– Мы посчитали, что это – семейное дело, – тихо проговорил Кутузов. – Горничная была крепостной Олениных, так что посредством некоторых влиятельных особ это дело удастся-таки замять… А Медведев, – Иван Сергеевич усмехнулся, – не особенно-то рвется расследовать это странное преступление! На это, Яков Андреевич, у нас есть вы! Кстати, вы плохо осмотрели Лушино тело, – как будто невзначай добавил он.
– Что вы имеете в виду? – удивился я.
– Лаврентий Филиппович рассмотрел маленькую ранку у Лукерьи на шее, якобы от зубов, – тихо отозвался Кутузов. – Так что выходит, что горничная легко могла обратиться в вампира, если ее, конечно…
– Вы шутите? – усмехнулся я. – Неужели, Иван Сергеевич, вы всерьез полагаете, что упырь существует?!
– Разумеется, нет, – отмахнулся Кутузов. – Но кто-то же нанес эту ранку, прежде чем воткнуть кол в бедную девушку.
– Но почему вы не позволили Луневу сопровождать графиню Элен в имение?! – я не переставал задавать интересующие меня вопросы.
– Ну, – Кутузов развел руками, – это была воля Натальи Михайловны!
– Тогда я и вовсе ничего в этом деле ничего не разумею, – признался я. – Ведь вдова с самого начала была против расследования! К тому же она особенно противилась тому, что в этой истории принимают участие масоны! Я полагал, что это была воля ее пасынка графа Владимира, а в итоге он сам выставляет меня за дверь!
– Граф Оленин сделал это с моего дружеского благословения, – отозвался Иван Сергеевич.
Я ошеломленно опустился на оттоманку.
– С вашего благословения?
– Да, – кивнул Кутузов. – Наталья Михайловна давила на графа. Да и Мария Александровна настаивала на том, что сестре нужен новый доктор. Я посоветовал Владимиру согласиться с доводами своей семьи. Но вам-то ничего не помешает отправиться за ними следом в усадьбу!
– Но мне же было ясно сказано…
– Вы заметили, как громко говорил с вами граф? – осведомился Иван Сергеевич.
– Да, – согласно кивнул я. – Признаться, мне и самому это показалось несколько странным!
– Так вот, – начал объяснять Кутузов. – В то время, когда граф Владимир разговаривал с вами, его очень внимательно слушала находящаяся в холле Наталья Михайловна! Но если вы нанесете визит в усадьбу, вряд ли вдова Оленина отважиться на открытый скандал, учитывая мой, да и ваш, Яков Андреевич, вес в высшем обществе!
Я наконец начал осознавать, что в словах моего наставника имелся смысл.
– Но врачебный консилиум состоялся? – осведомился я. – В каком состоянии была графиня Элен?
– Елену Александровну признали больной, – невесело усмехнулся Кутузов. – Боюсь, что если вы не поторопитесь, то над ней, скорее всего, учредят опеку и лишат ее какого бы то ни было состояния!
– Кузнецов руку свою приложит, – протянул я задумчиво. – Это ясно, как белый день! – Я с досадой хлопнул себя по бедру ладонью.
– Я гляжу, у вас уже и подозреваемые имеются, – подмигнул мне Иван Сергеевич.
– Имеются, – улыбнулся я. – Ну а Лунева-то я с собой в Отрадное взять могу?
Отрадным, насколько мне было известно, называлось родовое гнездо Олениных.
– Берите, – согласился Иван Кутузов, – Если, конечно, считаете, что это необходимо!
IV
Лукерью схоронили на Васильевском острове тихо и незаметно. Однако несколько человек все же знали об этих не совсем обычных похоронах. Я наблюдал за скромной процессией из-за чугунной ограды Смоленского кладбища, где лоб в лоб столкнулся с Боженой Феликсовной. Она была в черном муаровом платье и в такой же траурной шали, которая только подчеркивала ее какую-то инфернальную красоту. В руках моя сестрица сжимала миниатюрный зонтик, ее золотистые локоны озорно выглядывали из-под берета с эгреткой.
