- Знаю. Ты часто ненавидела меня. Но что я мог сделать? Нас стравливали. Я не знал покоя. Если бы только я мог сказать тебе всю правду! Впрочем, теперь это уже бессмысленно. Все твои связи порваны. Один из группы успел сбежать, но будет пойман. Его приметы известны…
Егоров! Боже ты мой! Только бы продержаться до вечера, дожить до девяти часов…
Парадный мундир сдавливал Леона панцирем, он повел плечами и, засунув палец под жесткий воротник, оттянул его от горла.
- Фолькенец и Штуммер считают операцию законченной и намерены получить за нее ордена. Я читал представленный фон Зонтагу рапорт. - Он устремил на Тоню изучающий взгляд.
А она смотрела на цветы, на сияющий бриллиантином пробор румынского офицера Петреску, кончиками пальцев теребила невесомые брюссельские кружева и страдала от невыносимой фальши происходящего. "Зачем же мне участвовать в этой комедии? - думала она. - Зачем, если все уже решено?!"
- Если хочешь, я скажу тебе все, до конца, - тихо произнес Леон, наклонившись к ней.
"Нет, нет, надо бороться, еще не все кончено! Где-то в глубинах моря тихо стучит двигатель подводной лодки".
- Говори!
- Русские перешли в новое наступление. Это держится в строгой тайне, но наше положение ухудшается с каждым днем.
- А тайное оружие?
- Тайное оружие - такой же блеф, как и мое повышение. Фолькенец понимает, что Одесса обречена, и устроил себе перевод, чтобы не попасть на последний корабль, у которого много шансов пойти ко дну. - По мере того как он говорил, в голосе все отчетливее звучала долго сдерживаемая ярость. Он уже почти кричал. Лицо его было искажено. - Старая песня! Пусть вместо немца погибает еще один румын, а перед смертью его можно и повысить в чине. И на кресте написать: "Здесь покоится прах доблестно погибшего за великую Германию полковника Петреску!.." И пусть его жрут черви!..
- Леон, успокойся, - сказала Тоня. - Когда ты падаешь духом, то прежде всего твердишь о смерти…
Он воскликнул:
- Ты в своем уме? Что ты говоришь! У меня еще есть шанс - спастись на последнем корабле, а у тебя и этого нет. И ты меня успокаиваешь!.. Нет, ты, наверно, действительно сошла с ума!
Тоня вышла на кухню и вернулась, сжимая в руке пистолет.
- Тоня! - воскликнул Леон и загородил лицо узкими ладонями. - Только не это!..
- Успокойся, я не убью ни тебя, ни себя, Леон! К сожалению, пистолет слишком велик для моей сумочки. Спрячь его у себя и дай слово, что вернешь, как только я потребую…
Он деловито сунул пистолет в задний карман брюк, взглянул на часы:
- Мы опаздываем…
Они вышли из парадного подъезда. Древняя старуха, проходившая мимо, глядя на них расплылась в беззубой улыбке:
- Какая прелестная пара! Прямо голубки…
- Куда мы поедем? - спросила Тоня, чувствуя, как замирает сердце.
- Пути Фолькенеца неисповедимы, - проговорил Леон. - Может быть, на дачу к Тюллеру, а возможно, он уже подыскал другое укромное местечко.
Когда они сели в машину, Леон приказал шоферу не трогаться и ждать, пока двинутся машины с фон Зонтагом и полковниками.
Сквозь ветровое стекло Тоня видела, как к Фолькенецу, разговаривавшему с фон Зонтагом, подошел Штуммер, о чем-то тихо с ним посоветовался, затем стремительно вернулся к своей машине, хлопнул дверцей и умчался.
В эту секунду все решилось. Вот уж поистине: пойдешь направо - будешь жить, налево - расстанешься с жизнью.
Кортеж из пяти машин помчался по улицам Одессы.
Тоня сидела рядом с Леоном, привалившись к спинке сиденья, и молча, без мыслей смотрела перед собой.
- Мы едем в Люстдорф, - услышала она голос Леона.
Да, они едут в Люстдорф! Но она не ощутила радости. Машины проскочили мимо замшелых тюремных стен. Под колесами шуршал гравий. Знакомые, унылые поля. Сколько раз она ходила по этой щербатой дороге! Как много передумала на ней трудных дум!
