- Чего ты опять несешь?! - сердито воскликнул Маркел. - Какие корешки! Какая ведьма!
- Ну, может, и никакая, - не стал спорить Филька. - Да и разве это нашего ума дело? У нас есть свои дела. Вот моя мне дверь не открывает, это мое дело. А где Параска, знаешь?
- Где?! - сразу же спросил Маркел.
- Да не кричи ты так, - насмешливо ответил Филька. - Ничего с твоей Параской не случилось. Жива она. А вот со службы ее выперли. И даже не ее саму, а выперли ее боярыню, эту каргу Телятевскую. А Телятевскую выперли вместе с царицей. А царицу вместе с Бельским. Слышишь, уже больше не стреляют?
Маркел прислушался. И вправду, было тихо. Филька продолжал:
- Недолго же Богдашка верховодил. Показали ему козью морду! Ну, постреляли его люди из пищалей, ну, поорали через тын. А дальше что? Сколько стрельцов у Годунова? А сколько у Бельского? Вот и оробел Богдашка, шапку снял, простоволосый вышел. А Годунов как сидел на коне, так его камчой сверху по морде съездил и сказал: "Брысь в Углич! И сосунка с собой забирай, не нужен он нам здесь, у нас есть законный государь Феодор Иоаннович!" И Бельский поклонился и пошел.
- Что, сразу в Углич, что ли? - насмешливо спросил Маркел. - Пешком?
- Нет, пока что пошел только собираться, - сказал Филька. - И ни словечка не сказал. А что у царицы сейчас в тереме творится! Какой ор! Им же теперь всем в Углич, в эту глушь. Из Москвы! Ты представляешь? И твоя Параска там, и Нюська. И их дядя Тимофей. Он их утешает. Так что недолго здесь Параске оставаться, уедет она в Углич. И ты от тоски станешь к моей похаживать…
Маркел посмотрел на Фильку очень строго, но вслух ничего не сказал. Филька немного помолчал, а после все же не выдержал, брякнул:
- Знаю, знаю, почему она мне не открыла! И ты тоже знаешь.
- Надоел ты мне, - сказал Маркел. - Шел бы ты отсюда, вот что.
- Нальешь, уйду.
Маркел громко вздохнул, но все-таки сказал:
- Вон там, за кувшином, поищи.
Филька поискал, нашел початую, взял шкалик и налил доверху. Но только начал поднимать, как за окном послышался конский топот. Филька быстренько перекрестился шкаликом и выпил. Слышно было, как кто-то сошел с коня, поднялся на помост, подошел и открыл одну дверь, вторую - и вошел в горницу. И это был Ададуров! Вид у него был непонятный. Филька вскочил. Ададуров глянул на него, поморщился и, ничего не говоря, только указал рукой - и Филька боком-боком вышел. Маркел встал. Ададуров показал, что можно сесть. Маркел сел. Ададуров снял шапку, перекрестился на иконы и тоже сел к столу.
- Ну, что, были у царя? - спросил Маркел. - Руку смотрели?
- Не до царя нам пока, - строго сказал Ададуров. - Сидение у нас сейчас. Всей думой! Я оттуда только ненадолго выскочил.
Маркел недоверчиво хмыкнул. Ададуров разозлился и сказал:
- Хмыкай, хмыкай! А чего сам к царю не сходишь, не посмотришь?
- Так что я! - сказал Маркел. - Куда мне…
- А куда нам? - сердито спросил Ададуров. - Он же там не за печкой лежит, а на амвоне. А сколько народу там кругом! А свету! И я пойду туда и буду ему руки при всех разнимать. А в руках свеча! В перстах зажатая. И я стану персты отгибать… А что народ вокруг скажет?
- Так что, - сказал Маркел, - так и не посмотрим, что ли? И не узнаем?
- А чего узнавать? - удивился Ададуров. - И так все узнали. Давно! Сперва ты про шахмату, а после Ефремка про беличий хвост. Чего еще надо?
- А след от шахматы? - сказал Маркел. - На пальце. Или на ладони.
- Ну, след! Тоже сказал… - скривился Ададуров. - А если даже след и есть, так мало ли он от чего? Может, государь изволил баловаться ножичком и ненароком порезался. А может, где занозу зацепил. Или об веник покололся. В бане. А что! Он тогда утром в баню хаживал, и там вдруг веник. А?
