Услышав эти слова, Гитлер понурился и как-то сразу успокоился. Он оторвал ладони от стола, и тут же его левая рука затряслась, и он перехватил ее правой, чтобы унять эту дрожь.
- И что же для всего этого требуется? - спросил он после некоторого молчания, сев на прежнее место напротив Сахиба.
- Чтобы такое случилось, необходимо сейчас, при жизни фройляйн Браун, провести с ней специальный кармический обряд.
- Хорошо, действуйте, - отрешенно отозвался Гитлер.
- Это не все…
- В чем еще проблема?
- Чтобы все схлопнулось, нам потребуется одновременно проделать то же самое еще с одним человеком. Таким человеком, душа которого потянулась бы к фройляйн Браун и к которому бы взаимно потянулась бы и ее душа.
- Кто этот человек, вам известно?
- Вы его знаете…
- Выражайтесь конкретней!
Сахиб принялся вздыхать и глотать слюни.
- Не уверен, право, могу ли я говорить правду? - наконец, сказал он.
- Да не тяните же!
- Это зять Евы, герр Фогеляйн, муж ее сестры Гретель…
Гитлер посмотрел на тибетца так, словно примеривался, как его покрепче ударить в челюсть. Но вместо этого он, вдруг, набросился на еду, спешно поедая салат и рис с цыплячьим крылышком. Покончив с пищей и отерев рот салфеткой, он вперил ледяной взгляд в собеседника и истерично выкрикнул:
- Сволочь!
Зорко наблюдавший за фюрером тибетец, который так и не притронулся к своим тарелкам, невольно сдвинулся на краешек дивана.
- Сволочь! - повторил еще раз Гитлер, но уже без прежней истерики и тише. - Нет, не вы, Сахиб. Я имею в виду этого выскочку - обергруппенфюрера Германа Фогеляйна. Я так и знал! Неужели их связь так явна, что ее заметили другие?
- Внешне прямых свидетельств нет, однако их часто видят вместе. Впрочем, если хотите ясности, мой фюрер, спросите об этом саму фройляйн Браун или поручите Мюллеру отследить их отношения.
- Сахиб, вы сошли с ума! Поручить этому крестьянину рыться своими толстыми пальцами в этом деликатном деле? Во всяком случае, ведь нет никаких прямых улик…
- Но мы-то об этом знаем, - вкрадчиво проговорил Сахиб, не уточнив, кого он подразумевает под словом "мы".
- Теперь я понимаю - этот красавчик женился на Гретель, чтобы быть поближе к Еве! Ненавижу! Впрочем, - Гитлер обреченно махнул рукой, - я не могу предаться Еве с той страстью, которую заслуживает моя девочка. У меня нет времени, я с утра до вечера занят Германией. Она стала моей супругой. Ладно, пусть Ева немного поразвлечется, не будем ее слишком осуждать… А Фогеляйн… Что ж, придет время, и Фогеляйн за все заплатит сполна, - процедил сквозь зубы фюрер с угрюмой злостью. - Что вы собираетесь предпринять конкретно?
- Я попытаюсь убедить их обоих, и Еву и Германа, пройти задуманный нами обряд, дабы они воссоединились вдвоем в новой жизни.
- С какой стати? - взвизгнул Гитлер, дернув головой.
Сахиб развел руки:
- Мой фюрер, меня не просвещают, просто указывают…
- Это так необходимо? - совершенно отяжелев лицом, спросил Гитлер.
- Во всяком случае, нужно их обоих в этом убедить, чтобы они не противились обряду.
- Думаете, сумеете?
- Я найду способ. Но они возродятся после войны не здесь, а в России…
- Какого черта именно там, в берлоге моего злейшего врага?
- Так складываются звезды, - неопределенно ответил Сахиб.
- Хорошо, продолжайте.
- Но их рождение произойдет в местах весьма отдаленных друг от друга - Россия необъятная страна. И чтобы они встретились в нужное время, необходимо в будущем, когда они станут взрослыми, им помочь, необходимо будет устроить им такую встречу. К сожалению, сам я этого сделать уже не смогу, к тому времени я буду слишком стар, а, может, даже умру. Для выполнения этой миссии мы отправим в Россию моего помощника - Соднама Джамцхо.
