Писатель вяло улыбнулся. По правде говоря, сейчас он размышлял вовсе не о грозах, а о том, что за двенадцать крейцеров, которые с него содрали, здешний кофе мог быть и получше.
Михаил помог дамам сесть в экипаж и, наконец, сам устроился на сиденье, от которого пахло нагретой солнцем кожей. Подковы лошадей глухо застучали по дороге, и через некоторое время путешественники въехали в сумрачный хвойный лес. Вера и княгиня о чем-то спорили по-французски, причем графиня Вильде несколько раз тоном укоризны повторила выражение "coup de grace".
- И потом, - добавила она, - Осоргин вовсе не похож на князя Вязмитинова… я имею в виду, внешне.
- Мне хотелось увидеть выражение ее лица, - ответила княгиня с непередаваемой усмешкой. - Но, кажется, наш спутник совсем не понимает, о чем идет речь, не так ли?
Михаил был вынужден признаться, что она права.
- В свое время эта история наделала много шума, - увлеченно начала княгиня, радуясь, что нашла кого-то, кто еще не слышал того, о чем она собиралась рассказать. - Когда Натали только стала выезжать, на балу она повстречала молодого князя Вязмитинова. Он считался завидным женихом, был хорош собой, остроумен и ярок, и не одна барышня им увлеклась. Насколько я знаю, он никому не давал необдуманных обещаний и, хоть его можно было часто видеть на всякого рода вечерах, женскому обществу он частенько предпочитал охоту. Кажется, в ту пору его отец, старый князь, уже умер, а из своей матери Вязмитинов… как это сказать по-русски… вил веревки? Непоэтично, но, в сущности, верно. Словом, все шло хорошо - для него, но Натали решила, что заполучит его любой ценой. Она и тогда уже была упряма сверх всякой меры. Ветреный молодой князь казался легкой добычей, но что-то с самого начала пошло не так. Он был очень мил с Натали, очень галантен, однако предложения не делал, а потом пошли слухи, что он ее соблазнил.
- Слухи? - машинально переспросил Михаил, пытаясь сообразить, куда клонит его собеседница.
- Именно. Заметьте, что Натали принадлежала к уважаемой фамилии, и приданое, если что, у нее тоже имелось. А еще у нее был брат Юрий, тремя годами старше, весьма щепетильный молодой человек. Однажды он явился к князю и объявил, что для прекращения слухов необходимо, чтобы Вязмитинов женился на его сестре, иначе Юрий вызовет его на дуэль. Брат Натали хорошо стрелял, и князю это прекрасно было известно. В обществе Вязмитинова считали отличным малым, но репутации храбреца у него никогда не было, и на дуэлях он ни разу не дрался. Другой бы на его месте смалодушничал да отправился под венец, но князь закусил удила. "Дуэль? - говорит. - Извольте, но на сестрице вашей я нипочем не женюсь". Одним словом, Юрий вызвал его, назначили секундантов, те обо всем договорились, и дуэль состоялась. - Княгиня выдержала драматическую паузу.
- Кто-то был убит? - мрачно спросил Михаил.
Хилкова хихикнула так, что у него мороз по коже прошел.
- Как я уже сказала, - проговорила она, смакуя каждое слово, - Юрий был известен как прекрасный стрелок. Но князь Вязмитинов уже много лет не пропускал ни одной охоты, и, когда дело дошло до дуэли, он не промахнулся.
- Он убил противника?
- Наповал.
- А Натали? - спросил Михаил, промолчав.
- После того как Вязмитинов убил ее брата, и речи не могло быть о свадьбе. Почти все общество оказалось на его стороне, потому что его вызвали, и он защищался. Государь, разумеется, был крайне недоволен случившимся, но, когда вошел в обстоятельства дела, сменил гнев на милость. Тогда многие винили Натали в том, что она своим легкомыслием погубила собственного брата. Родные услали ее в деревню, а через год, когда толки утихли, она вернулась. Однако вы понимаете, что такое для молодой девушки иметь пятно на репутации. Женихи к ней сватались, но не такие, которых желала бы для нее семья. В конце концов родители остановили свой выбор на капитане Меркулове, который был на девять лет старше. С тех пор он сделал блестящую карьеру, - прибавила Хилкова двусмысленным тоном, - впрочем, оно и неудивительно, ведь у семьи Натали большие связи и ее дед - герой войны двенадцатого года…
Нельзя было прямее сказать, что Меркулов женился ради карьеры, но, странное дело, припомнив выражение лица Андрея Кирилловича, когда он увидел Осоргина на вокзале, Михаил уже не был так уверен, что тут замешан только расчет.
