"Свидание! – снова и снова думала она, вглядываясь в темный теперь уже сад. – Нет, нет, конечно, я никуда не пойду! Это недопустимо! Да еще и с таким человеком!" Варенька вспомнила все, что он говорил, особенно же то, как он говорил. Вспомнила его внешность. Конечно, она видела его не раз, в городе, на улице, а потом у cusine Natalie, и когда маменька узнала, что кузина принимает этого человека, она тут же перестала бывать у нее. Снова вспомнила все то, что о нем говорили. Шепотом, всегда шепотом, тут он оказался прав. О таких людях громко не говорят. Но ведь говорили же! Но несмотря на все разумные доводы, которые она себе твердила, сердце ее замирало от одной только мысли о настоящем свидании!
Как и большинство барышень, Варенька Чернигова зачитывалась французскими романами, и, конечно, то простое соображение, что теперь и она похожа на обожаемых ею героинь, сильно возбуждало ее воображение, да и чувствительность. Начав с разумных доводов против этого свидания, она незаметно для себя перешла к мечтам о том, как это могло бы происходить, а закончила, опять-таки, сама того не замечая, тем, что уж ей-то он вряд ли опасен, да и что тут такого, ведь свидание состоится у нее же в саду, да еще и утром… Словом, нетрудно догадаться, что она всю ночь не спала, а в половине пятого утра оделась и незаметно выскользнула из дома. Вряд ли она понимала тогда, по теперешнему ее признанию, что именно она делает, но соблазн почувствовать себя взрослой, героиней, был чересчур велик. Итак, она прокралась к своему цветнику.
Господин Ольшанский уже был на месте. Это был молодой человек двадцати пяти лет, высокий стройный брюнет с интересным бледным лицом, чрезвычайно правильные черты которого порою казались даже и неестественными, с большими темными блестящими глазами и твердым подбородком. Происхождения он был благородного, учился в Московском университете, как было про него известно, из коего был исключен за организацию каких-то беспорядков между студентами. Потом был даже арестован за распространение прокламаций, но вскоре отпущен с условием, однако же, что в течении пяти лет он не имеет права проживать в столицах. Здесь за ним был установлен надзор, поскольку г-н Ольшанский считался человеком ненадежным и даже опасным. Жил же он в N-ске, в доме своей тетки – большом особняке на краю города, и чем занимался, никто толком не знал, однако мало кто осмеливался принимать его у себя. Впрочем, за тот год, что Ольшанский прожил в уезде, никто ничего за ним особенного не приметил и N-ское общество уже начало смягчаться. Казалось, что человек если и не раскаялся, то по крайней мере оставил свои прошлые занятия.
Едва заметив Вареньку, Ольшанский поднялся со скамейки и встретил ее внимательным и горячим взглядом. Одет он был в летнее пальто, а в руках держал маленький букетик полевых цветов.
– Вы пришли… – выдохнул он облегченно. – Спасибо вам… Я так вас ждал.
– Зачем вы хотели меня видеть? – вполне твердо поинтересовалась Варенька, хотя внутри у нее был настоящий переворот. – У меня мало времени. Говорите.
– Да, да, конечно, – заторопился Ольшанский. – Но может быть, присядем?
– Non, mersi, – отклонила она его предложение. – Говорите же.
Ольшанский с минуту молчал, не сводя с Вареньки своего горячего взгляда, под которым она ощущала себя совершенно беззащитной.
– Хорошо… – наконец вздохнул он. – Все дело в вас, Варвара Андреевна, – как-то обреченно проговорил Ольшанский. – Да, да, я совершенно потерял голову, увидев вас три месяца назад. – Варенька вспыхнула. – Нет, пожалуйста, не бойтесь меня… Я не сделаю вам ничего дурного… Я прекрасно понимаю, кто вы и кто я… У меня и в мыслях нет навредить вам…
– Что же вы хотите? – пробормотала совершенно потерянная от его откровенностей Варенька.
