Я сполна расплатился с горничной, поблагодарив ее за ценную информацию.
– И что же такого важного она вам поведала, Яков Андреевич? – усмехнулся Кинрю, когда дверь за Анфисой закрылась. Знатные дамы в кофейне проводили ее удивленными взглядами.
– Еще не знаю, – отозвался я в том же тоне. – Пока ее слова только подтверждают то, что нами уже было услышано!
– И что же теперь вы собираетесь делать? – японец пытливо уставился на меня.
– Отправиться домой пообедать, – проговорил я в ответ.
* * *
Мира встретила нас на у входа в дом.
– Яков, тебя дожидается подпоручик Оленин, – встревоженно проговорила она. – Кажется, он хочет, чтобы ты срочно нанес визит его приболевшей сестрице. Он взволнован, как никогда! – Мира устремила на меня взгляд своих черных бархатных глаз, и я устыдился собственных воспоминаний о княгине Полянской.
Когда мы вошли в гостиную, я заметил, какой восхищенный взгляд бросил граф на мою индианку в темно-лиловом муаровом платье, которое заканчивалось внизу атласным бие. Ее волосы были сколоты черной бархатной токой со страусиными перьями. Мира сжала мою руку, и я почувствовал, что пальцы у нее ледяные.
Граф Владимир сидел в круглом кресле, обитом темно-зеленым штофом.
– Но где же вы пропадали, Яков Андреевич?! – воскликнул он. – Моя сестра, наконец, изъявила желание переговорить с вами, – проговорила Оленин взволнованно. – Я намекнул ей, что вы сведущи в некоторых… Как бы это сказать? В некоторых вопросах эзотерического знания, – наконец, выговорил подпоручик.
– Les affaires l'ont retunu – ответила индианка. – У него действительно было много дел, – добавила она.
– Как себя чувствует ваша сестра? – осведомился я.
– Ни жива, ни мертва! – в отчаянии махнул рукой Владимир Оленин. – Я всерьез обеспокоен состоянием ее психического здоровья, – тяжело вздохнул граф. – Мне бы не хотелось, чтобы это все закончилось умопомешательством. – Он обхватил свою голову руками, и из его груди вырвался стон.
– Не волнуйтесь, – попробовал я утешить его. – Я сделаю все, что только будет возможно!
– Если еще не поздно, – тихо отозвался Оленин.
– Кстати, – неожиданно вспомнил я, – вам о чем-нибудь говорит имя Алекс?
– Откуда!? Вы-то откуда узнали его?! – воскликнул Владимир. – И до вас уже слухи дошли?
– Какие слухи? – насторожился я.
– А разве я или матушка называли вам имя вампира, преследующего мою сестру в ее бредовых фантазиях? – отозвался Оленин.
– Нет, но… В общем, я навел кое-какие справки, – мне не хотелось рассказывать графу Оленину, что я мучил расспросами горничную из дома Вяземских.
– Ну, ну, – пробормотал граф, кусая губы. – Итак, вы едете?
– Да, разумеется, – согласился я и направился к выходу, чувствуя на себе обжигающий взгляд черных глаз индианки.
– Я прошу вас, – шепнула она на прощание, – ведите себя осторожнее!
Я с нежностью улыбнулся ей и вместе с японцем вышел из дома.
* * *
Карета остановилась у дома Олениных. Почти у самого входа я столкнулся с человеком, который прогуливался под окнами. Незнакомый мне господин и Оленин молча расскланялись, после чего незнакомец скрылся за оградой особняка.
– Кто это? – спросил я у графа, провожая человека настороженным взглядом.
– Господин Раневский вернулся, – сухо ответил он, наглухо застегивая воротник.
– Бывший жених Элен? – полюбопытствовал я.
– Мне бы не хотелось вдаваться в подробности, – поморщился граф. – Этот человек низко обошелся со всеми нами, – глухо добавил он и замолчал.
Я не стал настаивать на ответе, решив, что всему свое время, и обратился к Кинрю:
– Это его ты видел под окнами Вяземских, когда загорелась гардина?
– Нет, – покачал головой японец. – Я не уверен. Лицо того человека скрывал капюшон, но мне кажется, что он был гораздо выше.
– О чем это вы? – удивился Владимир.
– Кинрю видел под окнами бального зала какого-то незнакомца в бурнусе, – ответил я, – как раз в тот момент, когда Элен лишилась сознания. Мне показалось справедливым предположить, что именно появление этого незнакомца так ее напугало. Или… – я помолчал на пару секунд, – может быть, взволновало! Разве этим незнакомцем не мог быть ее жених? Она была влюблена в него?
– Кажется, да, – раздраженно ответил Оленин. – И если именно он маячил под окнами, то ему еще придется за это ответить! – угрожающе проговорил граф Владимир. – Он и так принес слишком много несчастий нашей семье! Но если это был не Раневский, то кто?
От этого вопроса у всех мороз пробежал по коже.
– Если Элен не сумасшедшая, – продолжил граф, – Следовательно…
– Следовательно, есть некто или нечто… – подхватил я взволнованно.
– Что сводит ее с ума, – закончил за меня подпоручик. – Намеренно или не намеренно! И нам предстоит выяснить имеет ли этот незнакомец какое-либо отношение к мистике или…
– Или легенда вашего рода – всего лишь обстоятельство, умело используемое для того, чтобы свести с ума бедную девушку, – резюмировал я.
– Или, по крайней мере, выдать ее за сумасшедшую, – вставил свое слово Кинрю.
– Но кому могло понадобиться делать такое? – ужаснулся Оленин.
– Вот это-то я как раз и собираюсь выяснить, – ответил я, переступая порог графского дома.
Мы снова поднялись на второй этаж. В этот раз Юкио Хацуми и здесь сопровождал меня, а не стал, как в прошлый раз, дожидаться в карете.
Наталья Михайловна, завидев его, едва не задохнулась от возмущения. Однако ей удалось пересилить себя, и она промолчала.
"В этом доме только еще азиатов и не хватало!" – было написано на ее лице.
– Элен сама изъявила желание с вами переговорить, – сказала она, приглашая меня в гостиную, обставленную красивой мебелью из какой-то дорогой мастерской, вероятней всего, от Гамбса. – Сейчас я велю пригласить ее, – величественно произнесла она и дернула бисерный шнур сонетки.
– Я сам за ней схожу, – опередил ее Владимир и скрылся в полумраке длинного коридора.
Сегодня графиня Наталья Михайловна выглядела не так великолепно, как в прошлый раз. Похоже, что она переживала за свою падчерицу или за репутацию семейства, которая могла в этот раз пострадать. Мало ли чем мог быть вызван обморок графини Элен?!
Она устало присела в глубокое кресло, оправив пышные атласные юбки.
– Наталья Михайловна, – обратился я к ней, – что вы можете сказать мне о вашем несостоявшемся зяте Раневском?
– А, вы уже и про этого прохвоста успели пронюхать, – сквозь зубы процедила она. – Мошенник, каких еще свет не видывал, – вспыхнула графиня. – Наделал в Петербурге долгов, а платить-то и нечем! Хорошо еще, что мы узнали вовремя! И то благодаря Машенькиному жениху, – добавила Наталья Михайловна, тяжело вздохнув. – Вот истинно благородный человек, – прослезилась она. – Взял это дело в свои руки, с кредиторами расплатился. И все ради Машеньки! Но довольно об этом!
В этот самый момент на пороге появилась Элен в сопровождении Владимира. Она выглядела утомленной в своем бледно-голубом кисейном капоте, отделанном искусственными камелиями и лионскими кружевами. Ее кожа казалась мертвенно-бледной и какой-то обескровленной. Она на свету будто просвечивала. Я и впрямь разглядел у нее на груди осиновый крестик. Элен проследила за моим взглядом.
– Я его у богомолки купила, у божьей странницы, – тихим голосом объяснила она, кутаясь в шаль. Юную графиню знобило. Ее бросало то в жар, то в холод – это было сильно заметно.
– Но зачем? – В свою очередь осведомился Владимир с выражением сострадания на лице. – Ты прилегла бы на оттоманку, – попросил он ее.
– Все блажь! – всплеснула руками Наталья Михайловна. Она возвела глаза к потолку и перекрестилась.
– На осине Иуда повесился, – невозмутимо сказала Елена, – она всякую нечесть отпугивает, – юная графиня сложила тонкие руки у себя на груди.
– А чеснок-то у тебя в комнате для чего? – простонала Наталья Михайловна. – Весь дом провонял уже!
– Матушка! – шикнул Владимир. – Выбирайте, наконец, выражения.
– Не смейте мне указывать, молодой человек, – сверкнула на него черными глазами вдова.
Подпоручик осекся и замолчал, уставившись в пустоту.
– Чеснок – это символ очистительного огня, в котором сгорает вся нечисть, – с лихорадочным блеском в глазах проговорила Элен.
– Ну вот! Вы слышали? – Наталья Михайловна в отчаянии развела руками. – Ты же в могилу себя сведешь своими бреднями! – обратилась она к Элен.
– А кто такой Алекс? – поинтересовался я, внимательно вглядываясь в лицо Елены.
– Так вы, стало быть, уже все знаете? – не притворно удивилась она. – Значит, верно о вас говорил Владимир, что вы в какие-то там тайные обряды посвящены? – Она медленно опустилась на круглый стул с высокой спинкой.
– Что? Что? – уставилась на меня Наталья Михайловна. В этот момент я понял, что она принадлежала как раз к тем людям, которые думали, будто масоны хотят погубить Россию, считая нас проводниками французского влияния на Россию, сторонниками вольности и революции… – Так вы масон, – прошептала она. – Как же я сразу не догадалась?! Как ты мог?! – накинулась Наталья Михайловна на графа Владимира.
Из ее слов я заключил, что она ничего не знала о принадлежности своего покойного мужа и пасынка к вольному братству свободных каменщиков.
– Вы не ответили на мой вопрос, графиня, – напомнил я.
– Алекс – вампир, – тихо сказала Элен. – Тот самый, что преследует женщин из рода Олениных, – объяснила она. – Он выбрал меня своей нареченной женой.
"Так вот, значит, откуда этот горячечный бред про свадьбу и флердоранж! Но кто же сыграл с ней такую кошмарную шутку?! Неужели, отвергнутый жених? Как-то все это странно", – размышлял я, вглядываясь в ее измученное лицо.
– И когда должна состояться свадьба? – как можно, спокойнее осведомился я.
– Алекс сказал, что как только я буду готова, – прошептала Елена, глотая слезы. – Он мучает меня уже больше месяца, является мне по ночам, оставляет какие-нибудь знаки, рассказывает о своей несчастной любви, предательстве и женском коварстве. – Графиня заплакала и закрыла лицо ладонями.
– Какие такие знаки? – поинтересовался Кинрю.
– Всякие надписи, – сказала Елена, – на стенах. Не верите? Если хотите, то я покажу!
– Очень хотим, – ответил я.
– Тогда идемте со мной, – поднялась Елена со стула.
– Снова эти чудачества, – вздохнула Наталья Михайловна. Однако и она все же последовала за приемной дочерью.
– Эта надпись на стене в моей комнате, – дрожащим голосом проговорила Элен. Она едва держалась на ногах, и Владимиру пришлось взять ее под руку.
– И в самом деле будто кто из нее кровь сосет, – угрюмо проговорила вдова.
Стены в комнате графини Елены Александровны Олениной были расписаны цветочным орнаментом по китайскому шелку. Комната была обставлена изящной мебелью. Два зеркала в узорных рамах стояли друг против друга. На них – бронзовые светильники. На шифоньерке лежали пяльца с незаконченной вышивкой; рядом – "бобик"; на секретере – изящный альбом; кровать у окна застелена несколькими белоснежными покрывалами. Два мягких кресла стояли на паркетном полу, а чуть поодаль от них – диванчик, прикрытый цветным покрывалом. Здесь же был низкий столик перед киотом, на котором стояла и едва-едва теплилась свеча, рядом с которой лежал молитвенник. Вся комната была уставлена фарфоровыми вазами с высокими роскошными оранжерейными розами на длинных ножках. Половина из них увяла, но в будуаре стоял удушающий розовый запах, от которого начинали кружиться даже самые трезвые головы.
– И где же ваша надпись? – осведомился я.
Графиня Элен растерянно озиралась по сторонам, словно попала в какую-то чужую страну.
– Здесь же была, на шелке, – прошептала она.
– Это только доказывает, что ты все выдумала! – вскричала Наталья Михайловна. – Или что ты… – вдова не договорила до конца своей фразы, но все поняли, что она хотела этим сказать.
Владимир закрыл лицо руками.
– Вы думаете, что я сумасшедшая, – пролепетала Элен и снова заплакала. Она выглядела такой жалкой, что даже мне стало как-то не по себе.
– Вы, по крайней мере, можете хотя бы сказать, что там было написано? – Я старался говорить с Еленой как можно мягче, чтобы по нечаянности не усугубить ее и без того плачевное состояние.
Элен на какое-то время перестала рыдать, вытерла слезы батистовым белым платком и подняла на меня свои светло-голубые глаза.
– Рок, – дрогнувшим голосом проговорила графиня Оленина, – На стене моей комнаты всегда появляется слово "рок", – убежденно повторила она. – Его пишут кровью.
– Или красными чернилами, – вставил свое слово Кинрю.
– Если его, вообще, пишут, – скептически заметила Наталья Михайловна.
– Вы можете с Лушей переговорить, – всхлипнула Елена Оленина. – Она тоже видела эту надпись.
– Что еще за Луша? – обратился я к мачехе Элен.
– Горничная, – пожала плечами Наталья Михайловна.
– Хорошо, хорошо, – согласился я. – Вашу горничную я обязательно расспрошу.
– Мне надоело, что все в этом доме, – сверкнула глазами молодая графиня, – включая даже моего брата, считают меня за сумасшедшую! Я еще не лишилась рассудка!
Она одарила Владимира укоряющим взглядом,
– Луша! – крикнула Наталья Михайловна. В этот раз она даже не воспользовалась шнуром от сонетки. – Луша!
И минуты не прошло, как в дверях появилось худенькое личико горничной с лисьими темно-карими глазками. На ней было платье из темно-синего ситца и длинный белый передник, уложенный складками. Толстая каштановая коса спускалась ниже пояса и была перевязана бирюзовыми лентами.
– Звали, барыня? – осведомилась горничная, обводя комнату пристальным взглядом. Особенно ее удивили гости, которых она без какого-либо стеснения в упор рассматривала.
– Звала, – подтвердила Наталья Михайловна, поджав тонкие губы. – Видела ли ты какие-нибудь надписи на стенах в комнате Елены Александровны? – сурово осведомилась она.
Горничная смутилась и опустила глаза, комкая руками края передника.
– Смотри мне в глаза! – крикнула Наталья Михайловна. – В глаза! – гипнотизирующим тоном повторила она. Графиня Оленина напомнила мне удава, которого мне однажды довелось повидать на Востоке, когда я предпринял путешествие в Индию, повинуясь тайному поручению Орденского начальства. – Итак! – повелительно проговорила она. – Я тебя очень внимательно слушаю.
Луша прикусила губу, бросила взгляд сначала на Елену Александровну, потом на вдову и отчетливо проговорила:
– Да, видела!
– Ну вот, я же говорила! – воскликнула Элен. – Я же говорила! – она залилась звонким нервным смехом. Ее щеки вспыхнули лихорадочным румянцем, таким, какой обычно бывает у женщин, неизлечимо больных чахоткой.
– Это правда? – спросила Наталья Михайловна инквизиторским тоном, прищуривая непроницаемые глаза. – Если ты лжешь… – она поднялась и медленно пошла на встечу к насмерть перепуганной Луше.
– Вот вам крест, барыня, – горничная неистово начала креститься.
– И что же это была за надпись? – безжалостно продолжала допрашивать Наталья Михайловна.
– Я не понимаю по-гречески, – смутилась горничная. Она часто-часто заморгала глазами.
– А откуда тогда ты знаешь, что эта надпись была сделана на греческом?! – с торжествующим видом воскликнула Наталья Михайловна.
– Барышня мне сказала, – развела руками несчастная горничная.
– Так, может, и про надпись тебе тоже она сказала? – не отступала вдова.
Элен замерла, устремив отчаянный взор светлых глаз на Лушу, словно в ней только видела для свое спасение.
– Нет, я ее сама видела, – уверенно заявила горничная. – Вот здесь, на стене! – она ткнула пальцем в шелковые обои. – Вы мне не верите?
– Странно все это, – заметил я. Горничная Луша с ее хитрой улыбочкой и лисьими глазками вовсе не внушала никакого доверия.
– А куда же тогда подевалась надпись? – недоверчиво прищурилась Наталья Михайловна.
– А мне-то откуда знать? – пожала плечами Луша. – Нечистый, – уверенно заявила она. – Его проделки!
Елена благодарно ей улыбнулась.
– Вы больше верите моей горничной, чем мне самой, – с укором проговорила она. – Вы не хотите признать неизбежное. Печать древнего проклятия коснулась меня…
– Ну, хорошо-хорошо, ступай, – велела Наталья Михайловна прислуге.
Луше только того и надо было. Она опрометью выскользнула из комнаты, только качнув кисейную занавесь.
– Бедная моя сестра, – вздохнул Владимир. – Я даже не знаю, как мне помочь тебе, – сказал он расстроено. – Что творится в этом проклятом доме?!
– И не только в этом, между прочим, – мрачно заметила Наталья Михайловна. – Если бы только в этом, – она бросила убийственный взгляд на падчерицу, – то это было бы еще полбеды!
– На что вы намекаете? – жалобно спросила Элен. Она снова была готова расплакаться. Уголки ее рта опустились вниз, губы задрожали.
– На пожар в доме Вяземских, – с плохо скрываемым раздражением ответила Наталья Михайловна. Она рассматривала обстановку в комнате падчерицы, словно впервые ее видела.
Елена опустила глаза.
– Я же не виновата, что… – она осеклась и не договорила свою мысль до конца.
– Так что же вы увидели в окне бального зала? – задал я вопрос, который волновал меня больше всего.
Елена Оленина вздрогнула.
– Ег-го, – заикаясь, выговорила она. – Алекса! – Графиню Элен била дрожь.
– Сестрица, успокойся, пожалуйста, – ласково проговорил граф Оленин. – Мы что-нибудь с Яковом Андреевичем придумаем обязательно!
– С масоном! – хмыкнула Наталья Михайловна.
– Елена Александровна, – снова обратился я к юной графине, – так, значит, вы не ожидали его там увидеть, если его появление произвело на вас такое сильное впечатление!
– Напротив, – печально улыбнулась Элен, – я его как раз ожидала увидеть. Алекс предупреждал меня, что придет. – Глаза Олениной лихорадочно заблестели. – Он обещал мне явиться сразу после немецкого танца, – прошептала она. – Алекс всегда сдерживает свои обещания…
– Это был тот самый человек в белом бурнусе? – осведомился я.
– Откуда вам это известно?! – взволнованно воскликнула графиня Елена. – Так, значит, вы его тоже видели! – торжествующе проговорила она.
– Но я не уверен, что видел именно вампира, – осторожно заметил я, усаживаясь на мягкий диванчик. – Зачем вам столько роз в вашей комнате. – От аромата этих цветов я уже чувствовал какую-то дурноту. И впрямь немудрено с ума-то сойти!
– У роз есть шипы, – ответила девушка. – Вампиры боятся колючих растений, – пояснила она. – Боярышник, флердоранж, шиповник… Терновый венец Христа!
– Ах, так вот оно что, – отозвался я. – Я должен был догадаться! Ветка акации…
Елена кивнула.
Акация – символ духовного возрождения и обновления в нашем братстве…
– Так, значит, вы видитесь с вашим вампиром? – осведомился я.