- Многие думали, что жених быстро раскается в своем выборе, но шло время, и он с Натали казался почти безупречной парой. Я говорю "почти", потому что не верю в то, что бывают пары вполне безупречные…
Поди ж ты, философствующий сморчок. Правда, оно и неудивительно - с богатым опытом госпожи княгини, который был написан на ее лице.
- Разумеется, ходили кое-какие слухи, - подала голос Вера, которая до того словно устранилась из беседы и предоставила говорить своей знакомой. - Неблагоприятные для Натали, но их вроде бы ничто не подтверждало. А потом явился Осоргин.
- О да! - Княгиня хищно оживилась и задвигала тощей шеей. - Разумеется, Натали пыталась делать вид, что ничего не происходит, но генерал держался начеку, и когда его бедолага-адъютант придрался к какому-то пустяку и вызвал Григория Александровича на дуэль… тут даже самые недогадливые сообразили, что дело нечисто. На дуэли история в некотором роде повторилась - адъютанту повезло не более чем брату Натали…
- Должен признаться, княгиня, - сказал Михаил, сделав над собой усилие, - я не вижу ничего хорошего в том, что из-за… из-за интрижек Натальи Денисовны уже дважды погибали совершенно посторонние люди.
- Ах, он ее осуждает! - в восторге закудахтала княгиня, обращаясь к Вере так, словно Михаила тут не было или он не мог слышать ее слов. - Как это мило! Как бесполезно, - прибавила она совершенно другим тоном, посерьезнев на глазах. - Милый мальчик, - Михаила передернуло еще сильнее, чем тогда, когда редактор назвал его "батенькой", - запомните: Натали такая, какая есть, и пытаться переделать ее бессмысленно. Ее брат отлично понимал, что может умереть, и тот адъютант - тоже. Ну и, правду говоря, князь Вязмитинов вовсе не был обязан дать себя убить на дуэли, и то же самое можно сказать о господине Осоргине.
- А что стало с князем? - спросил Михаил, чтобы переменить разговор.
- Он давно и счастливо женат, - ответила княгиня. - На бесприданнице, правда из очень хорошей семьи. Когда он отверг несколько блестящих партий, все решили, что он метит очень высоко и кончит тем, что женится на какой-нибудь немецкой принцессе, но он поступил иначе. У него уже восемь детей, и я крестила его старшего сына.
Она углубилась в воспоминания и, увлекшись, стала перечислять всех своих крестников, заодно припоминая их родителей и разные подробности их жизни. Михаил не перебивал свою собеседницу, предоставив ей плыть по волнам памяти. Вера Вильде тоже молчала. В Бадене писатель попрощался с дамами и отправился в читальню, чтобы узнать последние новости. Хорошенькая цветочница - та же, которую он не раз видел в кафе Вебера, - предложила ему купить у нее цветы, но он отказался. Как раз когда Михаил вошел в читальню, начал накрапывать дождь, а в гостинице "У золотого рыцаря" завязался один весьма любопытный разговор.
Глава 8. Старые письма
- Нет, ты не пойдешь сегодня читать свои глупые газеты, - сказала Глафира Васильевна. - Что за манера - все время убегать, когда ты мне нужен? И что такого важного может быть в газетах?
Ее супруг нахохлился.
- Так ведь… мексиканский император!
- Это который Максимилиан, что ли? Петр Николаевич, ну где Мексика, а где мы? И зачем тебе какой-то австрийский эрцгерцог, которого Наполеон посадил на мексиканский трон…
- Недавно сообщали, что дела его плохи, - сказал Петр Николаевич, драматически понижая голос. - Некоторые даже уверяют, что вся страна за республиканцев и что без поддержки извне Максимилиан не продержится. А ведь Наполеон ему больше не помогает.
- Ах, боже мой, какие глупости! - запричитала Глафира Васильевна, вконец расстроенная. - Даже если его свергнут, ну что такого? Сядет он на корабль и вернется в Вену. Наполеону, конечно, должно быть стыдно, что он людей втягивает в такие авантюры, но он же француз, ему стыд неведом… Почитаешь потом свои газеты, Петр Николаевич, а мне с тобой надо посоветоваться.
- О чем, душенька?
- Нет, ты садись, не стой, не мозоль глаза… Лукерья! Лукерья, где сейчас барышня?
- У себя.
- Да я знаю, что у себя, а занята она чем?
- Книжку читает.
- Что за книжка?
- Да я не знаю, барыня. Толстая такая.
- То-олстая! - передразнила служанку Глафира Васильевна. - Тоже мне, нашла что сказать…
- Так на иностранном языке книжка. Откуда ж мне знать, о чем она.
- Ну так бы и сказала - мол, книжка иностранная, - проворчала Глафира Васильевна, немного успокоившись. - Как Фифи себя вела, пока меня не было? Кушала хорошо?
- Да уж, я думаю, за двоих кушала.
- Тетеря, тетеря: за двоих! Фифи - собака нежная, не может она за двоих кушать… Где она?
- У барышни в комнате, на подушечке спит.
- Пусть спит, не буди ее. Ступай, поставь самовар. - Лукерья вышла из комнаты, шумно топая своими огромными ножищами, а Глафира Васильевна подошла к окну, выгадывая время, чтобы собраться с мыслями. - Это что такое - дождик пошел? И в самом деле дождик. Да нет, какой дождик: гроза, натурально гроза! Вон даже молочник спрятался со своей собакой. Никак, Петр Николаевич, не могу привыкнуть к тому, что у них собаки тележки с молоком возят. Чудно!
Петр Николаевич заерзал в кресле. Ему не нравилось, что жена хочет, по-видимому, сообщить ему что-то важное, но никак не может решиться, и оттого разговор может затянуться на неопределенное время.
- С ценами тоже не угадаешь, - продолжала меж тем Глафира Васильевна, - иногда приличные, а иногда дерут ужасно. И зачем мы сегодня в замок ездили и в ресторане ели? Еда - гадость неописуемая, и замок тоже, по правде, никакой…
Петру Николаевичу понравился замок, и он не отказался бы подняться наверх, но говорить об этом Глафире Васильевне было бы жестоко, потому что он знал, как она боится высоты. Однако супруга истолковала его молчание по-своему.
- Вот, Петр Николаевич, ты молчишь, как будто меня осуждаешь, - объявила она, садясь возле него и немного даже надув губы. - И сестрица меня тоже осуждает - зачем, мол, не в гостинице "Европа" поселились, а тут. Так в "Европе" жить разоришься, такие там цены неописуемые…
Петр Николаевич прочистил горло.
- Ты об этом хотела со мной поговорить, душенька? - спросил он с необычайной кротостью.
Глафира Васильевна вздохнула.
- Нет, конечно; просто так, к слову пришлось. А поговорить я хотела о Настеньке. Помнишь княгиню, которая к нам сегодня присоединилась?
- Даже если бы и хотел забыть, - дипломатично молвил Петр Николаевич, - то не смог бы.
- Мне не понравились ее намеки, - продолжала Глафира Васильевна, едва слушая супруга. - По-моему, она знает. И другая, которая графиня, кажется, тоже знает. И сын Натали так смотрел на бедную Настеньку, так смотрел… По-моему, даже он все знает.
- Так что же? Если они знают, тут уж ничего поделать нельзя.
- Петр Николаевич, как же ты не понимаешь? - заволновалась Глафира Васильевна. - Пойдут толки, начнут говорить одно, другое, третье… и все дойдет до Настеньки. Каково ей будет услышать об этом от чужих людей? Вот о чем я хотела с тобой посоветоваться!
