- Тогда и я пошел к той ведьме. Прихожу, а она уже мертвая! И нож рядом валяется, и этот нож в крови. А рядом сидит карлица, пьяная-пьяная, как твоя Гапка, и говорит: давай…
И замолчал. Параска спросила:
- Чего давай?
- Ну как чего! - строго сказал Маркел. - Того и давай, конечно.
- А ты?
- А я убегать. А она за мной с ножом! Я прибежал сюда, а здесь уже эти. И если бы не твоя кочерга, была бы мне и шапка деревянная, и деревянная шуба! И лежал бы я рядом с дядей Трофимом в часовенке.
- Страсти какие… - чуть слышно сказала Параска.
Маркел помолчал и сказал:
- Если это дело сладится, меня князь на службу возьмет. Деньжищ у меня будет во сколько! - и показал руками. А опустив руки, вдруг прибавил: - И я тебе бусы куплю. Здоровенные, жемчужные!
Параска покраснела и сказала:
- Ты не очень! Я замужняя! Гурий Корнеевич как приедет…
И вдруг замолчала. Глаза у нее заблестели. Сейчас заплачет, подумал Маркел, эх, только этого сейчас…
Но дальше думать не стал. Параска тряхнула головой и, как ни в чем не бывало, продолжила:
- Ладно, чего сидим! Мне уже на службу надо. Если хочешь, я тебя с собой возьму, ты с Родькой сам поговоришь. Вдруг он чего вспомнит. Вставай!
28
Маркел встал. Параска посмотрела на него и вдруг сказала:
- Нет, что это я? Мне же еще одеться надо. Постой здесь, я сейчас.
И она вышла. А Маркел стоял посреди горницы и ждал. Поначалу ждать было легко, потому что Маркел думал о том, как они с Параской пойдут во дворец, быстро переделают там все дела, и, как только повернут обратно, Маркел сразу скажет, что он очень голодный, и спросит, нет ли у Параски чего перекусить. Она ответит - есть и покраснеет. А если ответит, что нет, тогда он скажет, что он привез с собой кое-что из дома, но это еще надо приготовить, так вот не могла ли бы она…
Ну, и так далее. Да вот только время шло, а Параска все никак не возвращалась. Маркел мало-помалу начал волноваться. А что! Откуда он знает, что у нее на уме, думал он, может, не только соль. И вот сейчас войдет сюда Степан, белохребетник, сотник первой сотни, и строго спросит: кто это здесь моих стрельцов кочергой по морде выходил?! И, как всегда, еще вот что: говорила же родная матушка и гадалка же предупреждала - не верь черной вдове, окрутит она тебя, околдует! Эх, только и подумал Маркел и отступил на шаг, сел на лавку, полез в рукав за ножом…
Но тут наконец открылась дверь и вошла Параска. Она была в новой шубе с красным верхом, в высокой собольей шапке и в зеленых остроносых сапогах. А лицо у нее было белое-пребелое, щеки ярко-свекольные, даже глаза стали как будто в два раза больше. Маркел вскочил с лавки и стоял столбом. И говорить не мог, так горло сперло. Параска усмехнулась и сказала:
- Ну, что, заждался? Пошли.
Маркел пошел. Параска шла первой, конечно, а Маркел за ней. И шли они тоже конечно, молча. Ночь была темная-темнющая, луны видно не было, а светили только звезды. Параска голову держала прямо, даже немного откидывая ее назад, а шажки у нее были легкие, она будто плыла, а не шла. Эх, только и думал Маркел, а больше ни о чем не думалось. Так они вышли с заднего двора, прошли мимо боярского крыльца и подошли к воротам.
- Вятка, - сказала там Параска.
- Вычегда, - ответили ей сторожа, открывая ворота.
