СОМНЕНИЯ И ДОКАЗАТЕЛЬСТВА
Следствие закрутилось, завертелось отлаженной полицейской машиной. Тальма держался твердо и виновным себя не признавал.
Надеждин уверовал в виновность подследственного и упорно собирал улики, его обличающие. Медник Карпов и его верный Санька твердо вдруг вспомнили, что та неясная тень, про которую они показывали на первом допросе, действительно как две капли воды похожа на Тальма. Да и сам Тальма подбросил такую улику следствию, против которой ему было трудно отпереться. Припомнили, что во время обыска 28 марта, когда сыщики хотели взломать дверь кладовой, в которой Болдырева хранила вино и съестные припасы, Тальма, не подумав, предостерег:
- Зачем дверь ломать, когда есть ключ? Сходив домой, он действительно вскоре положил его на ладонь Надеждина.
Все свидетели, которых допрашивал Надеждин, дружно показали, что Болдырева никогда и никому ключ от кладовой не доверяла. Не получал его и Тальма. Именно этот неосторожный жест и натолкнул Надеждина на мысль: "Не Тальма ли убийца? Ведь у него интерес тут свой! Капиталы Болдыревой ему отходят. Вот-вот!"
Дольше всех сомневался в виновности Тальма Алексей Сахаров:
- Многое в деле не вяжется. Да и Тальма так любил Болдыреву, что никогда бы из корыстных | побуждений не поднял на нее руку.
Надеждин убеждал:
- Господин полковник, милый Алексей Евгеньевич, ваш опыт должен вам подсказать: убивают и грабят не только типы Ломброзо, но и те, на которых и подумать нельзя. Наш случай именно из таких. Вспомните показания свидетелей. В канун приезда Тальма-старшего подследственный сбивал с толку Болдыреву: "Полковник прибывает в Пензу с ночным поездом!" А он приехал днем!
- Ну и зачем ему сей маневр?
- Для того чтобы ночью постучать в дверь и сказать: "Александр Осипович приехал, открывайте!" Эта шутка и открыла ему доступ в квартиру. Будучи человеком неглупым, он понимал, что если следствие не найдет следов взлома, то заподозрит близких. С этой целью Тальма устроил поджог. Но, к его несчастью, пожар был довольно быстро затушен.
- А что ж, дом ведь ему принадлежал, неужели не пожалел? Не легче ли было изображать взлом?
- Взломать двери после убийства? Боялся, что клубы дыма привлекут внимание городового - его будка невдалеке расположена, или заметит кто из соседей. Свобода дороже добра, вот и поджег.
- Цель проникновения в дом очевидна - грабеж. Часть ассигнаций и драгоценностей Болдыревой исчезла. Но у Тальма обыск ничего не обнаружил.
- Припрятал! - убежденно произнес Надеждин. - И главное: экспертиза признала наличие следов крови на брюках. Арестованный никак происхождение этих следов объяснить не умеет. Нужны более веские улики?
Сахаров вздохнул:
- Улики шаткие! Но на то и следствие, чтобы найти более убедительные доказательства того, что Тальма - убийца. Ищите!
ОКРОВАВЛЕННЫЙ КИНЖАЛ
Сыщики Пензы были ошарашены сообщением из Москвы. Ивана Коробова следствие даже не рассматривало как возможного убийцу. Бросились производить обыск жилья Коробова, но оказалось, что тот жил в гостинице. Уезжая в Москву, он номер сдал, и там давно поселился новый постоялец.
Все, кто знал Коробова, говорили, что он человек неглупый, но с избытком различных фантазий. Так что мог и наговорить на себя страшную напраслину.
Не успели полицейские прийти в себя, как новая оглушительная новость. 24 июня в участок пожаловал мещанин Юкин. За руку он держал своего малолетнего сына. Юкин положил на стол Надеждина кинжал:
- Это оружие нынче в восьмом часу утра нашел мой Архипка - против дома генеральши Болдыревой.
Даже беглый осмотр убедил: именно этим оружием были убиты генеральша и ее горничная.
- Вот, смотрите, - объяснял опытный Сахаров, - кончик кинжала несколько согнут. Судебно-медицинская экспертиза сделала при вскрытии генеральши заключение, что именно таким оружием было сделано характерное повреждение печени убитой.
Специалисты нашли на кинжале, возле рукоятки, следы засохшей крови.
- Ну что, - Сахаров задумчиво почесал переносицу, - Тальма надо освобождать?
- Нет! - Надеждин даже вскочил. - Я твердо убежден в виновности арестованного. Что из того, что кинжал подбросили, когда Тальма-младший сидит в тюрьме? Сопоставьте два факта: Коробов пришел с "повинной" в тот день, когда полковник Тальма находился проездом в Москве. Теперь, когда полковник в Пензе подбрасывают нам этот кинжал. Тем более что мальчишка Юкин показал: "Кинжал потерял (а я скажу - бросил!) военный человек, ехавший в коляске".
ПРИГОВОР СУРОВЫЙ. НО СПРАВЕДЛИВЫЙ?
Суд проходил с 20 по 25 сентября 1895 года.
На основании материалов предварительного следствия дворянин Александр Леопольдович Тальма, 1870 года рождения, женатый, имеющий двоих детей, был предан пензенскому окружному суду с участием присяжных заседателей. Он обвинялся в том, что с "заранее обдуманным намерением убить П. Г. Болдыреву, с целью воспользоваться ее деньгами, нанес сначала служанке А. Савиновой, а потом Болдыревой смертельные раны и с целью скрыть следы преступления облил трупы керосином и поджег их".
Язык суконный, а обвинения грозные!
На суде Тальма виновным себя не признал. Обвинитель - прокурор московской судебной палаты М. Ф. Громницкий изложил все данные к обвинению Тальма - в своей основе читателю они известны.
Пришлось Громницкому отвечать и на трудный вопрос: "По какой причине Иван Коробов явился в московскую полицию с повинной?"
- Коробов - душевнобольной, - утверждал маститый обвинитель. - Да, это больной человек, решивший покончить с собой. Он шел в Сретенскую часть, быть может, уже приняв яд, жаждя прежде всего покоя. Своего угла нет… Вот он и отправился в ближайшую полицейскую часть. Назваться пьяным он побоялся, с пьяными обращаются грубо… Сказаться больным - пожалуй, провозили бы по Москве, измучили. Назвавшись преступником, он мог рассчитывать на внимательный прием. Он знал, что будет дорогим гостем, его будут беречь. Выбрал преступление - убийство Болдыревой, потому что разделял панику после этого события…
Доводы (как и вся речь обвинителя) не очень убедительны.
Прокурор, заканчивая часовую речь, гневно взмахивал рукой:
- Я знаю, что доказательства вины господина Тальма немногочисленны, но они незыблемы. Защитники будут их уничтожать, и пусть: они построены на твердых, непререкаемых основаниях.
Один из двух адвокатов - присяжный поверенный Грушевский пытался убедить суд, что отношения подсудимого и Болдыревой были таковы, что не допускали возможности убийства.
- И наоборот, - защитник обращался к присяжным заседателям, - поведение служанки Савиновой наталкивает на мысль: посторонний мог попасть в комнаты генеральши. И вообще: обвинение опирается исключительно на выводы ума, а суд обязан вынести свое решение, оперируя лишь фактами. А вот этих самых фактов, доказывающих, что убийца - Тальма, как раз нет. Более того, убийца сам назвал себя - это Иван Коробов. Следствием установлено, что он картежный игрок, что он покинул Пензу, бежав от долгов. Да и от правосудия тоже.
Но полицейское следствие почему-то полностью игнорирует признание Коробова, желает
вопреки всем фактам выставить убийцей невиновного.
Другой защитник - Кальманович - доказывал присяжным:
- Никто не видел, что Тальма в ночь убийства выходил из своей комнаты. Более того, его жена утверждает, что он крепко спал, пока шум толпы под окнами не разбудил их обоих. И главное: у него не было необходимости в столь сложном, кровавом способе убийства. Есть яды, которые убивают, не оставляя следов. Тальма настолько спокоен за свою судьбу, что порой, казалось бы, дает обвинению козыри - вспомните пример с ключом от кладовой. Болдырева ни в чем не отказывала Тальма, зачем бы он стал ее убивать? Ведь много раз она выручала его деньгами. Более того, вскрыв завещание убитой, мы узнали: почти все свое достояние она передавала обвиняемому.
- Господа присяжные заседатели! - закончил речь защитник. - Проявите вашу мудрость, окажите не милость, нет - лишь справедливость. Отпустите возможно скорей невиновного на свободу.
…Присяжные удалились на совещание. Среди этих двенадцати человек на сей раз царил полный разброд. Трое или четверо твердо верили: да, Тальма хитрый, изворотливый убийца! Столько же присяжных почитали его жертвой полицейского следствия. Было и еще мнение: Тальма, конечно, не убивал, но он знает убийцу и намеренно скрывает его - "из благородных побуждений". Остальные просто-напросто растерялись, не знали, к какой стороне примкнуть.
Все это было похоже на газетные споры, которые шли вокруг этого процесса. Полярные мнения отстаивались страстно и убежденно. Многие опытные журналисты считали Тальма совершенно невиновным. Подкупала и сама личность подсудимого. Держался он спокойно, корректно. Речь его была сдержанной и благородной. К тому же Тальма был молод и красив.
Присяжные заседатели не определяют срока и меры наказания. Они лишь дают ответы на вопросы суда по статьям: "виновен", "невиновен".
Более полутора часов шел спор. Большинство с преимуществом в один голос вынесло вердикт: А. Тальма с заранее обдуманным намерением лишил жизни двух женщин и воспользовался имуществом убитой П. Г. Болдыревой.
Суд на основании таких-то и таких-то статей уголовного уложения приговорил Тальма к лишению всех прав состояния и каторжным работам на пятнадцать лет.
Битком забитый зал встретил такое решение с недоумением и возмущением. Раздались свист, топот, оскорбительные выкрики в адрес присяжных, прокурора, судьи. Вмешалась полиция. Кого-то насильно вывели из зала, кого-то задержали и подвергли штрафу.
Жена осужденного, уверенная в оправдательном приговоре и принесшая в зал большой чемодан с хорошей одеждой для мужа, зашлась в рыданиях:
- Я-то точно знаю: Саша невиновен! Он всю ту ночь провел рядом со мной. Клянусь детьми, он на мгновение не отлучался… Убил не он, не он!
Тальма оставался абсолютно спокоен, словно это не его на веки вечные вычеркивали из жизни, подвергали страшным страданиям. Ибо - это надо знать судьям! - время на свободе и время в заключении имеет совершенно разные измерения. Пятнадцать лет без близких, без женщин, без права выбора и передвижения - это постоянное истязание продолжительностью в несколько человеческих существований.
Александру Леопольдовичу обрили левую половину головы и долгим мучительным этапом отправили на остров слез - Сахалин.
"ПРОСИТ ТОЛЬКО ЗА ДРУГИХ…"
Канцелярия Александровской тюрьмы - место бойкое. Особенно много людей здесь в конце рабочего дня. Серая масса каторжан стекается сюда - к кабинету начальника. Одни несут жалобы, другие просьбы.
Журналист Влас Дорошевич, прибывший "с творческой целью" с материка, тоже расположился в кабинете начальника тюрьмы. Ему любопытно: какие бытовые докуки заставляют несчастных приходить на поклон?
Вот на пороге появился высокий молодой человек с красивым благородным лицом, добрыми кроткими глазами, с небольшой бородкой клинышком (а-ля Чехов), в поношенном арестантском халате.
- Ваше благородие, - произносит проситель, - нельзя ли, чтобы мне вместо бушлата выдали сукном?
Начальник - несчастное существо, живущий среди этой боли, крови и грязи, спасающийся от полного сумасшествия лишь регулярным пьянством, презрительно-скучно тянет:
- Это тебе еще для чего?
Молодой человек молчит. Ему, видимо, неудобно рассказывать о причине своей просьбы. Наконец, набравшись решимости и, вероятно, верный привычке говорить лишь правду, он произносит:
- Это для моего товарища. Свой у него износился. А мне выдадут готовый - на товарища бу- дет велик.
Начальник смотрит на просителя как на дурачка:
- Ты сам-то весь драный, а просишь за кого-то… Ничего не получишь! Кстати, как твоя фамилия?
- Тальма. Я писарь в больнице. Начальник с издевкой смеется:
- Тебе далеко и ходить не надо! Скажи, пусть тебе укол фельдшер сделает. Может, в твоей голове просветлеет.
Проситель, опустив голову, уходит. Дорошевич поинтересовался:
- Это какой Тальма? Тот, который обвинялся в двойном убийстве?
- Да, наверное! Я его дело не смотрел, а в газетах что-то читал, писали когда-то…
На другой день Дорошевич встретил Александра на пристани, когда он разговаривал с капитаном парохода "Ярославль". Тальма говорил капитану:
- Я к вам с просьбой. Из Петербурга мне прислали ящик прекрасного коллекционного вина. Мне его, по моему положению, взять нельзя. Будьте добры, скажите ресторатору, пусть он вино возьмет себе. В подарок. Вот накладная.
- Удивительная посылка! - произнес капитан, когда Тальма отошел. - Ее могут прислать
люди, не имеющие никакого понятия о каторге. А этот Тальма - очень странный. Он никогда ничего не просит для себя, все только для других.
Позже журналист познакомился с этим "странным" человеком. Когда он стал утешать каторжанина, говорить, что его дело, возможно, пересмотрят, Тальма махнул рукой:
- Никому никто не нужен! Я уже смирился с тем, что навсегда погиб.
В. Дорошевич писал: "Интересная черта, что, когда он говорил о своем деле, он не жаловался ни на страдания, ни на лишения. Не жаловался на загубленную жизнь, но всегда приходил в величайшее волнение, говоря, что его лишили чести.
Связь с прошлым - как святыня, у него хранятся те газеты, в которых несколько журналистов стояли за его невиновность…"
И свою заметку он закончил: "…Впечатление, которое осталось у меня от Тальма, это то, что я видел очень доброго человека".
ЭПИЛОГ
Весной 1899 года жена каторжанина Тальма, сохранявшая любовь и верность несчастному мужу, добралась до Нового Петергофа, где на даче "Александрия" жил император Николай Александрович.
Попасть на прием к царю стало почти невозможно. Государственные дела отнимали у него много времени. К тому же в империи развелось много всякой шпаны, поставившей своей злодейской целью уничтожение царя и высших государственных сановников, да и самого великого государства тоже.
Но, видать, Господь помогал жене несчастного каторжанина. Она случайно познакомилась с царским любимцем, полковым знаменщиком (знаменосцем) подпрапорщиком лейб-гвардейского Преображенского полка Н. Г. Щеголем.
Это был громадного роста бородатый красавец, поступивший в армейскую службу в далеком 1872 году, а спустя 14 лет командированный в батальон, охранявший русского царя.
Умными серыми глазами он внимательно смотрел на женщину, одетую в траур и говорившую с искренней убежденностью.
- В первый раз нарушу устав, - сказал Николай Георгиевич после долгого раздумья, - я скажу вам место, где завтра с утра поедет царь. Остальное будет зависеть только от вас самой.
На другой день она поступила согласно совету. Завидев царя, женщина вышла на дорогу, встала на колени и подняла над головой прошение.
Сопровождавший царя генерал-майор Комаров соскочил с коляски, принял прошение и передал его императору.
Тот помиловал каторжанина.
Но прежде чем Тальма сумел вернуться с далекого Сахалина на родную Верхнепешую улицу, там произошло еще одно удивительное событие. У некой жены штабс-капитана Елены Билим похитили из дома вещи. Виновницей этой неприятности оказалась крестьянка Варвара Захарова. Следствие установило, что она была любовницей памятного нам Александра Карпова. И еще то, что когда-то она сообщила "по секрету" кухарке пострадавшей (ее звали Дарья Мельникова) о том, что у нее лежит процентный билет на одну тысячу рублей. Карпов ей признался, что из-за этого билета "убили Болдыреву, а заодно и ее служанку".
Оба Карповых были арестованы и быстро сознались в преступлении.
26 апреля 1900 года Пензенский окружной суд приговорил Ивана Карпова и его супругу Христину в каторжные работы на шесть лет. Первого за убийство и грабеж, вторую - за укрывательство и пользование краденым. Последней позже заменили наказание одним годом заключения в тюрьме.
На два года тюрьмы был осужден и молодой Карпов. Статьи обвинения были те же, что и у его отца, но в момент совершения преступления он был еще несовершеннолетним.
Так что, когда в мае 1900 года Тальма вернулся домой, его честь была восстановлена.
"Бог видит правду, да не скоро скажет" - эта истина еще раз оправдалась.
Тальма зажил замкнуто и тихо. Он никогда не жаловался и не роптал. Встречаясь на улице со следователем Надеждиным, он вежливо раскланивался, но руки ему не подавал. Посещал церковные службы и исповедовался.
Исчез Тальма бесследно весной 1918 года.
Говорили разное, но пришли к мнению, что провалился он в полынью, переходя речку Суру.
Во всяком случае, следствия не назначили - в стране творилось такое, что было не до одного пропавшего, к тому же в прошлом каторжанина. Уничтожались миллионы россиян, строилось "светлое будущее".
Когда пошел по реке лед, ниже по течению и впрямь выловили труп мужчины, отдаленно напоминавшего героя нашей истории. Во всяком случае, вдова Тальма похоронила утопленника, и ее часто видели в скорбной позе возле могилки.
Об убийстве на Верхнепешей улице никто больше не вспоминал. Память о нем осталась лишь в архивных бумагах да в книгах по истории криминалистики.
ОТРАВИТЕЛИ
НИКОЛАЮ КИРИЧЕНКО
Близ полночи возле ворот городского кладбища в Ростове-на-Дону остановились три коляски. Из них вышли шесть человек. У двоих были вместительные саквояжи От ограды тут же отделились четыре фигуры Светя фонарями, процессия направилась в сторону кладбищенской церкви. Остановились возле склепа. Заскрежетала открываемая металлическая дверь.
Высокий господин в длиннополом пальто и с тростью приказал:
- С фонарями - вперед!
Это шествие в ночи было продолжением трагедии, случившейся пятью месяцами раньше.
ГРОБ РАЗВЕРСТЫЙ
На кладбище царила жуткая, ничем не нарушаемая тишина. В высоком, не замутненном облаками небе плыла круглая голубая луна, четко выделялись кресты и надгробия. Некоторые могилы испускали такой яркий, шедший словно из нутра земли фосфорический свет, что, казалось, можно читать газету.
Прибывшие вошли внутрь склепа. Спустились вниз по крутой в 12 ступенек лестнице. В конце - еще одна дверь, решетчатая. Открыли висячий замок. Размер слепа- почти 25 квадратных метров. В нем находились четыре надгробия, заложенные кирпичом и оштукатуренные.
- Вот здесь! - показал рукой мужичонка купеческого вида.
На мраморной доске было выбито:
ЗДЕСЬ ПОГРЕБЕНЪ ПОТОМСТВЕННЫЙ ПОЧЕТНЫЙ
ГРАЖДАНИНЪ НИКОЛАЙ ФЕДОРОВИЧЪ
МАКСИМЕНКО
Преставился в 1888 г. октября 18 дня
Оть роду ему было 26 леть.
Человек с тростью скомандовал:
- Обнажите!
Сняли кирпичи, положенные сверху плашмя на доски. Вчетвером достали гроб, поставили рядом на площадке, откинули крышку.
Взорам предстал труп мужчины. Провальные отверстия глаз смотрели в сырой потолок склепа. Кожа лица и рук грязно-серого цвета была покрыта густой плесенью. Усы топорщились, борода выглядела разлохмаченной.