Я подошел к столику, взял в руки фарфоровую чашку и начал ее вертеть в руках. На дне чашки все еще оставались следы от кофейной гущи.
– Оля кофе не допила, – всхлипнула Дарья Михайловна и опустила голову.
В углу напротив меня стояли английские столовые часы с курантами, в другом – красивая изразцовая печь с голубыми незабудками. На карнизе печи примостились два китайских болванчика, возле которых лежал кружевной мешочек – дамская сумочка в стиле а-ля Помпадур. На столике у окна – несессер, в котором лежали туалетные принадлежности, а также дамский альбом, заинтересовавший меня больше всего.
– Ну что же, Яков Андреевич, – сухо проговорила Дарья Михайловна, – вы можете приступать!
Я поставил чашку на стол, вновь осмотрелся и направился к нераспакованному багажу, оставив дамский альбом вместе с французской сумочкой, что называется, "на сладкое". Мне представлялось невероятным, каким образом Ольге удалось вынести столько вещей с затонувшего корабля! Видимо, мое удивление ясно читалось у меня на лице, так как Дарья Михайловна проговорила:
– Эти вещи Ольга привезла с собой в свой прошлый визит!
– А-а, – протянул я, – это многое объясняет…
– Тем не менее, вы, Яков Андреевич, собираетесь осматривать их, – сказала Дарья Михайловна с презрением. – Рыться в ее вещах…
– Ничего не поделаешь, – отозвался я, стараясь не обращать внимания на тот брезгливый тон, которым женщина произнесла последнюю фразу, и направился к багажу. Я перебирал ворох платьев моей бывшей возлюбленной около получаса.
Плиссированный линон, кружевные блонды, кембрик, жаконет, перкаль, муслин, батист и бархат… Мне казалось, что я чувствую дыхание Ольги в аромате восточных духов, ласкаю ее нежную кожу, касаюсь ее несравненных волос. Я застыл с одним из ее платьев в руках. Воображение уносило меня на своих блаженных волнах в царство грез.
– Что с вами, Яков Андреевич? – К печальной действительности меня вернул напряженный голос Дарьи Михайловны.
– Нет, ничего, – я словно очнулся, вернул платье на место и направился к печному карнизу с болванчиками.
В багаже Ольги Александровой царского письма к герцогу Артуру Веллингтону мне обнаружить так и не удалось. В дамской сумочке Ольги я нашел только маленький флакончик духов, два удивительно тонких платка из батиста и визитки на красивой бумаге, исключительно с ее именем.
– Ну что? Как успехи? – осведомилась Дарья Михайловна, наблюдавшая за мной с презрением. Я чувствовал, что ее неприязнь возрастает с каждой минутой.
– Пока ничего особенного, – признался я.
– А что, если не секрет, вы хотите найти? – прищурилась Дарья Михайловна. – У меня такое ощущение, что вы считаете Ольгу преступницей… Словно она не жертва сложившихся обстоятельств, а напротив, участница какого-то заговора!
Если бы только Дарья Михайловна знала, насколько она недалека от истины! Но я не стал ее просвещать. Зачем огорчать бедную женщину?!
Потом я взялся за дамский альбом. Здесь были любовные вирши неизвестных поэтов, несколько живописных пейзажей, опять же без подписей, оставивших их художников. Хотя я допускал, что Ольга и сама могла рисовать. Ведь я, увы, ее знал так мало! Один из рисунков меня особенно заинтересовал. Это был портрет самой графини Александровой, выполненный в довольно талантливо.
– Кто написал этот портрет? – осведомился я у Дарьи Михайловны. – Кому позировала графиня?
– Подождите, дайте-ка посмотреть! – Дарья Михайловна взяла из моих рук альбом и поднесла его к свету.
На листе бумаги была изображена улыбающаяся Ольга в соломенной шляпке. Графиня держала в руках маленькую собачку. Ее взгляд казался живым, и мне снова сделалось не по себе от того, что она умерла. К тому же, как я подозревал, насильственной смертью.
– Ну, что вы думаете? – поинтересовался я осторожно, по истечении минут пятнадцати.
Дарья Михайловна с огромным вниманием рассматривала альбомный портрет.
– Не знаю… – задумчиво протянула она. – Этот художник, должно быть, знал Ольгу очень хорошо, раз сумел в точности передать ее черты, фигуру и настроение. Ольга сама иногда баловалась живописью, – призналась Дарья Михайловна. – Но так написать чей-либо портрет она бы никогда не смогла!
– Ну, – мрачно заметил я, – по крайней мере, можно констатировать, что это – не автопортрет! А кто его автор, один бог знает! – Мне казалось, что Ольга даже с того света, с альбомного листа издевается надо мной.