Параска и Маркел вышли с князя Семена двора и, перейдя через дорогу, подошли к Куретным воротам государева дворца. Там Параска опять назвала Вятку, и в калитке открылось окошко. Параска подняла ладонь и показал на ней что-то. Калитка открылась, и они в нее вошли, все это по-прежнему молча. Дальше они, как и с дядей Трофимом, опять свернули налево и пошли по нижнему нежилому этажу вначале мимо портомойной, затем гладильной, после через сени со стрельцами и, пройдя еще немного, вышли к тому же рундуку, где стояли караулом уже не стрельцы, а так называемые государевы жильцы. Эти жильцы их пропустили, они поднялись на второй этаж, ко второму рундуку…
Но там, тоже как и в прошлый раз, ход был закрыт. То есть опять жильцы стояли очень плотно и с места не сдвигались. Параска подняла руку и раскрыла ее. Теперь, при свете плошки, Маркел ясно рассмотрел, что там у нее на ладони была жемчужная пуговица в серебряной оправе. Жилец одобрительно кивнул, но все равно с места не сдвинулся, а посмотрел на Маркела. Маркел сказал:
- Вятка! - И показал овчинку.
- Отойди, - сказал жилец.
- Яша! - сказал Параска. - Ты что?
- Ты проходи, - сказал ей этот Яша, так звали того жильца. - А чужих пускать не велено!
- Да какай я вам чужой? - сказал Маркел.
- А чей ты? - спросил жилец.
Маркел хотел было сказать про Ададурова, но передумал и смолчал.
- Яша… - снова начала Параска.
Но Яша ее сразу перебил:
- Ничего, Парасочка, не знаю. Но так нам велено.
И оглянулся на своих, то есть других жильцов. Эх, снова вспомнил Маркел, дядю Трофима бы на вас! Но вслух опять ничего не сказал. Сказала Параска:
- Ладно, тогда ты здесь пока постой, а скоро вернусь. Только покажусь боярыне и сразу сюда, обратно.
- Нет! - опять сказал Яша. - И это тоже не велено. Чего он будет здесь торчать? Откуда кто знает, что у него на уме? Вот саданет ножом или еще чего… Иди отсюда! Не стой!
Маркел сжал зубы и подумал, что ведь и вправду садануть не грех. Но Параска уже быстро-быстро продолжала:
- Яша! Ты тогда вели свести его к истопникам. Это и близко тут, и мы все равно дальше к дяде пойдем. А дяди там, в истопничьей, случайно, нет?
- Случайно, я не знаю, - сказал Яша, но уже не так сердито. А после почти по-человечески добавил: - Ладно. Сеня! Отведи его к дедам. Скажи, что я велел.
Один из его жильцов вышел к Маркелу, сказал идти за ним - и повел куда-то в совсем другую сторону, чем та, куда Маркел шел с Параской. А Параска прошла за рундук и сразу как пропала темноте.
29
Сеня вел недалеко - они прошли всего два поворота и остановились возле одной из дверей. За ней слышались приглушенные голоса. Сеня постучал в дверь костяшкой пальца. Голоса сразу затихли. Сеня опять постучал и сказал, что это с рундука. За дверью пошептались и открыли. Сеня и за ним Маркел вошли.
Истопничья палата оказалась небольшая, темная, вдоль стен там стояли шкафы, а сами истопники сидели за столом. Стол был подозрительно пуст. Истопников было четверо, все это были люди пожилые, бывалые, они внимательно смотрели на вошедших и молчали.
- Чего затаились? - спросил Сеня.
- А мы и не таимся, - насмешливо ответил один из истопников. - Садись к нам и все тайны узнаешь.
- Некогда мне с вами языком чесать! - строго сказал Сеня. - Служба у меня, понятно? Вот, Яша велел, посторожите этого… - И он кивнул на Маркела.
- Как это вдруг - сторожить? - сердито переспросил Маркел. - Я еще тебя посторожу!
- О, о, какие мы! - передразнил его Сеня. - И пошутить нельзя. - И уже истопникам прибавил: - Угостите его чем-нибудь, а то порешит всех.
И с этими словами Сеня вышел. Истопники молчали. Маркел, не спрашивая их, сел к столу, правда, с краю и начал:
- Маркелом меня звать. Дело у меня по службе: надо одного человека найти и порасспросить его маленько.
- А что это за человек? - спросил другой истопник, сосед первого.
- Да Родька Биркин, если про такого слышали, - ответил Маркел.
Истопники заулыбались, а еще один, уже третий из них, сказал:
- Да кто же его сегодня не слышал?! Да он тут так орал, что ого-го!
- Чего он орал? - спросил Маркел.