- Леон, опусти, пожалуйста, стекло, мне жарко.
Ветер ворвался в кабину, закружил легкий вихрь, подхватил густую прядь Тониных волос и бросил ей на глаза. Она тыльной стороной ладони убрала волосы с лица и глубоко вдохнула прохладный морской воздух.
Передние машины затормозили около невысокого забора.
Дача Тюллера была наскоро подновленным домом, очевидно построенным в конце прошлого века его дедом или прадедом. Крутой спуск к морю - совсем рядом, а в сторонке - беспорядочное нагромождение выветренной коричневой осыпи.
Тюллер, ехавший в машине с дочерью и будущим зятем, широко распахнул калитку, приглашая всех заходить. Гости расступились перед молодыми, пропуская их в сад первыми. Фон Зонтаг весело шутил с осанистым полковником, розоватое лицо которого выражало готовность смеяться, если это приятно начальству, или плакать, если это ему еще приятнее.
- Смотри, - тихо проговорил Леон, стоявший чуть позади Тони.
Из глубины двора навстречу гостям вышел Штуммер, и тотчас следом за ним показались два автоматчика. Они стали по обе стороны калитки.
Да, Штуммер не терял времени даром! Родственные чувства Фолькенеца не мешали ему подумать о надежных гарантиях безопасности, тем более что один из почетных гостей - начальник гарнизона.
Тоня взглядом пересчитала гостей. Девять вместе с нею и Леоном. Фотограф, невысокий человек с беспокойным профессиональным взглядом, маячил в сторонке, не сливаясь с гостями и в то же время никого не упуская из поля зрения. У него на правом боку, поблескивая "молниями", висела большая черная сумка, в руках он сжимал фотоаппарат, время от времени нацеливая его то на одну, то на другую группу гостей и ничем не проявляя особого внимания к Тоне. Однако она заметила, как раздражает его то, что в объективе она оказывалась только рядом с Леоном.
Когда наконец, окруженная гостями, Тоня вошла в сад, вновь затеплилась, казалось бы, уже потерянная надежда. Сад был обширен и совершенно пуст. В глубине, за сараем, она успела заметить в штакетнике пролом, через который легко проникнуть во двор дачи со стороны берега. Двое часовых - это не непреодолимая преграда.
Ох, как жаль, что она не связана с Тюллером, - ведь в критическую минуту, может быть, удалось бы незаметно получить от него совет, если не действенную помощь.
Посредине большой гостиной стоял рояль, а вокруг - несколько кресел. В окна до самого горизонта виднелось море, подернутое мелкой сизоватой рябью. Вдалеке маячил сторожевой катер, в синеватом небе кружили чайки.
- Господа! - воскликнул вдруг фон Зонтаг, едва Тоня оторвала взгляд от моря. - Одну минуту внимания! Наконец-то Петреску представляет нам свою спасительницу! Разрешите мне первому приветствовать ее на торжестве нашего друга…
Он устремился к Тоне навстречу с протянутыми руками, и она ответно протянула ему руку. Запечатлел ли этот момент фотограф? Вероятно! Но, кажется, Тоню это занимало меньше, чем недобрый взгляд Зины, стоявшей рядом с Фолькенецем в другом конце комнаты.
Впрочем, она оценила тактичность поступка фон Зонтага: он невольно представил ее всем гостям сразу и отпала нудная церемония постепенных знакомств, которой она так боялась. В то же время фон Зонтаг своим жестом как бы взял Тоню под свое покровительство.
- Никогда не поверю, фрейлейн, в то, что вы русская, - сказал он, взглянув на Петреску. - В вас безусловно есть арийская кровь. Ваши волосы, цвет глаз… и, наконец, ваша преданность рейху!
- А какое поразительное чувство языка! - подхватил Леон. - Когда я однажды ошибся и сказал по-немецки что-то не совсем точно, она тут же меня поправила…
Леон, впрочем, и сейчас говорил по-немецки не очень правильно, часто путаясь в идиомах и даже в артиклях. Однако его шутливое признание вызвало общий смех.
На какой-то момент центр всеобщего внимания переместился к Тоне, и ей хотелось поскорее отойти от генерала, чтобы не усиливать раздражение Зины.
Тюллер тем временем куда-то исчез. Несколько раз с озабоченным видом появлялся Штуммер и снова уходил. Очевидно, на нем лежала немалая ответственность за этот вечер.
Фон Зонтаг подвел Тоню к Фолькенецу и Зине и начал веселый разговор о ста способах приготовления яичницы, при этом он то и дело поворачивался к Тоне, словно из всех, кто его окружал, именно ее избрал своей главной слушательницей. И как только его сухой профиль обращался в ее сторону, раздавался тихий щелчок затвора фотоаппарата.
Зина, казалось, совсем успокоилась. Время от времени она с улыбкой поглядывала на Фолькенеца, который явно старался держаться поближе к фон Зонтагу. Но у генерала несомненно были какие-то свои планы, связанные с новым назначением своего подчиненного.
- Господа, - прозвучал торжественно голос Тюллера, - прошу всех к столу!..
Двери в соседнюю комнату распахнулись настежь, и Тоня увидела широкий стол, покрытый иссиня-белой скатертью, сверкающий хрустальными бокалами. На больших блюдах разложены были закуски, а на отдельном, у стены, столике с мраморной доской - бутылки с коньяком, русской водкой, шампанским и другими винами.
Фолькенец и Зина сели во главе стола, рядом с невестой - старик Тюллер, по другую руку Фолькенеца занял место фон Зонтаг.
Тоня оказалась прямо против Зины, Леон сел рядом с нею, а свободный стул справа от Леона занял Штуммер.
Два официанта в белых куртках стояли по бокам столика с винами, держа в руках крахмальные салфетки, и ожидали, когда гости рассядутся по своим местам.
Теперь, впервые, Тоня могла рассмотреть лицо Тюллера. Несколько тяжелое, с крупными чертами и мясистым носом, оно как бы вовсе не отражало характера этого человека. Такой человек мог быть и добрым и отзывчивым, и жестоким и упрямым, и еще бог знает каким…
Пока официанты открывали шампанское, Тоня с ужасом взглянула на разложенные по обе стороны ее тарелки многочисленные ножи, вилки и ложки - разных размеров и разной формы. Что с ними делать, она не имела ни малейшего понятия и решила, что будет в точности повторять все движения Леона.
Соседство Штуммера особенно сковывало ее - уж этот не упустит ни малейшей оплошности, этот воспользуется случаем поставить ее в смешное положение.
По праву старшего фон Зонтаг поднял первый бокал. На этот раз он уже не шутил, а проникновенно говорил о долге перед нацией, о сложности борьбы, о том, что судьба переменчива. Вспомнил своего друга генерала Роммеля, с которым был в Африке, об их давней дружбе… Сначала казалось, что речь его разбросана, но в конце эффектным приемом опытного оратора он увязал в один крепкий узел все внешне разрозненные нити.
- На какой бы континент нас ни занесла судьба, господа, - завершил он свою речь, - мы не забудем день, когда в разгар кровавой борьбы, на пепелищах, два человека обрели счастье. Любовь, господа, сильнее смерти. Хайль!
Все разом поднялись, и в комнате раздалось дружное:
- Хайль!
Зазвенели бокалы. Тоня чокнулась с Леоном и Штуммером.
- Подойди к Зине! - шепнул ей Леон.
Высоко подняв свой бокал, Тоня обошла вокруг стола.
Зина напряженно следила за ее приближением. Казалось, она ожидает какой-то внезапной выходки. Но когда Тоня потянулась к ее бокалу и сказала: "Будь счастлива!" - невеста с облегчением улыбнулась.
Все выпили. Тоня отпила небольшой глоток, и, когда возвращалась к своему месту, взгляд ее невольно встретился со взглядом Тюллера. И ей показалось, что он как-то многозначительно покачал головой.
"Неужели он про меня знает?" - подумала она, опускаясь на стул, предупредительно отодвинутый Леоном.
Она незаметно взглянула на стрелки часов, висевших на стене. Без четверти семь.
Как быстро мчится время! Скоро начнут сгущаться сумерки.
Она все время следила за руками Леона. Он взял широкую вилку и короткий плоский нож. Это для чего?..
Всего лишь в одном она была уверена твердо: с мясом нужно пить красное вино, рыбу есть - с белым. Кто и когда ей об этом сказал, она не помнила, возможно, просто прочитала в какой-то книге.
- Как дела, фрейлейн? - спросил Штуммер, воспользовавшись тем, что Леон увлекся разговором с розоволицым полковником.
- Прекрасно!
- А я не знал, что вы столь близкие подруги с будущей фрау Фолькенец!
- О нет! Мы всего лишь однажды вместе сидели в ресторане.
- Как вам нравится господин Тюллер? Вы знаете их историю?
- Да! Очень трогательная история. Они как будто случайно встретились после долгой разлуки, верно?
- Случайно? - Штуммер иронически поморщил лоб. - Одесса не Берлин и даже не Дрезден. Если два раза пройтись по Приморскому бульвару, можно встретить даже свою давно умершую бабушку. - Он засмеялся и поднял бокал. - Давайте выпьем наш сепаратный дружеский тост. Ведь мы имеем на него право!.. Наша дружба, быть может, коротка, но глубину ее, кроме нас, никто не измерит… Пью за вас, фрейлейн, за вашу сильную волю. О, в ней я уверен… И… за наше сотрудничество!..
Как раз в момент, когда Штуммер повел на нее наступление, Леон словно забыл о ее присутствии. Дался ему этот полковник!
- За вас, господин Штуммер! - Она подняла бокал, пригубила и поставила на место.
- Ну, это нехорошо! - запротестовал Штуммер. - У вас, русских, так не полагается. За дружбу надо пить до дна…
Он заставил ее выпить.
- Мы сегодня будем пить! Много пить! - Штуммер снова разлил вино по бокалам. - Я прощаюсь со своим большим другом. А в наше время друзья особенно нужны. У вас есть друзья, фрейлейн?
- Конечно, и немало, - сказала Тоня, поднимая бокал и вызывая этим Штуммера к ней присоединиться. - Мои друзья - все, кто сидит за этим столом!..
- В таком случае, я пью за великого дипломата. И завтра утром, фрейлейн, назначаю вам свидание… Надеюсь, вы не откажете?
Леон вдруг оборвал разговор с полковником и обернулся:
- Штуммер! Вы ведете себя не по-джентльменски! - полушутя, полусерьезно заметил он.
- Не сердитесь, Леон! У нас с фрейлейн самые дружеские отношения. Я всего лишь прошу ее перевести мне парочку русских документов.
Морская даль за окнами уже тяжелела под грузом сгущающихся сумерек. Где-то вдалеке вспыхнул огонек, померцал и потух. Нет, это еще не сигнал. Для сигналов время не наступило.
Обед, к счастью, затягивался. Фон Зонтаг несколько раз сердитым движением отстранял блюда, которые ему с вежливой настойчивостью подносили официанты. Штуммер занялся своим соседом, недавно вернувшимся из поездки на фронт. Оба потихоньку ругали румын, которые-де не проявляли должной стойкости.
Леон, конечно, все слышал, но демонстративно разговаривал только с толстяком, рассказывал ему о Констанце, куда тот собирался в командировку.
И Тоня оказалась бы в полном одиночестве, если бы вдруг Зина, которой, очевидно, тоже наскучили мужские разговоры, неожиданно не подошла к ней сзади.
- Пойдем поболтаем? - сказала она непринужденно. - У мужчин свои дела, - тоска!
Штуммер отодвинулся от соседа и тревожно взглянул на Фолькенеца, стараясь понять, как тот отнесется к неожиданному поступку Зины. Но Фолькенец, казалось, даже обрадовался, что теперь сможет разговаривать со своим собеседником более откровенно.
Когда за женщинами закрылись двери, Леон обернулся к Штуммеру:
- Что поделаешь! Наше общество дамам явно наскучило.
Штуммер, уже опершийся о край стола, чтобы подняться, передумал и попросил Леона передать ему бутылку рома…
Женщины прошли в гостиную, уселись в кресла друг подле друга, и тут Зина преобразилась.
- Ну, ты довольна, а? - с иронией спросила она. - Какие высокие гости! Не правда ли, чудесная помолвка?
- Прекрасная!
- Ты, понятно, меня осуждаешь. Жена фашиста!
