В одной из створок ворот была прорезана калитка, а в другой – на уровне человеческого роста – зарешеченное оконце, откуда выглянул привратник и впустил процессию во двор замка. Через главный вход в готическом стиле Альфонсо Диаса провели в облицованный камнем зал. Деревянная лестница слева вела на второй этаж, а в дальнем углу зала чернел вход в мрачный коридор, похожий на туннель. В начале коридора находились каменные ступени, ведущие в подземелье, где помещались погреба и темницы.
Оцепеневший от непреходящего ужаса, капитан все же сумел рассмотреть через вторую дверь зала – кованую, в виде решетки с металлическими розами, – залитый солнцем внутренний дворик: аккуратно подстриженные зеленые кусты, много цветов, виноградные лозы на шпалерах, поддерживаемых гранитными колоннами, фиговое дерево у кирпичной стены. А дальше его взор привлек тонкий мавританский ажур крытой аркады. Там медленно расхаживали парами монахи-доминиканцы в черно-белом облачении, читая молитвы. Из дальней часовни доносился запах ладана и воска.
Казалось, что в Святой Обители царят мир и покой. Любой злосчастный иудей, заблудший мавр или христианин, подозреваемый в ереси, доставленный сюда служителями инквизиции, чувствовал, как страх уходит, а взамен появляется уверенность, что в таком месте с ним уж точно ничего плохого не может случиться. То же чувство испытал и Альфонсо Диас. Пока капитан томился в ожидании тюремного надзирателя (им тоже оказался монах-доминиканец), в его душе, истерзанной дурными мыслями и предчувствиями, наступило временное просветление. В чем его могут обвинить? Разве что в приятельских отношениях с Жуаном Алмейдой. Так ведь человеку в душу не заглянешь. И потом, он понятия не имеет, в чем инквизиция обвиняет штурмана.
Его определили не в подземный каземат, чего больше всего боялся Альфонсо Диас, а в камеру на первом этаже с небольшим зарешеченным оконцем под самым потолком, где были стол, стул и тюфяк, набитый свежей соломой. Мало того, капитану даже принесли несколько лепешек и кувшин воды, чтобы он утолил голод и жажду. Но есть ему совсем не хотелось, он лишь пил воду и неустанно метался по камере, как загнанный зверь. Ночью капитан почти не спал, и когда утром его повели на допрос, он мысленно попрощался с белым светом и приготовился к худшему.
Альфонсо Диас не был трусом, отнюдь; ему не раз приходилось сражаться за свою жизнь, – как в драках, которые не раз случались в портовых тавернах, так и с пиратами, но будь у него возможность выбора, он предпочел бы смерть от навахи какого-нибудь цыгана, нежели суд инквизиции.
Увидев, КТО его будет допрашивать, капитан помертвел. Это был сам Великий инквизитор Испании, его высокопреосвященство дон Фернандо Вальдес. Капитану уже приходилось однажды видеть этого страшного человека – во время аутодафе. В момент своего нового назначения главным инквизитором дон Фернандо Вальдес уже был епископом Сигенсы и председателем королевского совета Кастилии. До этого он являлся членом административного совета архиепископии Толедо, каноником митрополичьей церкви Сант-Яго в Галисии, членом государственного совета, епископом Эльны, Оренсе, Овьедо и Леона и председателем королевского апелляционного суда в Вальядолиде. Судя по этим должностям, дон Фернандо Вальдес был человеком незаурядным.
Тем не менее, пройдя все эти места и должности, он так и не смог получить кардинальской шляпы. Это обстоятельство сильно огорчало Великого инквизитора, и из-за этого он был чересчур жесток и немилостив к подследственным. Под его управлением святая инквизиция наводила ужас не только в Испании, но и в сопредельных государствах. Шпионы дона Вальдеса рыскали по всему Пиренейскому полуострову, и не было от них никакого спасения.