- Пьян был, вот и орал, - ответил третий истопник. - Очень крепко выпил, прямо почти до смерти, ну и ходил по хоромам, орал, что это он виноват и дайте ему веревку, он повесится.
- Зачем повесится? - спросил Маркел.
- Это лучше у него спросить.
- А где он сейчас? - опять спросил Маркел.
- Спит, - ответил первый, главный истопник. - И не добудится его никто, пока он сам не проснется. Бывало, государь его зовет играть, а ему говорят: Родька спит. И государь махнет рукой и скажет: ну и ладно, не будите его, пусть проспится. Вот как! Сам государь не веливал, а тут мы полезем.
Маркел промолчал. И тут вдруг заговорил четвертый истопник:
- Государь Родьку любил. И, ох, бывало, говаривал: не верю я тебе, Родион, не может живой человек быть таким хитрым и памятливым, это у тебя все от нечистого, надо бы тебя проверить, испытать по-настоящему! Но не испытывал. Потому что любил крепко. Может, даже крепче Аграфены.
- Кого, кого? - переспросил Маркел.
- Аграфены. Это его нянька, - сказал другой истопник. - Ведьма она старая. Ей уже, наверное, сто лет, а вот пережила его.
- Это такая сухонькая, маленькая, которая громко кричала, когда государь преставился? - спросил Маркел.
- Она! Она! - воскликнул главный истопник. - Ух, она тогда выла… А ночью выла еще громче. Никто у нас даже глаз не сомкнул. Во как она его любила!
- А он ее, может, еще крепче, - опять сказал третий истопник. - Ну так он же ей жизнью обязан.
- Как это жизнью? - спросил Маркел.
- Очень просто! - охотно ответил третий истопник. - Он тогда был еще сосунком. А бояре уже думали, как бы это его отравить. И вот придумали! Поймали эту Аграфену и намазали ей титьку ядом. Тогда она, только они ушли, берет нож и эту титьку шах-шарах! Исполосовала всю. Кровища потекла, кровища! И весь яд с титьки смыло. А тут государь орать! Есть хочет, дай есть! А царю не поперечишь же. Ну, и она ему эту титьку и сунула. А он как давай ее смоктать! Так и привык пить кровь. И так и пил всю жизнь. Из нас изо всех.
И третий истопник замолчал. Другие тоже молчали. Маркел думал. И вдруг этот третий истопник прибавил:
- А мы знаем, кто ты. Я тебя вместе с Трофимом Пыжовым видел, когда вы из Ближнего застенка выходили. Трофим был в фартуке, а руки у него все красные.
- Ты что это? - сказал Маркел. - Зачем ему фартук? Он же не мясник!
- Ну, это не нам судить, кто кем на этом свете служит, - сказал третий истопник. - И не смотри на меня так. На меня сам царь смотрел и ничего не высмотрел.
Сказав это, третий истопник осмотрелся. Его товарищи согласно закивали.
- Как это - царь смотрел? - спросил Маркел.
Третий истопник насупленно молчал.
- Савва! Савва! - сказали ему. - Расскажи.
Савва (третий истопник) на это только усмехнулся.
- Ну, расскажи, ты чего? Теперь-то уже можно.
Но Савва еще немного помолчал и только после начал:
- Да, была одна история. Ей третий год уже пошел. Перед Филипповками это было. И не здесь, а в Александровой слободе. Поздно уже было, везде свет зажгли. И затопили крепко! И вот царь, великий государь, стоит в одном халате, а там это можно… И вот царь стоит, а царевич стоит рядом, и царь ему строго говорит: что ты это, Ваня, опять мне перечишь, а я тебе разве не ясно сказывал? А царевич: нет, не ясно! И еще вот так гыгыкнул. А царь ему тогда: ах, вот ты как! И посохом его по голове ка-ак саданет в сердцах! И прямо в жилку, в висок! Царевич сразу упал. Царь к нему: Ваня, Ванечка! Это же был его старший, Иван. И он уже не отзывается, лежит. Царь на него пал сверху и рыдать! Тут я дрова и выронил. Посыпались они, затарахтели. Сухие же! Царь сразу вскинулся, на меня поворотился, смотрит… И я вдруг чую, что я сейчас загорюсь! И загорелся бы… Но тут он заморгал глазами, заморгал, и мне стало легче. А у него слезы покатились. Вот такие! Как бобы. И я закричал, побежал звать подмогу. А что кричал? Царевич, я кричал, убился, зацепился за порог и об приступочку виском. И сразу насмерть. Тоже после был сыск, и твой Трофим был при сыске, - это Савва-истопник сказал, уже глядя только на Маркела. И еще прибавил: - Твой Трофим, да, который в фартуке, и я ему тоже сказал, что да, что об приступочку.
