В проходе стоял их попутчик, одетый в великолепный белый полотняный костюм, с маленьким бумажным цветком в бутоньерке в белые лаковые туфли.
- Господа! - сказал он. - Пока еще есть возможность насладиться благами цивилизации, пойдемте в буфет! Я вас приглашаю! Обещаю: ни слова о политике!
В пустующем еще буфетном вагоне оказались они первыми посетителями. Буфетчик, мигом признав именно в Карабчевском хозяина и душу компании, только к нему и обращался, нахваливая и стерлядь, и солянку, и мясо-Строганофф. Николай Платонович с немалым вкусом, изобличающим знатока, сделал выбор блюд и вин для себя и новых приятелей своих, откинулся в кресле и закурил сигару, поглядывая на бегущие за окном виды.
- Я, господа, не политик вовсе, - сказал он. - Сознаюсь, что ни в каких политических организациях и партиях вполне сознательно не принимаю участия. Я есть, был и умру судебным деятелем. Так сказать, "Аполлон, предмет оваций"! Неприемлемыми полагаю для адвоката замкнутость партийности и принесение в жертву какой-либо политической программе интересов общечеловеческой морали и справедливости. Даже, знаете, эпиграмму на это дело написал.
Николай Платонович выпрямился в кресле, как бы приподнялся и, помахивая в такт дымящейся сигарой, продекламировал:
Жаждем мы мира
Для всего мира!
Счастья без меры
Ценой химеры!
- Ваши речи - это просто образец риторики и логических изысков! - польстил из благодарности Шевырев, набрасываясь с аппетитом на горячее. - Вы их, Николай Платонович, заранее изобретаете?
- Речей заранее не пишу, - улыбнулся мелкому подхалимажу Карабчевский, принимая его, впрочем, как должное. - Судебное следствие иногда переворачивает все вверх дном, да и противно повторять заученное. По крайней мере, мне это не дается.
- Но как-то же готовитесь вы к заседаниям судебным? - спросил Кричевский, чтобы не выглядеть недовольным беседою.
- О, да! Задолго до произнесения речи я всю ее подробно, до мельчайших деталей, не только обдумываю, но и просмаковываю в голове, - адвокат пососал демонстративно косточку жаркого. - Она не написана, то есть ничто не записано на бумаге, однако ноты, партитура не только готовы, но и разыграны. Это гораздо лучший прием для упражнения ораторской памяти, нежели простое записывание речи и затем механическое воспроизведение ее наизусть. При таком способе помнишь не слова, которые могут только стеснять настроение и оказаться даже балластом, а путь своей мысли! Помнишь этапы и трудности пути, инстинктивно нащупываешь привычной рукой заранее приготовленное оружие, которое должно послужить. При этом остается еще полная свобода, полная возможность отдаться минуте возбуждения, находчивости и вдохновения.
- Шарман! - вздохнул Петька в стиле Юлии. - Вы меня заворожили! Почему я не стал адвокатом?
- Но знаете, полагаться только на эффект заключительной речи никак нельзя, - охотно пояснил Николай Платонович. - Ведь мнение суда, в особенности присяжных заседателей, слагается еще до начала прений сторон, а поэтому метод мой состоит в выявлении своего взгляда на спорные пункты дела еще при допросе свидетелей. Поставь, голубчик, блюдо на стол, и скажи, чтобы кофе прежде вина не подавали, - обратился он к половому, вставшему у него за спиной с белоснежным полотенцем на руке.
- Эти ваши знаменитые вопросы! - восхитился журналист. - Я слышал, вам один председатель суда сказал: "Господин защитник, потрудитесь не задавать таких вопросов!"
- Было такое дело, - улыбнулась знаменитость. - А я ему ответил: "Я, господин председатель, буду задавать всякие вопросы, которые, по моей совести и убеждению, служат к выяснению истины. Затем я и здесь, на суде". А то, бывает, прокурор - они это любят, чтобы произвести впечатление, говорит присяжным: "Прошу вас, господа присяжные заседатели, обратить внимание на это обстоятельство!" Я в таких случаях сразу встаю и добавляю: "А я, господа присяжные заседатели, прошу вас обращать внимание на все обстоятельства дела!".
