот здесь.
Брюссельские кружева! Разорванные и смятые, они были засунуты между камнями, а Тоня с лихорадочной быстротой натягивала на себя чьи-то большие брюки, широкую гимнастерку.
- Фрейлейн Тоня! - послышалось из темноты. - Штуммер! Где вы?..
Вот это уже был Фолькенец!
- Фолькенец! - прошептала Тоня. - Сюда идет Фолькенец.
Неизвестный ей парень, который сунул ей сверток и которого Егоров называл Мишкой, метнулся в темноту и исчез из виду. А рядом, за выступом камня, тяжело переводил дыхание Егоров.
- Тоня, где ты?
- Штуммер!.. Фрейлейн Тоня! Куда вы запропастились? - продолжал выкрикивать Фолькенец.
И веселый голос Петреску:
- Он наверняка объясняется фрейлейн Тоне в любви! Генрих, отзовитесь, у нас две бутылки шампанского!..
Веселый смех Зинаиды, сдержанный смешок Фолькенеца, приближающийся скрип гравия… И вдруг истерический женский крик:
- Эрнст!.. Эрнст!.. О боже!
Щелкнул выстрел, за ним второй. Мужской стон, полный боли и отчаяния, перекрыл все звуки.
Затем с обрыва послышалась автоматная очередь и в ответ с берега - одиночный выстрел.
Тяжелая возня. Голос Егорова:
- Держите его за руки! Ослабь кляп, Родин! Он же задохнется!.. Копаешься, черт тебя подери!
Трое моряков, крепко держа связанного Фолькенеца, тащат его на руках к лодке.
- Пошли! - командует командир.
Тоня вглядывается в сумеречный берег и вдруг видит Зинаиду, лежащую у самой воды.
- Она убита?..
- Гадина, застрелила Михаила!..
Перекликались немецкие автоматчики. Они не решались стрелять, боясь попасть в своих офицеров.
Сознание вернулось к Фолькенецу уже на подводной лодке. Он молча выпил предложенную лейтенантом кружку горячего кофе и не задал ни одного вопроса.
- Что делает этот… захваченный? - спросил командир подводной лодки у лейтенанта, который заглянул к нему в отсек.
- Он попросил у меня стакан вина, - смущенно ответил лейтенант. - Дать?
- Конечно! - сказал командир. - Не станем же мы нарушать законы русского гостеприимства. - Налей ему!..
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ПОРТ
Глава первая
Даже спустя много времени, когда Тоня вспоминала о событиях пережитой ночи, все случившееся казалось невероятным, - расскажи ей об этом кто-нибудь другой, она только бы улыбнулась выдумке…
Егоров! Егоров!.. Если бы он имел право, то вместе с Фолькенецем отправил бы на Большую землю и ее. Но приказ Савицкого, полученный в последний момент, предписывал им обоим уйти в подполье и ждать новых указаний.
Когда подводная лодка с разведчиками, увозящими Фолькенеца, растворилась во тьме, все, кто остался на берегу, были предельно измотаны. Из-за камней доносился стон. Надрывно стонала Зинаида. Невдалеке от нее неподвижно лежал Штуммер, уткнувшись лицом в гравий.
На вершине обрыва бегали автоматчики, очевидно решая, как блокировать берег, они уже понимали, что совершено нападение, хотя и не представляли себе всей значимости катастрофы.
- Ребята! - крикнул двум молодым парням из группы Федора Михайловича, стоявшим в тени, у камней, Егоров. - Быстрее уходите!.. На берег не подниматься!
- А ты? - донеслось из темноты.
- Мы за вами! - Над обрывом взвились две красные ракеты и, померцав над морем, рассыпались угасающими искрами. С разных сторон устрашающе ударили автоматы.
- Пошли! Пошли! - Егоров до боли сжал руку Тони и потянул ее за собой. - Сейчас сюда прибегут…
Но Тоня не двинулась с места.
- А Петреску? - прошептала она. - Леон, Леон! - Ее голос окреп. - Где вы?