– Яков Андреевич, – засмеялась она. – Что-то мне подсказывало, что я, мой дорогой, обязательно здесь тебя встречу! – Кузина легонько ткнула длинным и узким концом черного зонтика в мой кожаный сапог.
– Как вы узнали?! – воскликнул я.
– Слухами земля полнится, – развела руками Зизевская, – Неужели тебе, Яков, неведомо, что моя камеристка дружит с кучером Олениных?! А? Мне-то казалось… – Божена бросила на меня проницательный взгляд головокружительных глаз. В этот момент гроб с телом девушки как раз опускали в могилу. – Ее и впрямь закололи осиной? – с искренним любопытством поинтересовалась Божена.
– Ресницы у вас, кузина, очаровательные, – я наслаждался произведенным эффектом. Божена так и застыла с открытым ртом, придерживая другой рукой в лайковой перчатке свой зонтик. – Яков, ты надо мной издеваешься? Признайся честно! Как на духу! Ведь издеваешься?
– Да, – кивнул я. – Вам ведь, Божена Феликсовна, и так все должно быть известно от графского кучера… или от камеристки.
– А я-то еще новостями поделиться хотела, – обиженно надула губы Божена. – Вот теперь не дождешься! – пригрозила она мне пальчиком.
– Тогда вы так и не узнаете, милейшая, – усмехнулся я, – торчал ли в сердце у Лушеньки осиновый кол.
– Ну так торчал или не торчал? – капризно осведомилась Божена.
– Торчал, – признался я. – И самый что ни на есть настоящий! Вот бы еще узнать, кто ей его воткнул?! Не бедняжка Элен – это точно! У нее и силы-то такой отродясь не бывало…
– Ну, – Божена Феликсовна нахмурила очаровательные бровки, – говорят, что душевнобольные обладают иногда недюжинной силой…
– И вы туда же! – не выдержал я. – Да здорова она! Здорова! Только взвинчена до предела! Кто-то очень ловко заморочил ей голову! Представляете, как бы вы себя, моя милая кузина, чувствовали на ее месте?!
– Вот в этом я с тобой, Яков, согласна, – кивнула Божена Феликсона, сверкнув золотым завитком волос у виска. – В том, что Элен взвинчена до предела, – уточнила она. – Только вот я бы на ее месте ни за что бы не позволила никому, даже самому черту, так заморочить себе голову!
– Ну, в этом-то я, конечно, не сомневаюсь, – протянул я уверенно. – И все-таки что же вы хотели мне рассказать? – Мне не терпелось услышать, что скажет Божена, обычно ее рассказы не бывали пустыми. В них всегда присутствовало некое рациональное звено, способствовавшее раскрытию преступлений.
– Моя горничная призналась мне, что покойная Луша нередко секретничала с Машей Олениной и была даже какое-то время ее компаньонкой!
– С Машей?! – Я ушам своим не поверил.
– Вот именно, – подтвердила Божена. – Мне тоже это показалось несколько странным, учитывая презрительное отношение к Луше младшей Олениной. Но, оказывается, Маша с Лушей крепко поссорились, по крайней мере так утверждает кучер, неизвестно даже из-за чего! И тогда Маша якобы подарила свою горничную сестре, именно тогда, когда Елена Александровна остро стала нуждаться в доверенном человеке!
– Но в этом мне пока не видится ничего подозрительного, – отозвался я немного разочарованно.
– Ты бы лучше дослушал меня до конца, прежде чем делать умные выводы, – усмехнулась Божена.
– Я – весь внимание…
– Так вот, – Божена Феликсовна уже перешла на шепот, – этот самый кучер, ну… друг моей камеристки, признался ей, что нередко видел Машу в обществе Луши по вечерам, и при этом они всегда о чем-нибудь да шептались! В общем, довольно странно себя вели! Заметь, Яков, это бывало уже после их ссоры, о которой в доме знали все до последней девчонки с кухни, и которая вылилась в настоящий скандал! Мария Александровна заявила тогда, что Лукерью видеть больше никогда не желает! И если бы не несчастье с Элен, то вовсе продала бы ее, как часто это проделывала с другими девушками…
– Что? Что? – удивился я. – Машенька торговала крепостными?! Вот уж никогда бы не подумал…
– Вот именно, милый братец, – подтвердила Божена. – У Марьи Александровны пристрастия-то те еще. Впрочем, в них нет ничего особо предосудительного или, тем более, преступного для общества… Но, так или иначе, они наводят на некоторые размышления, особенно в свете последних событий! Впрочем, в них тебе самому разбираться. Ты у нас бравый сыщик, а я всего лишь слабая женщина!..