Петр Николаевич задумался.
- Полагаешь, будет лучше, если… э… если мы сами ей все расскажем?
- Я не вижу другого выхода, - призналась Глафира Васильевна, промолчав. - У меня самой душа не на месте при мысли о том, каково будет бедной девочке, но лучше пусть она узнает правду от нас. Конечно, она расстроится, будет плакать…
Глафира Васильевна сама расчувствовалась, пустила слезу и поспешно достала платочек, чтобы ее утереть.
- Но мы ей скажем, что мы всегда любили ее и будем любить, и что она по-прежнему будет для нас как родная. Да?
- Да, я думаю, так будет лучше, - сказал Петр Николаевич. Он заранее тосковал при мысли о предстоящем объяснении, на котором настаивала жена; ему мерещились слезы, обмороки и всякая драматическая чепуха, но, наученный горьким опытом, он даже не пытался отговорить Глафиру Васильевну. "Конечно, Настенька имеет право знать… Может быть, даже стоило известить ее раньше… до того, как мы поехали в Баден. Только бы обошлось без истерик и рыданий… Вот, ей-богу, что угодно бы отдал, чтобы сейчас быть где-нибудь в другом месте. Женщины! Никогда не знаешь, как они отреагируют на известие, тем более такое, которое способно перевернуть всю жизнь…"
Глафира Васильевна вызвала Лукерью и велела ей пригласить барышню в гостиную. Через минуту на пороге показалась Анастасия, уже успевшая переодеться в более простое домашнее платье. Старая дама встала ей навстречу, усадила ее на диван и взяла ее руки в свои.
- Настенька, мы с Петром Николаевичем должны кое-что тебе сообщить… Ты только не сердись на нас… Понимаешь, в жизни случаются такие ситуации, когда… Когда близкие люди разлучаются, и… словом… Или когда кто-то оказывается вовсе не тем, за кого его принимали… Иногда получается так, что дети… что обстоятельства…
Она окончательно запуталась, не зная, как подступить к делу, побагровела и не заметила, что стиснула руки девушки так, что Анастасии стало больно.
- Вы хотите что-то сказать мне о Наталье Денисовне? - спросила Анастасия, незаметно высвобождая пальцы. - О ней - и обо мне?
Глафира Васильевна оторопела.
- Почему ты решила, что Наталья Денисовна…
- Она ведь моя мать, верно? Моя настоящая мать. А князь Вязмитинов - мой отец. Так?
Петр Николаевич хотел что-то сказать, но вместо того бурно закашлялся. Его поразило, что все произошло так буднично - и то, что собиралась сообщить его жена, даже не являлось для Анастасии открытием.
- Так ты знала? - тихо спросила Глафира Васильевна. - Но когда… Как? Кто проговорился?
- Слуги болтали разное, - уклончиво ответила Анастасия. - Я услышала кое-что и задумалась… Все ваши дети - я имею в виду, настоящие дети - были гораздо старше меня. Конечно, я могла быть поздним ребенком, но, когда я стала рассматривать ваши портреты в юности, я поняла, что совсем не похожа ни на кого из вас… Меня обуяло любопытство, я решила, что… что попала в какой-то роман. Я стала потихоньку искать в старых бумагах, думая: ведь не может же быть так, что не осталось никаких следов… И я нашла старые письма, подписанные отцом Натальи Денисовны, который предлагал вам… предлагал, чтобы вы выдали ребенка, который у нее родится, за своего, а взамен обещал деньги и деревеньку… Но деревеньку не отдал, да и деньги, кажется, выплатил не все…
- Это неважно, - проговорила Глафира Васильевна, которая то краснела, то бледнела, слушая Анастасию, то нервно поправляла волосы, то теребила оборку на платье. - Как только мы узнали тебя поближе, мы очень к тебе привязались… Мы любили тебя, любим и всегда будем любить, хоть ты нам и не родная дочь. Но ты наша дорогая, ненаглядная девочка… и ты всегда можешь рассчитывать на нас… Вот.
Она беспомощно поглядела на мужа, втайне, может быть, рассчитывая, что он поддержит ее; но Петр Николаевич ограничился тем, что только кивнул. По правде говоря, в глубине души он до сих пор сожалел о потере деревеньки.
- Странно, что моя мать вспомнила обо мне через семнадцать лет, - заметила Анастасия. - Меня бы вполне устроило, если бы она забыла о моем существовании.
Ее слова и тон инстинктивно не понравились старой даме.
- Но, Настенька, как же можно… Конечно, она оступилась… и дорого заплатила за свою ошибку…
- Ах вот, значит, как, - протянула Анастасия. - А я-то думала, что заплатил скорее ее брат. А что отец, кстати? Ни разу не выразил желания увидеть меня?
Глафира Васильевна беспомощно поглядела на мужа, но Петр Николаевич только едва заметно пожал плечами, представляя ей справляться самой.
- Нет, князь… Он не спрашивал о тебе.
- Но он ведь знает, как меня зовут и где я живу? - допытывалась Анастасия.
- Да, он… Он знает. Мы сообщали ему. Но он…
- Наверное, не ответил, - усмехнулась девушка. - Я тоже не люблю отвечать на неприятные письма… c’est un trait familial, décidement. И я почему-то думаю, что Наталья Денисовна не горела желанием меня увидеть, но согласилась, потому что вы были настойчивы… или по иной причине.
- Настенька, ты к ней несправедлива! Наталья Денисовна не забывала о тебе, она присылала игрушки, разные подарки и писала письма, спрашивала, как ты живешь…
- Я видела ее письма, - проговорила Анастасия, и что-то жесткое, металлическое неожиданно прорезалось в ее голосе. - Когда я заболела корью, она написала, что если я умру, значит, так надо… Она была бы только рада, если бы я исчезла - навсегда.
- Настенька! - Глафира Васильевна совершенно расстроилась и часто-часто моргала, готовая заплакать. - Помилуй, ну что ты такое говоришь…
- Лучше бы она не слала игрушек, - промолвила девушка с ожесточением, поднимаясь с дивана. - И лучше бы не отвечала на ваши письма, как князь Вязмитинов… По крайней мере, так честнее, чем желать мне смерти.
- Настенька, мне кажется, ты преувеличиваешь, - вмешался Петр Николаевич. - Наталья Денисовна - превосходная женщина. Может быть, она где-то как-то сумбурно выразилась, и ты не так ее поняла…
- Она обещала позаботиться о тебе, - подхватила Глафира Васильевна. - И подыскать тебе хорошую партию… Нет, Настенька, ты не должна думать о ней дурно. В конце концов, она твоя мать…
- Партию? - Анастасия недоверчиво вскинула брови. - И кого же она намерена мне сосватать? Уж не полковника ли, который с нами сегодня обедал?
- Насчет полковника я не уверена, - сказала Глафира Васильевна, - кажется, он просто знакомый Андрея Кирилловича. Пока Натали мне ничего не говорила о том, кого она предназначает тебе в женихи. Но, во всяком случае, можно не сомневаться, что это будет человек достойный, с положением… а не какой-нибудь нищий без роду без племени, - добавила она, некстати вспомнив о Михаиле Авилове.
- Нищий? - Девушка усмехнулась. - Как сказал хозяин нашей гостиницы: "В Бадене всякий может выиграть состояние в казино".
Ее слова наполнили Глафиру Васильевну смутной тревогой, и она уже собиралась прочитать приемной дочери нотацию о том, что нельзя подходить к важным делам настолько легкомысленно, но тут в комнате появилась Фифи, грациозно почесываясь и то и дело позевывая после сладкого сна. Старая дама расцвела, подозвала собачку и взяла ее на руки. Она даже не обратила внимания на замечание супруга о том, что, раз все устроилось, он, пожалуй, отправится в читальню, чтобы узнать, как обстоят дела у императора Максимилиана. Видя, что о нем на время забыли, Петр Николаевич то бочком, то пятясь проскользнул к дверям, и был таков. Служитель подозвал для него наемный экипаж, и глава семейства приказал кучеру везти себя в Conversation.