Николай Платонович налил себе еще вина.
- Вопросы ваши свидетелям и впрямь непросты, - сказал Кричевский. - Я бы сказал, ответ на них сам по себе уже не важен. Самый вопрос своей формой, постановкой оказывается всегда чем-то вроде ярлыка, точно и ясно определяющего факт, которым заинтересована защита.
- А вы наблюдательны! - довольно рассмеялся адвокат. - Видно сразу, что часто бываете в судах! Я, действительно, практикую создание фактов прямо в ходе перекрестных допросов свидетелей. Можно сказать, у присяжных на глазах! Это моя метода такая. Самое трудное тут отобрать те факты, которые тебе на руку, да еще смотреть, чтобы ими обвинение не воспользовалось. А то ведь можно и прокурору на руку сыграть!
- Нельзя ли пример, господин Карабчевский?! - попросил Петька. - Надеюсь, вы не опасаетесь, что мы злоупотребим вашею откровенностью?!
- Это вряд ли! - благодушно ответил сытый и умиротворенный адвокат. - Для этого талант нужен. Ну, вот, скажем, надобно мне доказать, что ограбление состоялось на улице, а в ту пору погода была как раз дождливая. Я и спрашиваю свидетеля сурово так: "Значит, вы утверждаете по-прежнему, что вы видели эту грязную мокрую купюру у подсудимого?! Вы разглядели ее, хоть света в кабаке было всего ничего?!". Разумеется, свидетель обращает внимание на претензии мои к освещенности места, начинает утверждать, что свету было достаточно и прочее. А мне надобно, чтобы он купюру мокрой и грязной признал. Я так и говорю: "Занесите в протокол, что свидетель хорошо разглядел мокрую купюру". А когда дело до прений дойдет, я этот факт из протокола и вытащу! Дескать, как же не понимаете вы, что ограбление было на улице?! Вот вам дождь, вот вам купюра мокрая, а вот и свидетель, эту влажность ее подтвердивший! Я недавно на процессе по делу братьев Скитских такой фортель выкинул.
- Хитро, хитро, - кивнул головой неулыбчивый Кричевский, знакомый с делом Скитских. - В моей профессии так не пройдет.
- Да много еще есть приемов всяких! - хмелея понемногу, сказал милейший Николай Платонович. - Если, к примеру, у свидетеля недостатки какие-нибудь физические есть, глухота или подслеповатость, или умственная неполноценность, их всегда обыграть можно, и ценность свидетельских показаний снизить. Опять же состав присяжных большую роль играет.
- А по делу о мултанских вотяках вы какой состав присяжных предпочтете? - спросил Константин Афанасьвеич. - Если не секрет, конечно.
- Да какой же из этого секрет? - засмеялся Карабчевский. - Вы ведь, господин полковник, человек благородный, мои задумки прокурору доносить не станете. Я буду отдавать предпочтение людям простым, из крестьян. На них, во-первых, влиять легче, а во вторых, люди эти отличаются практичностью мысли и, как ни парадоксально звучит, менее подвержены предрассудкам, нежели образованное наше сословие, из которого в большинстве и состояли присяжные двух первых судов.
- Вот пример, достойный увековечения в газетах! - воскликнул Шевырев. - Содружество и сотрудничество двух ветвей нашей юриспруденции ради установления справедливости! Предлагаю за это поднять бокалы!
Они чокнулись со звоном и пригубили вина.
- Гм… - откашлялся Петька. - Дела об убийствах вам особенно удаются. Нет ли какой причины для этого? Как чувствуете вы переживания преступника и жертвы? Отчего столь убедительны психологические экскурсы ваши, что производят впечатление не только на публику и присяжных, но и на судейских, людей опытных?
