Носильщик погрузил мои саквояжи в фиакр, и я приказала кучеру в фиолетовом плаще с пелериной ехать на улицу Турлак, откуда приходили письма Андрея. Мне хотелось поскорее увидеть Протасова и даже, может быть, застать его с женщиной, войдя внезапно в мансарду. И хотя я корила себя за столь низменное желание, это было именно то, чего я ждала и чего боялась больше всего на свете.
Я написала ему, что приеду в Париж, но не сообщила, когда. Во мне бушевала страсть брошенной женщины, зажженная не подозревавшим ни о чем Аршиновым. Путешествие в одиночестве лишь усугубило мои страдания. Классическая ревность собаки на сене.
- Улица Турлак, мадемуазель, - повернулся ко мне кучер и почему-то подмигнул. - Прикажете выносить саквояжи?
Попросив кучера подождать, я вошла в дом. В углу сидела консьержка и вязала чулок.
- Добрый день, мадам, - сказала я.
- Добрый день. Вы, наверное, к русскому художнику?
- Да, - удивилась я. - А как вы догадались? По акценту?
- Нет, - улыбнулась она. - Только к нему натурщицы ходят. Но его нет. Он уже три дня домой не приходил.
Мне стало не по себе. Подтвердились мои худшие ожидания: меня назвали натурщицей! К нему ходят женщины! Он не ночует дома! И я пришла напрасно…
Почтенная дама догадалась по моему лицу, какие чувства меня обуревают, понимающе покачала головой и предложила:
- Оставьте записку, я передам Андре, как только он вернется. Хотя… вы можете поискать его в пивной "Ла Сури", он там часто бывает.
- Спасибо, - только и могла вымолвить я.
- Вы из России?
- Да.
- Вам есть где переночевать? Я вижу, вы сюда приехали прямо с вокзала.
- По правде говоря, я об этом еще не задумывалась.
Консьержка отложила чулок и поднялась со стула.
- Позвольте дать вам совет: прикажите извозчику отвезти вас в отель "Сабин". Будете довольны.
- Я, наверное, так и поступлю, мадам.
Поблагодарив консьержку, я достала из сумки карандашик в оплетке и написала по-русски: "Андрей, я в Париже. Как только найду, где остановиться, пришлю адрес. Полина". Отдав консьержке записку, я попрощалась и вышла на улицу.
- Куда теперь, мадемуазель? - спросил кучер.
- В какую-нибудь приличную гостиницу в этом районе, - ответила я, забираясь в фиакр.
Ехать искать неизвестно какую гостиницу по неизвестно чьей рекомендации мне не хотелось.
- Я отвезу вас в "Пти Отель" на бульваре Роше-шуар.
- Куда угодно, только поскорей. Мне все равно.
Когда мы подъехали к гостинице, вдруг раздался трубный звук, от которого с деревьев испуганно вспорхнули птицы.
- Что это? - удивилась я.
- Цирк Фернандо! - ответил усатый кучер. - Лучшие представления каждый вечер! Вот поселитесь и сходите, не пожалеете. Там дрессированные слоны на задних ногах танцуют.
- Не хочу останавливаться в этой гостинице! - испуганно закричала я. - У меня от запаха зверей и соломы сенная лихорадка начинается. Езжайте в другое место!
Кучер резко натянул поводья, лошадь остановилась.
- Жаль, там очень приличный отель. Ну, нет так нет… - Он помолчал, потом повернулся ко мне и вскинул вверх указательный палец. - Вот что: я отвезу вас к Соланж де Жаликур. Очень приятная дама. Она держит небольшую гостиницу в собственном доме на авеню Фрошо. Полный пансион и недорого. Думаю, вам понравится.
- Поехали, - кивнула я. - Мне все равно.
На авеню Фрошо, в глубине заросшего кустарником двора, располагался небольшой двухэтажный особняк начала восемнадцатого века с надписью на фронтоне "Отель Сабин". Высокие окна были окаймлены плющом, а на подоконниках цвели пурпурные мальвы, называемые еще просвирником. Дом выглядел чистеньким и уютным и понравился мне с первого взгляда. Название показалось мне знакомым. Я открыла сумочку и достала записку, сунутую мне консьержкой. Из записки следовало, что меня привезли в ту самую гостиницу. Что ж, это судьба - спорить я не стала.
Кучер спрыгнул с козел и пошел в дом. Спустя минуту он вернулся и принялся сгружать мои саквояжи.
- Пойдемте, мадемуазель, я договорился с хозяйкой, у нее есть для вас хорошая комната, и недорого.
Отворив застекленную дверь, я вошла в просторную прихожую, за которой просматривались столовая с камином и лестница с отполированными перилами. На стенах висели пасторальные картинки, а в углу стояла старинная вешалка с многочисленными крючками.
Хозяйка, пышная дама с кружевной наколкой на шиньоне, была затянута в жесткий корсет, от которого ее грудь, и без того немаленькая, выдавалась вперед, словно ростральная фигура. Атласное платье цвета майского жука топорщилось складками на бедрах, отчего хозяйка напоминала куклу, посаженную на чайник. Дополнительное сходство придавали рукава-буфы с мелкими пуговичками на запястьях.
- Добрый день, мадемуазель! - ослепительно улыбнулась она, обнажая меленькие, словно у лисы, зубы. - Я слышала, что вы желаете снять комнату? У меня есть изумительная светлая комната с окнами на Сакре-Кер! Вы будете довольны!
- Простите, но я не мадемуазель. Позвольте представиться, я вдова. Моя фамилия Авилова. А зовут Аполлинарией.
- Ох, простите меня! - она прижала руки к своей необъятной груди, отчего три ее подбородка заколыхались. - Вы так молодо выглядите, мадам Авилова, я ни за что не поверила бы, что вы были замужем. Восемнадцатилетняя девушка с прекрасным цветом лица! А меня зовут Соланж де Жаликур, я из рода того самого де Жаликура, что отличился в битве при Азенкуре . Но его подвиг, к сожалению, не помог Франции. Вы можете называть меня мадам Соланж, мне будет приятно. В моем отеле простая, семейная атмосфера.
Не переставая говорить, она сунула кучеру мзду за то, что привез к ней клиента, и он откланялся. Потом она повела меня на второй этаж; ее пышные юбки шуршали, задевая лестничные столбики.
- Вы полька? - вдруг спросила она, обернувшись ко мне.
- Нет, я русская.
- У вас такое сложное имя. Вам гораздо больше подошло бы имя Полин. Послушайтесь моего совета: представляйтесь здесь именно так, тогда вас примут за настоящую парижанку - вы великолепно говорите по-французски! У вас даже легкий версальский прононс. Вы, наверное, в детстве жили во Франции?
- Нет, одна из моих гувернанток была родом из Парижа.
Мадам Соланж ввела меня в просторную комнату с высоким окном. В глубине оказался альков - вход в него скрывали занавеси розового атласа с пышными набивными пионами. Везде в глаза бросалось буйство персиково-алых оттенков. Я словно попала в будуар героинь Бальзака и Мопассана. Не меблированная комната, а гнездо сладострастия. Как же я тут буду жить, в такой чувственной обстановке и одна? В углу стояла напольная статуя малыша-купидона, выкрашенная бронзовой краской, а на двух диванах в живописном беспорядке были разбросаны подушки и турецкие валики из колкой парчи. Я с тоской вспомнила свою обновленную гостиную в стиле "ар нуво". Призрак козетки на львиных лапах выглядывал из-за каждого предмета, находящегося здесь.
- Вам нравится? - спросила мадам де Жаликур, не сомневаясь в ответе. - Это лучшая моя комната. Посмотрите, какие занавеси на алькове. Вам будет уютно.
- Д-да, - выдавила я - спорить не было никакого желания. В конце концов, на этой комнате свет клином не сошелся. Обоснуюсь и найду что-нибудь получше.
- И плата совсем небольшая, - умильно произнесла хозяйка. Она цепким взглядом осматривала добротные саквояжи из свиной кожи, внесенные сюда садовником. - Всего двести франков в месяц за такую комнату, где вас никто не потревожит. Да еще с пансионом, горничной, чисткой обуви и ежедневной газетой. Вы нигде не найдете ничего подобного, хоть весь Париж обойдите.
- Хорошо. Я согласна.
- Тогда соблаговолите заплатить за месяц вперед. Здесь так принято.
Я открыла сумочку и достала требуемую сумму. Хорошо, что еще в Варшаве я поменяла рубли на франки. Получив деньги, мадам де Жаликур улыбнулась еще шире и сообщила:
- У меня в отеле проживает только самая респектабельная публика. Кстати, в зеленой комнате направо по коридору живет ваш соотечественник, князь. Очень достойный и набожный господин. Каждое воскресенье он ходит в русскую церковь. У князя очень трудная фамилия, так что за ужином он сам вам представится, а мы называем его просто - князь, он не сердится. Располагайтесь, мадам Авилова, хорошего отдыха. Ваши ключи на столике. Если нужна горничная, звоните в колокольчик.
У меня мелькнула мысль, и я остановила хозяйку, уже выходившую из дверей:
- Мадам де Жаликур, постойте. Не подскажете, где находится пивная "Ла Сури"? Мне срочно нужно туда попасть!
Глаза у хозяйки чуть не выскочили на лоб от удивления. Ее можно было понять. Что прикажете думать, если изысканно одетая дама, путешествующая с дорогими чемоданами, говорящая на прекрасном французском, вдруг первым делом по приезде в Париж интересуется пивной, прибежищем нищих художников и гаменов-попрошаек? Мадам де Жаликур явно засомневалась, достойна ли я снимать комнату в ее отеле, но воспоминание о полученных двухстах франках отрезвило ее, и она лишь деланно улыбнулась:
- Это недалеко, мадам Авилова. Дойдете до улицы Дуэ, а там и "Ла Сури" рядом. Простите, не могу дать вам кого-либо в провожатые, мои слуги не посещают подобные заведения.
Подпустив на прощание шпильку, мадам Соланж закрыла за собой дверь.
Оставшись одна, я достала из чемодана платье из тонкого светло-лилового крепа, вышитого небольшими бутонами, с широкими воланами по подолу. Андрей однажды сказал, что я в нем похожа на фею. Шляпка с фиалками и перчатки в тон платью завершили ансамбль.
Я вышла из отеля и направилась на улицу Дуэ. Меня пугала неизвестность: найду ли я сегодня Андрея? Обрадуется ли он нашей встрече? А мысль о том, что он заливает судьбу пивом, просто сводила меня с ума.
Я шла по парижской улице. Меня пьянил горьковатый воздух, напоенный незнакомыми ароматами. На высоких каштанах топорщились колючие зеленые плоды. Даже булыжник на мостовой был совсем другой формы и цвета, чем в Москве или нашем N-ске. Мимо проезжали кареты, немногие из них - с лакеем на запятках. Шли мастеровые и художники, модистки и военные в ярких мундирах. Дама в чепце с оборками несла корзину, из которой торчал длинный багет. Куда-то спешил приказчик со штукой сукна под мышкой.
На перекрестке мальчишка торговал газетами. Он выкрикивал последние новости, зазывая покупателей. Я сунула ему монету и пробежала глазами последнюю страницу: в цирке Фернандо на бульваре Рошешуар новая программа - выступления акробатов, жонглеров, наездниц во главе с восхитительной мадемуазель Клодин; в театре-кабаре "Фоли Бержер" - зажигательный канкан; полиция не может опознать утопленника; из колоний прибыл корабль "Генрих Четвертый"…
За чтением на ходу я чуть было не пропустила поворот на улицу Дуэ, но издали увидела яркую вывеску "Ла Сури". Остановившись, я стала наблюдать за публикой, сновавшей туда и обратно. Глубоко вздохнув и набравшись храбрости, я отворила тяжелую дверь с нарисованной на ней пивной кружкой, вошла и огляделась по сторонам.
Зал "Ла Сури" был обставлен обветшавшей мебелью времен Второй империи. Стены были отделаны буковыми панелями, сколоченными из дверец отживших свое шкафов. Сверху, с толстых потолочных балок, свисали газовые лампы, изготовленные в виде масляных светильников. В большом камине, выложенном красным кирпичом, стояли чугунки и массивные сковородки. На стенах - медальоны с головами кабанов и оленей, на полках - глиняная и медная посуда. Окно украшал настоящий церковный витраж, изображавший Благовещение. Сквозь три выбитых стеклышка в витраже в пивную проникали солнечные лучи.
Внутри стоял густой дым. Из-за шума нельзя было различить ни слова. За дубовыми столами сидел самый разный люд: мужчины в рабочих блузах и испачканных краской беретах, девицы сомнительной репутации. Старый пьяница спал в уголке, уронив голову на скрещенные руки. Две старушки с облезлыми перьями на шляпках что-то громко кричали друг дружке на ухо. Сновали официанты, наряженные в костюмы лотарингцев… Мне стало не по себе: я отчаялась найти в этой толпе Андрея. Кажется, мои опасения оправдались - надо выбираться из этого непристойного места.
- Что ты здесь потеряла, прелестница-незнакомка? - услышала я за спиной насмешливый голос.
Обернувшись, я увидела молодого человека, брюнета с истинно французским, то есть большим и с горбинкой, носом, в узком костюме-тройке. Шелковое кашне было завязано бантом. Его глаза смеялись. Карман сюртука был измазан чернилами.
- Ищу одного человека, - ответила я.
- Кого именно? Может, я его знаю и смогу вам помочь.
- Буду весьма признательна, мсье…
- Меня зовут Доминик Плювинье, репортер "Ле Пти Журналь". - Он слегка поклонился.
- Очень приятно. Ап… Полин Авилова.
- Какая интересная фамилия. - Он взял меня за талию и легонько прижал к себе: оказалось, на нас надвигалась могучая официантка с подносом, уставленным кружками. - Ты из Бретани, Полин?
Мне было неловко: незнакомец обнимал меня, называл по имени, на "ты"…
- Простите, мсье Плювинье. - Я попыталась высвободиться из его объятий, но мне это не удалось. Мужчина держал меня крепко и не отпускал. - Вряд ли вы сможете мне помочь. Я ищу одного художника, но, к сожалению, тут его нет.
- Кто он? Опишите мне его. Я знаком со многими художниками Парижа.
- Приятно было познакомиться. - Я резко оторвала его руки от своей талии. - Поговорим в следующий раз, а сейчас прощайте.
- Брось дурачиться, Полин. Ты, кажется, не поняла, где находишься. Пришла в такое место без провожатого и, наверное, хочешь, чтобы тебя уволок первый попавшийся клошар, которому ты приглянешься?
- А чем вы отличаетесь от него? Что вы в меня вцепились?!
Плювинье словно опомнился и разжал руки.
- Я хочу тебе помочь, глупая, - широко улыбнулся он. - С первого взгляда видно, что ты не парижанка, забрела сюда в нелепой прошлогодней шляпке. Куда тебя занесло? Ты бы попала в мерзкую историю, если бы не я. Вон посмотри, тот забулдыга явно имеет на тебя виды.
А я-то считала, что выгляжу сногсшибательно… Но не об этом следовало сейчас думать.
В словах Плювинье был резон. Поэтому я подавила неприязнь и решилась с ним поговорить.
- Откуда ты приехала? - спросил репортер.
- Из России.
- О-ля-ля!.. Это очень далеко. "Бистро, бистро!", казаки, Сибирь, медведи. - Он выпалил банальности, которые обычно говорят иностранцы, узнав, что собеседник русский, но тут же спросил: - Ты пиво пьешь, Полин? Пойдем, я угощаю.
- Пожалуйста, мсье Плювинье, помогите мне найти художника и не задавайте больше глупых вопросов. Не хочу я вашего пива!
- Он тоже русский?
- Да, мы из одного города. У меня для него письмо.
Никакого письма у меня, конечно, не было, но должна же я была придумать хоть какой-то повод, заставивший меня прийти в это место.
- Хорошо, - согласился он, - давай подойдем вон к тому столу в центре. Я тебя познакомлю кое с кем.
Мы подошли к большому столу, за которым сидела компания молодых людей. К ножке одного из стульев был прислонен складной мольберт. Хмурый парень что-то чертил на салфетке, окуная палец в горчицу. На коленях у высокого верзилы с перебитым носом сидел карлик и сумрачно глядел на окружающих. Чернявый толстяк громко рассказывал собратьям высоким пронзительным голосом:
- Работал я вчера у Дюран-Рюэля на улице Лаффит, реставрировал этажерку орехового дерева. Заходит в галерею одна дама, важная донельзя, но сразу видно - провинциалка. Одета безвкусно, шляпа бархатная с птицами и перьями, в красном марселиновом платье. Пальцы унизаны массивными безвкусными перстнями. Видит, что я в блузе, запачкан краской, и думает, что я тут в приказчиках. Подзывает меня пальцем и спрашивает: "Скажи, милейший вот это - рококо?" - и тычет в кресло "разбитая герцогиня" . - "Нет, это барокко, очень интересный образец…" - "А вот это - тоже барокко? - перебивает она и показывает на стул "Версаль" - "Нет, - отвечаю, - это как раз рококо". - "Обосраться!" - восклицает она.
Когда все отсмеялись, тот же толстяк, заметив нас, крикнул:
- Доминик, где тебе удалось отхватить такую красотку? Что-то я не встречал ее на Монмартре.
Второй подхватил:
- Оставьте его, мадемуазель, зачем он вам? Плювинье может лишь написать о вас заметку в паршивой газетенке, а я напишу ваш портрет и прославлю вашу красоту. Садитесь ко мне поближе!
- Ну, бесстыжий, - сказал мрачный высокий человек с карликом на коленях, - ты же ей нос на боку нарисуешь и груди одну под другой. Ее родная мать не узнает на твоем портрете!
- Точно! - не обиделся тот. - Я бесстыжий художник и ничуть этого не стесняюсь.
- Еще бы, у тебя же стыда нет.
- А знаете, что такое бесстыжий художник? - спросил толстяк, обводя всех взглядом. - Это художник, который прикинулся соблазнителем, привел к себе девушку, раздел, уложил и принялся писать с нее картину. Что поделаешь, если нет денег на натурщиц? Надо же как-то выходить из положения!
Все захохотали так, что на столе задрожали пивные кружки.
- Будет тебе, Гренье, - усмехнулся репортер. - Или у вас в Тулузе перевелись красивые девушки? Бери и рисуй сколько душе угодно. Может, тебе только парижанки по нраву? Так они любят худых мужчин, вроде меня.
Позвольте, я познакомлю вас, мадемуазель, - сказал Гренье. - Слева от меня знаменитый Андерс Тигенштет, швед, по прозвищу Хитроумный Улисс, ибо ему всегда удается уговорить хозяйку налить нам пива в долг. Он уже десять лет обещает написать ее портрет для украшения пивной, но каждый раз говорит, что через полгода та станет еще красивее и надо немного подождать. Рядом с ним Тампье. Он хоть и не утруждает себя пачканьем холста, но считается художником, и не простым, а гидропатом. Правда, никто не видел, чтобы он эту воду пил. Кроме пива, ничего в рот не берет. Ну, может, иногда вина. Вот этот дылда - Анкетен, великой души человек, искусный фехтовальщик и наездник, но мухи не обидит, не смотрите, что такой страшный. А на его коленях - Тулуз-Лотрек. Вам обязательно нужно увидеть его афиши танцовщиц из "Мулен Руж". Они словно живые, так и норовят поддеть пенсне зеваки кончиком туфли. А как вас зовут, прелестная незнакомка? У вас чудный цвет лица, такого не бывает у парижских лореток.
- Вот у нас в Тулузе… - протянул с южным акцентом Тампье, и все вновь расхохотались.
- Это Полин из России, - ответил за меня Плювинье. - Она разыскивает одного русского художника.
- Андре? - спросил молчавший до сего момента Тулуз-Лотрек. Он поднял маленькую руку и потер лоб. - Того, что просиживает штаны с утра до ночи в музеях, копируя великих мастеров?
- Да, его зовут Андре. Он в музее?