Широкие окна небольшого судебного зала с белеными стенами выходили во дворик. Они были расположены высоко и давали много воздуха и света, однако через них Фернандо Диас видел лишь клочок пронзительно голубого неба. За длинным сосновым столом с распятием и Евангелием в кожаном переплете меж двух высоких свечей сидели трое судей в сутанах с капюшонами. В центре находился Великий инквизитор, дон Фернандо Вальдес, по правую руку от него – священник епархии, а по левую – помощник прокурора.
Сбоку от них, судя по перьям, листам плотной желтоватой бумаги и чернильнице, сидел нотариус трибунала, а рядом с ним – человек, который, по идее, никак не мог присутствовать на заседании трибунала. Это был боцман "Ла Маделены", которого звали Педро Гонсалес. Дело свое он знал хорошо, но был чересчур льстив и угодлив, поэтому отношения между ним и капитаном всегда были официальными – потомственный идальго Альфонсо Диас де Альтамарино инстинктивно сторонился таких людей, тем более, что боцман был выходцем из района Трианы, расположенного неподалеку от замка, где в основном проживало одно отребье.
Судя по тому, что Педро Гонсалес весьма вольготно расположился на своем табурете и на его плоской обветренной физиономии нельзя было заметить ни тени страха, вполне понятного и оправданного в этих стенах, он был доносчиком; а скорее всего – шпионом инквизиции.
Инквизиторы молча смотрели на Альфонсо Диаса, приближающегося к столу. Священник и помощник прокурора были в капюшонах, и их лица скрывались в тени, зато худое аскетическое лицо престарелого дона Вальдеса капитан мог рассмотреть во всех подробностях – Великий инквизитор был простоволос. Он милостиво кивнул головой, и стражник заставил капитана сесть на табурет перед столом. Сделать это было непросто – ноги Диаса стали деревянными и не сгибались в коленях.
Сначала последовали вопросы, обязательные для любого следствия, которое проводилось святой инквизицией: имя, фамилия, родители, место жительства, общественное и финансовое положение. Спрашивал помощник прокурора, а ответы на них, поскрипывая гусиным пером, записал секретарь-нотариус трибунала. Затем начался допрос; вел его дон Фернандо Вальдес.
– В каких отношениях вы были с Жуаном Родригешом Алмейдой?
– Он штурман моего судна…
– Это нам известно, – мягко перебил капитана Великий инквизитор. – Отвечайте свободно, вы ПОКА ни в чем не обвиняетесь. Но нам нужна правда, только правда, и ничего, кроме правды.
Дон Вальдес говорил низким ровным голосом, мягким и вкрадчивым тоном, внушая непредвзятому человеку доверие и даже симпатию. Его голос был на редкость благозвучным. Не доверять человеку с такими интонациями, бояться его было просто невозможно; голос его высокопреосвященства был тверд, но порой в нем звучала почти женская нежность. А круглые очки на узком и длинном лице с небольшой остроконечной бородкой, уже изрядно тронутой сединою, и вовсе навевали умиротворяющие мысли. И голосом, и манерами дон Фернандо Вальдес напоминал патриархального дядюшку, читающего любимому племяннику нравоучительные нотации, которые у того обычно пролетают мимо ушей.
Тем не менее именно с подачи этого "добряка" в очках святая инквизиция усовершенствовала технику уничтожения еретиков и прочих инакомыслящих. В поле, за городом, где происходили казни, был построен специальный помост – таблада, давший название тому месту, с которого произносились приговоры. А поблизости для костра было воздвигнуто из камня лобное место. Этот эшафот назывался кемадеро – жаровня. На кемадеро возвышались четыре большие каменные статуи библейских пророков, к которым привязывали еретиков, приговоренных инквизицией к сожжению. Статуи были сооружены на пожертвования ревностных католиков. Весь этот антураж для отправки еретиков на небеса был задумкой изощренного ума дона Фернандо Вальдеса.
– Я не замечал за Жуаном Алмейдой никаких еретических проявлений! – Капитан "Ла Маделены" наконец вернул себе смелость и здравость мысли. – Он верный сын католической церкви!