Карабчевский внезапно побледнел, кровь схлынула у него с высоких римских щек. Недобро глянул он на журналиста, потом перевел взгляд на непроницаемое лицо полковника, невозмутимо попивающего кофе. Неловко повернувшись, желая позвать официанта, Николай Платонович вдруг смахнул локтем себе на брюки бокал с остатками красного вина. Бокал полетел на пол и разбился вдребезги. На белоснежной брючине расплылось розовое пятно.
- Извините, господа, - сказал адвокат, трогая пальцами виски. - Мне что-то не по себе. Устал… Я, с вашего позволения, пойду, прилягу, а вы еще посидите, коли есть желание… Какой вид из окна замечательный!
Поддерживаемый буфетчиком, которому сунул он весьма крупную купюру, пробормотав "За все!", Карабчевский, пошатываясь в такт ударам колес, отправился вдоль по вагону к выходу. Константин Афанасьевич проводил его испытующим взглядом.
- Что это с ним случилось? - недоумевал Петька. - Может, пойти, проведать? Может, мы его обидели чем-нибудь? Нехорошо!
- Сиди, допивай свой кофе, - остановил приятеля за рукав полковник. - В купе насидимся еще! До Казани ехать и ехать! Просто нам с Николаем Платоновичем не по пути в этом деле… Да и во всех его прочих делах. Ему надо в первую голову добиться оправдания обвиняемых, а мне - выяснить, что же на самом деле произошло. А смутили его твои слова про то, что дела об убийствах ему удаются, и психологию убийц он чувствует. Еще бы ему не чувствовать! Николай Платонович Карабчевский, чтобы ты знал, будучи студентом девятнадцати лет отроду, убил свою любовницу. Следствие шло, разумеется, не без влияния его деда-турка, обер-прокурора Крыма. Суд присяжных признал его виновным в убийстве "в состоянии запальчивости и крайнего раздражения", и наказания не определил. Вот после этого он и перебрался с естественного факультета на юридический! Чего глазами хлопаешь? А ты бы на его месте что сделал?
Глава вторая
I
- Страницы древних рукописей и старинные предания повествуют, что Мамадыш появился очень давно, - рассказывал Шевырев, позевывая, поглядывая на медленно плывущий мимо лесистый крутой берег Вятки. - В одной из наиболее достоверных и распространенных поныне легенд говорится: "старик Мамадыш остановился на реке Нукрат, и стала деревня Мамадыш". А ученый Знаменский в своей книге "Казанские татары", ссылаясь на средневекового историка Хисам-Эт-дина, пишет: "Починок Мамадыш основан на пустоши на правом берегу реки Вятка при впадении в нее реки Ошмы стариком Мамадышем, выселившемся сюда после разорения Булгар ханом Тамерланом в конце XIV века".
- Так Мамадыш куда древнее Петербурга! - посмеялся Кричевский, как и приятель, борясь со сном, навеваемым неумолчным журчанием воды и частым ритмичным шлепаньем плиц пароходного колеса.
- Он даже подревнее Москвы будет! Древнее булгарское поселение в окрестностях Мамадыша появилось в начале XII века. В 1151 году в летописях Киевской Руси оно упоминается как "Ак Кирмэн", "Белые Кирмени", что в адекватном переводе на русский язык звучит как "Белая Крепость". С ним связаны и остатки знаменитого "Ханнар зираты", "Кладбища ханов".
А вообще люди тут живут с незапамятных времен. Может, со времен Гомеровой Одиссеи, или даже ранее.
Кричевский другими глазами посмотрел на живописный берег, стараясь представить себе, как жили тут во времена Гомера. На берегу медноволосые вотяцкие бабы, подоткнув шитые поневы, полоскали белье. С нижней палубы пароходика молодые купчики кричали им:
- Вотяк-патяк! Вотяк-патяк! - и хохотали.
Бабы грозили кулаками, плевались, а одна помоложе, оборотившись лицом к берегу, нагнулась, закинула мокрый подол далеко себе на голову и, заголив в сторону пароходика круглый тугой зад, звонко колотила по нему обеими ладонями под одобрительный смех товарок своих.
- Голубчик, что такое "патяк"? - поинтересовался Кричевский у седого матроса, вразвалочку шедшего мимо.
