Она кивнула, и жестом пригласила нас садиться. Когда мои глаза привыкли к свету, я стал различать суровые, жесткие черты ее лица - волевой подбородок, высокие скулы и широкий лоб. В обрамлении густых черных ресниц и бровей дивным светом лучились серые глаза. В просто зачесанных назад волосах сверкала ранняя седина. От шеи до лодыжек ниспадала черная стола, свободно перехваченная поясом под грудью и еще раз у талии. Лицо ее было скорее царственным, чем красивым. Говорила она размеренным тоном, взвешивая каждую мысль перед тем, как ее высказать.
- Меня зовут Гелина. Отцом моим был Гай Гелин, а мать из рода Корнелиев, дальних родственников Суллы. Родиной Гелинов много лет назад была Кампанья. В последние годы многие погибли в гражданских войнах, сражаясь с Синной и Марием на стороне Суллы. Мы старая и гордая семья, но никогда не были ни богаты, ни особенно плодовиты. Гелинов осталось немного.
Она помолчала и отпила из серебряной кружки, стоявшей на столике рядом. Вино было почти черным. Движением руки она предложила взять наполненные для нас кружки.
- Не имея приданого, - продолжала она, - я была очень счастлива принять предложение Луция Лициния. Этот брак был нашим собственным выбором и не был продиктован материальными соображениями. Произошло это еще до диктатуры Суллы, в военное время. Времена были жестокими, и наше будущее было неопределенным. Обедневшие наши семьи не проявляли восторга по поводу этого союза, но молча согласились. Я с большим сожалением должна сказать, что за двадцать лет нашего брака у нас не было детей и что муж мой вовсе не был так богат, как вы могли бы подумать, глядя на этот дом. Но мы были по-своему счастливы. Вам, должно быть, интересно, Гордиан, как я о вас узнала. Мне рассказал о вас наш общий друг. Марк Тулий Цицерон. Он отзывался о вас очень высоко, - умело переменила она тему.
- В самом деле?
- Да. Сама я впервые встретилась с Цицероном прошлой зимой, когда мы с Луцием оказались рядом во время одного званого обеда в Риме. Он был совершенно очарователен.
- Да, многие именно так отзываются о Цицероне, - согласился я.
- Я расспрашивала его о карьере - мужчины всегда рады поговорить об этом, - заметила Гелина. - Обычно я слушаю такие вещи вполуха, но все в его манере заставляло меня прислушиваться.
- Говорят, что он превосходный оратор.
- О, да, это совершенно несомненно. Вы и сами наверняка слышали его речи в Форуме.
- Очень часто.
- Я обратила внимание на его рассказ о Сексте Росцие, богатом фермере, обвиненном в убийстве собственного отца. Он обратился к Цицерону с просьбой быть его защитником в суде, когда все другие римские адвокаты отказались прийти к нему на помощь. Это было первое дело Цицерона об убийстве. Он говорил мне, что ему помогал человек по имени Гордиан, которого называли Сыщиком, ваша помощь была для него совершенно неоценимой, что вы были упрямы, как мул, но зато и смелы, как орел.
- Правда? Да, да, это было восемь лет назад. Я был еще молод, а Цицерон еще моложе.
- С тех пор его популярность росла со скоростью кометы. Он стал самым известным адвокатом в Риме - это было настоящим подвигом для человека из ничем не выдающейся семьи. Наверное, он не раз потом пользовался вашими услугами.
- Действительно, вскоре после процесса Секста Росция проходило дело женщины из Арретия, когда еще был жив Сулла. За эти годы мы провели несколько дел об убийствах, вымогательствах и спорах о недвижимости, не говоря уже о некоторых частных процессах, имен участников которых я назвать не могу.
- Наверное, работать с таким человеком - большое наслаждение.
Я пожалел, что подобно Экону не был лишен дара речи. Раздражение, накопившееся за многие годы нашего партнерства, буквально душило меня. Это был несноснейший человек во всем Риме. Его самодовольство и высокомерие никак не способствовали моей симпатии. Цицерон стал моей головной болью.
