- Но Зенон и Александрос невиновны, - устало проговорила Гелина. - Я знаю, что они невиновны. Луция убил кто-то другой. Ни один из рабов не должен быть наказан, но Красс не хочет и слышать об этом. Слава богам, хоть Марк Муммий это понимает. Вместе с ним мы убедили Красса по крайней мере пригласить вас из Рима. И не было иного пути доставить вас вовремя, как послать за вами "Фурию". Красс проявил большое благородство, позволив мне воспользоваться этим судном. Он также предложил оплатить ваши услуги, желая пойти мне навстречу. Большего я просить не могла, в том числе и отсрочки. У нас так мало времени, всего три дня до траурных игр, а потом…
- Сколько всего здесь рабов, не считая Зенона и Александроса? - спросил я.
- Был бы сто один, с Зеноном и Александросом.
- Так много - для одной виллы?
- Есть еще виноградники, и на севере, и на юге, - уклончиво заметила она, - и, разумеется, оливковые рощи, конюшни, лодочное хозяйство…
- Знают ли рабы о том, что их ждет? - продолжал я задавать вопросы.
Муммий взглянул на Гелину, смотревшую на меня, высоко подняв брови.
- Большинство рабов находятся под стражей в пристройке за конюшнями, - тихо ответила она. - Красс решил не дать уйти рабам, работающим в поле, и оставил только необходимых мне в доме. Их охраняют, и они знают это, но им никто не говорил всей правды. Разумеется, не должны говорить им этого и вы. Кто знает, что может случиться, если рабы заподозрят…
Я кивнул, понимая, что никакой тайны здесь быть не могло.
Даже если им никто ничего не сказал, было ясно, что они все понимали.
Мы оставили Гелину. Разговор утомил ее. Выходя из полукруглой комнаты, я бросил взгляд на ее силуэт и увидел, как она потянулась к кувшину, чтобы наполнить вином чашу.
Муммий провел нас в атриум и показал буквы "СПАРТА" на плитах пола. Каждая буква была размером с мой указательный палец. Как и говорил Муммий, все делалось в спешке, буквы были не вырезаны, а скорее процарапаны. Я прошел по ним, ничего не подозревая, когда Фауст Фабий ввел нас в дом. Какими странными внезапно показались мне этот теплый коридор и атриум, с этими мертвыми масками предков, глядевшими из ниш в стенах, с мертвецом в гробу из слоновой кости.
До обеда оставалось еще достаточно времени, чтобы съездить на то место, где был обнаружен окровавленный кусок накидки. Муммий позвал мальчика Метона, принесшего Гелине этот кусок ткани, и нашедшего его раба, и мы выехали верхом на северную дорогу.
Как говорила Гелина, найденная накидка, сшитая из черной ткани, не рваная, но и не новая, была забрызгана грязью. Не было никаких украшений, ни вышивки, чтобы можно было понять, здешней ли она работы или изготовлена где-то далеко отсюда, принадлежала ли богачу или же бедняку. Большая часть ее была пропитана кровью. Один угол был оторван - не для того ли, чтобы не осталось чьих-то инициалов или печати?
Раб обнаружил ее, проезжая по довольно глухому узкому участку дороги, проложенному на уступе крутой скалы, возвышавшейся над заливом. Наверное, кто-то бросил ее вниз, рассчитывая на то, что она упадет в воду. Смятая накидка зацепилась за сухое дерево, проросшее из щели в скале, несколькими локтями ниже дороги. Ни пешеход, ни всадник не могли бы ее увидеть, не подойдя к краю скалы и не заглянув вниз. Но раб, ехавший на высокой повозке, заметил ее еще по пути на рынок, а когда возвращался из Путеол, подумал, что она может ему пригодиться.
- Этот парень говорит, что решил ее не доставать, когда увидел на ней кровь, - пробормотал Муммий. - Он понял, что она испорчена и что пользоваться ею нельзя, но потом подумал, что на ней может быть кровь его хозяина.
- Или же Зенона или Александроса, - заметил я. - Скажите, кто еще знает об этой находке?
- Только нашедший ее раб, Гелина, да этот вот мальчик, Метон. А теперь еще вы, Экон и я.
- Хорошо. Я думаю, Марк Муммий, что у нас есть некоторые основания надеяться на успех.
- Да? - Его глаза засветились. Казалось странным, что такой закоренелый вояка, человек, который мог так жестоко обращаться с рабами на галере, был так заинтересован в спасении рабов из дома Гелины.
- Все это запутано больше, чем должно было бы быть. Например, хотя орудие и не было найдено, похоже, что убийца воспользовался чем-то вроде дубинки, чтобы убить Луция Лициния. Но почему - когда под рукой у него был нож?
- Нож?!
- Должно же было быть у убийцы что-то режущее, чтобы процарапать эти буквы. И почему тело перетащили на то место, где его нашли, вместо того чтобы оставить его там, где было совершено преступление?
- А почему вы думаете, что его перетащили?
- Об этом говорит положение тела, описанное Гелиной. Подумайте: ноги были вытянуты, руки над головой - не похоже на позу человека, рухнувшего на пол от удара по голове. Но именно в таком положении оказывается тело после того, как его за ноги протащат по полу. Откуда его перетащили? И для чего? И потом эта накидка…
- Да?
- Чья на ней кровь, узнать невозможно, но поскольку крови так много, мы можем предположить, что это кровь убитого. Гелина говорила, что на полу под раной ее было мало, но Луций должен был потерять много крови. Вероятно, эту накидку использовали для того, чтобы она впитала кровь. И вряд ли накидка принадлежала самому Луцию. Учитывая, что он жил в таком роскошном доме, мне трудно поверить в то, что он мог носить такую невзрачную одежду. Но эта накидка слишком хороша, чтобы принадлежать простому человеку, а может быть, она из тех скромных одежд, которые порой носят богатые римляне, исповедующие аскетизм, впрочем, возможно, какой-то мужчина или женщина выбрали эту обычную черную накидку с той целью, чтобы оставаться незамеченными ночью. Эта накидка может оказаться важным вещественным доказательством. В противном случае, зачем было уносить ее так далеко от места преступления и пытаться утопить в заливе? И почему отрезан угол? Если сбежавшие рабы действительно убили Луция, то они явно проявили большую наглость, нацарапав на полу имя Спартака. К чему же было бы им пытаться уничтожить накидку, раз уж они столь демонстративно заявили о своей верности Спартаку? Почему не оставили ее на месте, чтобы вызвать у всех еще больший ужас? Мне думается, что мы должны принять все меры для того, чтобы никто больше не узнал о том, что найдена накидка. Истинный убийца должен продолжать думать, что ему удалось ее утопить в заливе. Я возьму ее себе и спрячу среди своих вещей.
Внимательно слушавший меня Экон потянул за подол моей туники. По его настоянию я передал ему окровавленную накидку, и он, указывая на разные пятна крови, пытался что-то сообщить, сделав ряд движений открытой ладонью.
- Что он говорит? - спросил озадаченный Муммий.
- Экон совершенно прав! Смотрите, там, где крови больше всего, образовался насыщенный ею круг довольно правильной формы. Остальные пятна, шириной примерно в ладонь, говорят о том, что этими частями накидки кровь, возможно, стирали с пола.
Экон снова изобразил целую пантомиму, откинувшись на спину и заложив руки за голову, а затем вытянул обе руки, как если бы тащил какой-то тяжелый предмет. Он проделал все это с таким энтузиазмом, что я испугался, как бы он не упал с лошади.
- И что из этого следует? - спросил Муммий.
- Экон считает, что, возможно, в накидку была завернута голова умиравшего человека, чтобы в нее впитывалась кровь, когда тело волочили по полу. Потом убийца мог чистой частью накидки вытереть пятна крови там, где совершилось убийство, а потом с пола, по которому волочили тело.
Муммий скрестил руки.
- Неужели он действительно способен так ясно передавать свои мысли?
- Я не переоцениваю его догадки. И в особенности в отношении этой накидки. Но самым подозрительным является тот факт, что обе пропавшие лошади на следующий день вернулись на конюшню. Несомненно, что Зенон с Александросом добровольно их не отпустили бы, если только не раздобыли где-нибудь других лошадей.
Муммий покачал головой.
- Мои люди всех опросили. Нигде в округе не было кражи лошадей.
- Значит, Зенон с Александросом вынуждены были идти пешком. Но в таком густонаселенном месте, как это, с таким движением на дорогах, при нынешней подозрительности к беглым рабам, да к тому же при активной деятельности ваших людей, они вряд ли смогли бы уйти далеко.
Экон скрещенными руками изобразил парус на море. Муммий просиял, догадавшись:
- Мы, разумеется, опросили всех судовладельцев.
Ни один паром, перевозящий между Помпеями и Геркуланумом, не принимал на борт двух беглых рабов, не было и кражи лодок. К тому же ни один из них не имеет никакого понятия о том, как управлять парусной лодкой.
- Так какие же еще остаются возможности? - спросил я.
- Значит, они скрываются все еще где-то поблизости, - пожал плечами Муммий.
- Или, что более вероятно, оба они мертвы. - Сумерки стали быстро сгущаться. Я посмотрел назад, в направлении виллы, и увидел над вершинами деревьев лишь кусок черепичной крыши, да струйки дыма над ней. Зажигались вечерние огни.
- Скажите, Муммий, кто в настоящее время живет на вилле?
- Кроме Гелины всего лишь несколько человек. Ведь летний сезон в Байях подходит к концу. А в этом году здесь даже весной было мало народу. В мае здесь были мы с Крассом и Фабием и еще несколько человек. Люди не приезжают сюда из Рима, боясь оказаться между Спартаком и пиратами.
- Да, но кто живет здесь теперь?
- Дайте-ка подумать. Разумеется, Гелина. И Дионисий, ее философ, он живет здесь постоянно. Он называет себя эрудитом, пишет пьесы, рассказы и считает себя остроумным собеседником, но на меня наводит сон. Да, еще Иайа. Она художница.
- Иайа? Женщина?
Муммий кивнул.
- Она родом из Кизикка. Красс говорит, что когда он был еще ребенком, она была буквально помешана на зарисовках лучших домов Рима и побережья Залива. Кроме того, она портретистка и пишет главным образом женские портреты. Никогда не была замужем, но, по-видимому, пользовалась успехом. Сейчас она получает пенсион и пишет ради удовольствия, вместе с юной помощницей-ученицей. Сейчас они расписывают для Гелины женские бани.
- А кто же помощница Иайи?
- Олимпия, из Неаполя, с той стороны Залива. Очень красивая девушка. Иайа относится к ней как к дочери. У них есть небольшая вилла в Кумах, на южном берегу, но они часто приезжают сюда на несколько дней, по утрам работают, а по вечерам составляют компанию Гелине.
- Они были в доме в ту ночь, когда убили Луция?
- Нет. Они были в Кумах.
- Это далеко отсюда?
- Не очень. Час пути пешком.
- Кроме философа и художниц в доме есть еще гости?
Муммий подумал.
- Да, двое.
- А они были здесь в ночь убийства?
- Да, - тихо ответил Муммий, - но ни одного из них невозможно заподозрить в убийстве.
- Даже…
- Послушайте, один из них - Сергий Ората. Я говорил вам о нем раньше - это строитель бань в южном крыле. Он приезжает из Путеол и владеет виллами по всему побережью Чаши, но часто живет в чужих - домах. Это стало здесь обычаем - богатые стараются заполучить к себе знаменитого гостя. Гелина говорит, что он обсуждал здесь какие-то дела с Луцием, когда стало известно, что из Рима приезжает Красс, который хотел посоветоваться с ними. Ората решил остаться, чтобы все трое могли решить все прямо здесь. В ночь убийства он был в доме и остается здесь до сих пор, в отведенных ему комнатах в северном крыле.
- А второй гость?
- Метробий, у него вилла в Помпеях, на том берегу залива.
- Метробий? Звучит знакомо.
- Он известен по сцене как один из самых любимых публикой исполнителей женских ролей. Любимец Суллы. Именно поэтому-то он и получил свою виллу обратно, когда Сулла стал диктатором и роздал конфискованную врагами недвижимость людям из своего ближайшего окружения.
- Ах, да, я однажды видел его игру.
- А мне не довелось, - с саркастической ноткой в голосе заметил Муммий. - Он играл Плавта или что-нибудь свое?
- Ни то ни другое. Это было весьма непристойное представление в честь Суллы на частном приеме в доме Хрисогона много лет назад.
- И там были вы? - спросил Муммий, скептически отнесшийся к тому, что я мог оказаться в таком изысканном обществе.
- Я был там незваным гостем. Совершенно незваным. Но что делает Метробий здесь?
- Он большой друг Гелины. Они могут часами пережевывать местные сплетни. По крайней мере мне так говорили. Между нами, я не могу усидеть с ним в одной комнате и пяти минут.
- Вы не любите Метробия?
- У меня есть для этого свои причины.
- Но в убийстве вы его не подозреваете.
Муммий фыркнул.
- Позвольте мне кое-что вам сказать, Гордиан. За свою жизнь я убил множество людей, и притом всегда честно, в бою, - вы понимаете, - но убийство всегда убийство. Я убивал мечом, убивал дубиной и даже голыми руками. Мне кое-что известно о том, чего стоит лишить человека жизни. Поверьте мне, Метробию не хватило бы характера ударить по голове Луция, даже если бы у него была для этого причина.
- А что вы скажете о Зеноне и Александросе - об этих двух рабах?
- Они тоже вряд ли имеют к этому отношение.
- Вряд ли - но не невозможно?
Он пожал плечами.
- Итак, - резюмировал я, - нам известно, что эти люди находились в доме в ночь убийства: постоянно живущий здесь эрудит Дионисий, зодчий из Путеол Сергий Ората и актер Метробий. Художница Иайа с помощницей Олимпией бывают здесь часто, но в ту ночь их здесь не было.
- Насколько мне известно, каждый из тех, кто был в доме, оставался один в своей комнате и спал в собственной постели, по крайней мере они так говорят. Никто из них ничего не слышал, что вполне возможно, поскольку комнаты находятся на большом расстоянии одна от другой. По словам рабов, никто из них также ничего не слышал, что тоже вполне правдоподобно, так как они спят в своем помещении за конюшней.
- Наверняка хоть кто-нибудь ночью несет дозорную службу, - предположил я.
- Да, но не в доме, а на всей территории. Сторож совершает обходы, Наблюдая за дорогой перед домом и за другой, позади дома, со стороны берега. Случалось, что пираты нападали на виллы с берега, хотя в Байях, насколько мне известно, этого никогда не было. Когда рабы уходили из дома, он, наверное, был по другую его сторону. И ничего не видел.
- Вы кого-нибудь подозреваете? Кого-нибудь из постоянно живущих или из гостей Гелины, кто кажется вам более способным убить Луция, чем оба раба?
Он лишь пожал плечами и нахмурился.
- Что меня удивляет, Муммий, так это то, почему вы тратите так много своего времени и энергии на то, чтобы помочь Гелине доказать невиновность рабов.
- У меня есть на это свои причины, - коротко бросил он и, выпятив челюсть, умчался галопом в направлении виллы.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Челюсти Гадеса
Глава седьмая
Трапеза началась сразу же после захода солнца, в скромной столовой в юго-восточном углу верхнего этажа. В окнах на востоке был виден Везувий. Несколько рабов, никому не мешая, быстро двигались по комнате и примыкавшим к ней коридорам, разжигая жаровни. Ветра за окнами не было, и тишину не нарушали ни пение птиц, ни крики живности на дворе. Единственным звуком, доносившимся из внешнего мира, был приглушенный шум прибоя. Глядя в северное окно, я увидел звезду, сверкавшую в холодном небе над Везувием. Вилла дышала спокойствием, вызывая то ощущение благополучия, которое обычно возникает в сумерки в богатых домах.
Полулежавшая на ложе Гелина встречала своих гостей. Все они были одеты в темно-синее или в черное. Здесь были предусмотрены места для одиннадцати человек - несколько неудобное число. Но Гелина уладила дело, рассадив всю компанию по периметру квадрата, по три пиршественных ложа на каждую из трех сторон, и два с четвертой - для себя и Красса. На столиках перед каждым уже стояли кубки вина с медом, белые и черные оливки, закуска.
Художница Иайа и ее воспитанница Олимпия, вместе с эрудитом Дионисием, сидели напротив Гелены, Марк Муммий, Фауст Фабий и Сергий Ората справа от нее, мы с Эконом слева, вместе с актером Метробием. Гелина представила нас просто как Гордиана с сыном из Рима, без дальнейших объяснений. По выражениям лиц я понял, что гости Гелины уже имели некоторое представление о цели моего появления. В их глазах я улавливал разную степень скептицизма, подозрительности, но главным образом равнодушие.
Иайа в своей черной как уголь столе, с искусно уложенными волосами, в свое время несомненно была красавицей, теперь же от нее исходил мягкий призыв уверенной в себе женщины, утратившей молодость, но сохранившей очарование. Ее высокие скулы были слегка нарумянены, а брови тонко подбриты.
Иайа обдала меня холодным взглядом, ее юная протеже, ослепительная блондинка, вызывающе смотрела на меня. Красавица Олимпия могла позволить себе быть легкомысленной. Ее распущенные волосы в ярком свете светильников были похожи на золотой водопад, а яркие голубые глаза и светлая кожа не нуждались в применении грима. На ней была темно-синяя стола без рукавов, совершенно прямая и выглядевшая даже проще наших с Эконом туник, лишенная каких-либо вышивок или каймы. Драгоценностей на ней не было.
Я заметил следы краски на ее пальцах и несколько пятен на подоле платья.
Сухопарый седобородый Дионисий с исключительным высокомерием посматривал на меня бегающими глазами, не отрывая пальцев левой руки от блюда с оливками. За первую половину вечера он не проронил почти ни одного слова. Из-за своей молчаливости и презрительной самоуверенности он казался посвященным в какую-то тайну.
Осторожная и недовольная мина Дионисия являла разительный контраст с выражением лица местного зодчего Ораты, сидевшего рядом с философом. Почти совсем лысый, если не считать бахромы оранжевых волос, похожей на венок победителя, Ората выделялся дородностью. Его мечтательное лицо казалось несовместимым с его тучностью. Когда Орате случалось взглянуть в мою сторону, я не мог понять, то ли понравился ему с первого взгляда, то ли он хитрил, улыбаясь, чтобы скрыть какую-то другую реакцию. Большую часть времени он деловито приказывал рабам, обслуживавшим его, то вырезать косточки из оливок, то принести еще тминного соуса.