- Срамное женское место по-ихнему, ваше благородие! - улыбаясь, ответил тот громко, на всю палубу. Лицо у него было во множестве мелких морщинок, и уже изрядно загоревшее, несмотря лишь на конец мая, в левом ухе качалась темная серебряная серьга.
- Да, множество загадок тут, - смущаясь, сказал Петька Шевырев. - Между прочим, еще Геродот упоминал о каких-то каннибалах, живущих в лесах рядом со скифами. А Нечволодов в своей знаменитой книге "Сказания о земле русской" пишет: "Обычаи геродотовых времен у северных инородческих обитателей России сохранялись вплоть до московских царей, которые строго указывали следить за ними своим воеводам, и выводить эти прелести".
- Это было триста лет назад, и напрямую к Мултанской истории отнесено быть не может, - возразил Кричевский. - Тут прав Кони: что же Россия делала на этих землях триста лет, коли людоедства извести не сумели? На зеркало, стало быть, неча пенять, коли рожа крива.
- Ну, знаешь, закоренелое невежество и темные культы очень живучи! Англичане вот тоже два века владеют Ост-Индией, а что-то местных жутких обычаев одолеть не могут!
- То англичане! Они только владеют, и не более! Им там не жить. Представь себе, что Вест-Индия находится в центре графства Кент, и сразу поймешь различие. Вот встретимся с братом Пименом, он нам все и расскажет, каковы тутошние современные нравы. Кому не знать, как не ему, просветителю вотяцкому?
Нынешней ночью в Вятских Полянах вместо Васьки Богодухова встретил их с бричкой заспанный послушник в подряснике. Отчаянно зевая и крестя рот беспрерывно, чтобы бес не влетел, раб божий пояснил, что достопочтенный брат Пимен нынче присутствует на обращении в христианство вотяков отдаленной деревни и в Мамадыш на встречу с друзьями пожалует, едва лишь освободится. Когда рассвело, послушник довез их тряским проселком до пристани, где взяли они каюту на двоих и тотчас улеглись спать.
Попутчик их в Вятских Полянах не сошел: очевидно, имел на то свои планы. Еще в Казани к Николаю Платоновичу присоединился человек небольшого роста, крепкого телосложения, с гривой темных волос и курчавой каштановой бородой, одетый как простолюдин. Выслушав Карабчевского, переодевшегося тоже в удобный и практичный английский походный сьют, господин Короленко непримиримо сдвинул выразительные брови свои, сложил глубокие морщины на переносице и уже взглядывал всю дорогу до самого вечера на Кричевского только в таком образе сурового бога Саваофа. Даже маневры Петьки Шевырева на сближение с нижегородским коллегою-журналистом не принесли успеха. Компания раскололась. Известный либерал не желал иметь ничего общего с полицейским чиновником, едущим из самого Петербурга, с единственной, разумеется, целью - продолжать инспирировать несправедливый процесс. Впрочем, и сам Константин Афанасьевич к общению с другой стороною не стремился и глядел букой, так что теперь был только рад, что Карабчевский с попутчиком, очевидно, решили проехать железной дорогою далее, к Мултану, на место событий, и не отравляют им путешествия по этой загадочной древней реке.
Уже давно веселые вотяцкие бабы скрылись за поворотом русла, и достаточно долго не было видно человеческого присутствия на берегах. Будто в подтверждение дикости сих мест на широкий плес, не боясь парохода, вышел из лесу бурый тощий медведь, большой, весь в репьях. Постоял, мотая башкой, отгоняя мух, и принялся колотить громадными когтистыми лапами по воде, так что пена взбилась.
- Рыбачит! - восхищенно сказал пожилой матрос с серьгою в ухе. - Оголодал хозяин!
