Шла я наощупь, пока не увидела тоненькую полоску света, пробивающегося из-за неплотно закрытой двери кабинета. Я приблизилась и заглянула в дверную щелку. За столом в кабинете сидел Федор Степанович и что-то сосредоточенно писал на листе бумаги. Весь вид помещика говорил о боязни быть обнаруженным в столь поздний час за своим занятием, как будто оно было не вполне пристойным. При каждом скрипе или шорохе Долинский вздрагивал и поднимал к двери лицо свое, на котором отражались настороженность и испуг.
Меня охватило сильнейшее любопытство, захотелось узнать, что же такое пишет Долинский-старший, скрываясь от своих домочадцев. В моей голове даже возникла мысль внезапно открыть дверь и застать Долинского, как говорится, врасплох.
Однако не успела я претворить в жизнь свое намерение, как где-то в самом конце коридора раздались осторожные шаги. Я же, чтобы остаться незамеченной (представляю, что бы обо мне подумали, если бы застали подслушивающей и поглядывающей в дверях), начала пробираться в сторону, противоположную той, откуда послышался шум. Звук шагов тем временем приблизился к двери. Мои глаза, уже привыкшие к темноте, разглядели темную худощавую фигуру. И тут дверь резко отворилась. Я прижалась к стене, молясь, чтобы меня никто не заметил. Но открывший дверь человек уже зашел в кабинет и хлопнул за собой дверью.
Я, облегченно вздохнув и стараясь не издавать ни малейшего шороха, вернулась к своему наблюдательному посту. Так как дверь теперь была теперь крепко-накрепко заперта, я попробовала что-нибудь разглядеть в замочную скважину, но тщетно, там торчал ключ. Мне оставалось только подслушивать, приложив ухо к двери. И вот какой разговор представился моему слуху.
– Позвольте узнать, чем это вы занимаетесь, уважаемый дядюшка, – раздался из-за двери голос Алексея Долинского, наполненный злобным насмешливым сарказмом.
– Пишу, – откликнулся Федор Степанович, которого, судя по интонации произнесенной фразы, сильно напугало внезапное появление в кабинете племянника.
– Дайте-ка посмотреть. Что вам скрывать от собственного племянника?
Послышался шорох, потом какой-то скрип. По всей видимости, Алексей взял стул и подвинул его к столу. Из-за того, что я ничего не видела, приходилось домысливать самой о действиях участников разыгравшейся сцены.
– Так, так, донос? – снова заговорил Долинский-младший. – Что же вы это, дяденька, такими нехорошими делами занимаетесь?
– Ради бога, Алексей, не кричи так, – взмолился Федор Степанович. – Вдруг кто-нибудь услышит.
Далее разговор уже пошел шепотом и я, как ни старалась, так больше ничего и не смогла разобрать, кроме разве что каких-то всхлипов и бормотаний. Через несколько минут стул снова загремел, и звук шагов начал приближаться к двери. Я, словно ветер, кинулась по коридору и едва успела завернуть за угол, ведущий в кухню, как в этот момент дверь кабинета открылась, и в открывшемся прямоугольнике света возникли Алексей и Федор Степанович.
– Нет, дядя, тебе послышалось. Видишь, здесь никого нет, – безразличным голосом проговорил Долинский-младший. – Наверное, ветер. И что это ты стал так всего бояться? Если ты будешь следовать, как я тебе советую, то ничего с тобой не произойдет. Да и со мной тоже. Так что учти, – Алексей повернулся и фамильярно похлопал Долинского-старшего по плечу.
Мужчины начали удаляться, а я прямиком направилась в свою комнату, по дороге размышляя обо всем увиденном и услышанном. Какой донос собирался написать Долинский-старший и почему он так испугался, когда Алексей его обнаружил? Эти мысли, словно назойливые мухи, кружились в моей голове. Но самым неутешительным было то, что ни на один из вопросов, которые задавала я сама себе, я так и не смогла найти какого-либо ответа.
К тому времени, когда я вернулась к себе, решение больше ни о чем сегодня не думать крепко утвердилось в моем сознании. Утро вечера мудренее, поэтому лучше все-таки лечь спать, чем думать неизвестно о чем.
