Глава 9. Игрок
Михаил переоценил свои силы, прогуливаясь под дождем, и наутро обнаружил, что простудился. Как и все соотечественники в подобных обстоятельствах, он сделал вид, что никакой болезни нет и в помине, чтобы поставить ее на место, но когда писатель после завтрака отправился в Баден, на полпути у него закружилась голова. Он присел на придорожный камень, а как только почувствовал себя лучше, двинулся обратно. Дома он сообщил хозяйке, что простыл и что какое-то время проведет в постели. Хозяйка, фрау Эльза, принесла ему глинтвейн, грелку и спросила, не стоит ли позвать доктора; Михаил ответил отрицательно. Она заглядывала к нему каждый час и справлялась о его самочувствии, из чего Авилов сделал вывод, что баденцам, у которых умирают иностранцы, местные власти должны сильно осложнять жизнь. Другого объяснения заботливости фрау Эльзы он не видел, хотя человек более наблюдательный уже давно обратил бы внимание на то, как она прихорашивается при всяком его появлении и как старается ему угодить, например, подавая на завтрак пирог с ягодами, который Михаил как-то похвалил. Но писатель принадлежал к той толстокожей - или счастливой - породе мужчин, которые не понимают намеки подобного рода.
Лежа в постели, он изнывал от скуки. Читать было нечего, сочинять он не мог. Правда, иногда между чиханием и кашлем в голове успевали мелькнуть обрывки сюжетов, которые все как на подбор были о бедном молодом человеке, который оказался в Бадене и там встретил ее. Но Михаил уже достаточно разбирался в своем ремесле, чтобы понять, что этим обрывкам не хватает художественности, в них нет изюминки.
Несмотря на его заверения, что врач ему не нужен, фрау Эльза все же привела доктора, который выглядел так, словно лечил всю баденскую аристократию. При мысли о том, во сколько может обойтись визит подобного светила, Михаил занервничал, но доктор успокоил его, заявив, что должен фрау Эльзе за одну услугу и что с писателя он ничего не возьмет. То ли рекомендации светила сыграли свою роль, то ли доктор просто явился в счастливый момент, но Михаил быстро пошел на поправку. Едва выздоровев, он, разумеется, первым делом отправился в Баден, где рассчитывал увидеть Анастасию и ее родителей; но в "Золотом рыцаре" их не оказалось, зато там неожиданно для себя Михаил столкнулся с человеком, как две капли воды похожим на Достоевского. Пока Авилов размышлял, действительно ли это Федор Михайлович или его двойник, тот успел исчезнуть. Сердясь на себя, Михаил подошел к управляющему.
- Скажите, герр Достоевский надолго здесь остановился? Мне показалось, что я только что видел его.
- Да, он снимал у нас номер, но совсем недолго. Насколько я понял, он нашел квартиру в городе и перебрался туда.
- А герр Назарьев и его семейство? Их номера сейчас пустуют.
- Они переехали в гостиницу "Европа".
Зазвенел колокольчик, возвещающий прибытие нового посетителя, и управляющий, извинившись, отошел.
"Надо было спросить адрес Федора Михайловича", - с опозданием сообразил Михаил, шагая через сад гостиницы, но тут же утешил себя мыслью, что Тихменёв наверняка должен его знать.
В двух шагах от входа в "Европу" Михаил угодил в объятья Петра Николаевича, который обрадовался писателю так, словно не видел его целую вечность.
- Голубчик, родной! А мы-то думали, что вы нас забыли! Лукерья, - обратился Петр Николаевич к служанке, которая следовала за ним и несла нагруженную корзину и множество свертков с покупками, - Лукерья, послушай, скажи Глафире Васильевне, что мы с господином литератором прогуляемся до читальни. Известия из Мексики… император Максимилиан… и вообще…
- Я-то барыне скажу, - несколько загадочно молвила Лукерья, - и про ампиратора тоже.
- Да, передай ей!