- Когда это случилось и я спросила себя, к кому мне следует обратиться - к какому достойному доверия и благоразумному человеку, не связанному с Чашей, наделенному собачьим нюхом, смелому, как орел, как говорил Цицерон…
- И упрямому, как мул.
- И умному. Самое главное - умному… - Гелина вздохнула, и снова уставилась на Залив с таким видом, словно собираясь с силами. - Вы видели тело моего мужа?
- Да.
- Его убили.
- Да.
- Зверски убили. Это случилось пять дней назад, пятого сентября, хотя тело было обнаружено только на следующее утро… - Спокойствие вдруг покинуло Гелину, голос ее задрожал, и она отвернулась.
- Крепитесь, - прошептал подошедший к ней Муммий. Гелина со вздохом кивнула, крепко вцепилась в его руку и тут же снова ее отпустила.
- Чтобы помочь, мне надо все знать, - тихо проговорил я.
Гелина надолго умолкла, словно изучая раскинувшийся перед ней пейзаж. Когда она снова взглянула на меня, лицо ее было невозмутимым. Она продолжала твердым и спокойным голосом:
- Мне говорили, что его нашли ранним утром следующего дня.
- Нашли - где? И кто?
- В переднем атриуме, недалеко от того места, где тело лежит сейчас. Его обнаружил один из рабов, Метон, мальчик, чья обязанность - разносить письма и будить остальных рабов, с утра приступающих к исполнению своих обязанностей. Было темно, и еще не кричали петухи.
- В каком положении было тело? Может быть, пригласим этого Метона…
- Нет, я могу рассказать все сама. Метон сразу же отвел меня туда, и до моего прихода к телу никто не прикасался.
Луций лежал на спине, с открытыми глазами.
- На спине, навзничь?
- Да.
- А руки и ноги были прижаты к телу? Он не держался за голову?
- Нет, ноги были вытянуты, а руки - выше головы.
- Поза Атланта, носителя небесного свода?
- Похоже.
- Не было ли поблизости оружия, которым его убили?
- Его там не было.
- Нет? Наверняка был какой-нибудь камень со следами крови или какой-то металлический предмет. Может быть, не в доме, а на внутреннем дворе.
- Нет. Но была найдена накидка. - Она содрогнулась.
Муммий уселся обратно в кресло. Ясно, что эта деталь была для него новой.
- Накидка? - переспросил я.
- Мужская накидка, пропитанная кровью. Ее нашли только вчера, и не на дворе, а в полумиле отсюда, на северной дороге, что ведет в Кумы и Путеолы. Один из рабов по дороге на рынок случайно увидел ее в кустах и принес мне.
- Это была накидка вашего мужа?
Гелина нахмурилась.
- Не знаю. Трудно сказать, на что она похожа. Вообще не ясно, накидка ли это. Измятая ткань стала жесткой от засохшей крови. - Она перевела дыхание. - Просто кусок шерстяной материи, темно-коричневого цвета, почти черного.
- Разумеется. Но это накидка богатого человека или же раба? Старая или новая? Хорошо сшитая или как попало?
Гелина пожала плечами.
- Я ничего не могу сказать.
- Мне необходимо видеть эту вещь.
- Разумеется. Спросите потом у Метона. Мне невыносимо ее видеть.
- Понимаю. Но скажите мне вот что: много ли было крови на полу, под раной? Или ее было мало?
- Думаю, что… мало. Да, помню, меня поразило - такая ужасная рана и так мало крови.
- Тогда, возможно, что кровь на этой материи была кровью Луция Лициния. Что еще вы можете мне сказать?
Гелина надолго умолкла. Я понял, что она готова сделать неприятное, но неизбежное заявление.
- В то утро, когда Луция нашли мертвым, из дома сбежали двое рабов. Но я не могу поверить в то, чтобы кто-нибудь из них мог убить Луция.
- Кто эти рабы?