– Ну-ну, – усмехнулся я, возведя глаза к небу, которое казалось особенно хмурым в этот ненастный день. "Слабость" Божены Феликсовны представлялась мне… Как бы это сказать? Сомнительной!
– Как мне понимать этот тон? – фыркнула Божена Феликсовна. – Это комплимент или оскорбление? – лукаво улыбнулась она.
– Разумеется, комплимент, – отозвался я, провожая глазами скромную похоронную процессию, которую возглавлял граф Оленин. – А кому Марья Александровна продавала девушек? И, собственно говоря, зачем? Оленины, кажется, не бедствовали…
– Ну, не знаю, – отозвалась Зизевская. – Ты, милый Яков, слишком много от меня хочешь. Хотя, должна заметить, ходили слухи, что за каждую из своих девушек хозяйка получала не менее пятисот рублей ассигнациями…
– Да это же больше иного чиновничьего годового оклада! – воскликнул я.
– Вот так-то, – закивала Божена. – И Наталья Михайловна, поверь мне, была в курсе событий!
– Ну, сестрица, – дивился я, – ты просто кладезь совершенно бесценной для любого сыщика информации, – я почтительно поцеловал ручку Божены, источавшую изумительный аромат.
– Машеньке нравилось готовить девушек в горничные, – Божена Феликсовна снова пожала плечиками. – Она учила их танцам, шитью, парикмахерскому искусству, музыке, языкам, латыни, французскому, греческому…
– Греческому? – Мне невольно вспомнилась настенная надпись в будуаре Элен. К тому же, если учесть, что Лукерья постоянно покупала одну и ту же настенную ткань с китайским рисунком в лавке у сидельцев напротив хозяйского особняка, и принять во внимание, что греческому ее обучила Мари…
– Да, у Машеньки обнаружилась страсть к преподаванию, – с загадочным видом проговорила кузина. – У нее вообще было множество всякого рода страстей… Особа весьма разносторонняя! Я бы на твоем месте пригляделась к ней повнимательнее!
– А поподробнее? – осведомился я. Разговор принимал неожиданно занимательный поворот. – Что еще тебе известно о Марии Олениной?
– Ну, к примеру, – протянула Божена, – Марья Александровна нередко посещала и мои салонные вечера, особенно когда речь на них заходила об оккультизме и всякого рода каббалистике! У Машеньки глазки так и блестели! Если бы ты только видел, Яков, как она была хороша в такие минуты!
– Ах, вот оно что, – я задумчиво обхватил подбородок руками. Слова Божены наводили меня уже на кое-какие нелицеприятные для графини Мари размышления. Каббалистика! Упыри! Загадочные семейные предания…
– Да, да, – закивала Божена. – Машенька без ума от театра и всякого рода мистификаций. Это еще одно из ее многочисленный увлечений!
– Значит, Кузнецов мог действовать и с ее указки, – высказал я вслух мучившее меня предположение. – Никогда бы прежде не подумал, что Мари Оленина на такое способна! Элен ведь сестра ей!
Божена в ответ только молча пожала плечами.
– Или Раневский, – проговорил я задумчиво. – Да мало ли кто еще!?
– Вот именно, – кивнула Божена. – Мало ли кто еще? Возможно, ты зря заподозрил Мари, и все это только какое-то мистическое, адское стечение обстоятельств!
– Слишком много совпадений, – заметил я. – Вряд ли, Мари здесь ни при чем! Впрочем, скоро я собираюсь ехать в Отрадное! Там-то, я надеюсь, все прояснится!
– Вряд ли тебе там обрадуются, – усмехнулась Божена, обнажив свои белые зубки. – У меня сложилось впечатление, что графиня Наталья Михайловна тебя не слишком-то жалует, – усмехнулась она.
– В этом ты, конечно, права, – не стал я спорить с Боженой. – Однако вряд ли Оленина отважится пойти на открытый скандал. Так или иначе, но попытаться стоит!
– Ну, – Божена повела плечиком, – тебе, конечно, виднее! Попытка – не пытка!
– Мне кажется, что ты чего-то не договариваешь, – произнес я уставившись ей в глаза. – Что-то важное о Мари!
– Мария Александровна не пропускала ни одного маскарада! Особенно ее волновала личность мошенника Калиостро, – усмехнулась Зизевская.
– Я бы просил вас быть осторожнее в выборе… выражений, – отозвался я. Граф Калиостро, конечно, имел не блестящую репутацию, но…
– Ну да, конечно! – Божена замахала руками. – Он тоже, кажется, был из ваших, – ткнула она в меня пальцем. – Масоном! Мне об этом сама Мари рассказывала. Оленина даже побывала у него на квартире, где он когда-то останавливался в Санкт-Петербурге под именем Алекса… Нет, кажется, Феликса.
Граф Александр Джузеппе Калиостро и впрямь в конце прошлого века останавливался в Северном Вавилоне под именем Феликса и причислял себя к масонам одной из высших орденских степеней. Алекс, Феликс… Созвучие этих имен снова заставляло меня заподозрить Мари Оленину в чем-то очень неблаговидном! Хотя все это еще были, можно сказать, бездоказательные заключения, построенные почти что на пустом месте! "Вряд ли Калиостро мог превратиться в вампира!" – мысленно усмехнулся я. Однако имя Алекс могло показаться звучным графине Мари, учитывая, что ее жених имел прежде виды на ее сводную, легко внушаемую сестрицу, и родовое имение должна была унаследовать не она, а все та же Элен.
– О! Я так и вижу, как целая туча обвинительных мыслей кружит у тебя в голове, – усмехнулась Божена. – Ей-богу, придет нужда, ты и меня не пощадишь, – проговорила она серьезнее и тут же нахмурилась, от чего ее лицо стало еще прекраснее.
– Милая кузина, вы неприкосновенны, словно ангел небесный, – я послал ей самую очаровательную улыбку из своего арсенала светского соблазнителя. Но на нее, кажется, мои чары не действовали.
– Эх, Яков, – погрозила она мне пальчиком. – Мне ли не знать, на что ты способен ради своего Ордена? – Она невольно плотнее закуталась в шаль. Ветер, подувший с севера, казалось, пронизывал до костей. – Неужели ты думаешь, братец, что я не догадываюсь, какою ценою далась тебе вся эта эзотерика, каббалистика и индийская философия?! Из разорившегося дворянина, промотавшего свое состояние, ты превратился в одного из самых просвещенных людей Европы, блистательного светского льва, не знающего счета деньгам и легко открывающего двери кабинетов самых влиятельных лиц в столице! Ты и в самом деле полагаешь, что я не догадываюсь о том, чем тебе пришлось за это заплатить?!
– Божена, вы сказали это таким тоном, будто считаете, что я заложил свою душу дьяволу, – отозвался я не особенно весело.
– А разве это не так? – опасливо осведомилась кузина. – Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду…
"В случае же малейшего нарушения сего обязательства моего подвергаю себя, чтобы голова была мне отсечена, сердце, язык и внутренности вырваны и брошены в бездну морскую; тело мое сожжено и прах его развеян по воздуху", – невольно вспомнились мне слова из древнего рукописного устава нашей масонской ложи, хранившегося в архиве за семью замками под особой ответственностью хранителя архива и двух сюрвельянов – официальных орденских надзирателей. Однако я ни минуту не усомнился в правильности избранного мною пути и не пожалел о судьбоносной встрече с Кутузовым.
– Не так, – коротко бросил я. – И давай больше не будем об этом! Мне и причитаний Миры довольно!
– Ты нервничаешь, – встревоженно проговорила Божена. Ее синие глаза потемнели и казались мне теперь такими же серыми, как ненастное небо. Божена за меня волновалась, и я это чувствовал.
– В какой-то мере, – признался я. – Мне до сих пор еще непонятно толком, что творится с Элен. Возможно, если бы я был розенкрейцером и был больше посвящен в магические вопросы…
– Яков, как ты можешь верить в это? Как можешь говорить об этом на полном серьезе? – дивилась Божена. – Графиню ведь водят за нос из-за ее наследства, это же ясно, как божий день! – Она стукнула зонтиком об ограду, и он сломался. – Ну вот, – жалобным голосом простонала она. – Французский…
– Мне кажется, что ты права, – с сомнением отозвался я. – Но нельзя отрицать и возможность вмешательства каких-либо потусторонних сил.
– Например, скрывающихся под видом какого-либо актера или… певца, – Божена тряхнула головой, и ее прическа рассыпалась. – Вот еще не было печали. Я велю взашей гнать своего цирюльника! Что это еще за coiffure он мне сделал на голове?
– Вам так больше идет, – улыбнулся я. – Но вы имели в виду кого-то конкретно? Такое лицо существует? Почему вы молчите? – Мне казалось, что Божене известно гораздо больше, чем она говорит.
– Возможно, – уклончиво ответила кузина, делая одну за другой безрезультатные попытки собрать останки своего изящного зонтика. – Сначала я не придала всему этому значения, а потом сложила в уме кое-какие факты и…
– Ну так говорите же! – воскликнул я.
– Около года назад в свете ходили кое-какие слухи… – вкрадчиво начала Божена, но осеклась. – Все-таки это – сплетни.
– Если это может иметь какое-то отношение к делу Элен, – я молитвенно сложил руки у себя на груди, – то расскажите мне.
– Ну да ладно, – отважилась, наконец, Зизевская. – Тем более, ты ведь не используешь эту информацию во вред молодой графине?.. – она бросила на меня пытливый взгляд своих глаз, которые снова сделались ярко-синими.
– Разумеется, нет! – выдохнул я. Мне уже так надоело торчать на этом проклятом кладбище.
– Марию Александровну якобы на маскараде уличили в связи с каким-то там актеришкой из Каменного театра, – брезгливо проговорила Божена.
– С актеришкой?! – я не верил своим ушам.
– Ну да, – подтвердила Божена. – Правда, Наталья Михайловна всеми имеющимися у нее средствами пресекла эти слухи и увезла свою дочь за границу, будто бы на лечение…
– Очень интересно, – проговорил я в ответ. – И что же сталось с этим актеришкой?
– А мне-то откуда знать? Бог с тобой, Яков! – Божена перекрестилась. – Хотя…
– Вы ведь что-то знаете, скажите мне, – настаивал я на своем. – Ведь эти люди могут свести несчастную Элен в могилу или совершенно лишить ее рассудка, запугав своими адскими проклятиями до полусмерти! Луше-то они уже загнали кол в сердце, – заметил я. – И это несмотря на то, что, как выясняется, она служила им верой и правдой!
– Да, Яков, – неохотно согласилась Божена, – пожалуй, умолчать обо всем, что я знаю, было бы с моей стороны преступно. Ты уже встречался с Орешниковым? – неожиданно спросила она.
– Конечно, – кивнул я в ответ.
– Ну так вот, – протянула Божена Феликсовна. – Николай когда-то волочился за одной барышней, которая в ту пору приятельствовала с Машей Олениной. Эта барышня сейчас замужем за князем Курочкиным. Она, я просто уверена, должна что-то знать!
– Ты можешь устроить мне встечу с этой… Как ее? Курочкиной? – У меня появилась кое-какая надежда, что ситуация начала проясняться.
– Варей Курочкиной? – задумалась Божена. – Пожалуй.
– Захочет ли она со мной разговаривать? – забеспокоился я. – Ведь Мари как-никак ее подруга.
– О! На этот счет можешь не волноваться! – заверила меня Божена Феликсовна. – Они рассорились из-за какого-то пустяка, так что Варвара Алексеевна будет только рада посплетничать!
На этом мы расстались с кузиной, и я поспешил домой, где меня дожидалась Мира с обедом и мой Золотой дракон с очередной партией в вай-ки, одной из четырех королевских дальневосточных игр.