Пароходик повернул - и по левому борту открылась взгляду Кричевского странная картина. Огромный лысый бугор, круто спадающий к реке, весь изрыт был, точно оспою, разнокалиберными ямами и канавами. Часть из них были старые, поросшие травою и осокой, часть - совсем свежие, едва присохшие под солнечными лучами. На солнечном склоне бугра копошились какие-то странные люди, косматые, полуголые. Нисколько не страшась медвежьего рева за поворотом реки, они мотыгами взрывали неподатливую землю и деревянными лопатами отбрасывали ее в сторону, сооружая очередную, достаточно длинную траншею, опоясывающую уже половину бугра.
- Милейший! - позвал Кричевский знакомого матроса. - Коли уж начал ты нас просвещать, так не откажи в любезности, разъясни, что за строители странных фортификаций сии люди?
- Эти-то? - охотно отозвался матрос. - Это кладоискатели! Клады, стало быть, ищут, ваше благородие!
- Чьи клады? - полюбопытствовал искренне Константин Афанасьевич.
- Знамо, чьи! - с комичной важностью отвечал матрос. - Пугачева-вора, чьи же еще! А может, атамана евойного, Белобородова!
- А что, бывал Пугачев в этих местах?
- Как не бывал, ваше благородие! - обрадовался матрос. - Он на Мамадыш с войском пришел от Елабуги. Мясогут Гумеров из Кукмора его хлебом-солью встречал! Неделю тут стояли, потом тронулись на Казань. В колокола звонили! Дворян перебили тьму-тьмущую, как старики сказывают. Долго еще за Пугачева стояли мамадышцы, а как царица войск навела, как начали из пушек палить, так они и ушли. И Гумеров, и Канкаев, и прочие, кто к ним пристал. Кто сказывал - в леса ушли, а кто - в пещеры, под землю. А золото, у дворян взятое, не могли с собой увезти, потому что налегке верхами уходили. Вот и попрятали сокровища несметные, кто куда. Кто говорит - Белобородов восемь бочонков с золотом, на приисках взятым, здесь затопил, а кто - что в воловьи шкуры зашили денежки, кубки да перстни с драгоценными камнями, да и зарыли в разных приметных местах на этом Диком бугре и в других разных укромных углах.
- И что - находил кто-нибудь? - скептически хмыкнул Кричевский, глядя с усмешкой, как у Петьки разгорается взгляд под очками.
- Находили, отчего же найти! - убедительно сказал матрос. - Вот в деревне моей один мужик пошел ни с того ни с сего на поправку в делах. То корову купит, то землицы прибавит. Стали сельчане за ним следить, и углядели, что он на ярмарке в Мамадыше жиду-ювелиру цацки старинные из золота сбывает, и деньги неплохие имеет. Натурально, подошли всем миром, честь по чести, мол, делиться надо! Земля-то общинная! Он позапирался, бока ему намяли и правду выпытали. Сознался, что вещицы золотые он часто находит в отвалах земли у нор сурков, на кургане одном. Кинулись мужики с лопатами на тот курган, разрыли его весь, добралися до каменной плиты, которую кое-как удалось им свернуть. Только золота под плитою почти и не было. Так, пустячки. Клад весь под землю ушел, не дался в руки. Знать, с заклятьем положен был.
- А что за приметные места, где клады лежат? - заинтересовался и Шевырев, перегибаясь круглым животиком через перила, чтобы получше разглядеть кладоискателей, и едва не выпадая при этом за борт. - Как их узнать?
- Приметы-то всем известные! - охотно поделился матрос. - Кладовая запись среди народа по рукам ходит. Я и сам ее не раз читывал, благо, грамоте обучен.
- Что же сказано в ней? - жадно блистая очками, спросил Петька, с сожалением провожая взглядом уплывающий за корму бугор, почти уже скрытый густым дымом пароходной трубы. - Скажи, коли не жалко!
- Отчего же жалеть! - пожал плечами матрос. - Скажу, коли господа хорошие.
Он многозначительно и лукаво поглядел на загоревшегося журналиста. Петька скривился, спешно достал портмоне, дал двугривенный на водку. Куснув монетку - не фальшивая ли? - вымогатель, хитро улыбаясь, спрятал деньги в глубокий карман парусиновых штанов и заговорил нараспев, скороговоркой, закатив взор, качая темной серьгой: