– Кое-что действительно узнали, – кивнула Катенька, – хотя я, если позволите, пока предпочла бы об этом помолчать, чтобы зря вас не обнадеживать.
– Ох, да Господь с вами, голубушка, Катерина Дмитриевна, – всплеснула ручками генеральша. – Делайте так, как вам надобно.
– Спасибо, вот и мой муж, обдумав, решил, что следует вам постараться помочь по мере наших сил.
– Вот как! – обрадовалась Галина Сергеевна. – Так я ведь и не сомневалась… Вы уж меня простите, Катерина Дмитриевна, но только вот я и в самом деле ни капельки не сомневалась ни в вас, ни в супруге вашем. И раз уж вы решили мне помочь, то уж видно дело стоящее, да и я со своей стороны в долгу не останусь. Только вот как же вы решились-то?
– Это я попросила, – сказала Наташа, входя в комнату.
– Ты, Наташенька? – вот тут Галина Сергеевна всерьез удивилась.
– Да, тетушка, – Наташа села подле нее. – Помните того художника, что мой портрет писал? – Генеральша кивнула. – А помните, как вы его приятелям ужин устраивали? – И снова последовал кивок. – Вот я и подумала, что… Тем более что ваш, тетушка, будуар, находится…
– Ах, так вот оно что! – перебила ее в волнении Галина Сергеевна. – Катерина Дмитриевна, а ведь Наталья-то права!
Катя помолчала.
– Идемте, я вам покажу, как дело было, – она встала и двинулась из комнаты. Наташа и Катя обменялись улыбками и обе последовали за ней.
Выяснилось, что малая гостиная, в которой работал Соколов, находилась как раз по соседству с тетушкиным будуаром. Карозину это положение вещей ничуть не обрадовало – опять получалось, что проще предположить, будто именно Михаил Соколов и был причастным к подмене векселей. Все сходилось так быстро и легко, что Катя про себя подумала – пора, пора уже повидаться с господином живописцем.
– И что же, он оставался здесь один? – спросила она Наташу. – Ну, хотя бы один раз на несколько минут?
Наташенька сдвинула бровки, припоминая, было ли такое, а потом, под пристальным взглядом Галины Сергеевны, отрицательно покачала головой:
– Нет, такого не было. Но в тот вечер, когда тетушка изволили устроить обед, тогда… Вы помните, тетушка? Мы все были поначалу в столовой, а это вон та комната, – Наташа показала на закрытые двери слева. – А потом перешли сюда.
– Так припомните, дамы, – серьезно попросила Катенька, – могло ли это случиться именно тогда?
– Нет, – в голос ответили обе.
– Я весь вечер была с ними, – добавила сразу же Галина Сергеевна.
– Что ж, пусть так, – вздохнула Катенька. – А где хранились бумаги? – спросила она.
Ее тотчас провели в будуар – небольшую миленькую комнатку и показали бюро, в котором хранилась шкатулка с бумагами.
– А ваш управляющий?.. – спросила Катя, обращаясь к Галине Сергеевне. – Ведь он знал о бумагах?
– Петр Петрович? – переспросила генеральша. – О, ну он-то, должно быть, знал. То есть, если и знал, то от супруга еще, но вот чтобы от меня? – она на минуту задумалась. – Не припомню, чтобы мы с ним это обсуждали.
– Хотелось бы с ним встретиться, – сказала Катя. – Думаю даже, что было бы лучше, если бы Никита Сергеевич с ним сам побеседовал.
– О, ну это извольте, когда пожелаете, – тут же согласно покивала Морошкина. – Известите, в какой день вашему супругу удобнее, и пожалуйста… – она даже пожала кругленькими плечиками, как бы подтверждая, что никаких осложнений в этом вопросе нет и быть не может.
– Хорошо, так и сделаем, а сейчас, извините, мне пора, – Катя улыбнулась.
Галина Сергеевна тотчас ответила улыбкой, а Наташа посмотрела на Катю чуть вопросительно, после чего Катерина Дмитриевна сказала:
– Вы позволите, если Натали меня проводит?
– О, ну конечно же! – тут же согласилась Галина Сергеевна. – Она у меня, бедняжка, и так редко куда выбирается. Больно уж домоседка. Вот только что в Замоскворечье к одной нашей родственнице наведывается регулярно, да и вот в церковь еще, а так… – генеральша приласкала Наташу взглядом, а та ничем не выдала своего волнения при упоминании о "замоскворецкой родственнице", только плотнее сжала губки.
Оказавшись вдвоем, в экипаже, и на прощанье помахав Галине Сергеевне, обе помолчали и только после того, как открытая коляска отъехала от дома, Катя сказала:
– Наташенька, пора бы нам с вашим художником познакомиться. Вы не находите?
Наташа посмотрела на Карозину как-то испуганно, но согласно кивнула.
– Быть может, вы скажете ему, что мне бы хотелось заказать портрет? Мне кажется, не стоит сейчас говорить про векселя, будет лучше познакомится с ним под каким-нибудь более благовидным предлогом.
– Мы встречаемся с ним как раз завтра, – тихо ответила она, – я передам ему. Постараюсь сделать все, чтобы он согласился.
– Вот и славно, – по-доброму улыбнулась Катенька и пожала Наташеньке ручку.
После они стали говорить о коронации, до которой оставалось всего три дня.
Конечно, дома Катенька все обсудила с супругом и Никита Сергеевич согласился, что ему следует поговорить с управляющим. Поддержал он и Катенькино желание познакомится поближе с художником Соколовым.
– Получается, ангел мой, – сказал добродушно Карозин после обеда, когда оба они перешли в гостиную, – что подмена векселей состоялась именно в то время, когда этот самый живописец как раз бывал в доме генеральши? – Катя кивнула. – Тогда отчего же ты сопротивляешься простому соображению, что это он и есть?
Катенька минутку помолчала, не желая рассказывать мужу истинное положение вещей, касающееся Натали, а потом ответила, упрямо выставив вперед кругленький подбородочек:
– А потому, Никита, что именно на него, с первого-то взгляда, все и указывает. Разве эта простая мысль тебя самого не настораживает?
– Нет, – не без улыбки откликнулся супруг. – По-моему, это как раз и есть самый логичный вывод. Ведь ты сама говорила, что поначалу этот бедный художник не желал принимать приглашение генеральши. Быть может, он согласился только после того, как узнал, кто она.
– Нет, Никита, я не согласна, – уверенно, но больше для виду, откликнулась Катенька. – В любом случае, я намерена сама с ним познакомиться и составить свое собственное мнение.
– Что ж, милая, поступай как знаешь, – уступил Карозин тем самым тоном, каким уступают детям.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
И вот на следующий день, уже ввечеру Катерина Дмитриевна Карозина получила записочку от Натали, в которой говорилось, что господин Соколов согласен писать ее портрет и прибудет завтра в одиннадцать, чтобы познакомиться с очаровательной хозяйкой особнячка в Брюсовском переулке и обсудить кое-какие детали. Под деталями, тут же решила Катенька, должно быть, подразумевалась в первую очередь оплата за портрет. Что ж, посмотрим, подумала она, каковы аппетиты у господина художника.
Как раз следующим днем Карозин собирался встретиться с управляющим и тоже, как выразилась его супруга, составить свое о нем мнение. Этот день от лекций был у профессора свободный – достигшее пределов напряжение в ожидании коронации все равно делало невозможным занятия. Словом, Никита Сергеевич предупредил госпожу Морошкину, что хотел бы повидаться с ее управляющим, и та ответила согласием, назначив на полдень.
Таким образом, Карозин еще и успел познакомиться с живописцем, прибывшим в условленное время в их скромный особнячок.
На первый взгляд, не было в нем ничего привлекательного. То есть, не было ничего ярко-привлекательного. Сложен он был хорошо – высок, худощав, у него были замечательной формы руки, точные и скупые жесты. Его коротко стриженные волосы были того неопределимого оттенка, который наиболее правильно можно было бы сравнить, пожалуй, с густым туманом или золой, так же неброски, почти незаметны были его брови и ресницы. Но вот продолговатое лицо притягивало с первого взгляда, хотя поначалу поражало именно своей некрасивостью, а точнее было бы сказать – будто бы некоторой неправильностью черт. Высокий бледный лоб, тонкий крупный и немного хищный нос, упрямо выставленный вперед подбородок, нечетко очерченные яркие губы и глаза – небольшие, глубоко посаженные, с каким-то надменным и даже циничным прищуром, меняющие цвет от стального до карего… От него исходила такая сила, что чувствовалось и понималось как-то сразу – этот человек способен на поступок, на любой поступок. И тем не менее, он был невероятно, как-то пугающе привлекателен.
Одет он был, как и прочие его собратья, в длиннополый видавший виды сюртук, а в руках, помимо мягкой широкополой шляпы тоже, впрочем, далеко не первой свежести, держал папку. Едва войдя в малую гостиную, где его ожидали хозяева, господин Соколов поклонился без лишней суетливости и посмотрел на супругов взглядом спокойным и выжидающим. Катеньке на мгновение даже показалось, что это не он к ней, а она к нему прибыла и изволила тревожить. Она удивилась про себя, каким же образом Наташе удалось уговорить этого, по всей видимости, несговорчивого человека к ним приехать.
– Михаил Андреевич Соколов, – представился он.
Карозин тотчас представился сам и представил свою супругу.
– Добрый день, – улыбнулась она приветливо. – Проходите. Благодарим вас за то, что согласились.
– Спасибо, – откликнулся Соколов, но не сел на указанный стул. – Однако вы поспешили, я еще не согласился, – и тон, которым это было сказано, самым странным образом ничуть не оскорбил хозяев. Они только согласно кивнули, понимая, что замечание полностью оправданно. – Что же, Катерина Дмитриевна, – художник оценивающе прищурился, – вы хотите портрет? – Катя улыбнулась в подтверждение. – Но знаете ли вы, сколько это будет стоить?
– Назовите вашу цену, – тотчас откликнулся Карозин.
– Быть может, прежде вы захотите взглянуть на мои рисунки? – чуть вскинув брови, спросил Соколов.
– Я видела сделанный вами портрет одной особы, – тут же сказала Катенька. – На мой взгляд, этого вполне достаточно.
– Вы не правы, – мягко возразил художник. – Тот портрет, – выделил он своим слегка хрипловатым голосом, – это особая история, вообще же я работаю в несколько иной манере. И не знаю, поверите ли вы, – и его строгое лицо на миг озарила неожиданная открытая улыбка, – но я сам до сих пор удивляюсь, как он у меня вышел.
Карозины переглянулись.
– Да, – кивнул Соколов, – к сожалению, я не могу пообещать вам, что и ваш, в случае заказа, конечно, – совершенно спокойно и с видом полного достоинства продолжил он, – портрет получится хотя бы отчасти столь же хорош. В манере исполнения, разумеется. Не могу поручиться, нет, – повторил он скорее себе, нежели Карозиным.
– Что ж, – пожал плечами Никита Сергеевич, который, безусловно, с любым другим человеком, держащимся так обособленно и чуть ли не с вызовом, давно бы уже вскипел, а тут, удивительное дело, воспринимал происходящее как само собой разумеющееся. – Что ж, – повторил он, – тогда позвольте взглянуть на ваши рисунки.
– Пожалуйста, – с мягкой слабой улыбкой Соколов передал ему папку, а сам сейчас же сел на стул и откинулся на спинку.
Никита Сергеевич опустился рядом с женой на диванчик и развязал тесемки дешевенького бювара.
И тут же оба они были неожиданно поражены, поскольку на первом же рисунке был изображен настоящий хаос, состоящий из большого обилия тел – и мужских, и женских и детских, одетых в туники. Что это такое, толком разобрать было и невозможно, за помощью они оба обратились взглядом к сидящему напротив художнику, но тот только снова слабо улыбнулся и пожал плечами, как бы говоря – ведь я вас, господа, предупреждал.
В замешательстве супруги посмотрели на другой рисунок – на нем была с мельчайшей точностью нарисована голова – лицо, искаженное гримасой боли, и опять было окончательно непонятно, кому же, например, принадлежит это лицо – мужчине, женщине или ребенку. Но общее впечатление было кошмарным, в глазах несчастной жертвы, а именно так и хотелось назвать увиденное, застыл ужас, рот искривил немой крик, и все складочки этого лица, все морщинки были прорисованы с такой поражающей отчетливостью, что хотелось закрыть уши и глаза, только бы не видеть этого ужаса, не слышать этого немого крика.
Катенька сглотнула и невольно придвинулась к Никите поближе, уже опасаясь переворачивать лист бумаги. Однако со следующего листа бумаги на них смотрела милая девочка – большие, бездонные какие-то глаза, крохотный носик, мягкие губы, слабый подбородочек, растрепавшиеся косички. И только потом оба они, не сдержав облегченный вздох, заметили, что у милой крошки нет пальчиков на правой руке, которой она прижимала к себе полотняную куколку. Катя снова взглянула на Соколова с вопросом во взгляде.
– Нет, она такой родилась, – ответил он тихо. Катя кивнула.
Перевернули очередной лист бумаги. Большой стол, а за ним крестьянская семья трапезничает. Штрихи сильные, нервные какие-то, но схвачено все очень точно – изможденные фигуры и лица, почти лишенные выражения, только старик следит голодным взглядом за тем, как молодой парень отправляет деревянную ложку в рот.
– Довольно, – сказала Катя и поднялась с дивана, чтобы подойти к окну.
Соколов почтительно поднялся следом за ней.
– Что же, вы, надо полагать, откажетесь? – не без иронии спросил он. – Но эти рисунки это и есть мои настоящие работы.
– А как же тот портрет, что был на выставке? – как-то беспомощно спросила она, обернувшись к Соколову. – Он назывался "Белая нежность"?
– И был написан таким же загадочным способом, как и портрет одной знакомой вам особы, – почтительно ответил Соколов. – Это нетипично для меня, но иногда случается. И потом, все, что в этой папке, – он метнул на бювар быстрый взгляд, – вряд ли увидит свет. Никто не захочет приобрести такие, – выделил он голосом, – картины.
– Однако я не понимаю, – вмешался Никита Сергеевич, просмотрев еще несколько рисунков и закрывая папку, – каким образом это может помешать вам написать портрет моей супруги.
– А если она на портрете покажется вам похожей на эти лица? – с интересом спросил Михаил Андреевич.
– И что, это вероятно? – Карозин оценивающе поглядел на жену, все еще стоящую у окна. – Мне кажется, что нет.
– Я просто хотел, чтобы вы знали, – с мягкой, но в то же время уверенной какой-то интонацией откликнулся Соколов, – что я вижу в первую очередь.
– Убожество, – задумчиво промолвил Карозин.
– Несчастье, – в тон ему откликнулась Катенька.
Соколов слабо усмехнулся и принял бювар из рук Никиты Сергеевича.
– Ну так что же вы скажете? – поинтересовался он у Карозиных.
– Катя, что скажешь ты? – обратился супруг к Катеньке. – Решать тебе.
– Я хотела бы заказать вам свой портрет, – уверенно откликнулась Катенька через минуту. – Михаил Андреевич, – Катя повернулась к художнику, – мне кажется, что вы видите в людях что-то самое главное, и я бы хотела сама увидеть это главное в себе.
– Ну, не уверен, что то, что мне видится и есть главное, – совершенно спокойно, не смущаясь, заметил Соколов. – Просто я не закрываю глаза на то, на что обычно их принято закрывать.
Катя кивнула, Карозин поднялся с дивана, глянув на часы.
– Извините, но я вынужден вас оставить, – проговорил он. – Мне нужно отлучиться по делу. Полагаю, детали, а так же цену вы смело можете обсуждать с моей супругой.
Мужчины раскланялись и Никита Сергеевич, кивнув Кате, вышел их гостиной.
– Что же, когда вы хотите приступить? – спросила она Соколова, снова возвращаясь на диванчик.
Он опустился на свой стул, задумчиво посмотрел на Катеньку, прищурился, помолчал, как бы прикидывая, и ответил:
– Завтра начинаются грандиозные по масштабу события, – сказал он. – Возможно, это первые такие торжества и последние на моем веку. Поэтому…
– Конечно, я ничуть не настаиваю, – тотчас откликнулась Катенька.
– Хорошо, договоримся так. После коронации. Какого размера вы хотите заказать портрет? – заговорил он новым, деловым тоном и Катенька опять поймала себя на мысли, что человек этот обладает какой-то невероятной внутренней силой. Он будто бы живет по каким-то своим законам и ничуть не стесняется в этом признаваться, хотя и тон его, и поза ничем, казалось бы, не вызывали таких мыслей. Однако же это было слишком очевидно.
– Выберите тот размер холста, – ответила она, глядя ему открыто в глаза, – который наиболее устроит вас.
– Что ж, благодарю, – чуть поклонился он. – Уверяю вас, Катерина Дмитриевна, что не стану настаивать на большом холсте, хотя чем больше, как вы понимаете, тем дороже. Мне кажется, вы хотите создать для меня иллюзию комфорта? – он снова чуть вскинул свои бледные брови. – Не обиделись на мой вопрос?
– Ничуть, – легко пожала Катенька плечами. – И это правда. Работайте так, как вам удобно. Я совершенно доверяю вам.
– Благодарю за аванс, – с очередным сдержанным поклоном проговорил Соколов. – Значит, вы хотите увидеть в себе то, на что обычно принято закрывать глаза? – еще раз уточнил он.
– Да.
– И не боитесь, что это окажется обидным? – с легкой иронией уточнил художник.
– Не боюсь, – улыбнулась Катенька.
– Вы так уверены в себе? – задал он очередной вопрос и в комнате вдруг установилась весьма напряженная атмосфера.
Секунду назад они просто мирно беседовали, а сейчас их взгляды скрестились, как клинки, и Катенька ощутила странное борение их воль. Она вскинула головку и упрямо выставила вперед подбородочек, не желая поддаваться его внутренней силе, хотя и чувствуя, что та превосходит ее едва ли не десятикратно. Более того, ей отчего-то даже показалась соблазнительной мысль о подчинении этому незаурядному человеку. И Катерине Дмитриевне стоило большого труда отогнать ее, это было тем более сложно, что она видела перед собой совсем даже не нищего художника, а просто мужчину, мужчину, который привык… нет, не добиваться, а просто брать то, что ему нужно.
Глядя в его темные сейчас глаза, опасно прищуренные, Катенька поняла, что именно так привлекало в нем Наташу, она ощутила даже это сама, в полной мере будучи женщиной, и не могла поручиться за исход этого поединка, но господин Соколов, как-то тонко и едко улыбнувшись, опустил свой взгляд на Катенькины ручки и повторил свой вопрос:
– Вы уверены в себе, Катерина Дмитриевна? – и на этот раз его голос прозвучал как-то заботливо.
– Вполне, – кивнула она, переведя дыхание и так и не поняв, чем же окончилась эта битва, выиграла ли она ее или проиграла.
– Что ж, – поднимаясь, продолжил Михаил Андреевич, – в таком случае позвольте откланяться. Портрет обойдется вам в двести рублей, – как бы на ходу заметил он.
– Хорошо, – согласилась Катенька.
– Значит, условимся о… – он окинул взглядом комнату. – Где мне придется работать? Здесь?
– Полагаю, это лучший вариант, – подтвердила Катя. – Комната достаточно светлая и не слишком большая.
– Да, – кивнул он. – Что ж, тогда, скажем, часов в одиннадцать? Здесь удобное в этот час освещение, – и он снова прошелся по комнате взглядом, наверное, уже даже решив, куда посадит Катю. – У меня будет к вам одна просьба… Я не часто берусь за заказы и не люблю, когда мне в работе дают советы или в чем-то не соглашаются. – Михаил Андреевич посмотрел на Катеньку как-то сбоку. – У вас есть темно-зеленое платье? Больше закрытое, чем наоборот?
– Изумрудного оттенка подойдет? – тут же осведомилась она.