При жизни покойный обладал чрезвычайным богатством. Если даже очень состоятельные семейства обычно довольствовались тем, что укладывали своих покойников в деревянный гроб с ножками из слоновой кости и с несколькими декоративными накладками из нее же, то это элегантное резное сооружение было целиком из слоновой кости. Мне приходилось слышать о расточительности, но видеть подобное довелось впервые. Драгоценный материал мерцал восковой бледностью, почти такой же гладкий и безжизненный, как и плоть самого умершего.
Гроб покрывали пурпурные покровы с золотой каймой, на которых покоились астры и ветки вечнозеленых деревьев. Тело окутывала белая тога с изящной вышивкой. На ногах были свежесмазанные маслом сандалии, и по традиции покойный лежал ногами к выходу из дома.
Экон поморщился, секундой позже то же самое сделал и я. Несмотря на благовония и мази, которыми своевременно умастили тело, и на плошку с ладаном над жаровней рядом с гробом, в воздухе стоял тяжелый запах разложения.
- Сегодня пятый день, - тихо проговорил Фабий, и до похорон осталось двое суток. Публичный траур длится неделю. К этому времени смрад станет ужасным. При такой вызывающей демонстрации богатства семья, конечно, могла бы разориться на приобретение самых лучших благовоний в Байи, а еще лучше привезти их из Путеол, но видно ума у них на это не хватило.
В том, как беспечно семья отнеслась к убранству покойника, чувствовалась непонятная ирония. На голову ему упали несколько листиков плюща, закрыв не только часть лица, но и то место, где мог бы быть лавровый венок, напоминавший о его земной славе.
- Этот плющ, - заметил я, - выглядит словно специально брошенный на лицо…
Фабий не остановил меня, когда я осторожно приподнял зеленые завитки, как оказалось, очень расчетливо положенные с целью скрыть череп умершего. Под ними была глубокая рана. Ее было невозможно ни очистить, ни зашить, ни закрыть как-нибудь иначе. У Экона непроизвольно вырвался стон отвращения, и он отвернул лицо, но потом снова пристально посмотрел на покойного.
- Отталкивающее зрелище, не правда ли? - прошептал Фабий, отворачиваясь от гроба. - А Луций Лициний был таким тщеславным человеком… Жаль, что в смерти он не может выглядеть лучше.
Я заставил себя посмотреть на лицо умершего. Тяжелый, сильный удар или удары размозжили правую часть лица. Глаз был выбит, ухо разорвано, скула и челюсти сломаны. Я смотрел на то, что осталось от этого лица, представляя красивого мужчину средних лет, с тронутыми сединой висками, с крупным носом и сильным подбородком. В полуоткрытом рту мерцала золотая монета - гонорар Харону.
- Смерть была не от несчастного случая? - предположил я.
- Вряд ли.
- Какая-нибудь ссора, кончившаяся обменом ударами?
- Возможно. Это случилось поздно ночью. На следующее утро его тело обнаружили здесь, в атриуме. Обстоятельства были очевидны.
- Да?
- Какой-то беглый раб - видимо, сумасшедший, решивший последовать примеру Спартака. Вам расскажут об этом более подробно.
- Это сделал беглый раб? Я не ищейка, разыскивающая беглых рабов, Фауст Фабий. Зачем меня сюда привезли?
Он бросил взгляд на мертвеца, потом на фавна под бурлившими струями воды.
- Вам объяснят.
- Прекрасно. Эта жертва - как вы его называли?
- Луций Лициний.
- Он был хозяином этого дома?
- Более или менее, - ответил Фабий.
- Пожалуйста без загадок.
- Этим должен был заниматься Муммий. Я согласился сопроводить вас на виллу, но никогда не соглашался излагать вам суть дела.
- Марка Муммия здесь нет. Но я здесь, и труп убитого человека здесь же.
Лицо Фабия прорезала гримаса. Патрицию не импонировала роль порученца в темном деле.
- Он себя называл левой рукой Красса. Они с ним были тесно связаны кровными узами, думаю, что детьми они росли вдали друг от друга, но все изменилось, когда мальчики стали мужчинами. Многие Лициний погибли в пору гражданских войн. Когда при диктатуре Суллы обстановка нормализовалась, Красс с Луцием сблизились.
- Это была не дружба?
- Нет, скорее деловое партнерство, - улыбнулся Фабий. - Он помогал Крассу в делах, если вы хотя бы понаслышке знаете о Марке, то ясно представляете, кто из них кому подчинялся.
- Луций Лициний.
- Да. Луций начинал совсем бедным и оставался бы таким, если бы не помощь Красса. У Луция было слишком мало воображения. Он был не из тех, кто видит какую-то возможность и хватается за нее. А Марк Красс в то время был занят сколачиванием своих миллионов за счет махинаций с недвижимостью в Риме. Вы должны знать эту историю. Добившись победы, диктатор Сулла разорил своих врагов, а их имуществом расплатился со своими сторонниками, в том числе с Помпеем и Крассом. Так началось возвышение Красса. Но аппетиты Марка были безграничные, приведу пример. Однажды, проходя одной из улиц Рима, я увидел пылавший дом, там же оказался Красс. Обезумевший от отчаяния домовладелец, уверенный в том, что потеряет в разбушевавшемся огне свою собственность, на месте продал дом за бесценок Крассу, после чего миллионер вызвал собственную пожарную команду, которая тут же потушила пожар. Красс, казалось, решительно все превращал в золото, - продолжал Фабий. - С другой стороны, его родственник Луций стремился жить от земли, постоянно терпел убытки, пока совсем не разорился. Тогда он обратился за спасением к Крассу, и Красс его спас. Луций Лициний представлял интересы своего партнера в Чаше. А интересовало его все: виллы, устричные промыслы и так далее. Год выпал спокойный, без восстаний, да и урожаи были хорошие. Кроме того, Красс владеет рудниками в Испании и целым флотом, доставляющим руду в Путеолы. Ему принадлежат литейные предприятия в Неаполе и в Помпее, на него работают кузнецы, оружейники, ювелиры. Он владеет судами, перевозящими рабов из Александрии в Путеолы. Красс не может уследить сам за всеми деталями - его интересы охватывают пространство от Испании до Египта. Управлением делами в Чаше занимался, как я уже говорил, Лициний, без особого размаха, но успешно.
- В том числе он следил и за использованием этого дома?
- Этот дом и все окружающие его земли принадлежат Крассу. В виллах он не нуждается. Не в его вкусе сельская жизнь, чтение стихов. И все же он приобретает поместья целыми дюжинами. Чтобы не держать пустыми дома по всей Италии, он предпочитает сдавать их в аренду членам своей семьи и своим управляющим. При этом, разъезжая по стране, он всегда может при необходимости в них остановиться как гость, права его в таких случаях не ограничены.
- А рабы в этих домах?
- Они тоже являются собственностью Красса.
- А "Фурия" - трирема, которая привезла меня из Остии?
- Она тоже принадлежит Крассу, хотя ее эксплуатацией ведал Луций.
- А те пустующие виноградники, по которым мы проезжали по пути из Мизен?
- Собственность Красса. Как и множество другой недвижимости, гладиаторских школ и ферм в обширном районе, простирающемся отсюда до Суррента.
- Значит, называть Луция Лициния хозяином этого дома…
- Лициний, разумеется, распоряжался и действовал в своем собственном доме вполне независимо. Но был при этом не более чем слугой Красса, пусть даже избалованным и пользующимся привилегиями.
- Понятно. У него осталась вдова?
- Ее зовут Гелина.
- А дети есть?
- Они бездетны.
- И нет наследника?
- Как долги, так и всю собственность Лициния, наследует Красс, его родственник и покровитель.
- А Гелина?
- Теперь она оказывается иждивенкой Красса.
- Судя по вашим словам, Фауст Фабий, выходит, что Красс владеет всем миром.
- Иногда мне кажется, что так оно и есть.
Глава пятая
Послышался громкий стук в дверь. К ней поспешил раб. Дверь широко распахнулась, в проеме возник широкоплечий силуэт в развевающейся красной накидке. Через небольшой сад, тяжело ступая по зеленому газону, к нам направлялся Марк Муммий.
Он остановился перед телом и нахмурился, увидев открытую рану.
- Значит, вы уже в курсе дела, - проговорил он, протягивая руку, чтобы лучше прикрыть плющом лицо покойного. - Бедный Луций Лициний. Надо полагать, Фабий вам все объяснил.
- Вовсе нет, - возразил я.
- Ну и хорошо. Не его это дело информировать вас о здешних делах. Я не надеялся на то, что он будет держать язык за зубами, но, возможно, нам еще удастся сделать из него солдата, - широко ухмыльнулся Муммий.
Фабий улыбнулся с холодным презрением.
- Вы, как я вижу, в отличном настроении.
- Я вовсю гнал своих людей по дороге сюда из Мизен. Быстрая езда полезна после нескольких дней морского перехода, а если учесть еще и воздух Чаши, то хорошему настроению удивляться не приходится.
- И все же из уважения к памяти покойного не могли бы вы говорить чуть потише. - Фабий был сама вежливость.
- Виноват, - пробормотал Муммий, коснувшись смоченными пальцами нахмуренного лба. Взглянув еще раз на тело, он посмотрел на каждого из нас с испугом, словно ожидая продолжения упреков в неуважении к тени Луция Лициния.
- Может быть, стоит позвать Гелину, - сказал он наконец.
- Это уже без меня, - заметил Фабий. - У меня дела в Путеолах, а времени остается мало, чтобы вернуться сюда засветло.
- А где Красс? - вдогонку Фабию спросил Муммий.
- Он тоже в Путеолах, у него там свои дела. Уехал утром, сказав, чтобы Гелина не ждала его раньше обеда.
Словно по волшебству, при его приближении к двери она открылась - невидимый в тени раб знал свое дело. Он шагнул в освещенный проем и исчез из виду.
- Гордец! - обиженно пробормотал себе под нос Муммий. - Видимо, его семье не хватило денег, чтобы в свое время нанять для него достойного воспитателя. Славная кровь, но один из его предков очистил семейные денежные сундуки, и никто из последующих не смог наполнить их снова. Красс сделал его своим управляющим только ради его отца. У него нет военного таланта. Некоторые плебеи за последние сто лет имеют гораздо больше военных заслуг, чем Фабий. - Он несколько вызывающе улыбнулся, затем подозвал к себе мальчика-раба, проходившего по атриуму: - Эй, Метон, разыщи госпожу и скажи ей, что я приехал с гостем из Рима. Как только мы освежимся в ваннах, так сразу явимся к ней.
- Это вовсе не обязательно, - заметил я. - Неужели вы действительно думаете, что после того, как меня доставили сюда в такой безумной спешке, мы можем тратить время на ванны?
- Вздор. Вы не можете предстать перед Гелиной насквозь пропахший морем, словно полурыба-полуконь. - Он рассмеялся собственной остроте и, положив руку мне на плечо, отвел меня от гроба. - Кроме того, водная процедура - это первое, что делает каждый, приезжающий в Байи. Это что-то вроде молитвы Нептуну перед выходом в море. Здесь бьют из-под земли источники живой воды, и мы должны воздать им должное.
Казалось, что расслабляющая атмосфера Чаши была способна смягчить даже железную дисциплину Муммия. Я обнял за плечи Экона и, в недоумении качая головой, последовал за нашим хозяином.
То, что Муммий походя назвал банями, являло собой в действительности впечатляющую систему, установленную внутри дома, построенного, видимо, на естественной террасе склона холма, обращенного к заливу. Все пространство заполнял огромный сверкавший золотой краской купол с круглым отверстием вверху, через которое внутрь лился мощный луч дневного света. Под куполом был круглый бассейн со ступенями, ведшими на глубину, над поверхностью воды клубился сернистый пар. Сводчатый проход с восточной стороны выходил на террасу с видом на залив, уставленную столиками и креслами. Несколько дверей по окружности бассейна образовывали полукруглую аркаду. Они были окрашены в темно-красный цвет, а ручки в виде золотых рыб крепились к дверям головами и хвостами. Первая дверь вела в хорошо натопленную раздевалку. В других комнатах, как объяснил Муммий, когда мы сбросили туники, были бассейны разных размеров и форм, с водой разной температуры.
- Все это построено знаменитым Сергием Оратой, похвастался Муммий. - Вам доводилось о нем слышать?
- Нет.
- Это самый известный из всех путеолян, человек, сделавший Байи такими, каковы они теперь. Начал он с устричной фермы на Лукринском озере, которая положила начало его богатству. Потом стал крупным специалистом по строительству бассейнов и рыбоводных прудов, и владельцы многочисленных вилл, в округе Чаши, буквально забросали его заказами. Когда это поместье приобрел Красс, ванны были скромнее. С разрешения Красса Луций Лициний надстроил здесь второй этаж, там пристроил к дому новое крыло и полностью перестроил ванны по проекту самого Сергия Ората. Я бы предпочел небольшую пещеру в лесу, а то и просто обычную городскую баню - эта роскошь представляется мне довольно абсурдной, вам так не кажется? Впечатляет, но разоряет, как говорят философы.
Муммий шагнул к одному из вделанных в стену бронзовых крюков, выполненных в виде голов Цербера, на две из них надел свои туфли, на челюсть третьей разинувшей рот головы повесил пояс.
- Вас не могут не восхитить здешние чудеса. Как раз в этом месте находится природный горячий источник, потому-то первый владелец и построился именно здесь - горячие ванны, да притом и прекрасный вид. Когда Ората перестраивал всю систему, он провел трубы так, чтобы в одни из бассейнов поступала горячая вода, а в других вода смешивалась с холодной из источников, расположенных выше по склону холма, в третьих вода была совсем холодной. Можно переходить из самой горячей воды в самую холодную, и обратно. Зимой некоторые помещения этого дома отапливаются водой из горячего источника. Поэтому в этой раздевалке, например, тепло круглый год.
- Удивительно, - согласился я, стягивая через голову рубаху. Я хотел было положить ее в один из стенных шкафчиков, но Муммий меня остановил. Он подозвал старого сутулого раба, стоявшего в поклоне посреди комнаты.
- Возьми это и выстирай, - приказал он, указав на мою с Эконом одежду, стягивая с себя тунику. - Да принеси что-нибудь подходящее из одежды.
Раб собрал вещи, на мгновение задержался, чтобы оценить наши размеры, и выскользнул из комнаты.
Обнаженный Марк Муммий был похож на медведя - все тело его было покрыто завитками волос и шрамами. Экона особенно заинтриговал длинный рубец, проходивший по левой стороне груди.
- Память о сражении у Коллинских Ворот, - гордо объявил Муммий. - Участием в нем мы с Крассом гордимся больше всего. В тот день мы вернули Рим Сулле. Диктатор всегда помнил о том, что мы для него сделали. Утром мне нанесли эту рану, но, к счастью, с левой стороны, и я смог продолжать сражаться. - Он изобразил, как это было, выбросив вперед правую руку. - В пылу сражения я едва заметил рану, чувствуя только тупое жжение. И только вечером Крассу сообщили, что я выбыл из строя. Говорят, я был белым как мрамор и проспал целых двое суток. Но это было больше десяти лет назад, я был еще совсем мальчиком - вряд ли старше тебя, - сказал он, ткнув в плечо Экона. Мальчик криво улыбнулся в ответ.
Муммий обмотал вокруг бедер большое полотно и предложил нам последовать его примеру. Мы вышли из раздевалки снова под своды большого купола, в круглый бассейн. Становилось холоднее, и над водой с шипением поднимались более плотные клубы пара. В воздухе стоял запах серы.
- Аполлон! - Муммий широко улыбнулся и направился к противоположной стороне бассейна, где у самой кромки воды стоял окутанный паром юный раб в зеленой тунике.
Мы подошли ближе, и меня поразила его необычайная красота. Густые волосы были иссиня-черного цвета, глаза сияли голубизной, а все остальные черты лица являли собой изумительно совершенную пропорцию, которую греки обожествляли. Он был невысок ростом, но свободные складки туники обрисовывали зрелое мускулистое тело.
- Я начну с самого горячего бассейна, - сказал он, указывая на дверь в двух шагах, - а потом Аполлон сделает мне массаж. А вы?
- Я думаю, что мне следует начать отсюда, - отвечал я, коснувшись ногой воды главного бассейна, но тут же отдернул ее. - Впрочем, лучше, если это будет не крутой кипяток.
- Начните оттуда, - показал он на дверь рядом с раздевалкой. - Там самая холодная вода. - Положив руку на плечо раба, он отошел, издавая какие-то воющие звуки, видимо, что-то напевал.
Мы хорошо пропарились и дочиста растерлись щетками слоновой кости. Потом оценили переход из холодной воды в горячую и обратно, и, наконец, когда покончили с этим ритуалом омовения, к нам в натопленной комнате для одевания, где нас ждали свежее белье и туники, присоединился Марк Муммий. Мне досталась голубая шерстяная туника с простой черной каймой, приличествовавшая утром гостю солидного дома. Она была совершенно по мне и даже не тянула в плечах, как часто бывало с одеждой, не сшитой по мерке. Муммий был в простой, но отлично скроенной черной тунике, которая была на нем в тот вечер, когда он явился за мной.
Экон был не очень доволен своим костюмом. Тот раб, явно полагая, что он моложе, чем это было на самом деле, приготовил для него голубую тунику с длинными рукавами, доходившую ему до колен. Она была настолько простой, что скорее подходила какому-нибудь тринадцатилетнему мальчику или девочке. Муммий рассмеялся, покрасневшему же Экону было не до смеха. Он отказался одеваться, пока раб не принес ему тунику в тон моей. Сидела она на нем не слишком хорошо, но Экон затянул вокруг талии шерстяной кушак и был явно доволен тем, что получил мужскую одежду.
Муммий повел нас по длинным лабиринтам коридоров, лестниц и комнат, уставленных изысканными статуями с великолепной росписью стен. Мы прошли через сады, в которых чувствовалось последнее дыхание лета. Наконец оказались в полукруглой комнате северной части дома, расположенной на скале, господствовавшей над заливом. Девушка-рабыня объявила о нашем приходе и исчезла.
Комната имела форму амфитеатра. Там, где должна была быть сцена, ступеньки вели к обставленной колоннами галерее. С нее открывался захватывающий вид на сверкавшие внизу воды залива и на раскинувшийся в отдалении порт Путеол, а далеко справа на горизонте был виден Везувий, у подножия которого раскинулись Геркуланум и Помпеи.
Внутри комнаты было темно, и свет, падавший снаружи, казался таким ослепительным, что на террасе можно было увидеть только силуэт женщины, сидевшей, вытянув вперед ноги, на низкой тахте. Она смотрела на залив и никак не реагировала на наше появление - можно было бы подумать, что это была еще одна статуя, если бы проникавший между колоннами мягкий ветерок не шевелил ниспадавший подол ее платья.
Но вот она повернулась к нам. Я, все еще не различая черты ее лица, услышал теплый, приветливый голос.
- Ваш гость прибыл, - сказал Муммий, с поклоном пожимая ей руку.
- Я вижу. Даже два гостя. Вы и есть Гордиан, тот самый, которого называют Сыщиком?
- Да.
- А это кто?
- Мой сын, его зовут Экон. Он не может говорить, но хорошо слышит.