- А это что еще за птица?
- О. это птица большого полета, мой фюрер. Это нансо - лама астролог, способнейший и верный наш человек, мой племянник, за которого я ручаюсь, как за самого себя. Будучи еще молодым, лет пятнадцать назад, он был направлен нами в Россию и все это время был приставлен к Ленинградскому дацану Гунзэчойнэй. Он прекрасно владеет русским, знает местные порядки и обычаи. С началом войны он пересек линию фронта, вернулся к нам и все это время помогал мне. Но мы полагали, что в сорок первом тут же вернемся в Ленинград вместе с Вермахтом. Не получилось…
- Можно короче, Сахиб? - перебил нетерпеливо его Гитлер. - Каков ваш план?
- Мой план заключается в том, чтобы к концу войны поместить Джамцхо в Шталаг-316, якобы за какое-то правонарушение. Этот лагерь для военнопленных расположен в Пруссии, недалеко от границ с Россией. Для этого РСХА должно подготовить Соднаму соответствующие легенду и документы. Когда русские освободят лагерь, он естественным образом вернется в Россию.
- Почему именно в Шталаг-316?
- Мы ничего не делаем понапрасну, мой фюрер! В этом шталаге сидит один русский военнопленный, с которым Соднаму надо будет установить тесные, дружеские отношения, такие, которые бы продолжились и после войны. Таким образом, судьба новой Евы окажется под надлежащим присмотром.
- Что особенного в этом русском?
- Это Андрей Соловьев, в будущем отец новой Евы.
Гитлер уставился на Сахиба изумленными глазами и смотрел на него до тех пор, пока тот не почувствовал замешательства.
- Вы уже и это знаете? - наконец, устало прикрыв веки, тихо вымолвил он.
- Да, но новая Ева не будет, как бы это поточнее выразиться, в полном смысле нынешней, если в ней не будет души фройляйн Браун. Получится просто копия, клон. Поэтому без обряда нам все равно не обойтись.
- Послушайте, Сахиб, если вы и так все знаете, почему бы вам не рассказать о моей личной судьбе, о судьбе Рейха? - глядя исподлобья и недоверчиво на своего визави, спросил Гитлер.
- Мой фюрер, я уже не раз объяснял вам, что судьбы великих людей, судьбы наций - это не мой уровень. Только Высший может что-то вам ответить.
Гитлер плеснул себе в бокал вина, отпил несколько глотков, потом вдруг спросил ни к селу, ни к городу:
- Почему вы ничего не едите Сахиб? Перед вами ваш любимый вареный морской окунь с рисом и зеленью, он уже давно остыл. Или фройляйн Манцоли сделала что-то не так?
- Нет, мой фюрер, блюдо приготовлено превосходно, просто я сильно озабочен и не могу есть, пока мы не закончим этот разговор. Я вижу, как он вам неприятен, но мы должны довести его до конца.
- Вы правы, Сахиб, мне все это тревожно слышать, - устало отозвался Гитлер, который, казалось, с трудом выдавливал из себя слова. - Передайте Мюллеру от меня поручения по поводу ваших подопечных и шталага. Пусть за ними присматривают и обращаются хорошо, чтобы они смогли выжить.
- Я лично прослежу за этим, мой фюрер.
- Вам вашего нынешнего звания бригаденфюрера СС будет достаточно для этого или вас повысить?
- Вполне достаточно.
- Хорошо. Когда вы хотите провести ваш обряд?
- Как только мне удастся убедить всех участников и как только будет ясно, что война Германией проиграна.
- Значит, вы еще не потеряли веры в нашу победу? - оживился Гитлер, с надеждой глянув на собеседника.
- Нет, мой фюрер! - придав голосу как можно больше убедительности, отозвался Сахиб.
Гитлер встал. Глаза его разгорелись фанатичным огнем.
- Мы остановим красную заразу на наших границах! - запальчиво выкрикнул он. Однако тут же, потемнев лицом, добавил: - Каким образом вы намерены переправить Еву… эту новую Еву в Антарктиду? Вы собираетесь наладить коридоры на границах с Советами?
- В далекой Сибири, куда мы планируем к нужному времени переселить Еву, есть подобный коридор, прямиком связанный с Новой Швабией…
- Поясните, я пока что не верю в сказки, - перебил Сахиба Гитлер.
- Извините, это вовсе не сказки, мой фюрер. Есть такие места на земле, их всего несколько, в том числе в Антарктиде, на Бермудах и в Арктике, когда из одной точки пространства можно мгновенно попасть в другую. Такая же есть и в Сибири. Некоторые знающие люди называют такие коридоры мгновенных переходов иначе - червячными переходами.
- Да, Гиммлер мне уже говорил что-то об этом.
Гитлер, сцепив руки перед собой внизу живота, некоторое время покачивался с пятки на носок, потом смято бросил:
- Хорошо, действуйте по обстоятельства.
Сахиб принялся за еду.
ГЛАВА 18
ЛАМЫ
Январь 1945 года. Берлин.
В темноте позднего вечера, "BMW" ехал медленно, лишь с одними габаритными огнями, объезжая воронки от первых бомбежек среди мертвого безмолвия безлюдного, с зашторенными окнами, заколдованного страхом города. Полицейские патрули, подсвечивающие себе фонариками, беспрепятственно пропустили автомобиль с номером, говорившем о том, что его хозяин не последний человек в служебной иерархии Третьего Рейха.
Служебная машина обергруппенфюрера СС Германа Фогеляйна, офицера связи между ставками Гитлера и Гиммлера, приближалась к району Шарлоттенбург, где находилась квартира генерала. Автомобиль вез двух пассажиров, одним из которых был Сахиб-лама, за которым, собственно, Герман и выслал свою машину. Именно в квартире Фогеляйна в 21–00, было решено Сахибом провести церемонию кармического обряда перерождения Евы и Германа. Такое решение было принято вскоре после Рождества, когда Сахибу стало окончательно ясно неизбежность поражения Гитлера во Второй Мировой войне.
Кроме главных персонажей - фройляйн Браун и Фогеляйна, являвшегося учеником Сахиба по мистической школе в Бургах, на церемонию были приглашены и еще два человека. Ими были друг Фогеляйна - Курт Цильке - один из совладельцев Швейцарского банка "Goldenen StandardBank", отделение которого имелось в Берлине, и лама-астролог Соднам Джамцхо - племянник Сахиба, который и был вторым пассажиром "BMW".
Оба они - и Сахиб и Соднам - были обряжены в черную эсэсовскую форме, без погон и знаков различий, и оба настолько похожи друг на друга, что различить их можно было, разве что, по возрасту: Сахиб выглядел на шестьдесят, Соднаму было трудно дать более тридцати - тридцати пяти лет.
- Дорогой племянник, - обратился Сахиб к своему визави, - надеюсь, наша церемония пройдет удачно.
- Да, дядя, - почтительно отозвался Соднам.
- Ты хорошо усвоил цель обряда?
- Да, дядя. Мне надлежит стать проводником возрожденной фройляйн Браун и довести ее путь до Новой Швабии.
- Главное, ты должен обеспечить в нужный момент ее вход в пространственно-временной переход в Новосибирске. Тебе придется подробно ознакомиться с этим сибирским городом и хорошо знать это место, - сказал Сахиб, проникновенно пытаясь в ночи заглянуть в глаза собеседнику. - Запомни, ты в этой миссии главный! Цильке лишь второе лицо, его задача проще - присмотреть за возрожденным Германом, помочь ему в трудные моменты в жизни. А новый Герман возродится именно в Новосибирске. Чуешь?
Соднам изумленно глянул на Сахиба и кивнул.
- Но Цильке никогда не будет знать о главной нашей цели - об истинной миссии возрожденной Евы, да и, вообще, о ней ничего, - добавил Сахиб-лама. - Фогеляйн, по моему настоянию, объяснил Курту только вторую часть предстоящей инициации. Впрочем, и сам Фогеляйн не знает полной истины.
- Да, дядя, - смиренно отозвался Соднам. - И, все-таки, меня берут сомнения…
- Какие, сын мой?
- Этот Курт Цильке… Обергруппенфюрер ведь не знает, что Цильке русский шпион?
- Да, сын мой, это так. Никто в Германии этого не знает, даже РСХА. Курт Цильке, Курт Цильке… Его настоящее имя Сергей Вершинин, на самом деле он резидент советской разведки и пребывает в Берлине, прежде всего, по роду своей этой скрытой деятельности. Причем, сам "Goldenen StandardBank" был основан в Швейцарии еще в 1933-ем году, как и его берлинское отделение. Другое дело, что никому неведомо, что банк этот был создан по указанию Москвы на деньги ОГПУ. А Цильке занимает в этом отделении должность начальника отдела внешних операций еще с весны 1941-го года. То есть, еще до того, как немцы начали войну с Россией. Так что Курт здесь вполне легален и пребывает вне всяких подозрений на тот случай, если бы им вдруг заинтересовалось РСХА. Такое легальное положение позволяло ему встречаться со многими высокопоставленными чинами Рейха, многих из которых банк снабжал льготными кредитами, делал представительские подарки и прочее, разумеется, с определенными целями, которые касалась интересующей русских информации.
Соднам повернул голову к окну. Встречный ветер бросал на него брызги дождя вперемежку с мокрым снегом, голые деревья и кусты трепал мокрый ветер.
- Как Цильке оказался вблизи Фогеляйна? - помолчав, спросил он Сахиба.
- Цильке завербовал Фогеляйна еще в сорок третьем, используя его страсть к роскоши и лошадям. Он подарил ему редкой стати и красоты коня - ахателкинца, и они даже сдружились. А однажды Герман представил его самому рейхсфюреру Гиммлеру, знакомство с которым хоть и стоило банку приличных денег, но зато придало Цильке солидный вес в определенных кругах Третьего Рейха. Таким образом, несмотря на тайную связь, Курт с Германом мог встречаться открыто, никто ничего заподозрить не мог. А многие данные, которые он передал русским в обмен на безопасность для себя и Евы после завершения войны, существенно приблизили ее конец. С другой стороны, пойти на сближение с Цильке Фогеляйна подвигло беспокойство, что они с Евой могут погибнуть в этой войне, ибо Ева колебалась - остаться ли ей до конца с фюрером или использовать возможность бежать с Германом в СССР.
- Но можно ли ему доверять, дядя?
- Сын мой, нам без разницы на кого работает Цильке. Он просто необходим нам для дела… нашего дела, - сделал ударение на последних словах Сахиб-лама. - И он очень удобно живет, его семья в Новосибирске, куда он вернется после войны. Ты понимаешь, о чем я?
- Теперь - да, дядя, - смиренно ответил молодой лама.
- Кстати, именно я рекомендовал Фогеляйну включить Цильке в церемонию кармического обряда.
Соднам повернулся и посмотрел на своего патрона с преклонением. Тот не заметил взгляда племянника и открыл лежащий у него на коленях, корф. Порывшись там, он убедился, что некий прибор, напоминающий короткую подзорную трубу, не забыт им. Именно через него Высшие Учителя из Тибета, чью волю он исполнял, будут наблюдать за предстоящей церемонией.
ГЛАВА 19
КАРМИЧЕСКИЙ ОБРЯД ВОЗРОЖДЕНИЯ
Первым, минут за пятнадцать до начала церемонии, в гости к обергруппенфюреру СС Герману Фогеляйну явился Курт Цильке. Фогеляйн был один, в черном фраке и белой рубашке, повязанной бабочкой, чисто выбритый и напомаженный, словно собрался на мероприятие рангом не ниже собственной свадьбы. Русые его волосы были зачесаны гладко назад и блестели бриолином, а, обычно, холодные, серые глаза источали тепло.
- Заходи и располагайся, как дома, - радушно встретил его Герман в прихожей. - Кофе? У меня натуральный, бразильский, не эрзац. Или, может быть, пунш?