Тоня промолчала. Сейчас все что угодно, только не ссора!
Зина коротко засмеялась:
- Молчишь? И все же я считаю, что лучше стать женой немецкого офицера, чем играть твою жалкую, низкую, холуйскую роль!
- Ты позвала меня для того, чтобы оскорблять?
- Молчи и слушай! Я не хочу, чтобы на мне была твоя кровь! Я много знаю, в частности и то, что в этом доме Штуммер устроил для тебя ловушку. Но я еще в силах спасти тебя. Учти, это твой последний шанс! Поднимись по боковой лестнице на второй этаж. В боковой комнате висит платье кухарки, которая сейчас хозяйничает на кухне. Переоденься и исчезни. Немедленно! Ты поняла, о чем я говорю?
Тоня молча смотрела в окно. Где-то совсем рядом был Егоров. Рядом - и так бесконечно далеко!
- Почему ты молчишь?! - Зина оглянулась на дверь в столовую: каждое мгновение кто-нибудь мог войти. - У тебя остались считанные минуты. Быстрее поднимайся наверх, а я пока займу Штуммера разговором.
- Спасибо, Зина, но я останусь.
- Останешься? Значит, я ошиблась! Тогда, после встречи в ресторане, я много думала. И мне показалось, что, может быть, ты действительно просто запутавшаяся и несчастная девушка. - Вдруг она отчаянным движением рванулась к Тоне и зашептала: - Или ты мне не веришь? Тогда пойдем, я сама провожу тебя! Я выведу тебя за ворота.
- Нет, я тебе верю, - проговорила Тоня, понимая, что порыв Зины искренен, она действительно хочет ее спасти.
- Веришь? - снова спросила Зина.
- Да, верю!
- Ну, тогда ты достойна только смерти!
Тоня содрогнулась от ненависти, которая звучала в каждом Зинином слове, а оттого, что Зина говорила тихо, ощущение безысходности усиливалось, хотелось заткнуть уши и крикнуть: "Замолчи!"
- Я хотела спасти тебя, но ты этого не стоишь! Ты согласна на все условия Штуммера! Ты и меня парализовала, лишила возможности хоть как-то искупить вину. Да, Штуммер может гордиться своей работой.
- Не только Штуммер, но и твой будущий муж, - добавила Тоня.
- Мой муж? Какой муж?! - Она словно только сейчас осознала, что происходит, и в отчаянии протянула к Тоне руки: - Умоляю! Беги. Это нужно мне, чтобы жить дальше! Слишком долго я была слабой…
- Я хотела бы сама поговорить с твоим Эрнстом, - сказала Тоня. - Это возможно?
- Хочешь меня предать?! - В руке Зины сверкнул никелем маленький пистолет, который она быстрым движением достала из складок платья. - Если ты посмеешь хоть слово сказать Эрнсту, я тебя пристрелю!
- Нет, поверь, что тебе ничего не грозит. Я хотела лишь спросить, что меня ожидает.
- Об этом узнай у Штуммера! - Зина стала торопливо поправлять прическу. - Ну вот, поговорили по душам, как самые близкие подруги, - горько усмехнулась она и быстро вернулась в столовую.
Тоня почувствовала, что ее оставляют силы. Столько бороться, принести столько жертв - и в самый критический момент ощутить полное бессилие!
Чей-то голос тихо окликнул ее:
- Тоня!
Она испуганно оглянулась. На пороге двери, ведущей на веранду, стоял Тюллер. Он поманил ее к себе, и, когда она приблизилась, тихо сказал:
- Окно в гостиной не раскрывай! К вечеру охрану усилили. Во дворе еще четверо эсэсовцев с ручным пулеметом. Если тебе удастся отделаться от Штуммера, отправляйся на Ближние Мельницы, дом пятнадцать. Пароль: "Одолжите щепотку соли". Отзыв: "Соль нынче дорогая". А сейчас - быстро к гостям!
Тоня направилась к столовой, но дверь распахнулась, и показался Леон:
- Что случилось? Ты на меня обиделась?
- Нет, Леон. Просто немного разболелась голова.
- После разговора с Зиной?
Леон хотел сказать что-то еще, но тут послышался веселый голос фон Зонтага: