– Да, сударь, – крякнул Никита Сергеевич. – История ваша настолько фантастическая, что в нее трудно поверить!
– Чтобы развеять все ваши сомнения в моей невиновности, я покажу вам свои документы, – гордо выпрямившись, ответил принц и направился к секретеру. Оттуда он достал резную шкатулку, отпер ее ключиком, который снял с шеи, и протянул Карозиным пачку документов.
Профессор и его жена изучили бумаги Амита самым серьезным и придирчивым образом и вынуждены были признать их подлинность, рано как и правдивость самого принца Рамачандра. Некоторое время они молчали, пытаясь осознать все, что произошло и поставило их версию с ног на голову.
– Вы обещали рассказать мне, что вам известно об Ариадне, – напомнил Амит, прервав затянувшееся молчание.
– Да-да, конечно, ваше высочество, – опомнилась Катенька, обращаясь к принцу положенным образом, и принялась в который раз уже рассказывать о своих приключениях и трагических событиях, которым стала свидетельницей.
Когда она дошла до рассказа о тайнике, принц перебил ее:
– Сударыня, а вы забрали статуэтку?
– Нет, я взяла только ожерелье, ведь именно оно было целью моих поисков, я не воровка и чужого брать не привыкла. А ожерелье я взяла, так как была уверена, что она принадлежит генеральше. Ведь я не знала, что это было ваше ожерелье, а не ее. Вы позволите мне продолжать?
Через несколько минут Катенька закончила, а бедный принц, не стесняясь, плакал над судьбой несчастной Вареньки, которую отравил своими руками, хоть и не знал об этом.
– Не плачьте, ваше высочество, – попытался успокоить принца Никита Сергеевич. – Вам сейчас не плакать надо, а разыскивать эту негодяйку Любчинскую!
Амита передернуло, когда профессор назвал актрису негодяйкой. Его впечатления были слишком свежи, чтобы он мог вот так, одним махом, вырвать Ариадну из своего сердца. Но он тут же взял себя в руки:
– Вы правы, сударь, у нее ведь в руках ожерелье богини! Не для этого я объездил пол-мира, чтобы стать сообщником краж и убежать с позором на родину! Прошу вас, поедемте вместе со мной к… ней. Боюсь, что она сумеет меня разжалобить, я слишком сильно ее любил.
Карозины согласились. Вернее, согласилась Катенька, а бедный Никита Сергеевич был вынужден принять это решение, хотя бедный его желудок, терзаемый голодом, яростно протестовал против подобных нарушений режима и его, желудка, священных прав на пищу.
Подъехав к дому, где квартировала актриса, Катенька и принц попросили Никиту Сергеевича пойти первым, объясняя, что его Любчинская не знает, а поэтому пустит, если он скажется ее поклонником, а они поднимутся к ней позже. Профессору Карозину пришлось согласиться, хотя, будь его воля, он просто обратился бы в полицию. Однако он вернулся, не успев зайти. Привратник сказал профессору, что актриса съехала нынче, уже, почитай, часа как три, а куда, – не докладывалась.
Домоправитель также оказался в полном неведении о том, куда могла направиться Любчинская. Оставалась одна надежда – съездить в театр и расспросить Сниткина. Но тут запротестовал Никита Сергеевич, у которого от голода и треволнений разболелась голова.
– Послушай, ангел мой, это тебе сил не занимать с твоей увлеченностью, а я уже с ног валюсь! Почитай с самого утра маковой росинки во рту не было! Ты ведь меня прямо перед обедом вытащила, а я уже тогда голодный был! – затем, перейдя на английский, профессор обратился к принцу: – Ваше высочество, давайте предоставим моей дражайшей супруге разбираться с театральным директором, она с этим прекрасно справится и без нас. А мы с вами отправимся в ресторан и пообедаем. Катерина Дмитриевна к нам потом присоединится. А если вы окажете нам честь, то я с радостью приглашу вас на обед к нам домой. Я, знаете ли, не любитель ресторанной пищи, от нее изжога случается! А вот кухарка наша, Груня, замечательные пироги приготовляет, надо вам сказать.
– Я нахожу ваше предложение весьма разумным, пусть Катерина Дмитриевна едет одна. И сочту за честь принять ваше приглашение, хотя аппетита у меня сейчас нет никакого, как вы можете догадаться.
– Э, ваше высочество! Обед, это такое дело, которым нельзя пренебрегать. Как говаривал мой покойный дед: война войной, а обед по распорядку!
– Сейчас вы напомнили мне моего советника, – усмехнулся принц, и мужчины отправились в дом Карозиных.
Катенька же велела извозчику отвезти себя к театру Сниткина. Приехав, она тот час же прошла к Ефиму Петровичу.
– Кого я вижу! – радостно приветствовал ее Сниткин. – Дражайшая Катерина Дмитриевна! Душевно рад вас видеть! Как здоровье Никиты, супруга вашего? Я все жду, когда мы с вами вместе поужинаем, я не забыл вашего обещания! А как продвигается ваш домашний спектакль? Пригласите меня?
Сниткин мог бы еще полчаса без умолку трепаться, но Катенька прервала его словоизвержения:
– Ефим Петрович, драгоценный вы мой, я к вам по весьма важному делу. Не скажете ли вы, куда уехала Любчинская?
– А зачем она вам? – удивился Сниткин. – Я сам в вашем распоряжении!
– Это замечательно, но я дала ей прочесть свою пьесу, а она забыла мне ее вернуть! И теперь я прямо в отчаянии! – на ходу сымпровизировала Катенька.
– Ах, пьесу! Ну, скажу я вам, Катерина Дмитриевна, вы просто кладезь талантов! И как это Никите удалось отхватить такое сокровище?
– Ефим Петрович! Ну так куда же уехала ваша примадонна? Ведь не могла она не поставить в известность директора театра?
– Госпожа Любчинская пожаловалась мне вчера на меланхолию и попросилась на отдых в деревню. Я ее долго пытался разубедить. Посудите сами, как театру без примадонны, на ней же весь репертуар держится! Но нет! Не могу, говорит, устала, говорит, надо, говорит, отдохнуть! Пришлось отпустить. А куда деваться? Актриса, натура тонкая, возвышенная… Но я ее заставил пообещать, что она вернется не позже, чем через неделю! Так что вам незачем волноваться – вернется, и заберете свою пьесу!
– Ах нет, Ефим Петрович! Это будет слишком поздно! Нам же роли учить надо. Пасха-то уже на носу! А еще репетировать, костюмы подбирать… Мне никак не успеть через неделю! Умоляю, скажите, куда она поехала? Я человека за пьесой пошлю.
– Вот ведь вы какая неугомонная! Знаю, что в деревню, а в какую? Бог ее знает, не упомню! Говорила она как-то, что есть у нее дом в деревне, в наследство от матери покойной остался, а вот где – простите великодушно – не помню.
– Какая жалость, Ефим Петрович, какая жалость! А может быть, кто-нибудь в театре знает?
– Увы, Катерина Дмитриевна, примадонны редко имеют друзей среди актеров, и госпожа Любчинская – не исключение! Я уверен, что она, кроме меня, никому ничего не сказала. Вот разве что…
– Ну?! – с надеждой воскликнула Катенька, которая уже начала отчаиваться.
Сниткин слегка помялся.
– Дело-то слишком деликатное… Но, так и быть, вам скажу. У нее есть поклонник, английский путешественник Томас Канингем, он на Неглинке проживает. Вот он знает обязательно, если, конечно, она вместе с ним не уехала.
Вот теперь можно было смело отчаиваться – все ниточки оборваны. Катеньке все-таки хватило сил любезно поблагодарить Сниткина и распрощаться с ним, пообещав непременно пригласить на свой спектакль.
Домой Катенька вернулась, совершенно упав духом, и лишь обреченно покачала головой в ответ на вопросительный взгляд ожидавших ее мужчин.
ГЛАВА 14
Профессор чуть ли не силой усадил жену за стол, заставляя хоть немного поесть. Расстроенная женщина выло ковырялась в своей тарелке, думая, что же еще можно сделать, чтобы отыскать сбежавшую Любчинскую. Катенька не очень-то верила, что действительно поехала в деревню, да если это и действительно правда, то как угадать, в какую? Деревень-то под Москвой сколько!
– Ваше высочество, – с надеждой обратилась она к Амиту. – Постарайтесь вспомнить, может быть, Любчинская говорила вам что-то домике в деревне?
– Нет, сударыня, – покачал головой удрученный принц. – Для этого она была слишком хитра. Но я чувствую, что она еще не уехала далеко, что-то подсказывает мне: ожерелье близко и мы можем его найти. И я прошу вас, оставить церемонии, я в вашей стране не официально, а вы мне так помогли. Называйте меня просто по имени.
Катенька согласно кивнула и удивленно посмотрела на Принца: тот действительно был убежден в своих словах и снова обрел решимость продолжать поиски. Молодая женщина вздохнула, ей-то уже все казалось бессмысленным. Однако она заставила себя думать, прокручивая в голове все события, произошедшие с того самого вторника, когда Никита Сергеевич ввязался в пари. Постепенно перед глазами Катеньки разворачивались картины всех ее приключений, когда она дошла до последнего обыска тайника и вспомнила несчастную Вареньку, Дашу и коробку с наркотиком, ее осенило:
– Сударь, помните, я рассказала вам о содержимом тайника. Как вы думаете, откуда у Любчинское было такое количество наркотика? Вы не привозили с собой это зелье?
– Нет, сударыня, – покачал головой Амит. – Я могу предположить, что у вас могло сложиться превратное представление о нашей религии, но смесь наркотиков употребляли только таги, простые же верующие никогда не прибегали к подобным средствам, чтобы обращаться к богам…
Принц немного помолчал, а потом как будто что-то вспомнил:
– Постойте! Я помню, что оплачивал счет Ариадны от какого-то аптекаря! Не может ли это стать зацепкой?
– Ну конечно! – в возбуждении вскочила Катенька. – Пакетик от яда! Там стояло название аптеки. Если Любчинская там же приобретала и наркотик, то аптекарь должен был быть с ней в сговоре. Ведь одно дело: купить крошечную порцию для облегчения страданий при переломе там, или еще зачем… Но такое количество! А в то, что Любчинская сама постоянно употребляла эту отраву, я поверить никак не могу. Слишком она трезвомыслящая особа! Она купила все это только тогда, когда вы невольно натолкнули ее придумать тот чудовищный план! Мне кажется, что она не только талантливая актриса, в чем я не могу ее отказать, но еще и обладает определенным воздействием на людей. Иначе очень трудно понять, как ей удалось втянуть в это дело столько девушек за такой короткий срок.
– Так что же мы сидим! – воскликнул Карозин. Он был сыт и готов к новым подвигам, урчащий желудок теперь не мешал профессору проявить твердость духа, а энтузиазм супруги подталкивал к несвойственным для него авантюрам. – Где этот злополучный пакетик?
Катенька вскочила со стула и метнулась в гостиную, где лежала умирающая Варя. Женщина окинула комнату взглядом пытаясь восстановить в памяти события того страшного дня, чтобы вспомнить, куда она девала пакетик из-под мышьяка, который вынула из руки мертвой горничной. Постепенно она вспомнила, что положила его в карман своего платья. Катенька побежала к своему гардеробу, боясь в душе, что ее служанка чистила платье и выкинула бумажку, посчитав ее ненужной.
Слава Богу, пакетик оказался на месте. Впервые в жизни Катеньку порадовала нерасторопность служанке. Она поспешила обратно в столовую, победно неся в крепко стиснутой руке желтоватую бумажку с неприятной эмблемой. В душе ее снова поселилась уверенность, что они доведут это дело до конца.
"Аптека Мульчинского на Сретенке", – прочел Карозин адрес с пакетика.
– Ну что, едем? – поднял он глаза на жену и принца, потом немного задумался, глядя невидящими глазами на надпись. – Мульчинский, Мульчинский… – повторял он в задумчивости.
– Никита, ты что стоишь, мы же решили ехать, пока еще не поздно. Ты что, знаешь этого аптекаря? – Катенька выжидающе смотрела на мужа.
– Да нет, душа моя, не знаю… Но ты понимаешь, это дело такое запутанное, что я поневоле пытаюсь углядеть в нем хоть какие-то логические закономерности… – профессор вспомнил о принце и перешел на английский. – Простите сударь, я вот тут подумал, что этот аптекарь запросто может отпереться, и мы с ним ничего сделать не сможем. А его фамилия кажется мне какой-то странной… прямо инверсия какая-то…
– Что ты имеешь в виду, Никита? – обеспокоилась Катенька.
– Ну разве ты не заметила: Мульчинский, Любчинский, Любчинская…
– Боже мой! А ведь и в самом деле похоже! Ты думаешь, что он ее родственник, но сменил фамилию?
– Да за чем ему? Ну подумай: какое кому дело до фамилии аптекаря, а вот фамилия актрисы, добивающейся славы – совсем другое дело!
– Так ты полагаешь…
– Полагаю. И даже более того… – профессор оборвал сам себе и обратился к принцу, который во все глаза смотрел на рассуждающего профессора. – Вы знаете, сударь, я по роду своих занятий не привык делать скоропалительных выводов, пока не подкреплю их стройной системой строгих доказательств. Но иногда поиск решения происходит интуитивно, с помощью озарения. И тогда доказательства находятся довольно быстро, так как решение выглядит настолько очевидным, что делается понятно сразу: оно верно. Считайте, что у меня сейчас случилось именно такое озарение. Я не так уж и много сделал для распутывания этого дела, но сейчас совершенно уверен в том, что этот аптекарь – родственник актрисы. И он – наш к ней ключ.
– Так едемте же! воскликнула Катенька, увлекая за собой мужа.
Взволнованная компания отправилась на Сретенку. Ехать решили все для большей внушительности. Дорогой обсуждали, как повести разговор, чтобы аптекарь не вздумал запираться и все рассказал. Профессор, уверенный в правоте своей догадки, настаивал, что следует сразу огорошить Мульчинского какой-нибудь фразой. Катенька слега в этом сомневалась, но все-таки решила на этот раз предоставить действовать мужу. Один Бог знает, а вдруг этот аптекарь решит, что Никита Сергеевич, это какой-нибудь чин из тайной полиции в штатском, испугается и сразу все выдаст.
Аптечка на Сретенке располагалась на первом этаже довольно нового дома по соседству с модной кондитерской. Катенька про себя улыбнулась, подумав, что это весьма удобно: перекушал сладостей, так вот-с, извольте здоровьице поправить! Потом она подумала, что вряд ли Любчинская сама стряпала те "конфеты", которыми потчевала легковерных девиц, – актриса не производила впечатление умелой домохозяйки. Так что потом можно будет и кондитера расспросить: не исключено, что он тоже замешан. Люди весьма слабы, а жадность – порок распространенный настолько, что встречается сплошь и рядом. К примеру, пообещала Любчинская тому же кондитеру в трое заплатить за работу, так он не только наркотик, он и что похуже в свои сладости готов будет напихать.
Когда Катенька и мужчины вошли в темноватое помещение аптеки, то на звук колокольчика, сопутствующий открыванию двери, из-за занавеси в глубине комнаты вышел к прилавку аптекарь. Это был довольно невзрачный пожилой человек, сутулый и близоруко щурящий глаза. Нос его, имеющий сизый оттенок, наводил на мыли о частых возлияниях.
– Чем могу служить, господа? – обратился он к вошедшим.
Профессор напустил на себя строгости и негромко, но жестко сказал:
– Советую вам закрыть ваше заведение. Нам предстоит весьма серьезный разговор. И от того, как вы ответите на мои вопросы, будет зависеть откроется ли ваше заведение снова.
В подслеповатых глазах аптекаря явно читался ужас. Он нетвердой походкой вышел из-за витрины и запер дверь, а потом жалким взглядом уставился на Карозина:
– Спрашивайте, ваше благородие, я так и знал, что все это добром не кончится…
Честно говоря, хоть Никита Сергеевич и рассчитывал припугнуть аптекаря, но такого сокрушительного эффекта всего лишь от первой фразы предположить никак не мог. Он откашлялся, собираясь с мыслями и снова обратился к поникшему Мульчинскому:
– Разговор у нас с вами ожидается долгий, нет ли у вас здесь места, где мы могли бы присесть?
– Идемте господа, – обреченно ответил аптекарь и поволокся за витрину.
Вся компания проследовала за ним. Катенька с нетерпением ждала продолжения, Карозин составлял в уме грозные фразы и лишь принц ничего не понимал, только чувствовал, что дело идет на лад. На всякий случай он придал своему лицу самый грозный вид, на который был только способен: вдруг профессору придет в голову как-то использовать и принца в беседе с этим жалким человеком, глядя на которого, принц никак не мог поверить, что тот состоит хоть в малейшей степени родства с прекрасной Ариадной.
За занавесью находилась крохотная комната, по стенам которой располагались шкафы, уставленные самыми разными склянками со всевозможными снадобьями. У подслеповатого оконца располагался стол с аптекарскими инструментами: весами, ступкой, ретортами разных размеров и спиртовкой. Поле стола имелся колченогий табурет, а между шкафами ютились стулья. Вся компания разместилась с грехом пополам.
– Нам известно все о вашей деятельности, – строго начал Никита. – Поэтому запираться не имеет смысла. Добровольное признание поможет вам рассчитывать на некоторое снисхождение.
– Спрашивайте, ваше благородие, я все расскажу, – окончательно понурился Мульчинский.
– Зачем актрисе Любчиской понадобилось столько наркотика и кем она вам доводится, что вы согласились приготовить для нее такое количество? Также, нас интересует – знали ли бы, что проданный вами мышьяк вышеупомянутой актрисе потребовался вовсе не для истребления крыс, а для убийства ни в чем не повинной девушки?
– Езус-Мария! – прошептал аптекарь. – Она дошла даже до этого… Моя дочь – убийца… – по щекам его потекли жалкие старческие слезы.
Никита Сергеевич и Катенька едва могли скрыть свое удивление, настолько в точку попал профессор своим предположением. Между тем аптекарь отер слезы, высморкался в клетчатый платок и заговорил путано и сбивчиво:
– Я все расскажу, все! Но я не знал, Бог свят, не знал, зачем ей все это. Я ей говорил, что она ввязалась в опасное дело, еще тогда, когда она в первый раз начала меня расспрашивать об опиуме и гашише. Я не хотел этого делать, но Дося меня заставила… Езус-Мария! Ну как такое получилось, что у меня выросла такая дочь! Отчего ей было не жить с мужем, зачем она уехала сюда!.. – аптекарь снова поник.
– Рассказывайте все по порядку, – Карозин строго посмотрел на аптекаря.
– Да-да, господа, теперь я понял, что давно должен был явиться к вам, чтобы остановить ее. Но, имейте снисхождение – все-таки дочь…
– Мы примем это во внимание, – сделал досадливую гримасу профессор. – Вы продолжайте, продолжайте. Весьма любопытно.
Мульчинский принялся рассказывать свою историю. Он был многословен как всякий старый человек, но заинтересовавшийся Карозин не перебивал его. Сорок лет назад, Якоб Мульчинский сын мелкопоместного польского дворянина прибыл в Россию в поисках лучшей доли. Двадцатилетнему юноше казалось, что в чужей стране, где его никто не знает он быстрее сможет добиться всего, о чем мечтал.