- Петр Николаевич! - негромко позвала его Анастасия. Назарьев оглянулся, едва заметно нахмурился и бросил оставшиеся два золотых на черное. "Проиграет, как пить дать, проиграет", - мелькнуло в голове у Авилова.
- Что тебе, Настенька? - спросил Петр Николаевич фальшиво. Так фальшиво, что Михаилу стало совестно за него.
- Я пришла за вами, - сказала Анастасия.
- Тебя Глафира Васильевна прислала?
- Нет, она еще не знает, чем вы занимаетесь. Но если даже Лукерья догадалась, я думаю, Глафира Васильевна тоже догадается.
- Я еще не играл сегодня, - сказал Петр Николаевич умоляюще. - Почти не играл, - быстро добавил он. - Вот проиграю, и пойдем.
- Вы позавчера проиграли сорок золотых, Петр Николаевич…
- Ну проиграл, и что с того? Сначала я ведь их выиграл, - ответил Петр Николаевич с досадой. - Хотел сорвать куш, да не смог вовремя остановиться. На рулетке надо уметь ловить удачную полосу, а я переборщил.
- Mesdames et messieurs, rien ne va plus!
Помощник Фортуны запустил рулетку. Шарик заметался. Михаил отвел глаза. "А забавно было бы увидеть, как, к примеру, шарик соскочит с рулетки и пролетит мимо всех номеров… Какие тогда поднимутся споры, какая свара начнется… Впрочем, наверное, в казино есть свои правила на этот счет…"
- Восемь, черное, четное, манк!
- Выиграл, выиграл! - с торжеством вскричал Петр Николаевич. Крупье, распределяющий выигрыши, лопаточкой подгреб к нему его ставку и то, что ему причиталось сверху.
- Поставлю-ка я на вторую половину, - неожиданно решил Петр Николаевич и двинул весь свой столбик на пас.
"Логично, - подумал Михаил, - если выиграло число из первой половины, ставить на вторую. Как он раскраснелся, как хватает себя за бакенбарды, как ерошит волосы… Тут, пожалуй, страсть, причем настоящая. Вставить, что ли, его в роман? Или в повесть, как советует Тихменёв? Приезжает в Баден заурядный помещик, начинает играть, преображается, потом проигрывается…"
- Вы же обещали… - с укором шепнула Анастасия Назарьеву.
- Обещал, если проиграю, - отмахнулся тот. - Но я же не проиграл! - заключил он с торжеством.
Анастасия беспомощно поглядела на Михаила, словно прося его повлиять на приемного отца, но писатель только руками развел.
- Разумеется, он проиграется, - по-французски бросила своей свите старуха в бриллиантах и поставила целый столбик золотых на manque.
Но Петр Николаевич выиграл, и еще раз, и снова. Он раскраснелся, бакенбарды его стояли дыбом, в глазах поселилось шальное, экстатическое выражение. Он осмелел настолько, что стал ставить на цифры - и всякий раз выигрывал. Груда разнокалиберных монет возле него все росла и росла. От Михаила не укрылось, что игроки стали поглядывать на Петра Николаевича с почтением и даже принялись повторять его ставки, а он увлекся настолько, что не стеснялся уже вычислять вслух.
- На десяточку, что ли, поставить? - бормотал он, запуская пальцы в свои редкие волосы. - Десятого день рождения Глафиры Васильевны… Или на зеро? Вот в чем вопрос…
- Я больше не могу, - неожиданно вырвалось у Анастасии. Она повернулась, показывая, что хочет уйти. Михаил бросился расчищать ей дорогу среди игроков, которые обступили их, как стеной. Не без труда писатель и его спутница отошли от стола, а когда они были уже у выхода, до слуха Михаила долетел разочарованный вздох присутствующих.
- Проиграл, конечно, - с горечью проговорила Анастасия. - Я так и знала, что он проиграет! Не зря Григорий Александрович говорил, что у Петра Николаевича не тот характер, чтобы стать серьезным игроком…
В саду их догнал сконфуженный Петр Николаевич и стал взахлеб рассказывать о том, что он сомневался, поставил на десятку, а выпало зеро. Он винил себя в том, что не делил ставки, а все увеличивал и увеличивал, так что с последним проигрышем потерял все. Впрочем, у него еще осталось серебро, которое он выиграл вчера и не стал ставить сегодня.
- Ну вот, - не удержался Михаил, - стоит ли сражаться с Фортуной, если в конце все равно все теряешь…
Но Петр Николаевич не принял его сарказма и стал уверять, что в следующий раз он станет играть осторожнее, расчетливее и будет следить за тем, чтобы не проиграть всего.