– Мне ничего не нужно, только видеть вас, – выдохнул он. – Пусть редко, но иметь возможность с вами говорить. Я знаю, положение мое здесь таково, что вряд ли ваша маменька согласиться принять меня, но… Дайте мне время, Варвара Андреевна. Клянусь вам, я сделаю все, что в моих силах, чтобы заслужить вас. Конечно, вы можете мне не верить, но я докажу вам, что я не такой дурной человек, как обо мне говорят. Не для вас, Варвара Андреевна… Не отказывайте мне…
Варенька совершенно потеряла голову от его признаний, а потому не могла ни остановить его, ни уйти от него. "Боже мой! – думала бедняжка. – Как он красив! Могла ли я когда-то предположить… Ему нужно время? Господи, да сколько угодно! Я согласна ждать его хотя бы всю свою жизнь!"
– Не молчите, – проговорил наконец Ольшанский нежно, все еще не решаясь приблизиться к Вареньке. – Скажите же мне мой приговор…
– Но как? – только и смогла выдавить из себя Варенька.
– О, это легко устроить! – воскликнул он и его глаза вспыхнули с новой силой. – Просто приходите сюда раз в неделю, в это время. Если вдруг я сам не смогу прийти, то вот здесь, – он метнулся к старому тополю, – вот здесь, в щели между веток, вы всегда найдете мое письмо… Вы так же… Впрочем, нет, нет, я ни на чем не настаиваю, – тотчас спохватился он, заметив как побледнела Варенька. – Но это правда? Вы не отказываете мне? Нет? – и тут только он приблизился к ней и заглянул ей в глаза долгим испытующим взглядом. – Нет, я не ослышался? Вы согласны?
– Да, – прошептала Варенька, окончательно теряя голову и ощущая только одно, что судьба ее отныне решена и она сама, сейчас, в это мгновение, отдала ее в руки этого человека.
Некоторое время они молча смотрели друг другу в глаза, а потом Ольшанский, еще заметнее побледнев, вымолвил:
– Клянусь вам, что вы никогда не пожалеете об этом, – и, не успела Варенька ничего толком сообразить, как он, снова оставив горячий поцелуй на ее руке, скрылся за деревьями. – Через неделю! – услышала она его последние слова.
"Господи! – прошептала она, опускаясь на скамейку. – Господи, что же это? Неужели я…" Но она не смогла тогда признаться себе в том, что влюбилась, а только бережно взяла в руки оставленный им на скамейке букетик.
С этого дня и начался этот роман, что привел после к таким страшным последствиям.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Всю неделю Варенька с замиранием сердца вспоминала свое первое свидание, вследствие чего была заметно рассеянна, что даже вынудило Зинаиду Павловну всерьез озаботится здоровьем дочери. Однако на все расспросы Варенька отвечала, что не больна, а рассеянна только от того, что все еще вспоминает прекрасный бал, который маменька устроила в ее честь. "Уж не объяснился ли с ней кто из молодых людей? – спрашивала себя Зинаида Павловна. – Но кто же?" И она в уме перебирала все возможные кандидатуры. Кстати сказать, двое из Варенькиных кавалеров – тот самый офицер Корнеев и тот самый помещик Лиговский – навестили Черниговых на этой же неделе. Но как ни приглядывалась к ним и к дочери Зинаида Павловна, так ничего обнаружить и не смогла. Варенька была ровна в общении, мила, приветлива, но, увы, – не больше, чем обычно. Ни один ее взгляд, ни одно движение не выдали ни малейшего внутреннего смятения, хотя молодые люди были явно влюбленны и ничуть не скрывали этого. "Значит, кто-то другой", – недовольно констатировала Зинаида Павловна. Но, конечно, она и представить не могла, кто это на самом деле…
В воскресенье, как обычно, Черниговы поехали в N-ск, намереваясь после обедни нанести визиты родным. Церковь была привычно полна народу, но среди прочих Варенька заметила-таки высокую фигуру Николая Константиновича Ольшанского, впрочем, не одна Варенька заметила. Ольшанский, слывший до этого атеистом, появившись в церкви впервые, не мог не привлечь внимание всего N-ского общества. Он стоял справа от Вареньки и та, вместо того, чтобы следить за церковной службой, чувствуя на себе его взгляд, то краснела, то бледнела и опускала глаза. Когда священник вынес крест для целования, Варенька, продвигаясь в числе прочих прихожан, ощутила легкое прикосновение к своей руке, вспыхнула и потупилась. Ольшанский вложил ей в руку записку, которую она быстро спрятала в рукав платья и вышла из церкви, так и не обменявшись с ним взглядом.