– Вы это утверждаете категорически? – Во вкрадчивом голосе главного инквизитора Диасу послышалось змеиное шипение.
Это отрезвило приободрившегося капитана, и он осторожно ответил:
– Полностью ручаться я могу только за себя.
– Наконец мы услышали верный ответ… – Дон Вальдес мягко улыбнулся; священник и помощник прокурора согласно закивали капюшонами. – Скажите, а вы не замечали за штурманом каких-либо странностей?
Альфонсо Диас метнул быстрый взгляд на боцмана. Капитану показалось, что тот подмигнул ему (чего ради?!); мысли понеслись вскачь, и он ответил полуправду – все равно Педро Гонсалес не даст соврать:
– Замечал. Он подвержен быстрой смене настроения. Особенно плохо на него действует штормовая погода. Тогда Алмейда просто места себе не находит, становится раздражительным и злым.
– И это все?
Капитан "Ла Маделены" пожал плечами и подтвердил:
– Все.
– Немного. Жаль, что вы не хотите сотрудничать с трибуналом. Очень жаль… – Тон Великого инквизитора был настолько зловещим, что у Диаса внутри все опустилось. – Что ж, придется освежить вашу память.
Он кивнул секретарю, тот взял из кипы бумажный листок и начал читать:
"Верный Святому престолу человек докладывает:
1. Штурман Жуан Алмейду настоял, чтобы "Ла Маделена" зашла на остров Готланд якобы для пополнения запасов провианта. Однако в этом не были острой необходимости. Продуктов при разумной экономии нам должно было хватить до самой Севильи.
2. На острове, когда мы стояли в порту города Висби, он перепоручил закупку продовольствия корабельному повару, а сам тайком отправился на встречу с неким господином. Встреча состоялась в развалинах церкви Святого Олафа, которую в свое время разрушили и сожгли любекские купцы.
3. О чем шел разговор, верному человеку подслушать не удалось. Но он узнал имя человека, с которым встречался штурман Алмейду. Его звали Адемар Монтегю. Он был не местным и проживал на постоялом дворе "Голова мавра".
4. Всю обратную дорогу сеньор Алмейда был в отвратительном настроении – кричал на матросов и ругался нехорошими словами. Видимо, он получил какую-то плохую весть".
– Достаточно, – остановил секретаря Великий инквизитор. – Что вы на это скажете?
Альфонсо Диас растерянно молчал. Все было верно – именно так, как изложил "человек, верный Святому престолу", скорее всего, шпион инквизиции боцман Педро Гонсалес. Продовольствия и впрямь вполне хватало, но капитан согласился с мнением португальца, которого уважал, потому, что надеялся остатки продуктов выгодно продать в Севилье (что, впрочем, может и не получиться, особенно с солониной, которая, как оказалось, немного испортилась).
Знал Диас и о проступке штурмана, – с точки зрения порядка на корабле – поручившего вести денежные дела не очень грамотному коку. Правда, тот был человеком честным и с делом справился неплохо – наверное, выучил все наказы Жуана Алмейду наизусть. Вот только с солониной ему не подфартило. Больно уж купчишки ушлые на Готланде, все, что угодно, могут всучить за чистую монету.
Но капитану ничего не было известно о встрече штурмана с Адемаром Монтегю. Кто этот чловек? Может, просто знакомый? Мало ли кого можно встретить в портовых тавернах, когда долго плаваешь по морям. Однако, судя по доносу шпиона, они встречались тайно. Тайно! А это уже наводило на определенные мысли…
– Ничего, – честно ответил капитан "Ла Маделены". – На Готланде за штурманом я не следил и вообще никогда не следил, про его встречу с неизвестным мужчиной не знаю, а что касается остальных фактов, изложенных в донесении, то я с ними согласен, почти все правильно.
– Значит, вы подтверждаете, что продуктов на каравелле вполне хватало до Севильи? – Голос Великого инквизитора снова стал мягким и вкрадчивым.