И Петр Николаевич двинулся по направлению к Conversation, прибавляя шаг, словно прямо-таки жить не мог без известий из Мексики. Идя рядом с ним, Михаил осведомился, как здоровье Анастасии.
- Прекрасно, прекрасно, - ответил Петр Николаевич, бросив взгляд через плечо, словно опасался, что за ними могут следовать другие заинтересованные лица, которые займут все места в читальне, завладеют газетами и не дадут ему узнать последних вестей. - Да что же вас так долго не было?
- Я болел, - признался Михаил.
- А! - в некотором затруднении промолвил Петр Николаевич. - А я было думал, что вы… так сказать, в увеселениях большого света… Хотя Анастасия мне говорила, что с вами, наверное, что-то неладно, потому что вас нигде не видать…
- А что полковник Дубровин? - как можно небрежнее спросил Михаил.
- Модест Михайлович? Ну он у нас бывает - точнее, не у нас, а у генерала Меркулова и Натальи Денисовны, но мы сейчас все вместе живем в "Европе", так что получается, что полковник бывает и у нас тоже. Правда, Наталье Денисовне не очень нравится в гостинице, она поговаривает о том, чтобы снять отдельную виллу…
- Я смотрю, Наталья Денисовна всегда все решает, - не удержался Михаил. Они были уже возле здания Conversation, и Петр Николаевич замедлил шаг.
- Ну вот и пришли, - объявил он. - Я тут вспомнил кое-что, мне надо отойти на минутку, и если вас не затруднит подождать меня в читальне…
Михаил остановился. Они стояли возле апельсинового дерева, солнце светило ярко, и в его безжалостном свете выражение лица Назарьева вдруг показалось писателю до неприличия фальшивым.
- Полно вам, Петр Николаевич, - промолвил Авилов, не скрывая своей досады. - Я ведь знаю, что вы вовсе не в читальню ходите. Вы играете, и уже давно.
Петр Николаевич сконфузился, но тут же поторопился принять независимый вид.
- На свои, милостивый государь! - объявил он запальчиво. - Между прочим, на свои!
- И много уже выиграли?
- Вчера, например, три фридрихсдора, - с гордостью сообщил Петр Николаевич. - И еще кучу мелочи, но ее я не считал.
Три фридрихсдора - значит, тридцать гульденов. Петр Николаевич приблизился к Авилову и цепко взял его за пуговицу.
- Вы не подумайте, что я все время играю, - горячо зашептал он. - Нет, я наблюдаю, смотрю и ставлю только тогда, когда в себе уверен. Все продуть - ума не надо, на это всякий способен. Не продуть, а приумножить - вот в чем штука. Вы меня понимаете?
- Вполне, - ответил Михаил, отнимая пуговицу и вынудив собеседника разжать пальцы. - Но ваша дочь давно догадалась, что вы не газеты читаете, а ходите играть, что она станет думать о вас?
- Она мне не дочь, - отмахнулся Петр Николаевич. Михаил вытаращил глаза. - Послушайте, давайте зайдем в казино, и я все объясню. Вам это наверняка пригодится, потому что я вижу, что Анастасия вам нравится. Но вы должны пообещать мне - даже поклясться, что не станете меня выдавать. Хорошо?
На таких условиях Михаил, пожалуй, был готов пообещать что угодно, и он пробормотал, что у него и в мыслях нет выдавать Петра Николаевича кому бы то ни было. Они вошли в главный зал казино, в котором в этот час было не так много народа, и от Михаила не укрылось, что его спутник задержался в дверях, рассматривая посетителей.
- Нет, Осоргина тут нет, - сказал Петр Николаевич шепотом, оборачиваясь к Авилову. - А то ведь я с ним уже не раз тут встречался. Сначала дрожал, что он может меня выдать, но он, похоже, не такой человек.
- Да как же он может вас выдать? Разве он бывает у вас?
- Чуть ли не каждый день, - сообщил Петр Николаевич, вынимая платок и вытирая лоб. - То есть, конечно, не у нас, а у Натальи Денисовны, но ведь моя жена почти все время тоже у Натальи Денисовны…
- Но генерал Меркулов… как же он позволяет, чтобы…
У Михаила уже голова шла кругом.
- А вот так и позволяет, - ответил Петр Николаевич, и писатель с удивлением отметил в голосе своего собеседника даже некоторое злорадство. - Что сейчас крупье сказал - выиграло "двадцать два" или "тридцать два"? Я не расслышал.
- "Тридцать два".
Петр Николаевич достал маленькую книжечку, карандашик и на чистой странице прилежно вывел: "32".
- Вы обещали, - начал Михаил, понизив голос, - рассказать мне про… Про Анастасию Петровну.
- Ах да, верно, - рассеянно промолвил Петр Николаевич и изложил суть дела, причем не потратил ни единого лишнего слова, уложившись всего-навсего в пять фраз.
- Значит, до встречи в Бадене Натали… Наталья Денисовна никогда не видела свою дочь? - спросил писатель.
- Ну, при рождении она все же видела Анастасию, я полагаю, - пропыхтел Петр Николаевич. - Моя супруга писала Наталье Денисовне несколько лет и предлагала разные варианты встречи: у нас в имении, в имении Меркулова, где-нибудь еще. Но Наталья Денисовна долго отказывалась под разными предлогами, а потом вдруг согласилась и назначила нам встречу в Бадене. А я, вообразите себе, поначалу и ехать не хотел… Я же домосед, то есть всегда думал про себя, что домосед. И железные дороги меня пугают: а ну как катастрофа какая, а что, если паровоз взорвется? И денег на путешествие нужно много, а сами знаете, как проклятая эманципация по нам ударила. Но Глафира Васильевна сказала: едем, я и покорился. Она считала, что мать должна увидеться с дочерью, а теперь, по-моему, сама не рада…
- Почему, Петр Николаевич?
- Почему? Гм… выпал "один"… кто бы мог подумать… - Петр Николаевич сделал запись в своей книжечке. - Видите ли, Михаил Петрович, у нас с Настенькой никогда не было хлопот. Чудесная девочка, добрая, ласковая, смешливая… говорунья… Глафира Васильевна души в ней не чаяла. То есть я тоже, конечно, - поторопился он объяснить, - но супруга моя - особенно. А как приехали в Баден, Настеньку словно подменили. И смеяться она перестала, и говорит, словно через силу, и дерзит… Наталье Денисовне дерзит, не нам, но нам-то тоже неприятно. Да и госпожа Меркулова, не в упрек ей будь сказано, тоже тактом не отличается. Ну нехорошо же в присутствии девушки, да еще собственной дочери, обсуждать, как дурно она одета. И платье не того цвета, и фасон не тот… Я пропустил, какой сейчас номер объявили?
- Тринадцатый.
- Тэк-с… чертова дюжина… Так и запишем. Может быть, вы хотите поставить, Михаил Петрович? Вы не стесняйтесь меня, ставьте…
- Я не играю, - сделав над собой усилие, ответил писатель.
- Одобряю вашу решимость, - серьезно сказал Петр Николаевич. - Среди ваших коллег такое редко встречается. Я кого только тут не перевидал: и Гончарова, и вашего приятеля Тихменёва, а вчера, кажется, сюда и господин Достоевский пожаловал, но я его знаю только по фотографии, могу и ошибиться… О, наконец-то, вот и оно - зеро!
Глава 10. Система и ее отсутствие
- Вы знаете, что такое зеро? - спросил Петр Николаевич.
- Разумеется, знаю, - усмехнулся Михаил. - Это ноль.
- А вот и нет! - с торжеством вскричал его собеседник. - Если вы поставите на зеро и оно выпадет, то вы получите в тридцать пять раз больше своей ставки. Если бы я сейчас поставил на зеро… ну, допустим, три фридрихсдора, то мне отсчитали бы… сколько мне отсчитали бы?
- Сто пять золотых, - сжалился над ним Михаил, который всегда был силен в арифметике. - Только что толку говорить об этом? Вы же все равно ничего не поставили.
Но урезонивать Петра Николаевича было бесполезно, и он горячим шепотом (громко говорить в казино было запрещено) стал посвящать своего собеседника в подробности игры, без которых Михаил, по правде говоря, прекрасно бы обошелся. Можно ставить золото и серебро на любые числа, равно как и на зеро, но также имеются и другие возможности. Ставки можно делать на красное и на черное; можно ставить на manque - целый ряд от 1 до 18 - и на passe - от 19 до 36; на дюжину чисел - первую от 1 до 12, среднюю от 13 до 24 и последнюю от 25 до 36; наконец, можно ставить на чет и нечет. Кажется, что при такой системе угадывать проще и что шансы тут значительно возрастают, однако не стоит забывать о зеро, которое может выпасть в любой момент, и тогда всё достается казино.
Разговаривая, Петр Николаевич не забывал заносить в книжечку выигравшие номера, и Михаил почувствовал растущее раздражение. Он всегда как-то ухитрялся жить по средствам и, приехав в Баден, совершенно точно знал, что казино ему не по карману; но лихорадочный азарт, горевший в глазах собеседника, карандаш, дергающийся в его толстых пальцах, то, как Петр Николаевич вытягивал шею, прислушиваясь к словам крупье, манящий звон золота и серебра, крытые зеленым сукном столы, вокруг которых плотным кольцом толпились игроки, не подпуская случайных зрителей, выражения лиц, и каких лиц, - все это начало мало-помалу давить на волю писателя, смущать его воображение соблазнами, которых он прежде с успехом сторонился. Однако тут Михаил опомнился. Он вспомнил полный презрения, насмешки и превосходства взгляд торговца, принимающего в заклад вещи, - торговца, который возле своей лавочки говорил с каким-то проигравшимся бедолагой, у которого дрожали губы и который пытался - тщетно, судя по всему - заложить последнее, что у него осталось. "Ну уж нет, - подумал писатель в сердцах, - ни за что, никогда я не стану кормить подобную шваль… Пропади они все пропадом!"
- Вы записываете, потому что надеетесь вывести какую-то систему, которая позволит вам выиграть? - спросил он вслух, бравируя своей иронией.
- Систему? - Петр Николаевич усмехнулся. - Посмотрите, сколько тут игроков с бумажками, которые пишут, пишут, потом делают ставки - и редко что выигрывают… Нет, милостивый государь, моя система, если можно так выразиться, - это ее отсутствие. И записываю я исключительно для того, чтобы убедиться, что никакой системы на самом деле нет. Красное может выпасть пять раз кряду, зеро может выскакивать постоянно, а потом полдня не появляться, числа выигрывают какие угодно, и точную последовательность вам не скажет никто. Поймите же, наконец: за игорным столом вы сражаетесь не с математикой, а с фортуной. - Михаилу показалось, что последнее выражение не слишком характерно для его собеседника, и Петр Николаевич тотчас же подтвердил его подозрения. - Так говорит Григорий Александрович, а он уж точно разбирается в том, что говорит.
- А что еще говорит Григорий Александрович? - спросил Михаил мрачно.
- О, много чего. Например, что для того, чтобы сделать состояние на рулетке, его надо иметь изначально. Мелкие ставки ничего не решают.
"Вот и прекрасно, - подумал Михаил, - значит, мне состояние не светит, и незачем и начинать".
- Видите вон того господина? - спросил Петр Николаевич шепотом, указывая на немолодого бюргера с усами щеткой и дряблыми щеками. - Я его постоянно тут встречаю. Думал, мошенник какой - тут на рулетке их немало. Но потом я услышал, как крупье обратился к нему, и оказалось, что это полицейский. Их тут несколько, маскирующихся под зрителей, и они следят за порядком, чтобы не было… ну сами понимаете, разного рода неудобств.
- А что за мошенничества бывают на рулетке?
- О, самые разные. Дамы, например, делают ставки так, чтобы деньги занимали несколько чисел. Крупье, конечно, требуют поправить и положить монеты точнее, но дамы все равно ухитряются их морочить. Еще бывают мошенницы, которые присваивают себе чужие выигрыши. С известными игроками они боятся связываться, но новички-иностранцы иногда попадаются.
- Как же можно присвоить себе чужой выигрыш?
- О, милостивый государь, наглость и самоуверенность творят чудеса! Допустим, вы не очень хорошо говорите по-немецки, и по-французски тоже. Она говорит крупье: "Я с этим господином", и не успели вы опомниться, как она захватила ваш выигрыш. Пока вы объясняетесь, она уже скрылась. А некоторые даже и не скрываются, потому что знают, что новички боятся стать причиной скандала. Вдруг его выставят из казино или вообще вышлют из Бадена…
- Faites le jeu, messieurs! Faites le jeu! Rien ne va plus!
…Шесть крупье вокруг зеленого стола, четверо распределяют выигрыши. Красное? Черное? Passe? Manque? Или уж сразу, одним махом - на зеро?
"Я не буду об этом думать. Не буду… Черт возьми! И ведь сейчас выпадет какая-нибудь цифра, и какой-нибудь олух разбогатеет, не приложив ровным счетом никаких усилий…"
Шарик завертелся на рулетке, приковывая все взоры. Суеверные игроки стискивали в потных ладонях свои талисманы, некоторые молились - Михаил со своего места видел, как шевелились их губы.
- Dix-neuf, rouge, impaire et passe! - провозгласил осанистый жрец рулетки, которого по манерам и одежде можно было запросто принять за какого-нибудь важного сановника.
Выиграла тучная старуха в бриллиантах, сидевшая возле стола в особом кресле. За его спинкой теснились ее клевреты - господин в черном, судя по всему, доктор, какая-то бледная некрасивая девушка и несколько приживалов. Довольная старуха зааплодировала самой себе.
- Я знала, что мне сегодня повезет! - сказала она девушке на дурном французском.
Михаил нахохлился. "И зачем этому живому трупу деньги?" - подумал он и окончательно сделался противен сам себе. Петр Николаевич убрал книжечку и карандаш, достал деньги и, облизывая губы, стал, очевидно, примериваться - на что ставить. Приняв, судя по всему, решение, он стал проталкиваться к игорному столу, бормоча:
- Pardon… pardon…
Авилов решил уйти, но, повернувшись, неожиданно увидел Анастасию, которая шла прямо к ним, не глядя на других игроков. Лицо у нее было бледное и напряженное, но, заметив писателя, она улыбнулась.
- Михаил Петрович! Очень рада вас видеть… Значит, вы уже поправились? Нехорошо было с вашей стороны не подавать нам вестей…
- Обыкновенная простуда, Анастасия Петровна, ничего больше. Я не думал, что такой пустяк стоит вашего внимания. А откуда вам стало известно, что я…
- Я спросила у графини Вильде - она ведь все обо всех знает. Она сказала, что вы заболели и она присылала к вам своего врача.
В первое мгновение Михаил изумился, но, сообразив, в чем дело, тут же надулся. Больше всего, по правде говоря, он сердился на свою недогадливость - ведь достаточно было хорошенько посмотреть на доктора, чтобы понять, что у него не может быть ничего общего с фрау Эльзой, вполне заурядной вдовой заурядного крестьянина.
- Trois, rouge, impaire et manque! - объявил крупье.
Не без труда Михаил и Анастасия пробились к Петру Николаевичу, который занял место в первом ряду возле стола. Приемный отец Анастасии был мрачен - он только что поставил золотой фридрихсдор на черное и проиграл.