Курт снял черную велюровую шляпу и кожаный плащ, оставшись в сером, в жилочку, добротном, шерстяном английском костюме, и задержался у зеркала. Он слегка поправил рукой темные, густые волосы на голове, провел рукой по чисто выбритому лицу, коснувшись тяжелого подбородка и тонко очерченных бледных губ. С неудовольствием отметил недавно появившиеся морщинки на краешках темно-синих, усталых глаз.
- Пожалуй, от бокальчика с холодрыги не откажусь, - пожав Герману руку, отозвался он.
Без военного френча, в этом цивильном костюме, Герман выглядел не надменным генералом, каким был в повседневной жизни, а каким-то беззащитным и легко уязвимым интеллигентиком. Курту он напоминал упавшую в море птицу, беспомощно бьющую о волны крылами в бесполезных потугах взлететь в небо. Генерал проводил Цильке в роскошную гостиную, полы которой были устланы персидскими коврами, а стены - дорогими картинами, и усадил за круглый, тяжелый, полированный стол, с ножками в виде львиных лап. Потом скрылся на кухне и забренькал там посудой.
Через некоторое время Герман, принес Цильке горячий пунш в, старинной работы, серебряной кружке с готическим орнаментом. Сам Фогеляйн пить не стал, и было видно, как он нервничает, расхаживая взад-вперед по комнате и заламывая на руках пальцы. Крылья его прямого, тонкого носа трепетали.
Курт попробовал завязать разговор, но он не клеился, и Цильке молча глотал свой горячий пунш.
На улице было уже темно, и окна были занавешены плотными бархатными шторами на случай воздушной тревоги. Поэтому в комнате светила золоченая люстра, из которой часть лампочек были вывернуты, и горела лишь одна, и это создавало некий таинственный полумрак. Также было довольно прохладно - отопление в Берлине уже давало сбои, и Фогеляйн, время от времени, подбрасывал в притухший камин сухие поленья.
Затем под окнами дома раздался гудок автомобиля и Фогеляйн, у которого откуда-то появились в руках роскошные розы, бархатные, как шкура некогда подаренного ему Цильке ахалтекинца, выскочил на улицу встречать приехавшую Еву. Потолкавшись в коридоре, откуда были слышны звуки поцелуев, они оба вошли в гостиную. Впереди - Ева, в розовом, с отливом, тончайшего велюра, в меру декольтированном, платье, со страусиным боа на шее. Ее ноги были обуты в изящные туфельки из змеиной кожи, зрительно уменьшавшие ее довольно большие, крестьянские ступни. Через левую руку у нее была перекинута дамская, замшевая черная сумочка, а в правой, ближе к лицу, она держала, преподнесенный ей, роскошный букет чайных роз, вдыхая его умирающий аромат. Цильке знал, что сегодня днем Фогеляйн специально посылал за цветами самолет в Роттердам.
В остальном, внешний вид молодой женщины не был вызывающ, как у, без пяти минут, главной леди страны, даже золотых побрякушек почти не было. Курт заметил только два скромных перстенька и бриллиантовые небольшие сережки. Льняные волосы ее были коротко подстрижены и слегка подвиты, а летучая, наверное, обязательная в этих случаях, улыбка, тем не менее, придавала ей шарм светской львицы, принимающей гостей где-нибудь в загородном дворце. Однако когда улыбка слетала с ее милого личика, то она выглядела невинной, светлоглазой деревенской простушкой. И этот контраст был поистине удивительным.
Курт впервые видел Еву так близко, она определенно нравилась ему, и он не понимал что такого особенного она нашла в этом Гитлере? Он даже непроизвольно вскинул свои широкие брови. Ему казалось, что, если бы Гитлер не был вождем нации, то ему было бы самое место лежать не в постели с Евой, а сидеть со щеткой где-нибудь на углу улиц Нойе Зигезаллее и Фридриха Вильгельма и чистить прохожим ботинки. Но маленькие Красные Шапочки почему-то частенько влюбляются в старых Серых Волков, если у них над головой сияет ореол Вождя Славы.
- Знакомьтесь, Курт, - моя свояченица, фройляйн Браун! - подвел Еву к Цильке Фогеляйн. - Курт Цильке - банкир.