Петреску возник из-за укрытия. В разорванном кителе он показался Егорову таким же, что и в далекой деревеньке, когда он впервые его увидел, - раненным и собирающим последние силы, чтобы держаться на ногах. И почувствовал, как им снова овладевает недоброе чувство. Опять этот румынский офицер на его пути! Что же с ним делать?.. Тоня!.. Сошла с ума!..
- Леон!.. Пойдем с нами, - проговорила она, подбежав к Петреску, - мы спрячем тебя в катакомбы.
- Нет!.. Нет!.. - услышал Егоров его взволнованный голос. - Иди!.. Спасайся!.. Я должен остаться здесь… Задержу погоню!..
- Но тебя же схватят!..
- Торопись!.. Уходи!.. Я останусь!..
Автоматные очереди прозвучали совсем близко. Приближались солдаты. Не слыша ответных выстрелов, они осмелели, и двое уже бежали во весь рост вдоль мерцающей кромки моря.
- Пойдем же! - Егоров вновь сжал руку Тони и уже не отпускал.
Тоня побежала вслед за ним, сбивая голые ступни об острые камни. Туфли она скинула, а сапоги так и не успела надеть…
Внезапно Егоров толкнул ее в небольшой грот под нависшим берегом и заслонил своим телом. Совсем рядом проскрипели шаги, двое солдат обменивались быстрыми репликами. О чем они говорили, Тоня не сумела разобрать. Слова заглушали шум беспокойного моря и тяжелое дыхание Егорова - в его груди что-то хрипело, и Тоня подумала: не ранен ли он?
А потом они опять долго бежали вдоль берега, и редкие выстрелы позади наконец совсем умолкли. Внезапно Егоров почти упал на плоский, с острыми краями камень, торчавший из воды, и, прижав к груди руки, зашелся долгим, надрывным кашлем.
Тоня нагнулась над ним и прикоснулась к его ладоням: пальцы судорожно дрожали, он задыхался.
- Что с тобой?.. - спросила она, чувствуя, как ее охватывает страх. - Ты ранен?..
- Ничего!.. Ничего!.. - ответил он, борясь с новым приступом кашля. - Пойдем!.. Сейчас пойдем…
И тут впервые Тоня заметила на его плече темное пятно - оно расползлось по рубашке, захватывая всю правую сторону груди.
- Ты же ранен! - крикнула она. - Ты ранен!.. Это пуля?! - Она невольно дотронулась до рубашки и содрогнулась, ощутив кончиками пальцев теплую клейкую кровь. - Дай перевяжу!..
Он пробовал протестовать:
- Не сейчас!.. Нам надо торопиться…
Но Тоня быстро скинула с себя гимнастерку и, разорвав ее на полосы, крепко стянула раненое плечо.
- Не так сильно!
- А ты хочешь истечь кровью?!
- Пойдем!.. Пойдем!.. - проговорил он и, собравшись с силами, с трудом поднялся; теперь ему была нужна опора, и Тоня осторожно обхватила его рукой, стараясь не касаться раны.
- Когда же тебя ранило?
- Когда?.. - Он кашлянул и со злостью выкрикнул: - Подольше бы ты со своим румыном болтала, так нас совсем бы прихлопнули!
В другое время Тоня стала бы защищаться, но сейчас она ощутила всю безмерность своей вины перед Егоровым. Все эти месяцы она держала его от себя на большом расстоянии не только для конспирации, но и потому, что Егоров сковывал ее своей постоянной утомительной заботой. Иногда она ловила себя на мысли, что, подавленное ежедневными, даже каждочасными тревогами, когда-то яркое чувство тускнеет, угасает.
И вот в эти минуты, темной ветреной ночью, на пустынном берегу, она вновь ощутила до боли нежность к Егорову. Нет, она не может, не имеет права его потерять. И если силы его окончательно покинут, и если он не сможет идти, она будет тащить его на себе, пока не иссякнут ее силы. А если их окружат, она знает, что сделает.
- Отдай револьвер! - сказала она.
Он пробовал отстоять свое право стрелять в случае опасности, но она решительным движением отобрала оружие.
- Слушайся меня, Геня!.. Обопрись о мое плечо… Идем, идем!..
