Черное Рождество - Наталья Александрова 7 стр.


– Нет уж, – отмахнулся Крюков, – ты, дочка, не обижайся, но в порту тебе делать нечего, там народ уж больно охальный… Вот в рабочем клубе, что на Базарной, тебе можно, там люди посолиднее, будут слушать… – Давайте я пойду! – предложил Борщевский. – А то, я вижу, хромает у вас агитационная работа.

– Это можно, – согласился Крюков, оглянувшись на председателя.

– Теперь, товарищи, о главном, – продолжил Макар, – о подготовке к вооруженному восстанию. Обстановка сейчас для этого сложилась самая подходящая.

Белые озабочены обстановкой на фронте, гарнизон в городе немногочисленный и состоит в большинстве из мобилизованных и пленных красных, среди них есть у нас проверенные товарищи и много сочувствующих. Салов, как у тебя дела? Формируешь проверенную группу, которая будет потом ядром гарнизона?

– Нормально все, – откликнулся Салов.

– А ты, товарищ Кипяченко, был на дредноуте "Воля", говорил с матросами о восстании?

Матрос всю предыдущую неделю посвятил общению с моряками, для этой цели он прочно обосновался в портовом кабаке. Приходили туда и матросики с "Воли", Кипяченко пил с ними и заводил беседы. В ходе этих бесед выяснилось, что на флоте очень много недовольных, потому что от водки языки у матросов развязывались и море становилось по колено.

– Теперь плохие новости, – продолжал товарищ Макар. – Наш человек, с которым мы посылали бриллианты в Новороссийск, для того чтобы нам достали оружие, пропал.

То есть известно, что он прибыл на место, но вот что с ним произошло дальше – никто не знает. Я, товарищи, далек от мысли, что он оказался предателем и скрылся с камнями. Думаю, что он попался в руки контрразведки. Так или иначе, но мы остались без оружия, а без оружия, сами понимаете, ни о каком вооруженном восстании не может быть и речи. И тогда мы переходим к запасному варианту нашего плана.

– А я давно говорил, – поднялся со своего места Салов, – есть у меня верный человек, может помочь.

– Кто такой? – оживился Борщевский.

Он прямо подался вперед и не заметил, как блеснули недовольством маленькие глазки товарища Макара. Впрочем, он быстро опустил их, так что перехватить его взгляд успела только Антонина, потому что смотрела на него, не отрываясь.

Салов неодобрительно покосился на Борщевского и продолжал:

– Сотрудник артшколы прапорщик Василий Губарь. Имеет возможность раздобыть документы, по которым нам выдадут на артиллерийском складе оружие и боеприпасы.

Сам он из поповского сословия, но нашему делу сочувствует. Проводил я с ним беседу и, в принципе, предварительную договоренность имею, – для придания веса своим словам Салов употреблял солидные обороты речи.

– А как вы с ним познакомились? – расспрашивал настырный Борщевский.

– Как-как, – помрачнел Салов, – известно как. Барышня одна меня с ним познакомила… – Что за барышня, как зовут? – не отставал Борщевский.

– Слушай, может, тебе еще и адресочек дать барышни этой? – рассвирепел Салов. – Барышню Лелей зовут и, между прочим, человек она мне непосторонний, жена вроде. А этот Василий – ее брат двоюродный. – А раньше вы с ним не встречались? – продолжал Борщевский, ничуть не смущаясь. – Все же это как-то… ну, настораживает, что ли… Значит, как только вы упомянули при жене, что хотелось бы найти человека, который имеет связь с артиллерийскими складами, у нее сразу же обнаруживается сочувствующий нашему делу двоюродный брат, который готов помочь… Я правильно излагаю?

– Ну и что здесь такого странного? – вступил матрос Кипяченко. – В городе много сочувствующих коммунистам.

– Тут еще вот какой вопрос, – смущенно как-то заговорил Салов. – Помочь-то он поможет, но вот следует ему за это заплатить… "Колокольчиками" возьмет. Три тысячи рублей.

– Какой же это сочувствующий, ежели он за помощь денег просит? – недовольно высказался рабочий Семен Крюков.

Но Борщевский, услышав про деньги, совершенно успокоился и перестал задавать провокационные вопросы Салову. Зато товарищ Макар, до этого молчаливо куривший, пошевелился и откашлялся, чем привлек к себе общее внимание.

– Положение, товарищи, очень серьезное. Оружие нам нужно, как воздух. И при таком раскладе мы не можем отмахнуться от предложения товарища Салова. А что деньги для этого нужны, то и в Крымском крайкоме это понимают. Не зря они посылали нам деньги вместе с документами. – Он сделал паузу и в наступившей тишине поглядел на Антона Борщевского. Тот беспокойно задвигался, привстал было с места, но сел, твердо глядя в глаза Макару.

– Товарищ Борщевский, повтори вот тут для ранее отсутствовавших, как случилось, что деньги, которые тебе дал крайком, пропали.

– Повторяю еще раз, – вздохнул Борщевский. – Мы выехали из Екатеринослава.

Там сейчас Крымский краевой партийный комитет размещается… – А ты сам-то, товарищ, давно в партии состоишь? – подозрительным голосом поинтересовался товарищ Макар.

– Я, товарищи, раньше состоял в партии левых эсеров, но убедился, что их соглашательская политика отдаляет скорейшую победу пролетариата над капиталом, поэтому порвал с эсеровской партией. Так что я с восемнадцатого года в партии большевиков.

– Понятно, – протянул матрос.

– Значит, выехали мы из Екатеринослава. Я и еще двое товарищей – Голубев и Слободяник. Красноармейцы довезли нас до перешейка, дальше мы должны были пробираться пешком через линию фронта. Бумаги были у Голубева, деньги у Слободяника. Я запомнил наизусть адреса явочных квартир в Симферополе, Севастополе и Ялте, а также инструкции для подпольного комитета.

Мы долго шли ночью, разрезали колючую проволоку, после по тому, что осветительные ракеты стали рваться позади нас, мы поняли, что фронт остался позади. Чтобы не привлекать внимания в прифронтовой полосе, мы трое решили разделиться и встретиться в Симферополе, потому что документы, которыми нас снабдили в Екатеринославе, в прифронтовой полосе были недействительны. Однако когда я с большим трудом добрался до Симферополя, то никаких следов своих товарищей там не нашел. Явочная квартира, чей адрес мне дали в Екатеринославе, показалась мне ненадежной – слишком людно было вокруг, толклись какие-то подозрительные личности. По дороге туда у меня проверили документы и даже обыскали, но ничего не нашли.

– А как же мандат за подписью товарища Мокроусова? – поинтересовался матрос.

Борщевский расстегнул пиджак и вытащил откуда-то из подкладки маленькую прямоугольную тряпочку, на которой неразборчиво, но, несомненно, типографским способом было напечатано, что предъявитель сего является представителем Крымского краевого комитета партии, обладает всеми полномочиями и так далее, а внизу стояла подпись тов. Мокроусова.

– Она была зашита в подкладку и не шуршала при обыске. Далее я отправился на вторую, запасную квартиру, там нашел товарищей, предупредил их, но поздно, потому что первую явочную квартиру в тот же день разгромили.

– Угу, – проговорил товарищ Макар, и непонятно было, одобряет он все услышанное или осуждает. – Стало быть, товарищи, деньги для того, чтобы достать оружие, придется добывать самим.

– Разберемся! – крякнул матрос.

– Пора расходиться, товарищи, скоро комендантский час.

Все задвигали стульями, поднимаясь.

– Товарищ Тоня, я тебя провожу! – подскочил Салов к Антонине.

– Я с дядей Семеном пойду, – отшатнулась она и обожгла его взглядом синих глаз.

– А я, товарищи, – обратился Борщевский к типографским, – хотел бы взглянуть, как у вас дело обстоит в типографии. Вы не против?

Гольдблат молча пожал плечами, что означало согласие.

Оставшись втроем, потому что сапожник немедленно удалился на кухню, Макар, матрос и Сапов сели в кружок за стол и долго беседовали вполголоса, сдвинувшись голова к голове.

– Значит, как договорились, завтра и сделаем, – подвел итоги Макар.

– Что-то мне этот Борщевский не нравится, нет у меня к нему доверия, – пожаловался Кипяченко.

– Много спрашивает, во все суется, – с готовностью согласился Салов.

Товарищ Макар разговора на эту тему не поддержал, но в глазах его снова возникло то непонятное выражение. Товарищ Макар твердо знал, чего он хочет, но в некоторые свои планы он никого не посвящал.

* * *

Тоня с Семеном Крюковым шли молча. Семен глядел себе под ноги и думал о чем-то важном, потому что иногда вздыхал тяжело. К вечеру подморозило, растаявшие днем от южного мартовского солнца лужи затянуло ледком, Тоня поскользнулась и засмеялась, уцепившись за куртку Крюкова. Он посмотрел на нее ласково и взял под руку.

– Давай уж пойдем с тобой, как буржуи, под ручку, а то лоб расшибешь.

Они пошли, не торопясь, вдыхая свежий холодный воздух.

– Что это ты, дочка, как я примечаю, от Ивана Салова шарахаешься? – спокойно спросил Крюков.

– Так… – отвернулась Тоня.

– Ну, раз это дело личное, то я вмешиваться не буду, – смутился Крюков.

– Да нет у меня с ним никаких личных дел! – вспыхнула Тоня. – Просто… нехороший он человек, вот что! Смотрит всегда так нагло, рукам волю норовит дать… – Эка беда, что смотрит! – рассмеялся Семен. – Ты вот у нас какая раскрасавица уродилась, отчего ж на тебя мужику и не поглядеть! А Салов – мужчина молодой, в самом соку… – Да, а раз подкараулил меня, а сам пьяный был. Да как давай приставать!

Все в полюбовницы к себе звал. Я, конечно, за себя постоять могу, да только противно очень, не по-товарищески… Он сегодня вон Борщевскому сказал, что Леля – это жена его, а мне тогда про Лельку эту такого наговорил. И шалава-то она подзаборная, и бросит-то он ее сразу же, если я соглашусь… Нешто можно такое про жену-то говорить?

– Да уж, – вздохнул Семен. – Ну, ты не думай о нем.

– Да я разве думаю, когда вокруг такое творится! – воскликнула Тоня. – Ты представь, дядя Семен, вот скоро победим мы белых и начнется такая жизнь сказочная! Кругом все свои, не нужно никого бояться. И приедут к нам товарищи из Москвы, расскажут, как там у них, что делается, и научат, как дальше жить.

– А ты как дальше жить хочешь? – улыбаясь, спросил Крюков.

– Я, дядя Семен, учиться хочу. Чтобы все-все знать, чтобы со мной умному человеку говорить интересно было. А то простым-то людям я про революцию объяснить могу, вот как сама понимаю, а если посложнее что… Вот товарищ Макар хорошо говорит – заслушаешься! И он вообще замечательный, товарищ Макар!

Настоящий большевик! Он когда говорит – у меня прямо слезы на глазах, и вообще он – самый настоящий герой! Про таких нужно песни складывать!

В голосе девушки послышался неприкрытый восторг, Семен поглядел на нее внимательнее, увидел, как сияют ее глаза, и все понял. Он улыбнулся грустно и крепче подхватил ее под руку.

Глава 6

На Корниловской набережной, недалеко от хорошо известного здания морской контрразведки, находилась бойкая, весьма людная кофейня, прозванная в городе кафе "Петлюра". Эта кофейня служила штабом и местом дислокации для многочисленной своры городских спекулянтов, которую горожане окрестили "Дикой дивизией". Дикая эта дивизия состояла из элегантных и подвижных константинопольских греков, медлительных и одутловатых левантийских турок, живых одесских евреев с печальными выпуклыми глазами, задумчивых армян.

Впрочем, и славянских лиц попадалось здесь немало. Часто можно было увидеть хорошо пошитые английские френчи армейских интендантов.

В этой кофейне устанавливали курсы валют и цены на сахар, здесь можно было купить вагон медикаментов и пароход английского обмундирования. К этой необычной бирже прислушивались банки и серьезные иностранные фирмы. На вопрос, каков сегодня курс английского фунта или турецкой лиры, всякий знающий обыватель мог ответить: "У Петлюры установили столько-то и столько-то".

В низком и просторном грязноватом зале кофейни, единственным украшением которого служила пыльная пальма в деревянной кадке, было всегда шумно и многолюдно. Грязные столы без скатертей, залитые кофе и засыпанные крошками, служили для посетителей кроме основного назначения конторками. Здесь раскладывали часто документы на партию самого экзотического товара, подписывали иногда миллионные контракты. Электричество едва ли не каждый день отключали, и тогда этот зал, скудно освещенный чадящими свечами и керосиновыми лампами, становился похож на бандитский притон или на освещенную скудным светом пещеру, где шайка разбойников пирует и делит богатую добычу. Собственно, такое представление было недалеко от истины: банда спекулянтов в "Петлюре" делила барыши, торгуя продовольствием, обмундированием и медикаментами, от недостатка которых страдали солдаты на Чонгаре и под Перекопом. "Дикая дивизия" неимоверно боялась большевиков, но, по странной иронии судьбы, делала все для их победы, ослабляя и разваливая тыл Белой армии.

Прохор Селиванов вышел из кафе "Петлюра" в превосходном настроении.

Сегодняшний день выдался у него на редкость удачным. Через давнего знакомого, харьковского сахарозаводчика Синько, ему удалось договориться с очень нужным человеком, интендантским полковником, ведающим фуражировкой кавалерии, и продать ему тысячу пудов перепревшей пшеницы по замечательно высокой цене.

Конечно, пришлось подмазать полковника, выплатить ему "откат", да и Синько взял знатный куш за услуги, но в таких вопросах Прохор никогда не скупился: не подмажешь – не поедешь.

В кофейне Прохор выпил немного, обмыл сделку по православному обычаю, но напиваться не стал: при нем были деньги, и очень большие, и он не чувствовал себя спокойно, пока не спрятал их в сейф.

Махнув рукой извозчику, Прохор вскарабкался в пролетку и буркнул:

– В гостиницу "Кист"!

– Слушаюсь, ваше степенство! – Коренастый извозчик обернулся на секунду, окинул седока быстрым взглядом маленьких близко посаженных глаз и взмахнул вожжами.

Прохор откинулся на сиденье и предался приятным размышлениям. Война, конечно, гадость, но для делового человека открываются огромные перспективы.

Армии нужно много, очень много. Кроме оружия и боеприпасов, с которыми лучше не связываться, нужен фураж для коней и продукты для солдат, строительные материалы для укреплений, обмундирование, медикаменты… да всего не перечтешь! И за все это армейские интенданты платят чистоганом, а на качество товара смотрят сквозь пальцы, особенно если как следует подмазать… Здесь за год можно миллионщиком стать, а потом – в Константинополь, а еще лучше – в Париж… Оторвавшись от таких приятных мыслей, Прохор огляделся. Места были незнакомые.

– Эй, любезный, – окликнул он извозчика, – куда это ты меня завез? Я же тебе велел в "Кист"!

– Не извольте беспокоиться. – Извозчик повернулся к седоку с нехорошей улыбкой, одновременно придерживая лошадь. Тут же в пролетку вскочили с двух сторон двое людей в масках.

"Налетчики!" – в ужасе подумал Прохор и полез за пояс, где у него холодной тяжестью приютился вороненый наган.

– Не надо, барин, – с просительной интонацией сказал высокий плечистый налетчик и железной рукой ухватил Прохора; отбив всякие мысли о нагане. Второй громила уже ловко обшаривал его одежду.

"Черт, черт! – мысленно ругал себя Прохор, – не надо было обмывать сделку, скорее в гостиницу надо было ехать, деньги в сейф убрать. Все ведь теперь отберут!"

Налетчик действительно моментально нащупал потайной пояс, набитый деньгами, распорол рубашку Прохора и вытянул пояс наружу.

– Товарищ Макар, – радостно воскликнул он, показывая пояс извозчику, – тут такие деньжищи!

"Так это красные! Товарищи, – понял Прохор, – совсем плохо дело, эти живым не оставят. И извозчик ихний".

Словно прочитав его мысли, извозчик укоризненно сказал:

– Что ж ты, дура, сделал? Зачем меня по имени назвал? Теперь надо этого бурдюка кончать!

– Да я ж не по имени, а только по кличке, – оправдывался налетчик, – да и все одно его лучше прикончить, так оно спокойнее будет.

Прохор сомлел от страха.

– Товарищи, дорогие, – забормотал он без всякой надежды на успех, – не убивайте, деньги все возьмите, я не в претензии, только не убивайте! Я сам сочувствующий! Лично с одним комиссаром знаком, товарищем Кацем. Не убивайте, Христом Богом молю!

– Ну что вы там тянете! – недовольно сказал извозчик. – Время дорого!

Высокий молчаливый налетчик коротко взмахнул широким кривым ножом. Голова Прохора Селиванова откинулась на спинку сиденья. Горло, перерезанное от уха до уха, выплеснуло широкую струю крови на белоснежную манишку.

"Извозчик" спрыгнул с козел и вместе с двумя своими соучастниками скрылся за углом.

Назад Дальше