Уже в карете Зинаида Павловна проговорила удивленно и недовольно:
– Ты заметила Ольшанского? – она посмотрела на кивнувшую в ответ Вареньку и как бы спохватилась, прикусила себе язык и подумала, что это не тот человек, о котором следует говорить со своей дочерью. – Ну да Бог с ним, – добавила она, внимательно приглядываясь к Вареньке.
Заехали к tante Евдокии Тихоновне, затем к cusine Ольге Петровне, а после уж и к Михеевым. Визиты длились, по обычаю, не более пятнадцати минут, поэтому записку Варенька смогла прочесть только дома. Она с трепетом развернула лист бумаги, едва только Зинаида Павловна отпустила ее к себе на полчасика перед чаем. Вот что она прочла:
"Милая, милая, несказанно дорогая Варвара Андреевна! Говорят, что безумие есть зло; ошибаются – оно благо… Не помню, кто это сказал, но как же верно замечено! Верно, если безумие – любовь… Я безумен, я люблю! Люблю и не могу молчать! Боже, как трудно сдерживать себя! Простите, простите меня, милая Варвара Андреевна, я приступил к письму вовсе не с мыслью о признании – Вы и так знаете, что я Вас люблю. Но я хотел написать вот что.
Мне нужно уехать, это ненадолго. Может быть, несколько дней, может быть, даже неделя. Это дела, которые не терпят отлагательств, увы! Тем не менее, я постараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы вернуться как можно скорее, о чем постараюсь Вас каким-нибудь образом известить.
Вечно Ваш Н."
Вот такая была записка. Из нее Варенька заключила, что второе свидание не состоится, по крайней мере, будет перенесено. Она погрустила положенное время – несколько часов, но на следующий день уже была куда оживленнее и веселее. А на дне рождения у Poline от ее меланхолии и вовсе не осталось следа. Таковы, впрочем, все молоденькие девушки. Варенька с удовольствием танцевала и с Лиговским, и с Корнеевым, чем успокоила Зинаиду Павловну, а под самый конец праздника кое-что произошло.
Полина Евгеньевна Ненашева приходилась Ольшанскому дальней родственницей и, естественно, он не мог не прийти на ее день рождения, тем более что знал наверняка о том, что там будет и Варенька. Итак, Николай Константинович, можно сказать, попал прямо с корабля на бал, так как появился у Ненашевых, едва только заехав к себе, чтобы переодеться.
Только он вошел в большую залу, где танцы были в самом разгаре, все взгляды присутствующих обратились на него. Он вежливо раскланялся с хозяйкой, вручил Poline небольшую коробочку и занял место в углу, не присоединяясь ни к одной компании. Это вызвало недовольство в обществе, так как многие усмотрели в этом вызов, а некоторые даже намерение оскорбить, что, конечно же, вовсе не соответствовало истине, так как уже через некоторое время, отыскав среди танцующих Вареньку, Ольшанский изменил своей манере держаться особняком и каким-то фантастическим образом уговорил Наталью Сергеевну Ненашеву представить его Зинаиде Павловне и еще нескольким матронам. А потом случилось и вовсе невиданное – Ольшанский пригласил на вальс Ольгу Петровну Загорскую, слывшую, можно сказать, идеалом добродетели. И что же? Эта благовоспитанная и всеми уважаемая дама пошла с ним танцевать, и все в обществе решили, что Ольшанский вполне раскаялся и отрекся от прежних своих убеждений, и что теперь его уже следует принять, как родного, и простить ему его заблуждения, происходящие, конечно, только по молодости лет. К тому же, он прекрасно танцевал.
После мазурки с Poline, Ольшанский, наконец, осмелился пригласить и Вареньку, для чего церемонно испросил позволения у Зинаиды Павловны. Та нехотя, но согласилась. Несмотря на то, что мнение общества так заметно изменилось к молодому человеку всего за какой-то час, Зинаиде Павловне он продолжал не нравится. Все, что она о нем слышала, настораживало ее, все, что о нем говорили, ее пугало. Для себя она решила давно уже, что к этому непонятному человеку надобно относиться с опаской, и ничто не могло ее переубедить. Поэтому она сейчас с таким неудовольствием наблюдала за тем, как он вальсирует с ее Варенькой и жалела, что не отказала ему сразу.
Что же до Вареньки, то она кружилась под звуки музыки едва живая. Ее так сильно смущало близкое соседство Ольшанского, что она только ощущала его горячую ладонь на своей спине и двигалась, будто в каком-то полусне, не смея и взглянуть на него.
– Что с вами? – нежно спросил ее Николай Константинович. – Неужели вам так неприятно мое присутствие?
– Нет, нет, конечно, – опомнилась Варенька и бросила на него быстрый взгляд. – Но… Зачем вы это?
– Затем, чтобы иметь повод к вам приехать, – ответил он.
– Но…
– Варвара Андреевна, – Ольшанский окинул взглядом залу, – наши встречи в саду…
– Умоляю, говорите тише, – пробормотала Варенька.
– Хорошо. Так вот, это все слишком похоже на романы, в которых герои всегда этакие красивые… мерзавцы. Извините великодушно, но это самое подходящее словечко. Так вот, Варвара Андреевна, я, быть может, тоже не идеален, но не хочу на них походить. Это низко, в конце концов. Вы не находите?
– Да, конечно, – пробормотала Варенька.
– Я рад, что вы со мной согласны, – улыбнулся Николай Константинович. – И посему, имея относительно вас, уважаемая Варвара Андреевна, самые честные намерения, я и хотел быть представлен вашей матушке, с тем, чтобы сделать вам официальное предложение, – на этих словах он понизил голос, а его темные глаза опасно вспыхнули, – и чтобы Зинаида Павловна мне не отказала единственно из-за моей репутации. Что скажете? – Варенька молчала, боясь поверить его словам. – Скажите что-нибудь, милая, сейчас вальс закончится, – с мягкой полуулыбкой попросил Ольшанский.
– Я… – проговорила Варенька и взглянула наконец ему в лицо открыто.
Она ничего не добавила, но, должно быть, Николай Константинович прочел в ее глазах все, что хотел узнать. Он улыбнулся еще нежнее и, приласкав Вареньку взглядом, едва только музыка смолкла, вежливо поцеловал ей ручку и почтительно отвел к еще больше недовольной Зинаиде Павловне.
– Могу ли я засвидетельствовать вам свое почтение? – спросил он осторожно.
Зинаида Павловна посмотрела на него как бы с испугом и проговорила:
– С удовольствием, но мы уезжаем.
Варенька взглянула на свою мать в ужасе, совершенно ничего не понимая.
– Как? – Николай Константинович заметно побледнел. – Надолго?
– Возможно, – неопределенно ответила Зинаида Павловна.
– Простите, – разочарованно вымолвил Ольшанский и отошел.
– Что говорил тебе этот ужасный человек? – строго спросила Зинаида Павловна, сверля дочь взглядом.
– Ничего особенного, – пробормотала расстроенная Варенька.
– Не лги, – строго заметила Зинаида Павловна. – Отвечай честно. Что сказал тебе этот человек?
– Он просил разрешения о визите, – солгала Варенька.
– Каков тип! – фыркнула Зинаида Павловна и больше ничего не проговорила во весь остаток вечера.
Варенька силилась не показать, как она расстроена, но это давалось ей с большим трудом. Явное нежелание матери принимать Ольшанского ее убивало. По дороге домой Варенька осмелилась и робко поинтересовалась у матери, куда они едут.
– Никуда, – сердито ответила Зинаида Павловна, сверкнув глазами в темноте экипажа. – Но ты что же, думаешь, что я согласилась бы принять у себя этого monstre? Ни-ког-да! – по слогам выговорила она твердо. – Этого не будет никогда! Запомни!
Варенька подавила слезы, которым дала волю, едва оказавшись в своей комнатке. История все больше и больше походила на роман. С одной стороны Вареньку все это до крайности огорчало, ведь он почти сделал ей предложение, на которое почти получил ее согласие и впереди у них могла бы быть счастливая семейная жизнь. Однако, с другой стороны – и она признавалась себе в этом уже тогда, ей нравилось чувствовать себя героиней. Нравилось наличие препятствий и она надеялась, что эти препятствия только укрепят их взаимные чувства – разве не о том написаны целые тома, начиная с Шекспира? Воображая себя этакой Джульеттой, а Николая Константиновича – Ромео, Варенька уснула.
История получила продолжение. В назначенный день, изнывая от тоски и желания увидеть Николая Константиновича, Варенька в пятом часу утра прокралась в сад. Она не слишком надеялась на то, что встретит его там, но что-то ей подсказывало, что он не сможет, не должен пропустить это утро. И правда, едва она опустилась на скамейку, послышался звук шагов и вскоре на небольшую площадку у цветника вышел Ольшанский. В это утро он был бледнее обычного, а его строгое лицо выражало крайнюю степень решимости. Увидев Вареньку, он на минуту замер, глядя на нее горящими глазами и облегченно вздохнув, приблизился к ней со словами:
– Как я рад вас видеть! Я и не смел надеяться, что вы придете.
– Отчего же? – слабо улыбнулась Варенька.
Николай Константинович сел рядом на скамейку и, взяв Варенькину руку, приложился к ней долгим поцелуем:
– Боже мой! – выдохнул он. – Какие у вас пальчики! – Варенька покраснела, но как и прежде, руки не отняла. – Варвара Андреевна, Варенька, – продолжил он мягко, заглянув ей в глаза и не выпуская ее ручку из своей ладони, – я очень огорчен упорством вашей маменьки. Однако это ничего, я что-нибудь придумаю. Я постараюсь ее переубедить, если только буду знать, что вы согласны подождать…
– Я здесь, разве вам этого мало? – спросила слабым голосом Варенька.
– Нет, это много, – качнул он головой. – Но все-таки. Одно слово.
– Какое же? Что вы хотите от меня услышать? – Варенька разволновалась. – Что я готова вас ждать хотя бы всю свою жизнь? Вам это нужно услышать? – Он молчал, не сводя с нее своего темного пронзительного взгляда. – Так вот, Nicolas, – она тоже отважилась и назвала его по имени, он заметно вздрогнул, – я согласна вас ждать, – закончила Варенька бледнея, и опустила глаза.
– Варенька! – в волнении произнес Ольшанский. – Вы ангел! Я вас не стою, но клянусь вас заслужить!
– К чему клятвы? Просто сделайте все, чтобы моя мать смягчилась. Большего я и не прошу, – тихо проговорила Варенька и он, вместо ответа, снова приложился мягкими трепетными губами к ее руке.
Потом они молчали, просто сидели рядом и наблюдали восходящее солнце. Варенька вспоминала это утро, как самые счастливые мгновения в своей жизни, возможно, и для Ольшанского они были такими. Они уже собирались прощаться, но все никак не могли расстаться, когда сзади, за их спинами, послышались торопливые шаги – влюбленные подскочили со скамейки, Ольшанский бросился в кусты, а на дорожке сада появилась Зинаида Павловна. Вид она имела не менее решительный, чем давеча Николай Константинович.
– Так я и знала! – негодующе воскликнула она. – Где он?
– О ком вы, маменька? – спокойно поинтересовалась Варенька, хотя это спокойствие давалось ей с большим трудом.
– Где этот мерзавец?! – кричала вне себя Зинаида Павловна. – Я знаю, что он был здесь!
– Не кричите, вам вредно, – промолвила Варенька, бледнея. – К тому же слуги услышат.
– Пусть слышат! Я хочу знать, где он?! – Зинаида Павловна разошлась не на шутку.