Когда начало светать, они уже достигли небольшого перелеска позади Люстдорфа и спрятались в глубоком, заброшенном окопе.
Глава вторая
- Федор Михайлович! Но ведь Савицкий приказал действовать немедленно! Я не могу отсиживаться тут до конца войны.
- Отсиживаться? Выбирай слова!..
Тоня тяжко перевела дыхание. Она сидела рядом с Федором Михайловичем, который лежал на соломенном тюфяке в низком каземате, освещенном желтоватым светом "летучей мыши".
Раненный в грудь, он потерял много крови, и если бы не партизанский врач Колесов, до войны лечивший глаза в клинике Филатова, а теперь единственная надежда партизан в случаях, требовавших немедленного врачебного вмешательства, он бы наверняка погиб.
Когда Коротков сказал Тоне, что Федора Михайловича убили в заварухе у входа в катакомбы, он был уверен, что его пуля достигла цели. Конечно, он не хотел играть комедию "спасения", но на этом настаивал Штуммер, понимая, что человек, который с ним встречался, потребует новых и более глубоких доказательств связи с руководством одесского подполья.
Скорее, скорее бы отсюда выбраться! Как хорошо сейчас на берегу моря. Шуршат тихие волны. А где-то там, вдалеке, где светло-голубое небо сливается с морем, плывет белый корабль. Год жизни - за один только час… да где там - за одну минуту счастья посидеть на берегу, всматриваясь в даль, ощущая на своих щеках порывы теплого соленого ветра!
Когда-то, перед войной, - это время казалось ей невероятно далеким - она прочитала "Шагреневую кожу" Бальзака. Многого тогда не поняла, и только теперь ловила себя на мысли, что понимает искушение человека, решившего заплатить самую высокую цену за миг счастья.
Кто знает, читал ли Федор Михайлович эту книгу, а если даже читал, то вряд ли его можно смягчить ссылками на классические примеры. Он и носа не позволяет Тоне высунуть из катакомб. Монотонно текущее время давит невыносимо. А с Егоровым, за жизнь которого уже можно было не беспокоиться - сквозная рана плеча начала заживать, пуля, к счастью, не задела кости, - она уже договорилась о необходимости установить связь с Леоном Петреску.
Савицкому стали известны многие обстоятельства, связанные с планами обороны Одессы гитлеровским командованием, и в штабе армии были разработаны новые задания разведгруппе.
По мере отступления вражеских армий у них оставалось все меньше надежных коммуникаций, по которым могло поступать снабжение. Поэтому Одесский порт превратился в одну из ключевых баз для всех южных группировок. Сюда из Констанцы приходили корабли с войсками и техникой, отсюда те же корабли вывозили раненых, хлеб и награбленное имущество.
Знать, что делается в порту, советскому командованию крайне важно. А по мере наступления нашей армии эта необходимость возрастала с каждым днем.
Радистка сама принесла в катакомбы расшифрованную радиограмму, в которой Савицкий настаивал на ускорении начала операции в порту. Конечно, формально Федор Михайлович не мог вмешиваться в дела военных разведчиков, но все же он понимал, что после похищения Фолькенеца на ноги подняты и гестапо и сигуранца. Нужно, чтобы прошло время, которое позволило бы разобраться в обстановке и понять, как следует действовать.
По отрывочным сведениям, которые просачивались в катакомбы, лавочка подверглась настоящему разгрому. Очевидно, искали документы. Конечно, ничего найти не могли - документы Федор Михайлович хранил совсем в другом месте. Но несомненно все, кто к этой лавочке был причастен, внесены в список разыскиваемых.
Опасность велика! Прежде чем выходить из катакомб, следует во что бы то ни стало установить, как относятся в гестапо к исчезновению Тони. Связывают ли с ней то, что произошло на берегу? Разыскивают ли ее или решили, что она погибла?
Пока прошло всего два-три дня, она еще может появиться, объяснив, что пряталась и, боясь нового нападения, приходила в себя от нервного потрясения. Найти человека, который подтвердит, что Тоня пряталась все это время в его доме, не так уж сложно, однако с каждым днем эти объяснения будут терять свою убедительность, и через неделю Тоня уже не сможет показаться в городе.