Однако как я еще раз удостоверилась на собственном мучительном опыте, решить что-то – еще не значит сделать. Сон никак не шел ко мне. Все те же липкие мысли снова и снова возвращались в мою раскаленную от умственного перенапряжения голову.
Видно, не зря мне показался странным этот Алексей Долинский. Он наверняка замешан в чем-то грязном. Причем и дядюшка также осведомлен о деяниях родственничка, а может, является и сообщником в его грязных делишках. Вот только какие это делишки? Всю ночь мои мысли прыгали с убийства Волевского к услышанному ночью разговору. Но так ничего ни о том, ни о другом деле я не смогла надумать. Только к утру крепкий сон все-таки сразил мой молодой и уставший за день организм.
На этом позвольте закончить эту главу, так как в ней больше не предвидится никаких чем-либо отличивших себя событий.
Глава шестая
Прошло четыре дня с тех пор, как мы приехали в Воскресенское. Все дни мы проводили в компании Софьи Федоровны, иногда выезжали на природу, полюбоваться Волгой-матушкой. Но, в общем, время проходило, на мой взгляд, достаточно скучно. Мужчины семейства Долинских целые дни проводили в достраивающейся конюшне или наблюдали за работой на полях.
Я все это время ждала, что вот-вот появится в Воскресенском Артемий Бушков. Но мои ожидания не имели никакого результата. Молодого князя не было и в помине. Однажды Софья Федоровна в беседе со мною посетовала на то, что жених долго не едет. Интонация ее была настолько тоскливой, пропитанной надеждой, что в моей душе тут же всколыхнулась волна жалости к этой бедной, не единожды обманутой мужчинами, девушке. Я-то знала, почему Бушков не может приехать – потому что он убийца, и вынужден скрываться от полиции. Но, естественно, я не могла рассказать об этом Софье, поэтому попыталась успокоить ее, предположив, что в связи с предстоящей свадьбой у князя, вероятно, очень много хлопот, и он приедет, как только освободится. Софью такое объяснение вполне успокоило, и она почти перестала волноваться.
Мне было хорошо в поместье Долинских. Здесь у меня создался как бы своего рода форпост, из которого я могла наблюдать за всеми людьми, которые в той или иной степени, по моим собственным предположениям, были причастны к распутываемому мною преступлению.
Единственным, пожалуй, обитателем поместья, которого я недолюбливала или даже скорее побаивалась, была та самая кормилица, которая проболталась нам о ребенке Софьи. Феклуша целыми днями ходила за Соней по пятам, хотя это было вполне понятно, ведь она беспокоилась о здоровье своей барышни. Однако, помимо этого, она постоянно шпионила за мною.
Выяснилось это очень даже забавным способом. Однажды, когда я шла после ужина в свою комнату, вдруг почувствовала за спиной легкий шорох. Обернувшись, я только успела увидеть, как за поворотом скрылась толстая фигура Феклуши в длинной ситцевой юбке. Естественно, тогда я не придала этому какого-либо особого значения. Мало ли зачем понадобилось ходить здесь кормилице Софьи Федоровны, ведь она выполняет в этом доме обязанности не только кухарки, но и горничной. Так что Феклуша вполне могла в этот момент убирать барские комнаты.
Но вскоре я поняла, что очень ошибалась в отношении этой пронырливой старухи. Как-то вечером мы вышли с Шурочкой подышать на веранду барской усадьбы. Вечерний воздух приятно обдувал лицо, но в нем уже чувствовался запах так быстро уходящего лета и наступающей вслед за ним осени. Невольно на ум приходили слова Александра Сергеевича Пушкина:
Октябрь уж наступил – уж роща отряхает
Последние листы нагих своих ветвей;
Дохнул осенний хлад – дорога промерзает.
Журча еще бежит за мельницу ручей…
– Ах, Катенька, не пора ли нам возвращаться в Саратов? Ведь скоро начнутся дожди, дороги развезет, и тогда мы совсем не сможем выбраться из этой провинциальной грязи, – отвлек меня от грустных мыслей голос Сашеньки.