"Ну нет уж! На мякине меня не проведешь!" – подумал воспрянувший духом Альфонсо Диас. Если он ответит утвердительно, значит, ему припишут соучастие в тайных делах штурмана. Что могло означать только одно: допрос с пристрастием и (в лучшем случае) тюрьма. А в худшем – прямая дорожка на кемадеро, где его зажарят, как свинью.
– Только если на нашем пути не встретились бы никакие препоны, из-за которых рейс мог затянуться, – ответил капитан.
– А они были?
– Несомненно. Нас трепали шторма, и "Ла Маделена" пришла в Севилью с опозданием на три дня. Не запасись мы продуктами, нам пришлось бы голодать. И потом – все моряки это знают – на Готланде продовольствие значительно дешевле, чем в Нидерландах. А значит, покупать его там выгодно.
Дон Фернандо Вальдес бросил быстрый взгляд на боцмана "Ла Маделены", и тот кивком головы подтвердил слова капитана. При этом на его физиономии появилось виноватое выражение. Великий инквизитор изменился в лице; его черные глаза грозно сверкнули. Педро Гонсалес вдруг побледнел и опустил голову, не в силах выдержать беспощадный взгляд дона Вальдеса.
Альфонсо Диас подумал со злорадством: "Поделом тебе, пес! Теперь вместо сахарной кости отведаешь кнута, скотина!"
Ему задали еще несколько вопросов, на которые капитан отвечал вполне уверенно и даже спокойно, потому как правду говорить легко и приятно, а затем вернули в уже знакомую камеру, где он и протомился в полном неведении о своей дальнейшей судьбе больше недели. Все это время Диаса вполне сносно кормили, хотя на качество пищи ему было наплевать; он ел машинально, даже не замечая, что находится в миске, и даже дали по его просьбе Евангелие.
За ним снова пришли на седьмой день. Два стражника с каменными лицами повели его не на второй этаж, где располагался зал судебных заседаний, а вниз, в подземелье. Капитан помертвел: неужели конец?! Осудить его еще не успели, значит… Он едва не застонал от отчаяния. Значит, его будут пытать! Матерь Божья, спаси и сохрани меня!
Действительно, Альфонсо Диаса привели в пыточный застенок. Достаточно обширное помещение было мрачным и казалось преддверием ада, находившемся в дальнем конце пыточной, – там был устроен очаг, и ярко горящие уголья вполне могли сойти за вход в преисподнюю. Огонь в очаге с похвальным усердием раздувал с помощью ручного меха горбун в сутане; красные отблески пламени, падая на изуродованное шрамами лицо монаха, превращали его в дьявольскую маску.
Второй палач стоял возле большого стола, на котором лежал Жуан Алмейду. Штурман был без памяти. Стол при ближайшем рассмотрении оказался дыбой – ноги и руки штурмана были зафиксированы при помощи деревянных плашек. Обычно жертву растягивали, причиняя ей невыносимую боль, часто до тех пор, пока мускулы не разрывались. Но Жуана Алмейду не только растягивали на дыбе, но и пытали каленым железом. В пыточной был слышен отвратительный запах горелого человеческого мяса, и дон Фернандо Вальдес, брезгливо морщась, прикладывал к лицу белоснежный кружевной платок, смоченный ароматическими маслами.
Видимо, несчастный штурман знал что-то очень важное, если сам Великий инквизитор счел необходимым присутствовать во время пытки. В этом крылась какая-то важная тайна – кроме него и двух палачей, в пыточной камере никого не было.
– Вас привели сюда для того, чтобы вы раз и навсегда усвоили – никто не может сбежать, скрыться от святой инквизиции, – безо всякого предисловия сказал дон Вальдес. – С божьей помощью мы отыскали этого еретика, и он во всем сознался.
Великий инквизитор поднял не по-стариковски зоркие глаза на Альфонсо Диаса, и капитану едва не стало дурно: что сказал о нем под пыткой Жуан Алмейду?!