Маркел ничего на это не ответил, а только еще сильней нахмурился.
- Да что ты смурной такой! - громко сказал Ададуров. - Да ты же сам еще сегодня говорил, что все доподлинно вызнал, до всего дошел. Вот люди тебе и поверили. А государь боярин Борис Федорович, этот даже больше, этот просто говорит: надо Маркелку слушать, Маркелка не соврет, как Маркелка скажет, так оно и было. Иди, говорит он, Федя, это мне, иди к Маркелке и вели, чтобы он рассказал про все, как оно было, а мы здесь, в Думе, боярам его речи повторим. Вот какая тебе честь, ты слышишь? - опять очень громко сказал Ададуров. - Как ты скажешь, так мы Думой и присудим! А мы там уже все собрались, и почти все думают, как мы: отравил Богдашка государя! Не зря лопарь беличий хвост показывал. А тут еще Андрюшка, Андрюшка Щелкалов, приехал, говорит, что принесет духовную, будем ее зачитывать. А там ясно сказано: место отчее и шапка царская, и царский посох Феодору, старшему, а младшему, Димитрию, Углич. А Богдашке это не понравилось! И он замыслил зло. А после его и содеял! А после сам себя и выдал! Ведь что после было? Ты ему шахмату отдал, а он что?
- Бросил ее в печь, - сказал Маркел.
- Вот! - сказал Ададуров. - Змеюка какая! Думал, шахмату сожжет, и следов никаких не останется. А вот и нет! А хвост остался! Беличий! Хвосты всегда остаются… И мы про них расскажем. Всем! Пусть все знают! Рассказывай!
- Что рассказывать? - спросил Маркел.
- С самого начала начинай, - опять сердито сказал Ададуров. - И ясно и просто говори. Мне же это после в Думе повторять, а там… Ну! Начинай. Вот ты приехал в Москву, зашел к дяде Трофиму. Дальше!
- Дядя Трофим стал накрывать на стол.
- Это пропускаем. Дальше!
- Наутро прибегают, говорят, что лопаря зарезали. Мы сразу пошли в Ближний застенок. Там он лежал. Дядя Трофим его перевернул…
И дальше Маркел еще долго рассказывал. Ничего не утаивал, как на духу: и про пищика Гришу, и про ведьму Домну, и про Савву, про Шкандыбина, про Бельского, про всех! Только на всякий случай не стал рассказывать про Параскиного дядю Тимофея. Потому что мало ли, и не чужой ведь человек. А так все рассказал. И даже еще в конце прибавил, что ему очень досадно то, что он отдал шахмату Бельскому и тот ее сжег и теперь нет никаких улик.
- Э, не горюй!.. - сказал на это Ададуров. - Главная улика вон где - лежит в Архангельском соборе, свечку держит. А про шахмату забудь. Тьфу на нее! Боярин про нее смеялся, говорил, что дурень Бельский думает, шахмату сжег - и ничего не осталось. Да у нас стрельцы остались, девять полков, а что у него? Один безголовый цесарь, да и того он сдуру сжег. И чья теперь возьмет?
- Боярина, конечно, чья еще.
- Правильные речи говоришь! - похвалил Маркела Ададуров. - И рассказал ты все складно, понятно. Но в последний раз ты это рассказывал. Понял?
- Как это в последний? - опасливо спросил Маркел.
- А вот так! - очень строго сказал Ададуров. - Было дело и закрылось. Зачем понапрасну народ будоражить? Это же сразу, как только узнают, пойдут кривотолки: на государя руку подняли, перехитрили государя, оплошал государь… А так чинно, ясно: государь преставился! Пришел положенный срок, и Бог его к себе прибрал. Без всякой шахматы! Вот как оно должно быть. И так и будет. Да и что теперь по государю слезы лить? Его теперь не оживишь, не воротишь. Помер - и помер. А Бельского накажем, это обязательно! И тебя, не бойся, не забудем. Будешь молчать, не забудем по-доброму, станешь трепать языком, за язык и подвесим. Теперь все понял? Вот и славно. Чарочку налей да выпей. А мне пора в Думу, меня там бояре ждут.
Ададуров встал, надел шапку, хмыкнул на прощание и вышел. А Маркел сидел столбом, не шевелясь, и смотрел ему вслед, на закрытую дверь. Потом повернул голову и стал смотреть на божницу. Потом медленно перекрестился. Потом вдруг подумал: Бельского поперли, прости, Господи, и так ему и надо, псу. Сколько народу погубил! Да вот если б только одного его поперли, а так с ним и царицу Марью, и царевича, и Телятевскую, и, может, и Параску с ними. В Углич, в глухомань какую! Эх, дальше подумал Маркел, вот как всегда в жизни бывает: и горе и радость рука об руку ходят. А чем его дело кончилось? Пшиком! Сколько раз голову в петлю совал, под нож подставлял, сколько людей вокруг убито, покалечено, оболгано, разорено, а теперь вдруг получается, что ничего этого не было, вот как! Ни шахматы, ни яду не было, ни ведьмы Домны. И дядю Трофима на твоих глазах не резали. Нюську не крали. И даже про царский палец с дыркой - про это тоже ты, Маркел, спьяну придумал. Да и кому тот палец нужен? Га! На него даже не глянут, а поскорей схоронят, накроют плитой и скажут: ты чего, Маркел, это тебе привиделось, ничего такого не было, не тревожь народ, государь сам по себе преставился, Божьим судом, а злодея накажем, ты не сомневайся, Маркел! Да и не твое это уже дело, а ты теперь, главное, молчи, пока язык не вырвали, а мы тебя за это после отблагодарим. Га! Знаем мы это "после"! Кто же не знает, чего ваши обещания стоят, во что ваши золотые горы оборачиваются? Поэтому ничего мне от вас не надо, а только хоть бы не убили. Я же много чего знаю, вдруг сболтну? Ненароком, по пьянке. Поэтому они сейчас посудят, порядят и приговорят у себя в Думе: а давайте этого рославльского под лед! Подумав так, Маркел не удержался и встал за столом. В горле сперло, стало тяжело дышать. А что, дальше подумал Маркел, ворон ворону глаз не выклюет, сговорятся они, ударят по рукам и подошлют человека. О, тут же подумал Маркел, а вот и шаги скрипят! Под окном кто-то прошел… И не один! Маркел отступил к печи и тряхнул рукавом, проверил, как там нож. Нож был на месте, Маркелу стало спокойнее.
А шаги поднялись по помосту, подошли к входной двери, открыли ее и прошли через сени, открыли внутреннюю дверь… И в горницу вошел Мартын, князя Семена дворский, а за ним два сторожа с бердышами наголо, конечно. Мартын на вид был очень злой. И таким же злобным голосом спросил:
- Чего глазья выпучил? Никогда меня не видел?
Маркел ничего не ответил, а только подумал: как только ближе сунется, сразу пырну! А Мартын уже опять заговорил, и теперь уже такое:
- Меня князь Семен прислал. Он сейчас в Думе. Так они там вот что приговорили: пока подберут приличного человека, вместо Трофима будешь ты. - И, не удержавшись, сердито прибавил: - Не знаю, чем они там в Думе думают!
И, злобно тряхнув головой, Мартын пошел к дальней, запечатанной двери. Сторожа, взяв со стола огонь, пошли за ним. Маркел пошел за сторожами. А дальше было так: один сторож светил, второй рвал клещами гвозди, а Мартын снимал печати. После он специальным железным крючком сунул в кованую скважину, там провернул - и дверь отворилась. Они, все четверо, в нее вошли. Там была маленькая горенка, обставленная очень просто: лавка, сундук, божница, возле лавки столик, сбоку и вниз от божницы окошко. И это все.
Да! А дальше была еще одна дверь. Мартын подошел к той двери и приоткрыл ее. Маркел тихо охнул! За дверью были богатые сени, а еще дальше, на другой их стороне, виднелась еще одна дверь, по обеим сторонам которой стояли рынды с бердышами. Бердыши были серебряные, золоченые. То есть там, понял Маркел, был прямой ход к князю Семену, вот как! И пока Маркел об этом думал, Мартын осторожно прикрыл дверь и очень негромким голосом сказал:
- Это если очень скоро надо. А понапрасну не хаживай. А если вдруг с той стороны закрыто, постучи, - и показал, как стучать.
После они все четверо вернулись в Маркелову горницу. Хотя, тут же подумал Маркел, теперь и та горница его, и эта. Не обманул Ададуров! Или это без него решили? Конечно, без него, это сам князь решил! Эх, дальше подумал Маркел… Но еще дальше он подумать не успел.
- Ладно, - сказал Мартын, - обживайся. А у меня дела. - И вдруг спросил: - А знаешь, от чего государь помер? - И сам же ответил: - Удар с ним случился. Это его лекаря, Ивана Нилова, сегодня из-под стражи выпустили, привели в собор, он государя посмотрел и приговорил, что это был удар. А Нилов - сильный лекарь! Если бы Богдашка его под стражу не запер, он бы государя выходил. И был бы жив государь! И Трофим был бы жив. И не ходил бы ты в стряпчих, Маркелка. А так везет дурням! Какое время пришло гадкое!
И развернулся и пошел из горницы. Сторожа пошли за ним.
Когда Мартын со сторожами вышел, Маркел по-прежнему стоял посреди горницы, не зная, что и делать и что и думать. Он стряпчий! Он живет в Москве! Его сам боярин Годунов приметил! Он к князю Семену вхож! Он…
А где Параска? Куда она пропала? А Нюська где? Чего они так долго не возвращаются? Может, с ними что случилось? Может, их уже забрали в Углич? А что, у нас такое запросто! А если так, тогда зачем все это? Да как же так? Да…
Ну, и так далее. Маркел стал ходить взад-вперед по горнице. Ничего ему же не было любо! Так он ходил, ходил, останавливался возле божницы, крестился и опять ходил, опять останавливался, опять ходил и думал, что гадалка ведь была права: околдовала его черная вдова, присушила и лишила ума-разума!
56
Вдруг за стеной что-то брякнуло. Маркел остановился и прислушался. Еще раз брякнуло! А потом раздался голос Нюськи. Потом Параски. Они о чем-то тихо, вполголоса спорили. Маркелу стало жарко, он поправил ворот. Схватился за шапку и надел ее. Нюська продолжала говорить. Маркел вытащил нож из рукава и засунул за голенище. Повернулся на иконы и перекрестился. Святой Никола с той большой иконы ему как будто подмигнул. Маркел улыбнулся и пошел к двери.
Выйдя на помост, Маркел осмотрелся. Начинало смеркаться, во дворе почти что никого не было. Сейчас быстро темнеет, март месяц, подумал Маркел, и это его почему-то обрадовало. Маркел подступил к Параскиной двери и постучался. Рука у него сильно дрожала, стук получился не ахти какой. Но Параска сразу же откликнулась:
- Открыто!
И голос у нее был веселый, как показалось Маркелу. Он вытер ноги об порог и вошел в сени. В сенях был сладкий дух. Может, она какие травы сушит, подумал Маркел, а рассмотреть ничего не сумел, потому что там было темно. Маркел на ощупь отыскал вторую дверь, толкнул ее и вошел.
Параска стояла возле печи и держала руки у груди. Одета она была очень хорошо, даже богато, как будто ждала гостей, и щеки у нее горели. А глаза сверкали! Нюську Маркел вначале совсем не заметил (а она сидела за столом), Маркел видел только Параску. А говорить совсем не мог!
- Дело какое? - спросила Параска.
- Э! - только и сказал Маркел, разводя руками.
- А мы тебя, Маркел Петрович, ждали! - сказала Параска. - Мы теперь по гробовую доску твои должники. Если бы не ты, не знаю, что бы я делала. Пропала бы моя дочушка. Храни тебя Господь, Маркел Петрович, долгие тебе лет, богатства и еще всего, чего ты желаешь! - И она поклонилась Маркелу.
Тут из-за стола выскочила Нюська, встала рядом с матерью и тоже поклонилась.
- Да что вы, в самом деле? - со смущением сказал Маркел. - Да как я мог иначе! Не по-христиански это было бы.
- Вот в том-то и беда, Маркел Петрович, - сказала Параска, - что вокруг как будто все христиане, а только, случись беда, так и поклониться некому. - И тут же спросила: - Голодный? И не отнекивайся даже! Мы тут всего уже тебе принесли - с царицыного стола! Нарочно в платок увернули, чтобы не остыло, пока донесем. Садись, Маркел, садись, небось не чужие люди - живем через стенку.
Маркел отступил к столу и сел. Параска и Нюська засуетились, стали накрывать на стол. Маркел, пока было время, осматривался. У Параски было чисто, уютно, по-городскому и даже немного по-иноземному: шкаф со стеклянными дверцами, мирская парсуна на стене возле божницы - там был нарисован город, а по краям скакали иноземные бояре, плыла рыба-кит и лежала девка с неприкрытым срамом. Маркел покраснел и отвернулся.
Но тут ему как раз подали пироги - один с грибами, второй с рыбой, а третий с дичиной.
- А пить будешь чего, Маркел Петрович? - спросила Параска.
- То же, что и ты, - сказал Маркел.
- Так что я? - ответила Параска. - Я женщина скромная. Я, может, только винца пригублю. - И вдруг засмеялась и сказала: - Оно у меня особое, немецкое, называется мальвазия. Слыхал про такое?
- Пивать такое не пивал, - сказал Маркел, - но нашивал.
- Как это нашивал?
- А так: аглицкому гентельману Баусу, королевину послу, бояре мешок мальвазии пожаловали, ну, я и отнес.
- У нас, конечно, целого мешка не будет, - сказала Параска, присаживаясь рядом, через угол от Маркела, - но по чарочке нальем. Нюся, принеси бутылочку.
Нюська принесла, поставила на стол и села рядом с мамкой.
- Наливай, - сказала Маркелу Параска.
- Так как же мне… - начал было Маркел.
- Да ладно ты, Маркел Петрович! - весело сказала Параска, и глаза у нее еще ярче засверкали. - Чего уж там! От судьбы не уйдешь… Наливай!
Маркел налил по самый верх и даже немного с горкой и еще, через верх, на покрывало, на так называемую камку. Вино было красное, как кровь! Маркел сглотнул слюну и громко (громче, чем хотел) сказал:
- Ну, с Богом!
И быстро, одним махом выпил. Вино было очень сладкое, и сразу захотелось огурца. А Параска пила медленно и поверх чарки поглядывала на Маркела. Взгляд у нее был такой, что просто сшибал с ног! Маркел аж зажмурился.
А когда открыл глаза, Параска уже выпила и теперь только облизала губы. Губы у нее стали блестящие…
И тут Нюська вдруг заговорила:
- Ты же, дядя Маркел, еще не знаешь, как меня украли. Я же тебе не рассказывала. Это я мамке рассказывала, и там всем во дворце, а ты ничего еще не слышал.
- Ну и что? - недовольно сказала Параска. - Расскажешь еще. - И, опять повернувшись к Маркелу, продолжила: - Напугали девчонку нелюди… Она там, во дворе, возле колодца, играла, и как они откуда подскочили, просто непонятно. И сразу в охапку ее, в полушубок увернули и бежать. И дальше через тын. Посреди двора все это было! И время было не такое позднее. Но хоть бы одна свинья заступилась! Или хоть бы мне сказала. Я же тут бегала, кричала, я же сколько тут слез пролила, и хоть бы кто словечко замолвил. А ты говоришь…
И вдруг повернулась к Нюське и сказала:
- А ты чего уши развесила? Посмотри, что за окном! Ночь черная! Иди, приляг. Прошлую же ночь и глаз, наверное, не закрывала.
- Не закрывала, - согласилась Нюська.
- Вот и иди закрой. А если что, я тебя позову.
Нюська смотрела на Параску и не шевелилась.
- Чего смотришь? - сказала Параска. - Я тебе ясно сказала? Вот как сладкий пирог резать буду, так сразу позову. А сейчас иди, иди!
Нюська с очень недовольным видом поднялась, вышла из-за стола и медленно ушла за печь. Стало тихо. Параска сказала:
- Жалко мне ее. Ох жалко! Сиротиночка моя.
Маркел тоже молчал, не зная, о чем говорить. Потом, немного осмелев, налил еще по чарке.
- Ох, грех какой! - тихо сказала Параска, но чарку взяла, чокнулась и выпила - уже быстрее первого. И покраснела!
- Что ты такая невеселая? - спросил Маркел.
- Так у нас сегодня бабка померла, - сказала Параска.
- Какая бабка?
- На службе. Нянька царская. Ей было сто лет! И все жила, жила… Думали, она никогда не помрет. А как государь преставился, загоревала она. Не ела, не пила. Говорила: "Извели Ванюшу злые люди". А сегодня утром померла.
- А! - сказал Маркел. - Видел я эту няньку. - И, помолчав, продолжил: - А я думал, что у тебя на службе, может, какая беда.