Я внимательно посмотрела на стоящую рядом девушку, которая зябко кутала руки в длинных перчатках из тончайшей лайки. Вообще же, я начала замечать, что чем больше проходило времени с момента гибели Волевского, тем больше становилась похожей саму на себя моя милая подруга. Она теперь, как бывало и прежде, начала ненавидеть деревенскую жизнь, ей хотелось в город, к тем сплетням, которые ходили по саратовским улицам, к театрам, светским приемам. Честно признаюсь, меня искренне радовали такие перемены. Насмешливая и остроумная Шурочка была куда лучше той кисейной барышни, которая всего несколько недель назад заливалась передо мной слезами из-за, как оказалось, настоящего мерзавца.
Я прекрасно знала, что рано или поздно Шурочка задаст мне вопрос о нашем отъезде. И вот именно тогда я поняла, что пришло время объяснить подруге причину нашей долгой задержки в Воскресенском. Кто, как не она, моя верная помощница, имела полное право знать обо всех моих планах и домыслах.
– Сашенька, – начала я. – Нам нужно еще немного подождать.
– Чего же подождать? Можно узнать? – Шурочка беззаботно тряхнула золотистым локоном, выпавшим из ее прически.
– Бушкова, – как можно безразличнее отозвалась я.
– Кого? – глаза Шурочки стали как плошки, подруга была искренне удивлена моим ответом. – Помилуй, Катенька, зачем нам его дожидаться? Это Соня должна ждать своего жениха, но никак не мы.
– Нет, ты неправильно меня поняла, – произнесла я. – Дождаться нам его нужно потому, что я подозреваю его…
Договорить я не успела, так как за дверью, ведущей на веранду, послышались какие-то звуки. Мы обернулись. Однако звуки стихли, но через некоторое время они возобновились. Складывалось впечатление, как будто кто-то тихонько скребется в дверь.
– Странно, кто там может быть? – шепотом проговорила Шурочка, оборачиваясь на дверь.
Я приложила указательный палец к губам, призывая подругу молчать. Затем я тихо подошла к двери и рывком открыла ее. Каково же было мое изумление, когда я увидела за дверью Феклушу. Вид у кормилицы молодой Софьи Федоровны на какое-то мгновение сделался настолько испуганным, как будто ее застали на месте преступления. А впрочем, так оно и было, ведь Феклуша явно подслушивала наш с Шурочкой разговор.
– Что тебе надо здесь? – мне пришлось несколько возвысить тон, чтобы показать крестьянке, что я крайне недовольна ее поведением.
Услышав мой вопрос, кормилица мгновенно пришла в себя и даже попыталась скрыть испуг.
– Прибираюсь я тут, барышня, – ничуть не смутившись, нагло отвечала кормилица.
После этого она как ни в чем не бывало повернулась и удалилась прочь.
– Она подслушивала, – проговорила Шурочка. – Да как она смеет шпионить за гостями своих хозяев, – подруга возмущенно притопнула ногой. – Знаешь, Катенька, а ведь это не в первый раз.
– Что ты имеешь в виду? – мгновенно насторожилась я.
– Господи, – подруга закатила глаза, как будто удивляясь моей непонятливости. – Да она же постоянно ходит за нами и все время что-то вынюхивает. Вот нынче сидели мы с Софьей Федоровной за беседой в гостевой, так она раза четыре к нам заходила, хотя ее вовсе никто и не звал. Ей, видите ли, следить нужно, чтобы с ее хозяйкой обморока не случилось. А ведь Соня прекрасно себя чувствует и ни на что не жалуется.
– Действительно, все это как-то необычно, – задумчиво пробормотала я. – Впредь нужно быть осторожнее и не разговаривать о наших делах в доме.
Так мы и сделали. Однако вскоре произошел совсем непонятный случай. А было это на третий день после нашего приезда в Воскресенское. Рано утром я проснулась, позвала Феклушу, чтобы та принесла мне завтрак. Однако ответа на мой зов не последовало. Сожалею, что ранее не успела описать все причуды и обычаи в этого семейства. Дело в том, что завтрак у Волевских было принято приносить хозяевам прямо в комнату, так как за общим столом по утрам, как правило, никто не собирался. Да и просыпалась я всегда довольно поздно. Что-что, а хорошо выспаться я всегда любила, за что частенько журил меня мой покойный муж.
Так вот, обычно, когда я пробуждалась, хозяин дома с племянником уже уходили, а Соня с Шурочкой гуляли в саду.
С того момента, когда Софья призналась, что ждет ребенка от Волевского, девушки подружились и проводили много времени в обществе друг друга. Вот и в то солнечное утро они снова отправились в сад.
Я, лежа в постели, еще немного подождала, когда, наконец, появится Феклуша, но, не дождавшись ее, встала, оделась и решила сама ее разыскать.
В доме все было тихо. Я окликнула Феклушу, никто не отозвался. Тогда я прошла по комнатам, но нигде никого не обнаружила. И вдруг я услышала всхлипы, которые, судя по всему, доносились из кухни, так как звук был довольно приглушенным. Я быстро пересекла коридор и остановилась перед кухонной дверью. Я не ошиблась, всхлипывание было слышно именно оттуда.
Стараясь двигаться как можно тише, я приоткрыла дверь и увидела сидящую за столом кормилицу. Она плакала, положив голову на полные руки. Я, изумленная увиденной картиной, уже хотела войти, чтобы спросить крестьянку о причине таких безутешных слез, как Феклуша вдруг подняла голову и, стремительно бросившись в угол кухни, упала на колени перед висящими там образами.
– Господи, – запричитала старуха. – На все воля твоя. Бедный Владимир Георгиевич. Какой же ирод лишил тебя жизни. Как берегла я тебя, все выполняла, что просил. Будь проклят тот, кто убил тебя, – заливалась она слезами.
Я была просто шокирована таким всплеском эмоций. Вот еще одна тайна, которую мне предстояло распутать. Феклуша плакала по Волевскому, в этом у меня не было никаких сомнений. Но почему она плакала по нему? Об этом мне оставалось только догадываться. Может быть, она раньше была крепостной у Волевского, и теперь оплакивала своего прежнего хозяина? Хотя такое и редко случается, но иногда слуги очень сильно привязываются к своим хозяевам. Но тут я вспомнила, что Софья рассказывала о пребывании Феклуши в доме Долинских с самого ее, сонечкиного, рождения. По прошествии стольких лет вряд ли станешь испытывать какие-то сильные чувства к человеку, с которым видишься совсем редко или вообще не встречаешься.
Но слова Феклуши о просьбах князя, обращенных к ней, доказывали, что она виделась с Волевским, и, судя по всему, не один раз. Значит, у этой пронырливой старухи тоже были свои тайны, о которых никто не знал. Решив намотать себе эту информацию на ус, я поспешила скрыться из кухни, пока Феклуша не успела заметить меня.
Прошло еще несколько дней. Меня все больше одолевало желание оставить Воскресенское и вернуться в Саратов. Я уже начинала жалеть о том, что принялась за распутывание этого злополучного убийства. В конце концов, мое первое дело, когда я раскрывала причины смерти моего мужа и его друга, самым непосредственным образом касалось меня саму. А теперь? Я ведь даже толком не знала убитого. Однажды я сказала Шурочке о моем желании выбраться из Воскресенского, но подруга, к моему изумлению, воспротивилась. Теперь она уже загорелась желанием узнать о смерти Волевского как можно больше.
Возможно, несмотря на уговоры подруги, я все-таки вернулась бы в Саратов, но как раз в это время произошло то, что полностью изменило мои планы. Я расскажу об этом как можно более подробно, хотя, возможно, прошедшие годы стерли из моей памяти какие-то детали.
Как-то за ужином Федор Степанович сообщил нам известие, что через два дня он намеревается организовать обещанную ранее Софье Федоровне охоту и для этой цели уже пригласил нескольких своих друзей, живущих поблизости. А произошло это вот каким образом.
Ужин уже был подан. Ждали только прибытия Долинского с племянником. Те появились через несколько минут. Федор Степанович, словно молодой жеребец, необычайно подтянутый и веселый, тепло поздоровался с нами и уселся за стол. Алексей Долинский, по своему обыкновению, прошел вслед за дядей. Лицо его было хмуро, как будто думал он о чем-то тяжелом и мрачном.
– Почему ты такой веселый, папенька? – заинтересовалась Софья. – Я вижу, настроение у тебя замечательное.
– Верно ты заметила, дочка, – отвечал Федор Степанович. – Спешу обрадовать тебя приятной новостью. Нынче строительство конюшни было закончено. Мало того, – поспешил добавить он, заметив, что дочь хочет о чем-то сказать. – Через два дня я собираюсь устроить охоту. И гости уже приглашены. Завтра прибудут.
– Ах, папенька, – всплеснула руками Софья Федоровна. – Как же замечательно. И хотя я не буду участвовать в охоте, но у нас ведь будут гости. Спасибо тебе, – дочь поднялась и поцеловала отца в морщинистую щеку.
– Дядя, тебе не следовало радоваться так сильно. Ты уже не молод, – внезапно подал голос Алексей Долинский и в упор посмотрел на своего дядьку.
Лицо Долинского-старшего приняло какое-то затравленное выражение. Между племянником и дядей явно назревал конфликт, хотя причины его я еще не знала.
– Как же вы меня обрадовали, – те временем тараторила Соня. – Нужно немедленно же начинать приготовления к приему гостей. Я думаю, Катерина Алексеевна и Александра Саввишна не откажутся помочь мне.
Мы с Шурочкой согласно кивнули и заверили девушку, что непременно окажем посильную помощь во всем, чтобы приготовить дом, пока мужчины будут заниматься лошадьми и собаками для охоты.
Честно говоря, устав от практически бесполезного времяпрепровождения, я была рада немного развлечься, поэтому намечающаяся охота оказалась как нельзя кстати.
А сейчас я позволю себе сделать небольшое отступление. Дело в том, что мне хотелось бы объяснить читателям, как в былые времена в барской усадьбе устраивалась охота. Нынче такого попросту нигде не встретишь, и иногда я с большим сожалением думаю об этом.
Ну так вот, перейдем к непосредственному описанию. В дворянских кругах охота не являлась средством достижения и убийства какого-то несчастного животного. Вовсе нет. Прежде всего это было развлечение, или, если угодно, скорее своего рода увеселительная прогулка, где важен сам процесс, а не окончательная его цель.
Обычно хозяева за день до назначенной охоты приказывали лесничему, или попросту крестьянину, который отвечал за барский лес, выставить животное для охоты. В наших краях обычно охотились на кабанов или косуль. Егерь выставлял кабана, выбирал место гонки. А в кустах прятались крепостные, которые должны были криками и возгласами пугать животное и выгонять его из укрытия. Когда же кабан выбегал, тут уж за дело принимались борзые. Они неистовым лаем гнали свою жертву, настигали ее и начинали терзать до тех пор, пока не поспевали им на помощь охотники, сидя на лошадях.
Проходила охота всегда очень весело. Недаром она считалась лучшим развлечением высшего общества.
Теперь вы понимаете, почему я была настолько удивлена новостью об устраиваемой Долинским охоте. Все ранее обозначенные мною действия для устройства подобного увеселения стоили довольно много денег, коими, насколько мне было известно, Федор Степанович никак не обладал. Но, как говорится, хозяину решать, чем веселить своих гостей, особенно когда гости эти не против.
Нам была оказана большая честь вечером перед самым прибытием гостей лицезреть новую конюшню с большими, сколоченными из свежесрубленных дубов стойлами и просторными яслями для корма. Софья Федоровна, которая тоже пошла с нами, показала мне свою лошадку. Кобыла действительно была превосходна, и я сумела оценить это по достоинству, чем привела Соню в неописуемый восторг. Я подошла к лошади и мягко погладила ее по лохматой холке.
– Здравствуй милая, – ласково проговорила я, на что кобыла фыркнула и отвернула коричневую морду.