– Я не понимаю вашей иронии, – проговорила в ответ Дарья Михайловна. – Вот, посмотрите, – она перелистнула страницу, – это портрет ее подруги Лизы Данилиной! Ее Оленька изобразила сама. Разве не чудо?
Я перевел взгляд на рисунок, выполненный в карандашом. Он на первый взгляд казался очаровательным, но сильно проигрывал в сравнении с предыдущим.
– О да! – согласился я. – Прелестно! Так вы говорите, это – Лиза Данилина?
Я немного напряг свою память. Мне это имя показалось знакомым. Невольно у меня появилась мысль: а не Лиза ли провожала Оленьку на фрегат? Что, если это и есть та самая женщина в бархатной тальме, о которой упоминал в разговоре капитан Рональд? Тогда ей наверняка должно было быть что-то известно, если не о противоправительственной деятельности Александровой, так хотя бы о ее сомнительном кавалере!
– Да, – кивнула Дарья Михайловна. – Лиза была самой близкой подругой Ольги, – печально проговорила она.
– Давайте посмотрим дальше, – предложил я хозяйке дома и сам перелистнул очередную страницу в альбоме.
На ней тоже красовались стихи, но на этот раз они были подписаны двумя каллиграфическими заглавными буквами: "А" и "В". Но мне показалось, что один из листов в этом альбоме вырван. Мне оставалось только гадать, что на нем было написано или изображено.
– Вы не знаете человека с такими инициалами из числа Оленькиных знакомых? – спросил я.
– Кажется, нет, – пожала плечами Дарья Михайловна. – Но я никак не пойму, какое отношение это может иметь к несчастному случаю?!
– Может, и никакого, – легко согласился я. – А не было ли в альбоме еще какого-нибудь портрета? Вам не кажется, что здесь не хватает листа?
– Пожалуй, – с сомнением протянула Дарья Михайловна, внимательно рассматривая неровную линию у самого переплета. – Мне кажется, здесь был еще один рисунок в карандаше, но Ольга мне его не показывала. Я только видела, как она трудилась над ним!
– Жаль, – отозвался я, отложив в сторону альбом.
Затем я осмотрел постель покойной графини, несессер и несколько книжек на полке, но так и не обнаружил ничего интересного. Я хотел уже было уходить, как мне пришла в голову мысль заглянуть за картины. Мой-то собственный тайник был умело припрятан за картиной Гвидо Ренни. Почему бы и Ольге не спрятать письмо за каким-нибудь из пейзажей?
– Боже мой! Что вы делаете?! – всплеснула руками Дарья Михайловна, когда я начал отодвигать картины и снимать их со стен.
– Пытаюсь обнаружить хоть что-нибудь, – невозмутимо ответил я.
Вдруг, моя рука нащупала на шелке что-то вроде бумаги. Я вытащил из-под золоченой рамы длинный конверт.
– Ну, наконец-то!
– Что вы сказали? – поморщилась Дарья Михайловна.
– Письмо, – произнес я с надеждой в голосе, которую не смог скрыть.
– Не собираетесь же вы прочесть его, Яков Андреевич?! – воскликнула Дарья Михайловна с искренним негодованием в голосе. – Тело Ольги не успело остыть, похороны состоятся только завтра, а вы уже роетесь в ее вещах, просматриваете альбомы, читаете письма… Я глазам своим не могу поверить!
– И все это с вашего позволения, – заметил я, распечатывая конверт. Однако надежды в моем голосе уже не было слышно.
Я успел рассмотреть, что это было вовсе не то письмо, которое я искал. Содержание его было таким:
"Увидимся сегодня! Время идет, а дело никаких отлагательств не терпит! Я надеюсь, что вам, моя милая графиня, удалось справиться с вашей миссией. Люблю вас по-прежнему. Искренне Ваш А. В."
– С какой еще миссией? Что это все значит? – вскричала взволнованная Дарья Михайловна. – Бред какой-то! Галиматья! Полная чушь!
– И впрямь, – протянул я задумчиво, – не слишком-то похоже на "вирши" какого-нибудь влюбленного!
– Да в чем же она была замешана?! Упокой господь ее душу! – потрясенная женщина опустилась на кресло.
– Откуда же мне знать? – пожал я плечами, пряча письмо за пазуху.
* * *
Я вернулся в гостиную, где меня с нетерпением ожидал мой Кинрю. Ему было достаточно одного взгляда, брошенного им в мою сторону, чтобы обо всем догадаться. Такое разочарование было написано у меня на лице.
– Яков Андреевич, с вами все в порядке? – осведомился мой ангел-хранитель.
– Вполне, – хмуро ответил я, поглядывая на часы.
Мне хотелось успеть еще подготовиться к опознавательной Ложе, которая должна была состояться завтра. И что я только скажу герцогу Веллингтону? Что у меня украли письмо? Что я поставил под удар судьбы нескольких стран? Захочет ли он сотрудничать с нами, если австрийцы окажутся в курсе закулисной игры Императора Александра?
