Морозявкин надеялся, что в портовых борделях, которыми был заполнен квартал, он найдет каких-нибудь удивительных красавиц, вроде заморских принцесс, когда-то проданных в турецкое рабство и вот теперь очутившихся здесь, где любой за скромную плату мог свести с ними короткое знакомство. Но вид полуобнаженных мрачных невыразительных дам поначалу отпугнул его, хотя он весьма соскучился по женскому обществу. Белые, черные, голландки, шведки, негритянки, славянки, они скорее напоминали ткачих или же валяльщиц валенок, чем продажных и развратных девок.
Вольдемар, подумав минутку и почесав в затылке, понял, что положение надо исправлять. К счастью он знал готовый рецепт, и немедленно пропустил в трактире еще несколько стаканчиков, памятуя что некрасивых девиц не бывает, а бывает лишь мало водки.
В результате сего дебелая голландка, чей фонарь на выходе оказался к нему ближе всех, осталась поражена его страстностью и щедростью. Она, познавшая за свой век множество разных самцов изо всех частей света от японцев до американский колонизаторов никогда не думала, что мужчина, вошедший в ее комнатку с красноватым отливом может подарить ей за свои же деньги любовь и страсть, вместо того, чтобы грязно и механически воспользоваться ее телом. Для ее карьеры знакомство с русским Вольдемаром окончилось трагично. После проведенного с ним часа любви, эта дама не смогла более работать под красным фонарем, причем по идейным соображениям, и ей пришлось переквалифицироваться в белошвейки.
– Ах, граф, но неужели мы вступим в это гнездо разврата? – с почти искренним ужасом вопросила Лесистратова, когда пресловутые фонари уже закачались перед их глазами. – Это совершенно не подобает порядочной девушке, каковой я являюсь с детства!
– Но сударыня, ежели мы не отыщем этого проходимца, завтра мы не сможем выступить в поход на Берлин, – ответствовал граф резонно.
– Да, пожалуй его нельзя бросать. Однако представьте что будет, если кто узнает, что я переступала чертог этого зловонного места. Поклянитесь, что наш визит сюда останется тайной!
– Клянусь! – легко ответил граф Г., и они перешли границу квартала Де Валлен.
Однако сколько путники ни рыскали взад и вперед, надеясь что утомленный любовными утехами Морозявкин вот-вот вылезет из дверей какого-нибудь краснофонарного заведения, все было напрасным. Его нигде не было. Лесистратова демонстративно ахала, поджимала губы и даже пыталась закрывать графу глаза веером и рукой в перчатке, когда тот слишком уж пялился на торчащие в окнах прелести рабынь эротического чертога. Наконец, когда они уже было вышли на какую-то неприметную улочку, собираясь возвращаться к себе на постоялый двор, в простенке мелькнула темная фигура, которая показалась им знакомой.
– Эге-гей, вот вы где! – воскликнула фигура весело. – А я вас заждался… Негоже веселиться одному!
– Что такое? – вопросил граф гневно. – Да это ты ли?
Действительно, в расхристанной шатающейся тени трудно было узнать старого приятеля Морозявкина, но тем не менее это был он. Бравый Вольдемар старательно подпирал стену, ухитряясь одновременно махать рукой, подзывая к себе попутчиков.
– Ты пьян? Негодяй! Сколько раз, сколько раз я говорил тебе – ну ведро красного, ну два, но зачем же напиваться как свинья! – граф был безжалостен.
– А забыл, как сам вусмерть заливал зенки во французских кабаках? – парировал Морозявкин, не желая выглядеть самым большим пьяницей из присутствующих. – Но ты врешь, брат, я вовсе не пьян… Ну разве что самую малость. Тут есть кое-что получше!
При этих словах он махнул рукой куда-то в сторону, и граф с Лизой заметили неприметный подвал, над которым не было фонаря, зато из дверей поднимался кверху сладковатый аромат.
– Да это… это…
– Волшебная трава! – Морозявкин криво усмехнулся. – Извольте отведать!
Тут он покачнулся и чуть было не упал, но увлек-таки бросившихся к нему на помощь Лизоньку и графа вниз. Так они попали в свою очередь к хозяину заведения, который моментально предложил им на выбор коноплю ямайскую или афганскую, из Колумбии или же из далекого Непала, ну и разумеется доморощенные голландские сорта, заботливо культивируемые в здешних теплицах. Моряки завезли в Амстердам не только привычку к обществу портовых дам, но и обычай курить гашиш и прочую дурман-траву, так что досуг у горожан и заезжих купцов стал весьма разнообразным.
– Фи, как можно курить эту гадость! Я этого и в рот не возьму! – с гневом сказала Лесистратова, тщательно скрывая что на самом деле ей было просто страшно потерять власть над собой и показать себя товарищам в истинном свете.
– Так ведь и государь наш император Петр Великий повелел нам всем курить траву никоциану, сиречь табак! Да и крестьянство наше каннабис, то бишь коноплю испокон веков растило, даже олифу для икон – и то на конопле замешивают. Святое дело! – возразил ей Морозявкин весьма находчиво.
– Нет, никогда! И не забивайте мне голову, сударь, вашими глупыми россказнями! – Лесистратова была непреклонна.
– Ну что ж… Тогда не угодно ли чайку? С пирожками, с кексами, к тому же тут есть превосходный шоколад! – соблазнял друзей Вольдемар.
Подумав, Лесистратова милостиво согласилась. В приятном обществе графа, который в тайне желал попробовать понюшку дурман-травы, равно как и красавиц квартала, но был стеснен обществом сыщицы, она выпила подряд шесть чашек чаю, до которого была большая охотница. Печенья и кексы также не остались без внимания, и постепенно ей начало казаться, что она улетает куда-то вдаль.
Сей волшебный эффект был неудивителен, ведь Морозявкин позабыл сказать, что и в чай и в кексы была в изрядном количестве добавлена все та же дурман-трава. Сам же Вольдемар придя сюда поразил хозяина кофейни и половых, потребовав себе для трубки не смеси с табаком, а одних чистых "шишек" самого наивысшего качества, чего не делал никто из горожан.
– Откуда он взялся? Может старый пират? – предположил один из слуг, до того почтительно склонившийся перед требовательным посетителем.
– Нет, непохоже… – другой, поопытнее, принюхался и по неистребимому аромату сивухи добрался-таки до истины. – Чухонь, Балтия… нет, не то… А, так вы из России?
На это Морозявкин, уже раскуривший трубку, ничего не ответил, да и не смог бы, даже если бы захотел, а только кивнул головой. Собственно таким путем он решил окончательно снять неизгладимое впечатление, которое на него произвели местные дамы.
Долина грез, куда унесли его конопляные испарения, была весьма приятна. Ему пригрезился императорский прием, государь, лично посвящающий его в рыцари и надевающий орденскую ленту, затем мамзель Лесистратова, сей же час готовая на все услуги, какие-то кучи золотых монет, гульденов, талеров и червонцев, раскиданных горстями по его каморке, нет – даже по его личному имению, и бог весть что бы еще не приснилось, если бы он не заснул окончательно, вышедши из забвенья лишь для того, чтобы заманить в сей мир грез графа и Лизу.
С Лесистратовой и графом тоже произошла некая странная перемена. Откушавши волшебных пирожных, граф Г. решил, что пожалуй был чересчур строг с Лизой, слишком высокомерен и даже излишне гневлив. Он решил немедля доказать ей свою любовь на деле, и обнаружил, что она вовсе не противится его желаниям. И уже через некоторое время оказалось что они стали близки друг к другу гораздо более, чем это допускается правилами приличия в светском обществе. Одежды Лесистратовой пришли в полный беспорядок, грудь бурно вздымалась, и герои слились в горячем поцелуе. Однако после начала грехопадения пришло и отрезвление, так как действие даже самой лучшей травы не могло продолжаться вечно.
– Ах, граф, вы зашли слишком далеко! – промолвила Лиза сначала смущенно, а потом и гневно. – Меня… нас чем-то отравили! Или опоили…
– Словом, как подменили! Но признаюсь, сударыня, я был вовсе не против… – добавил граф Г. галантно, в глубине души проклиная ту минуту, когда сдался на уговоры Морозявкина спуститься вниз.
– Я тоже была бы не против! – сама не зная зачем соткровенничала Лиза. – Но я люблю действовать по своей воле, а не повинуясь чужой! После такого публичного позора мне пожалуй ничего не останется, кроме как стать отшельницей, уйти в здешний приют бегинок Бехайнхоф, в монастырь! – закончила она опечаленно.
– В мужской? – полюбопытствовал нечуткий граф, имевший весьма смутное представление о происхождении Бегинажа, а также о чувствах, обуревающих внезапно и против плана открывшейся мужчине дамы.
– Нет, в женский… Это все Вольдемар с его чаем! – Лиза уже приходила в себя и возвращалась в свое нормальное цинично-гневливое состояние.
– И кексами… Ну он хотел как лучше.
– А вышло как всегда! Знаете что, граф? Давайте-ка сыграем с ним шутку… не хуже чем он с нами! Пусть это послужит ему уроком… – Лесистратова наклонилась поближе к уху графа и указывая на спящего Морозявкина, что-то зашептала…
Вот почему на следующее утро Морозявкин проснулся вовсе не в своей гостиничной комнате. Он продрал глаза, и огляделся, не понимая где находится. Помещение было незнакомо, одежду с него никто не снял и спал он видимо тут же на тюфяке, прямо на полу. Он подошел к окну – и отшатнулся, до земли было весьма далеко. Вольдемару было невдомек, что он очутился в знаменитой Башне плача, или Башне слез Схрайерсторен, месте, откуда испокон веков жены моряков с плачем провожали уходящие корабли, махая им вслед платочками. Отсюда состоялась и первая экспедиция в Индию в конце XVI века, а вскоре после этого экспедиционный галеон Генри Гудзона "Half Moon" поплыл открывать реку Гудзон и остров Манхэттен.
Не знавший об этом ничего Морозявкин высунул голову в окно – и увидел, что под набережной проплывал какой-то корабль. Это было торговое судно Вест-Индской компании, шедшее из Амстердама в Гамбург. А на его палубе… Вольдемар протер глаза, не веря тому, что они видели. На его палубе стояли граф Г. с Лизой!
– Эй, эй! Стойте! Погодите! Куда? А я как же?! – завопил Морозявкин отчаянно.
Граф и Лесистратова услышали этот далекий вопль заблудшей души, но не откликнулись на него. Наоборот, они демонстративно отвернулись от берега, и сделали вид что целуются, причем Лиза даже слегка переусердствовала.
Видя что крики не помогают, Морозявкин замахал из окошка грязным клетчатым носовым платком, надеясь привлечь внимание к своей персоне, а потом зарыдал не хуже брошенной жены. Однако все было бесполезно. И неизвестно, чем бы это кончилось, если бы сжалившийся граф не засвистел в два пальца.
– Эй, Вольдемар, твою так! Под тюфяком веревочная лестница! Дуй сюда!
Морозявкин в три секунды прыгнул к своему лежбищу, извлек лестницу, привязал ее и слез вниз, карабкаясь с ловкостью кошки, и добежав до края набережной лихо нырнул в мутные воды залива даже не раздеваясь, только сняв сапоги. Быстро загребая по-собачьи, он догнал корабль, как раз проплывавший мимо и поймав брошенный конец влез на палубу, влекомый крепкой дланью графа. Ветер сильнее задул в паруса. Приближалась новая глава повествования. А сапоги печально отдалялись, покинутые хозяином на берегу.
Глава 12. Вольный город Гамбург
Как известно, чтобы увидать цветущий мир, нужно побывать в Гамбурге. А чтобы добраться до Гамбурга, нужно проплыть по устью Эльбы на сотню верст от сурового Северного моря. Собственно происхождение названия от крепости, то есть Бурга, на реке Хамма, памятно до сих пор. Огромный порт принимал корабли со всего света, парусники уже тогда позволяли вольному ганзейскому городу чувствовать себя по-настоящему свободным, пользуясь теми льготами, которые были предоставлены ему императором Фридрихом I Барбароссой еще в конце XII века. Огромное озеро, расположенное в центре города, и готические здания составляли неповторимую городскую атмосферу.
К тому же на наших путешественников неумолимо надвигалась весна – так всегда бывает, когда долго путешествуешь по зимним краям. Наступление свежего ветра явственно чувствовалось в воздухе, небо стало чуть выше и голубее, а снег уже не лежал такими пышными грудами. Путешествовать становилось все интереснее, тем более что немецкие княжества сделались самостоятельными, а германская империя в то время разваливалась на глазах.
На корабле Морозявкин то ругался, что его посмели кинуть, то требовал немедленной компенсации его невыносимых страданий, и это при том, что он уже успел и переодеться, и обсушиться и был снабжен новыми сапогами. Но выпив стакан шнапса, Вольдемар несколько повеселел и стал предвкушать встречу с немецкими бюргерами с некоторым энтузиазмом.
Граф Г. как обычно смотрел вперед ясным взором, плывя навстречу судьбе. Мадемуазель Лесистратова же внимательно считала чаек, пытаясь сообразить, каковы их шансы обнаружить секретную тетрадь в Пруссии, и где именно ее следует начать искать. Частично она надеялась на удачу, частично – на помощь со стороны, словом надо было ждать, но не сидеть же сложа руки!
Количество кораблей в порту могло бы поразить любого. Его летопись велась еще с далекого IX века, когда архиепископ Гамбургской церкви милостиво разрешил горожанам торговать. Затем Фридрих Барбаросса отменил пошлину на проезд торговцев к морю, и с тех пор и до наших дней торговля процветала. Дома на набережной вдохновляли своим традиционно немецким видом. Словом не прошло и пары часов как корабль замер у причальной стенки и наши путники сошли по трапу на берег, даже не замочив ботфорт.
– Нам нужно найти постоялый двор! – хозяйственно заметила Лизонька. – Знаете ли вы, господа, что и у нас в Санкт-Петербурге их назвали гербергами, по немецки "die Herberge"?
– Так вот откуда взялось это дурацкое слово! – отметил Морозявкин удовлетворенно. – А я-то все ломал себе голову, мучился. Чуть было совсем не сломал.
– Теперь нам следует обнаружить его здесь, и не мучаясь… А, так вот же и он!
Проплутав по городу немного времени, путники неожиданно набрели на самый старый гамбургский постоялый двор Stadt Hamburg в районе Бергедорф. Он к тому времени принимал постояльцев уже два с половиной столетия. Полюбовавшись по-немецки аккуратными домами с красными черепичными крышами, старинной церковью св. Петра и Павла, находившейся неподалеку, и поглазев на мельницу Kornwassermühle, компания быстро устроилась в отведенных комнатах, приказала отвезти их вещи, коих набралось с учетом лизонькиного скарба уже две телеги, из порта в гостиницу, и стала держать походный совет.
– В прошлый раз, открою вам тайну, мне подсказали что надо зайти в Западную Церковь с помощью записки, полученной голубиной почтой. Но здесь, в Гамбурге, я несколько теряюсь, куда идти и что делать, – пооткровенничала мамзель Лесистратова.
– Может нам подскажут еще раз? Этот помешанный аббат… как его звали-то? Или его приятель, который должен был следить за нами… Ну кто-то же должен бросить нам спасительный конец? – промолвил граф, почему-то покосившись на Морозявкина.
– Я уверена, что так и случится, нужно только подождать! – ответила Лиза горячо. – Случай непременно пойдет нам навстречу!
И как выяснилось, она была совершенно права. Случай не просто шел, он летел им навстречу. Неожиданно для всех вдруг послышался резкий стук о стекло. Огромная черная птица с длинными перьями и горящими, как показалось Морозявкину, глазами клювом разбила окно и влетела в комнату. На пол упала белая записка, причем птица вылетела обратно только убедившись, что Лиза подобрала ее. Удовлетворенно каркнув, она покинула помещение.
– Боже мой! Что это было? – произнес граф Г. пересохшими губами. – Это и есть ваша голубиная почта, сударыня?
– Это крылатое чудовище мало похоже на невинного голубка, – мрачно отметил Морозявкин. – Скорее уж на ворона, или коршуна…
– Тоже мне, сокольничий, не можешь отличить ворону от хищной птицы! – пожурил его граф.
В это время Лесистратова уже читала записку.
– "В полночь приходите в церковь св. Михаила, там вы поймете где нужно искать. Ваш друг." – писано по немецки, готическим штилем.
– Это наверняка ловушка! Что за манера, приглашать людей таким образом? В конце концов, это уже начинает надоедать. Опять церковь, опять таинственные письма, какие-то подсказки… – граф Г. был несколько раздосадован.
– Опять постоялые дворы, трактиры, жратва, выпивка, бабы – как однако все это приелось! – поддержал приятеля и Вольдемар.
– Ну разумеется, во всех просвещенных европейских столицах есть и трактиры, и гостиницы, и церкви, и даже театры, что же вас удивляет? – осведомилась Лесистратова холодно. – Или может быть вам не терпится вернуться обратно в Петербург, к холодному морю и вашему серому прозябанию?
Тут Лиза пожалуй несколько преувеличила, ибо графскую жизнь и даже жизнь Морозявкина в Северной Пальмире никак нельзя было назвать прозябанием. Тем не менее ни тому ни другому вовсе не хотелось возвращаться домой так быстро, хотя временами они чувствовали, как тоска по родине, сиречь ностальгия, грызла их своими холодными клыками.
– Ну что вы, мадемуазель, мы вовсе не торопимся! – быстро ответил граф Г.
– Ну вот и прекрасно… К вечерне мы пойдем в сию божью обитель, а пока погуляем. Граф, не забудьте вашу шпагу.
Их прогулка по городу была весьма длинна и даже несколько утомительна. Они попали и на знаменитый рыбный рынок, в соседнем городке Альтоне, где можно было найти рыбу как свежую, так и копченую, и насладиться дарами моря в полной мере. Рынок был открыт по утрам, зато трактиры не пустовали и днем, там можно было попробовать густой морской суп Labskaus, традиционно заедаемый маринованной сельдью. Все это запивалось морями шнапса и пива, так что скучать не приходилось.
Портовые кабаки угощали моряков и всех желающих рыбными блюдами, кислый суп из угря с овощами и засушенными фруктами сдабривался уксусом, и наши путники конечно попробовали все что смогли. Вольдемар даже напоследок не удержался от десерта из красных фруктов с сахаром, ванильным соусом и сливками, под названием "Rote Grütze", продукта северных земель, благо платил не он. К удивлению Лизы и графа Г. живот у него вполне выдержал это суровое испытание.
До вечера путешественники бродили по временно оккупированной ими территории, обращая свое внимание то на одну, то на другую достопримечательность, в частности Лесистратова не прошла мимо местного оперного театра, который появился здесь еще в XVII веке, рассчитывая зайти в него как только будет несколько посвободнее. Великий композитор Гендель уже поставил тут свою дебютную оперу "Альмира", правда Брамс родиться еще не успел. Тем не менее ко времени описываемых событий тут появился и германский национальный театр, детище Готхольда Лессинга, в общем было на что со вкусом посмотреть, для чего конечно следовало стряхнуть с себя пыль скучных дел и выкроить времечко. Лиза даже понадеялась, что заблудшая но важная тетрадь сама прыгнет к ним в руки, и далее можно будет свободно пройтись по местным лавкам и очагам великой германской культуры.
Церковь святого Михаила по праву считалась символом Гамбурга. Первый вариант ее постройки, готический, волией божию сгорел примерно за полвека до исторического визита графа Г. и сопровождавших его лиц в вольный ганзейский город, однако архитектор Зоннин быстро, всего через двенадцать лет, возвел новый храм в веселом стиле барокко. Высокая колокольня служила ориентиром для кораблей в порту.