- Их зовут Зенон и Александрос. Зенон был секретарем моего мужа, писал письма, вел счета, выполнял разные поручения. Он служил Луцию почти шесть лет, с того времени, как нам стал покровительствовать Красс и наше положение улучшилось. Это образованный грек, тихий, смиренный, очень мягкий, с седой бородой и хрупкого сложения. Я всегда рассчитывала на то, что, если бы у нас когда-нибудь появился сын, Зенон стал бы его первым наставником. Просто немыслимо, чтобы он мог убить Луция. Вообще нелепо думать, чтобы он мог кого-то убить.
- А другой раб?
- Юный фракиец по имени Александрос. Мы купили его четыре месяца назад на рынке в Путеолах для работы на конюшне. Он прекрасно обращается с лошадьми. Умеет читать и немного считать. Зенон иногда пользовался его помощью, работая в библиотеке мужа, - поручал ему что-нибудь считать или же переписывать письма. Александрос очень восприимчив к учению и очень умен. И никогда не выказывал ни малейших признаков недовольства. Наоборот, мне казалось, что он был одним из самых довольных своей жизнью рабов в доме. Я не могу поверить в то, чтобы он убил Луция.
- Но оба этих раба исчезли в ночь убийства вашего мужа?
- Да. Это совершенно необъяснимо.
- К этому можно добавить еще кое-что, - вступил в разговор Муммий. Гелина посмотрела в сторону, а потом покорно кивнула, разрешив ему продолжать. - На полу, у ног Луция, кто-то вырезал ножом шесть букв. Корявые и нечеткие, они явно были вырезаны наспех, но читались достаточно ясно.
- И что же там было написано?
- Название одного из знаменитых поселений в Греции, - сурово проговорил Муммий. - Хотя такой умный человек, как вы, мог бы предположить, что, кто бы их ни нацарапал, у него просто могло не хватить времени, чтобы закончить свою работу.
- Какие буквы? Я не понимаю вас.
Муммий окунул указательный палец в кружку и вывел на мраморном столе красным вином четкие, прямые буквы:
СПАРТА
- Да, понимаю, - сказал я. - Город в Греции. Либо имелась в виду она, либо это было прерванное послание беглому фракийцу, гладиатору Спартаку.
Глава шестая
- Той ночью никто ничего не слышал и не видел?
- Нет, - отвечала Гелина.
- И все же, если имя Спартака осталось недописанным, это, возможно, говорит о том, что тех, кто вырезал буквы, спугнули.
- Может быть, они просто испугались, - заметил Муммий.
- Возможно. На следующее утро, кроме исчезновения двоих рабов, никакой пропажи больше не обнаружилось?
- Никакой, - покачала головой Гелина.
- Ничего? Может быть, деньги или оружие? Ножи из кухни? Было бы естественно предположить, что бежавшие рабы могли прихватить с собой серебро и оружие.
- Если бы, как вы сами сказали, их не спугнули, - заметил Муммий.
- А как насчет лошадей?
- Ах, да, - вспомнила Гелина, - действительно, в то утро пропали две лошади, но в общем смятении на это никто не обратил внимания, пока после полудня они не вернулись домой сами.
- Без лошадей они ушли бы недалеко, - пробормотал я.
- Вы уже склоняетесь к всеобщему мнению: Зенон и Александрос убили Луция и бежали к Спартаку.
- А что я могу еще предположить? Глава дома найден убитым в собственном атриуме, двое рабов бежали и воспользовались для этого лошадьми. А один из них, молодой фракиец, оказался таким ярым поклонником своего отвратительного земляка, что нахально вырезал его имя в ногах у своего мертвого хозяина. Вряд ли вам требовался мой опыт - вы могли сами представить себе все это. Подобное в последние месяцы происходит по всей Италии. Для чего я вам нужен? Как я сегодня сказал Фаусту Фабию, я не занимаюсь сыском беглых рабов. Мне остается лишь сожалеть о совершенно абсурдных расходах, потребовавшихся для того, чтобы привезти меня сюда, так как совершенно не представляю, чего вы от меня хотите.