Маркел спросил:
- А к кресту тебя подводили?
- Конечно, подводили, - сказал Савва. - И я тот крест целовал. Но повторил: об приступочку.
- Но как ты это мог? - громко сказал Маркел. - После крестоцелования!
- Как, как!.. - передразнил истопник. - А вот так. И если язык повернулся, значит, так Бог ему велел. А иначе бы не допустил. Так и сейчас у нас было.
- Когда - сейчас?
- Вчера. Или уже позавчера? Когда Родька с шахматами приходил. И царь вдруг брык и повалился. Вот Родька и запил. А как тут не запьешь? Я бы и сам…
Тут Савва вдруг замолчал и стал прислушиваться. Но Маркел громко сказал:
- Так, говоришь, вдруг повалился? А почему вдруг?
- А я откуда знаю? - сказал Савва. - Это не моя забота. Моя забота дровишки подбрасывать, а твоя ходить и нюхать. - И вдруг опять замолчал, еще внимательней прислушался. И уверенно сказал: - Шаги!
Маркел ничего не слышал. Потом вдруг открылась дверь и на пороге показалась Параска.
- Пойдем, - сказала она. - Дядя ждет.
Маркел поднялся и пошел к двери.
30
Маркел вышел из истопничьей, и дверь за ним сразу закрыли. Стало темным-темно. Параска сбоку сказала:
- Сюда!
Маркел шагнул на ее голос, поднял руку и наткнулся на Параску.
- Эй! - строго сказала она. - Ты чего?
Но тут же взяла его за руку и повела за собой. Рука у нее была горячая. Параска шла и говорила:
- Тут совсем недалеко. Сейчас свернем и наверх, а там вниз и налево. Он же прямо здесь живет. Мой дядя. Младший матушкин брат. Они по бабушке рязанские. И Родька тоже рязанский, вот дядя с ним и сошелся.
- Родька, говорили, сейчас спит, - сказал Маркел. - Потому что…
- Знаю, - сказала Параска. - Ну и что? Мы пока дядю проведаем, Родька как раз проспится. А нет, дядя его растолкает. Дяде можно, они же с ним приятели.
И, говоря все это, они сперва взошли по лестнице, после прошли прямо и опять спустились, а там свернули под другую лестницу.
- Здесь, - тихо сказала Параска и условным стуком постучала в дверь.
- Ты? - спросили изнутри.
- Я, - ответила Параска.
С той стороны брякнул замок, и медленно открылась дверь. Параску и Маркела озарило светом. Маркел прищурился. Напротив него стоял Параскин дядя Тимофей, так надо было понимать, но рассмотреть его пока было нельзя, потому что он был весь в свету. И он из этого света настороженно сказал:
- Здоровы будем…
- Здоровы, - бодрым голосом ответила Параска. - А это Маркел. Он у Трофима ночует. И там же, с ним вместе служит.
- Так же зарезали Трофима, - еще настороженней сказал Параскин дядя.
- Ну, и зарезали, - ответила Параска. - Такая у них служба - не зевай!
- О!.. - только и сказал Параскин дядя, отступил на шаг и без всякой охоты прибавил: - Входите.
Теперь дядю стало можно рассмотреть. Он был совсем еще не старый, ему было лет сорок, весь из себя ухоженный, гладкий и по-богатому одетый. Одно слово, царский постельничий, подумал Маркел и начал осматриваться дальше. И насторожился, потому что в горнице все было перевернуто, на столе лежало много всякого добра, также и все сундуки были открыты, а возле двери стояли сапоги - пар не меньше десяти, и все очень добротные.
- Чего ты это так? - спросила у дяди Параска. - Случилось что?
- А то не случилось? - строго сказал дядя. - Государь преставился!
- Это мы знаем, - сказала Параска. - А у тебя что?
- Пока, слава Богу, ничего, - ответил дядя. - Ну, только Степан приходил со своими. Порылись кое-где, понюхались, забрали две бутыли и ушли. И пес с ними, с бутылями! - И, спохватившись, прибавил: - Да вы садитесь.
Параска села на лавку, а Маркел к столу. Дядя глянул на Маркела и спросил:
- По делу или как?
- По делу, по делу, - сказала Параска. - Но не про тебя.
- Да, про меня теперь дел нет, - невесело усмехнувшись, сказал дядя. - Нас теперь всех прогонят и наберут сюда новых. А меня первее всех прогонят.
- Это почему? - спросил Маркел.
- Ну а как же! - сказал дядя. - Скажут: тяжелая у тебя, Тимошка, рука. Государя насмерть запарил.
- Так он же после пара еще жил, - сказал Маркел.
- Жил, конечно, - согласился дядя. - А все равно ведь скажут. Люди же у нас такие. Лишь бы укусить. Как псы!
- А что, - спросил Маркел, - ты его и в самом деле тогда парил?
- А как же! - гордо сказал дядя. - Я! А кто еще? Туда кого попало только допусти, его уже давно бы насмерть запарили. Псы, опять же, говорю. А свое дело надо любить и знать, когда парку поддать, а когда вьюшку приоткрыть.
- А царь пар любил?
- Ох, не то слово! А любил, чтобы не продохнуть. Он, бывало, сидит на полке и только знай кричит: "Наддай еще!" А у тебя уже глаза наружу лезут. А он "наддай" да "наддай"! И наддаешь, а после сам не знаешь, как ты жив остался. А он хоть бы хны. Он только, если совсем жар, даже совсем почти смерть, тогда скажет: "Подай шапку".
- Деревянную?
- Зачем деревянную? Суконную, - сердито сказал дядя. - И рукавицы. Они тоже суконные. Персидского сукна. Га! Скажешь такое! - Дядя хмыкнул. - Царь в деревянной шапке! Может, еще и в деревянной шубе? Так он сейчас в каменной лежит, сам видел. Она ему давно была заказана, и он ходил, смотрел, как ее режут, ну, и указывал, конечно, если было надо. А деревянная шуба и шапка бывают только у шахматного царя - цесаря.
Сказав это, дядя победно усмехнулся. Параска приоткрыла рот. А Маркела будто огнем обожгло! Так вот откуда это все, подумал он, царь в деревянной шапке - это шахмата! Маркел встал и расстегнул ворот, чтобы было легче дышать, повернулся в угол, на иконы, увидел там святого Николу…
И вдруг ему стало все ясно и понятно, как на блюдечке: царь как только взял в руки ту шахмату, а это был шахматный царь, деревянный, так ему сразу стало худо, и он помер. От той шахматы! А где она теперь? Надо ее срочно найти и узнать, на нее что, порчу напустили, или ее ядом вымазали, как Аграфене титьку, или… Ну, и так далее. Маркел стоял посреди горницы и смотрел по сторонам, как зачумленный. Пока Параска не спросила:
- Ты чего?
Маркел сразу опомнился, мотнул головой и ответил:
- Да я ничего. Я просто думаю, что чего мы тут сидим, время теряем. Мы же хотели идти к Родьке.
- А Родька что? - спросил Параскин дядя.
- А Родька пьяный спит, - сказал Маркел. - А нам его хотелось расспросить бы. Может, Родька чего знает, мало ли.
- Э! - насмешливо махнул рукой Параскин дядя. - Какой с него спрос?
- А что, - быстро сказала Параска, - хочешь, чтобы спрос был с тебя? А тут верный человек… - И она кивнула на Маркела. - И вот пошли бы к Родьке, вдруг он чего вспомнит. Про еще кого-нибудь. И тогда твоя беда еще дальше уйдет. А то, вижу, уже собираешься. А вдруг оставят?
- Эх-х! - только и сказал Параскин дядя. - Ну, ладно! Только ты здесь не толкись. Тебя здесь не хватало! Ты иди к своей боярыне. А я здесь пока соберусь, и мы сходим к Родьке. А ты иди, иди! Служба у тебя сейчас или не служба?
Параска ответила, что служба, еще раз посмотрела на Маркела, весело улыбнулась и вышла.