– Вы торопитесь? – спросила Дарья Михайловна, проследив за моим взглядом. – Вас завтра ждать на похоронах?
– Разумеется, – кивнул я. – К тому же я еще хочу увидеться с вашей горничной.
– Вы уже упоминали об этом, – сухо проговорила вдова.
* * *
В помещении Ложи царил полумрак. Горели только несколько свечей возле черепа. Евангелие было открыто на нужной странице, Кресло Великого Командора скрывалось за тяжелым, пурпурным балдахином, расшитым золотыми крестами. Венчала его золотая корона двуглавого орла с распростертыми крыльями. В своих сжатых когтях орел сжимал меч возмездия. Здесь же стояла символическая лестница с четырнадцатью ступенями. На столе лежали: корона, золотой ключ, боевая секира и крест с изображением святого апостола Андрея Первозванного. Он должен был служить напоминанием о клятве: "Распространять учение Вольных Каменщиков, не щадя своей жизни".
Ко мне вышел рыцарь в коротком черном далматике с восьмиугольным крестом на спине. Его лицо прикрывала черная широкополая шляпа. В руках незнакомец держал фонарь. Когда свет от фонаря упал ему на лицо, я узнал в нем адъютанта герцога Веллингтона – Бингли. Он расстелил передо мной ковер, расшитый символическими знаками, соответствующими тому градусу высшей премудрости, в какой я к тому времени был моими братьями посвящен.
Затем еще несколько человек принесли три ковра с другими знаками. Теперь я должен был отличить подлинный ковер от подложных, что я и сделал без особенного труда. Я отобрал два ковра, принадлежащие к моим степеням.
Потом я подвергся проверке в знании шести знаков, трех прикосновений, одного священного слова и трех проходных, соответствующих моей орденской степени. В силу известных обстоятельств и данной мной клятвы я не стану их называть.
Сама опознавательная ложа не столько занимала меня, сколько предстоящий сложный разговор с Артуром Веллингтоном.
Наконец, председатель ложи провозгласил:
– Братья, мы должны поздравить себя с тем, что узнали одного из наших товарищей!
В этот момент я вздохнул с некоторым облегчением, хотя и не сомневался в том, что английские масоны меня признают.
* * *
Когда я переоделся в нормальную одежду, меня провели в одну из комнат особняка, где, как я полагал, меня должен был дожидаться фельдмаршал.
– Я рад, что вы справились с испытанием, – проговорил Веллингон. – И… я полагаю, вы отдаете себе отчет в том, что наша с вами встреча должна держаться в самой глубокой тайне!
– Вы могли бы и не говорить мне об этом, – в ответ отозвался я.
– У вас есть для меня письмо? – поинтересовался Веллингтон.
Он смотрел на меня в упор. Мне было не по себе под его цепким колючим взглядом человека, привыкшего ко всему: почестям, смертям, масонским собраниям, войне и политическим авантюрам… Мне показалось, что герцог безжалостен не только к своим врагам. Хотя я, конечно, мог ошибаться. Возможно я все еще находился под впечатлением опознавательной Ложи, гибели Ольги, шторма в проливе Па-де Кале, крушения корабля и исчезновения важного государственного послания.
– Нет, меня уполномочили передать вам кое-что на словах. – Я решил солгать Веллингтону, для того чтобы не усложнять и без того нелегкие переговоры, уповая на счастливый случай, с помощью которого, мне удастся вернуть письмо до того, как оно попадет в руки австрийского канцлера.
– Ах, вот оно что, – недоверчиво протянул Артур Веллингтон. А меня почему-то информировали иначе, – глубокая вертикальная складка пролегла у него между бровей. Кажется, Мира однажды призналась мне, что такая морщина на челе у мужчины должна была символизировать рок. – Я слышал, что вы угодили в шторм? – герцог неожиданно сменил тему нашего разговора.
– Да, – подтвердил я. – Фрегат "Стрела", к несчастью, потерпел крушение!
– Но вы-то, к счастью, живы, – усмехнулся Веллингтон. – Итак, чего же от меня хочет царь Александр?
– Чтобы вы повлияли на наших союзников касательно греческого восстания…
– В смысле? – Скулы на лице Артура Веллингтона напряглись. – Вы хотите, чтобы Англия и Австрия выступили против Турции? Разве вы не понимаете, что это невозможно? Вы хотите, чтобы мы сами вырыли себе на Балканах могилу?
– А как же объединение всего человечества? – поинтересовался я. – Разве интересы нашего братства не превыше всех государственных?
– Увы, но в Англии и в Австрии не все еще принадлежат к нашему братству, – усмехнулся герцог. – Я не могу обещать вам, что наши страны пойдут на уступки, – он скептически покачал головой. – Вы должны понимать, что усиление вашей страны на Балканах не выгодно нам ни в каком отношении!
– Но вы же имеете вес у себя в стране, – заметил я. – Вы могли бы замолвить словечко в правительстве…
– Это дипломатический ход с вашей стороны, – вновь усмехнулся Артур Веллингтон, которому, не смотря ни на что, моя лесть пришлась по душе. – А если о моем пособничестве России проведают в Австрии? Вы не допускаете такую возможность? – Пристальный взгляд, которым герцог имел привычку пригвождать собеседника к месту, меня несколько нервировал.
Я поспешил пообещать Веллингтону, что этого не произойдет. Хотя, конечно, не был уверен на все сто процентов… И мне показалось, что английский фельдмаршал это почувствовал.
– Так или иначе, – ответил он, – но я не обещаю, что Англия и Австрия отправят своих солдат воевать против мусульман! Скорее всего, этому не бывать, – заявил Веллингтон. – Времена крестовых походов давно прошли!
– Но вы можете добиться одобрения со стороны союзников, в случае, если Россия разорвет с Турцией дипломатические отношения, – продолжал я упорствовать.
– Это единственное, на что я могу отважиться, – отозвался герцог, – но опять же никаких гарантий я вам дать не могу!
На этой ноте Артур Веллингтон всем своим видом дал мне понять, что наш разговор окончен.
* * *
Можно сказать, что я вернулся домой несолоно хлебавши. Вряд ли можно назвать обещания герцога щедрыми. Впрочем, я должен был довольствоваться и тем, что Веллингтон вообще соизволил принять меня без императорского письма, появление которого в руках австрийцев, могло его здорово скомпрометировать. Я очень сомневался в том, что англичанин поверил мне на слово. Если бы не наша общая принадлежность к Андреевскому масонству…
– Очередной провал? – догадался Кинрю, откладывая в сторону книгу. – Что-то подсказывает мне, Яков Андреевич, что эта поездка – одно из самых сложных поручений, данных вам Орденом, – он сокрушенно покачал головой, видимо, намереваясь, выказать мне искреннее сочувствие. Если бы еще от этого могло стать кому-то легче!
– Так точно, – подтвердил я. – Веллингтон – не тот человек, чтобы охотно пойти на уступки! Да и отсутствие письма… – я тяжело вздохнул.
– Я вас не узнаю! – возмутился японец. – Раскисли, будто какая барышня!
– Тебе легко говорить, – невесело отозвался я. – А как я теперь отчитаюсь перед Его Императорским Величеством? Как передам дурную новость Марье Антоновне Нарышкиной? Да как, вообще, покажусь Кутузову на глаза?!
– А по-моему, еще не все потеряно, – пожал плечами Кинрю. – Вы еще даже с горничной, с этой… Как ее там? С Адель! Вот, вспомнил! Не переговорили! Да найдем мы это ваше письмо!
– Мне бы твою уверенность, – усмехнулся я. – А если письмо уже покиуло пределы Кале?
– Вряд ли, – засомневался мой Золотой дракон. – Во-первых, прошло еще не так много времени, во-вторых графиня погибла совсем недавно. И потом она сама могла его хорошо спрятать, предчувствуя грозящую ей опасность. Должна же была Александрова держать у себя в рукаве какой-то козырь! К тому же погода отвратительная, все время штормит… Не думаю, что кому-нибудь захочется разделить судьбу затонувшего фрегата "Стрела"!
– Ну, – протянул я в ответ, – письмо вовсе необязательно везти австрийскому канцлеру на корабле!
– Так-то оно так, – согласился японец, – но слишком много обстоятельств за то, чтобы письмо по-прежнему находилось в Кале!
– На это и приходится уповать, – развел я руками.
* * *
После обеда мы снова направились к Дарье Михайловне и попали прямо на похороны графини Александровны. Процессия была скромной, Ольгу в Кале не знали. Тем более никто не догадывался о ее высоком происхождении. Дарья Михайловна рыдала в голос, ее поддерживали под руки какая-то незнакомая дама в черном муаровом платье, молоденькая девушка в соломенной шляпке, украшенной черной бархатной лентой и, как я заключил, кто-то из прислуги. Горничная была скромно одета и все время давала своей хозяйке нюхать мешочек с солью.
– Это, наверное, Адель, – шепнул я Кинрю. – А она мила!
Личико у девушки и впрямь было прехорошенькое. Светло-русые волосы немного вились у висков, выбиваясь из-под черной поношенной шляпки.
– Наверное, – согласился японец, с интересом рассматривая ее. – Мне кажется, что она что-то знает. Физиономист из меня неплохой!
В этом вопросе я склонен был ему доверять. Девушка действительно выглядела какой-то таинственной и насмерть испуганной.
Дарья Михайловна кивнула нам, как только заметила.