- Истины! - в отчаянии воскликнула Гелина. - Цицерон говорил, что у вас чутье на правду, как у кабана на трюфели.
- Ах, теперь я понимаю, почему Цицерон годами обращался со мной так скверно. Я для него просто дрессированное животное, а не человек.
Глаза Гелины вспыхнули, а Муммий мрачно нахмурился. Я увидел краем глаза, как резко дернулся Экон, пришлось наступить ему на ногу под столом, давая понять, что ситуация у меня под контролем. Он взглянул на меня с облегчением. Мне не раз приходилось разговаривать с богатыми клиентами, при самых разнообразных обстоятельствах. Даже те из них, кто более всего нуждался и искренне желал моей помощи, часто с большой неохотой выкладывали все обстоятельства. Я предпочитаю иметь дело с обычными торговцами или же с простыми лавочниками - людьми, которые прямо говорят, что им от тебя нужно. Богачи же полагают, что я сам должен догадаться об этом, и ничего не говорят. Иногда помогает резкость или нарочитая грубость, которая заставляет людей соображать быстрее.
- Вы не понимаете, - безнадежно проговорила Гелина.
- Нет, не понимаю. Чего вы от меня хотите? Почему вы так таинственно привезли меня сюда, и притом таким необычным образом? Что значит эта странная игра, Гелина?
Ее лицо помертвело. Затем выражение невозмутимости сменилось простым смирением.
Я сказала то, что могла сказать. У меня нет сил объяснить вам все. Но если никто не доищется правды… - она на мгновение прервалась, закусив губу, - тогда умрут все, один за другим, - хрипло прошептала она. - Эти страдания, это опустошение… я не могу этого выносить…
- Что вы имеете в виду? Кто умрет?
- Рабы, - сказал Муммий. - Все рабы, живущие в доме. - У меня пробежал мороз по коже. Содрогнулся и Экон.
- Объяснитесь, Марк Муммий.
- Вам известно, что настоящий хозяин этого дома Марк Лициний Красс? - сухо, как командир с подчиненным, спросил тот.
- Да, я это уже понял.
- Прекрасно. Случилось так, что в тот вечер, когда было совершено убийство, Красс со своей свитой, включавшей Фабия и меня, только что вернулся из Рима. Вместе с нашими рекрутами мы были заняты разбивкой лагеря на поляне у Лукринского озера, всего в пяти милях от дороги.
- С рекрутами?
- С солдатами, многие из которых ветераны, служившие под командованием Красса во время гражданских войн.
- Сколько их?
- Шесть сотен.
- Целая когорта?
Муммий взглянул на меня с сомнением.
- Вы могли бы знать об этом. В Риме происходят довольно значительные события. Марк Красс требует от Сената решения о предоставлении ему права создать собственную армию, для того чтобы выступить против Спартака.
- Но это дело избранных преторов и консулов…
- Эти избранники потерпели позорное поражение. Красс располагает военным опытом и финансовыми средствами, чтобы покончить с мятежниками раз и навсегда. Он приехал из Рима, чтобы собрать рекрутов и обеспечить себе мощную политическую и финансовую поддержку здесь, на Чаше. Когда все будет готово, он убедит Сенат в Риме проголосовать за наделение его специальными полномочиями.
- Республике только этого и не хватало, еще одного полководца с собственной частной армией, - заметил я.
- Именно это и нужно Риму! - возразил Муммий.
- Но какое отношение все это имеет к убийству родственника Красса?
- Сейчас вы поймете. В ночь убийства Луция Лициния мы расположились на Лукринском озере. Красс собрал свой штаб, мы направились в Байи и прибыли сюда всего через несколько часов после того, как Луций был найден мертвым. Красс, естественно, был оскорблен. Я лично организовал несколько групп для поиска сбежавших рабов, в мое отсутствие охота за ними продолжалась, но беглецов так и не нашли.