– Вы можете быть спокойны – вас обвинять не в чем, – словно подслушал его мысли дон Фернандо Вальдес. – Разве что в неумении разбираться в людях. В дальнейшем это обстоятельство может сослужить вам плохую службу. Вы свободны, сеньор капитан. Груз вашего корабля в целости и сохранности, матросы ждут вас. Но из Севильи не уходите. Торгуйте своими товарами и ждите дальнейших указаний. Вам предстоит выполнить опасную миссию во благо Святого престола. Вскоре вы отправитесь в плавание. Все ваши расходы по оснащению судна будут оплачены.
– Но… у меня нет штурмана…
– Штурман у вас будет. Это я вам гарантирую. Прощайте, капитан.
С этими словами Великий инквизитор поднялся с небольшого креслица – наверное, специально доставленного для его сиятельной персоны в это мрачное подземелье – и вышел из камеры. Альфонсо Диас перевел дух и почувствовал, что к нему начала возвращаться жизнь – до этого он уже считал себя покойником.
Набравшись смелости, капитан подошел к дыбе. Палач – судя по всему, он был глухонемым – почтительно отошел в сторону, присоединившись к горбуну, который в этот момент доставал из корзинки вино и вяленое мясо, чтобы подкрепиться после "трудов праведных".
Жуан Алмейду уже очнулся. На него страшно было смотреть. Истерзанное пытками обнаженное тело штурмана казалось одной сплошной раной. И тем не менее он еще мог здраво соображать и даже говорить. Пораженный представшим перед ним зрелищем до глубины души, Альфонсо Диас с трудом выговорил:
– Жуан… это не я. Я не предавал тебя. Не предавал!
– Знаю… – Ответ португальца был похож на шелест тихого ветра. – Спасибо, капитан… за все. Я уже не жилец на этом свете… но у меня есть к тебе одна просьба…
– Можешь не сомневаться, я исполню ее!
– Не требую от тебя никаких клятв… прошу, как друга, – накажи негодяя. Он должен умереть! Ты знаешь, о ком я…
– Знаю… – Ненависть исказила черты лица капитана "Ла Маделены". – Божественное провидение иногда запаздывает, но я постараюсь его ускорить.
В это время в пыточную вошли стражники, и Альфонсо Диаса повели к выходу из подземелья. Он бросил последний взгляд на штурмана, но тот уже отключился от окружающей действительности – лежал с закрытыми глазами и, казалось, даже перестал дышать.
Замок Трианы остался далеко позади, а капитан "Ла Маделены" все никак не мог заставить себя замедлить шаг. Наверное, он бежал бы, не будь на улицах Севильи вооруженной до зубов стражи; еще заподозрят в каком-нибудь преступлении, и придется тогда узнать, чем пахнет перепревшая солома, которой набиты тюфяки в камерах городской тюрьмы.
"Господи, как же хорошо!" – думал Альфонсо Диас, жадно, полной грудью, вдыхая воздух. По правде говоря, изрядно зловонный (он как раз проходил мимо скотобойни). Но это обстоятельство нимало не смущало недавнего узника святой инквизиции. Что такое неприятные запахи по сравнению с тем, что довелось испытать несчастному Жуану Алмейде! Но чем же он столь сильно провинился перед Святым престолом?
Так уж вышло, что в этот момент вопрос, мучивший капитана, обсуждался на самом высоком уровне. Альфонсо Диаса задержали некоторые формальности, и он вышел ближе к обеду, когда Великого инквизитора принимал король Филипп II.
Легкое презрение и скука – обычное выражение удлиненного лица монарха с массивной нижней челюстью и небольшой рыжеватой бородкой – и на этот раз ему не изменило, несмотря на большую важность сведений, которые принес дон Фернандо Вальдес. По строгому испанскому этикету в кабинет короля не имели права входить даже гранды Испании, только кардиналы и вице-короли, а креслу короля под балдахином, нередко пустому, необходимо было кланяться. Но для Великого инквизитора было сделано исключение – он мог получить аудиенцию у короля в любое время и в любом месте.