Ну, а теперь перейдем к самой сути проблемы. Похороны Луция Лициния состоятся на седьмой день траура - то есть послезавтра. На следующий день Красс назначил траурные игры гладиаторов в соответствии с древней традицией. Это будет день полнолуния - сентябрьские иды, благоприятное время для священных игр.
- И что будет после того, как гладиаторы расправятся со своими соперниками? - спросил я, догадываясь, каким будет ответ.
- Все рабы этого дома будут публично казнены.
- Представляете? - пробормотала Гелина. - Все: и старики, и невинные дети. Их всех убьют. Вы когда-нибудь слышали о таком законе?
- О, да, - отвечал я, - это очень древний и почитаемый закон, установленный нашими праотцами: если какой-нибудь раб убивает хозяина, должны умереть все его рабы. Подобные жестокие меры удерживали рабов от неповиновения. Были люди, которые утверждали, что даже самым покорным из них нельзя больше доверять после того, как на их глазах раб убил хозяина. В наши дни применение этого закона остается на совести владельцев рабов. Убийство хозяина рабом - редкое преступление, по крайней мере было редким до Спартака.
- Оказавшись перед выбором между убийством всех рабов в доме и наказанием только явных негодяев, большинство наследников предпочитают сохранить свою живую собственность.
- Красс известен своей скупостью, почему же он готов пожертвовать жизнью всех рабов в поместье?
- Красс намерен стоять на своем, - заметил Муммий.
- Но это означает смерть даже детей и старух, - запротестовала Гелина.
- Позвольте мне объяснить вам это так, чтобы вы поняли, Гордиан, - заговорил Муммий. - Красс приехал в Кампанью за поддержкой. Кампанья под эгидой Сената превратилась в непрерывное поражение - римские армии разгромлены, полководцы опозорились и отправлены по домам, в опалу, общественное мнение заставило консулов устраниться от дел, в государстве не осталось лидеров. Армия подонков, беглых преступников и рабов безнаказанно мародерствует! Вся Италия содрогается от страха и насилия. - С видом угрюмого командира, обратившегося к войскам с сомнительной речью, Муммий продолжал: - Красс прекрасный военачальник, он доказал это при Сулле. С его состоянием - и в перспективе разгрома Спартака - перед ним открывается прямая дорога к консульству. В то время как менее значительные люди уходят от этого, Красс рассматривает командование как благоприятную возможность. Римлянин, который остановит Спартака, будет героем. И таким человеком намерен стать Красс.
- Потому что в противном случае им станет Помпей.
- Вероятно, - согласился Муммий. - Половина сенаторов в Риме устремилась на свои виллы, чтобы попытаться спасти свое имущество, а другая половина грызет ногти в ожидании Помпея из Испании, молясь о том, чтобы государство уцелело до его возвращения. Как будто Помпей - это новый Александр! Красс может сделать это за несколько месяцев, стоит Сенату только кивнуть. Он может собрать уцелевшие остатки легионов здесь, в Италии, дополнить их своей частной армией, в значительной мере собранной здесь, на юге, и стать спасителем Республики.
- Понятно. Именно поэтому убийство Луция Лициния больше чем просто трагедия.
- Это невероятно опасный факт, вот что это такое! В его собственном хозяйстве рабы убивают и бегут, в то самое время как он добивается от Сената особых полномочий, да они там, в Форуме и в Сенате, будут смеяться до слез! Вот почему он чувствует себя обязанным требовать жесточайшего из возможных наказаний, согласно древней традиции и закону.
- Чтобы извлечь из этого факта политическую выгоду, хотите вы сказать.
- Вот именно. Несчастье можно превратить в победу, которая ему так необходима. "Красс проявит мягкость к беглым рабам? Вряд ли! Человеку, уничтожившему всех своих рабов в Байях - мужчин, женщин и детей - и сделавшему из этого публичное зрелище, праздник, - именно такому человеку мы можем доверить поход на Спартака и на его мародерскую орду!" - вот что скажет народ.
- Да. Я это понимаю.