- Вы бы сходили в читальню, - посоветовала Анастасия. - А то Глафира Васильевна спросит, какие нынче новости, а вы не сможете ей ответить.
Петр Николаевич просиял, объявил, что Анастасия - его добрый ангел, выразил надежду на то, что она не станет говорить его жене о проигрыше, и удалился. Меж тем из казино вышла целая процессия, которую возглавляла уже примелькавшаяся Михаилу тучная старуха в бриллиантах, которая с трудом передвигала ноги. Под одну руку ее вел доктор, другую поддерживала некрасивая девушка, остальные следовали за ней в почтительном отдалении. Завидев спутницу Михаила, старуха неожиданно остановилась.
- Voilà le porte-bonheur, - громко сказала она своим спутникам, указывая на девушку.
Анастасия вспыхнула. Старуха смерила ее пронизывающим взглядом и, очевидно, хотела добавить еще что-то, но тут подали экипаж. Глядя, как она в него садится, Михаил невольно подумал, что стоило бы выдумать сказку, обратную "Репке", - о том, как все стремятся затолкать кого-то в определенное место, но не могут. Экипаж раскачивался, старуха стонала и жаловалась, но никак не могла в него втиснуться. Доктор под конец настолько махнул рукой на приличия, что стал, не церемонясь, пихать ее в объемистый зад. Наконец старуху с трудом усадили в экипаж, доктор и некрасивая девушка сели в него, и карета укатила, поднимая клубы пыли.
- Что она сказала обо мне? - требовательно спросила Анастасия, поворачиваясь к Михаилу.
- Она выразилась в том смысле, что вы талисман.
- Да? А я думала, что ослышалась. - Анастасия крепко сжала губы, и выражение ее лица в эти мгновения до странного напоминало Натали, когда та бывала не в духе.
- Я уверен, она вовсе не хотела вас задеть, - осторожно промолвил Михаил. - Она решила, что вы приносите удачу, потому что Петр Николаевич все время выигрывал, пока вы стояли рядом с ним.
- Ах, это! - Анастасия презрительно повела плечом. - Он часто выигрывает, только под конец почти всегда проигрывает. Григорий Александрович считает, что из него не будет толку и что он кончит тем, что станет закладывать вещи, лишь бы сделать еще одну ставку.
- Ну раз Григорий Александрович так говорит…
Михаил хотел подпустить иронии, но, очевидно, у него ничего не вышло, потому что Анастасия приняла его слова за чистую монету и улыбнулась. Авилов ощутил укол ревности - и тотчас же раскаялся в нем. Глупо думать, что игрок может быть ей симпатичен - ведь она наверняка знает о том, какие отношения связывают его и ее настоящую мать.
- Я собиралась зайти к Веберу и выпить у него чашечку кофе, - сказала Анастасия светским тоном. - Не откажетесь ли вы составить мне компанию?
Глава 11. Лихтенталевская аллея
Судьба распорядилась так, что они устроились за тем же столиком, за которым в начале нашего повествования Михаил сидел с Тихменёвым, обсуждая с ним новости литературной и общественной жизни. Конечно, в том состоянии духа, в котором сейчас находился писатель, его не интересовали новости, и самое сногсшибательное известие не произвело бы на него никакого впечатления. По-настоящему его волновало только то, как к нему относится Анастасия. В сословном смысле между ними пролегла пропасть, и то, что Михаил узнал об истинном происхождении своей спутницы, не сделало эту пропасть ни меньше, ни преодолимее; но человек так устроен, что надеется до конца, и никакие доводы рассудка не способны его поколебать. Писатель видел, что Анастасия к нему расположена, но не знал - и отчасти страшился узнать, - насколько далеко простирается это расположение. Если бы они принадлежали к одному кругу, он бы, не задумываясь, сделал ей предложение, но тут рассудок все-таки оказывался достаточно силен, чтобы напомнить, что предложить ей он, по сути, ничего не может. Михаил был всего лишь разночинец без особых средств к существованию, без прочного положения, без влиятельных знакомств. И вместо того чтобы говорить о своей любви, он расспрашивал свою спутницу о самых разных вещах и среди прочего - о том, долго ли еще ее семья пробудет в Бадене.
- Я не знаю, - ответила Анастасия, подумав. - Все так изменилось… Наверное, все зависит от того, сколько Наталья Денисовна пробудет здесь.
Михаил рискнул спросить о полковнике Дубровине. Да, он бывает у Меркуловых почти каждый день и неизменно заглядывает к Назарьевым. Глафире Васильевне и Петру Николаевичу он скорее нравится, но Анастасия от него не в восторге.
- Я не могу ни о чем с ним говорить, - призналась она, морщась. - У него на все готовые мнения. И мне не нравится, как он на меня иногда смотрит! - прибавила она с досадой. - Вера Андреевна как-то назвала его votre adorateur, но я бы предпочла, чтобы он обожал кого-нибудь другого.
- А графиня Вильде часто у вас бывает?
- Нет, я бы не сказала. Наверное, с Глафирой Васильевной и Петром Николаевичем ей скучно, а Меркуловы не слишком ей рады. То есть Наталья Денисовна не рада, - поправилась Анастасия. - И Григорий Александрович тоже не жалует графиню, он говорит, что она пустая женщина. Наверное, мне не следует так о ней говорить, - спохватилась девушка, - ведь она ваша знакомая…
Михаил заверил Анастасию, что он не настолько дружен с графиней, чтобы принимать близко к сердцу отзывы о ней. По правде говоря, его интересовало совсем другое, и, немного погодя, он спросил, часто ли его собеседница видит Григория Александровича.
Да, он бывает у Меркуловых, впрочем, не то чтобы часто; но они регулярно встречают его возле казино, до или после игры, и он всегда подходит поздороваться, если только его не сопровождает эта особа.
- Она ужасно ему досаждает, - прибавила Анастасия, - то обещает уехать, то грозит самоубийством, то требует, чтобы он знакомил ее со своими друзьями. Она прекрасно знает, что Григорий Александрович не станет ей потакать, потому что она не из тех женщин, которых представляют знакомым.
- А-а, - протянул Михаил. - То-то мне показалось странным, что тогда, возле Старого замка, он отвернулся и сделал вид, что нас не заметил…
- Конечно, это было не слишком учтиво, - отозвалась Анастасия, - но с ним была она, и вводить ее в общество было бы еще неучтивее. Вера Андреевна кое-что слышала о ней и пересказала нам: ее зовут вовсе не Диана, а Франсуаза, и ее мать была прачкой. Сейчас у нее порядочное состояние - я не о матери, конечно, мать давно умерла. Графиня Вильде уверяет, что с ее деньгами мадемуазель Диана вполне может купить себе "какое-нибудь ничтожество с титулом", и она только ради этого в свое время и приехала в Баден. Но тут ей повстречался Осоргин, и все ее планы пошли прахом.
- Я поверить не могу, - сказал Михаил после паузы, - что графиня обсуждала все это с вами.
Анастасия покраснела и бросила на него исподлобья быстрый взгляд.
- О, конечно, она говорила не со мной, а с Глафирой Васильевной, но я прекрасно все слышала. И потом, я думаю, всегда лучше знать, чем не знать, с кем имеешь дело. В конце концов, "Даму с камелиями" читали все…
А она изменилась, внезапно понял Михаил. Приемных родителей теперь называла только по имени и отчеству, свободно судила об окружающих ее людях и даже внешне производила гораздо более выгодное впечатление. (Он так и не заметил, что прическа Анастасии явно была сделана у хорошего парикмахера, что ее бледно-розовое платье с кринолином и шлейфом стоило во много раз дороже ее предыдущих нарядов и что, наконец, бархатная сумочка, на которую она время от времени любовно поглядывала, тоже появилась совсем недавно.)
- Между книгами и действительностью есть большая разница, - промолвил он вслух, чтобы поддержать разговор.
- Разумеется, - ответила Анастасия с улыбкой, - у героини книги хватило деликатности, чтобы умереть.
Михаилу стало немного не по себе: он узнал манеру выражения Веры Вильде. "Еще не хватало, чтобы Анастасия подпала под ее влияние… И почему она столько говорит о какой-то заурядной девке? Неужели Григорий Осоргин ей все-таки небезразличен?"
Он задумался, как бы ему поточнее выведать, что его собеседница думает об игроке, но тут явился Петр Николаевич, и беседу пришлось отложить на потом. На прощание Назарьев пригласил Михаила нанести им визит как-нибудь вечером и прибавил, что они будут рады его видеть.
- Непременно приходите! - добавила Анастасия.
Михаил воспрянул духом. Он услышал в этих словах нечто большее, чем формальную вежливость; он понял, что ему будут рады, - точнее, Анастасия будет рада, потому что мнению остальных он не придавал никакого значения. Тут ему захотелось есть, и, так как он не мог себе позволить роскошествовать в веберовской кофейне, он отправился на рынок, где купил клубники за совершенно смешные деньги и принялся тут же поедать ее, чувствуя себя как в детстве. На второе после клубники пошли две груши. "Кофе я уже выпил, - мысленно развеселился Михаил, - так что получается полноценный обед". Он ушел с рынка, но не успел сделать и полсотни шагов, как нос к носу столкнулся с княгиней Хилковой, которая выходила из лавки с выставленными в витрине дамскими шляпками и надписью, сулящей самый что ни на есть парижский шик. Княгиня вцепилась в Михаила как клещ и излила ему досаду на то, что в Бадене нигде нельзя найти приличных шляпок.
- Я не думаю, Марья Алексеевна, что вам стоит переживать по этому поводу, - заметил Михаил учтиво и вместе с тем дерзко, - в конце концов, on voit le soleil à ses rayons.
Он и сам не понимал, откуда тут взялось солнце и зачем вообще надо было о нем упоминать, но княгиня решила, что ей хотят толсто польстить, и развеселилась. Она настояла, чтобы Михаил сел к ней в коляску, и принялась забрасывать его словами. Марья Алексеевна была уверена, что писатель - свой человек у Меркуловых, и жаждала узнать, насколько хватит терпения у генерала и вызовет ли он наконец Осоргина на дуэль.
- Но ведь Осоргин живет с особой, которая называет себя мадемуазель Дианой, - заметил писатель. Хилкова закудахтала от восторга.
- Разумеется, и играет роль ширмы, но кого сейчас этим обманешь? Натали шлет Осоргину записочки, ее горничную постоянно видят у него на квартире, и не зря она так настаивает на том, чтобы перебраться на отдельную виллу. В гостинице вас наблюдают десятки, а то и сотни глаз. Вилла - совсем другое дело… Кстати, вы хорошо знаете дочь Натали? Ту, которую называют мадемуазель Назарьевой? Графиня Вильде первая догадалась, кто она на самом деле. Все дело в имени - Анастасией звали мать Натали. Вера Андреевна такая женщина - ни одной детали не упустит. Жаль, что ее муж - совершенный негодяй и полное ничтожество… Впрочем, с ее приданым она вряд ли могла рассчитывать на что-то лучшее. - И княгиня Хилкова победно поглядела на своего собеседника.
Михаила всегда поражало, как радуется женщина, сказав какую-нибудь гадость о другой женщине, пусть даже своей лучшей знакомой.
- Я ничего не знаю о семье графини, - промолвил он довольно сухо. Но его собеседница приняла это как приглашение к рассказу и пустилась в подробное перечисление предков и родных Веры Андреевны. По словам княгини выходило, что Вера не могла похвастаться ничем, кроме довольно громкой фамилии, к которой принадлежала, и что ее отец слыл в обществе совершенно никчемным существом.
- Девушки из таких семей, - увлеченно продолжала княгиня, - часто выходят за le premier venu, и она не стала исключением. О, разумеется, она чересчур горда, чтобы говорить об этом, но что это за семья, где муж месяцами пропадает то в море, то в кругосветных путешествиях? Право, я не стала бы ее осуждать, если бы она в отсутствие мужа увлеклась кем-нибудь. - Хилкова хихикнула. - Но она, похоже, из тех женщин, которые при всем своем уме не понимают, что молодость однажды имеет свойство заканчиваться. Впрочем, строго между нами, не так уж она и умна - недавно она ужасно перепугала великую герцогиню Луизу, сказав, что ей приснилось, будто император Максимилиан убит. Герцогиня расстроилась, а Вера Андреевна добавила, что во сне она видела, будто императора расстреляли. Какая глупость - видеть такие сны. Даже не знаю, что глупее - видеть их или рассказывать о них направо и налево. Возможно, это семейное - ее отец тоже был в некоторых вопросах напрочь лишен такта. Когда один мой родственник женился в шестьдесят пять лет, Андрей Иванович пробурчал, что его будущей вдове черный очень к лицу, и оказался совершенно, совершенно не прав, потому что жена родственника умерла раньше своего мужа…
Предчувствуя, что у Хилковой припасено еще немало историй про нетактичность родных Веры Андреевны, которые его ни капли не интересовали, Михаил решил сменить тему и спросил, не знает ли княгиня немолодую даму, которую он сегодня видел в казино, и подробно ее описал.
- Конечно же, знаю, - ответила Марья Алексеевна. - Странно, что вы о ней не слышали, она похваляется тем, что была когда-то любовницей Наполеона.
- Однако у Наполеона странный вкус, - не удержался Михаил.
- Ах боже мой! Да не нынешнего Наполеона, а того… первого! - Хилкова всплеснула руками. - И вы утверждаете, что вы писатель? Поразительный вы человек!
Ее настроение переменилось; она стала вести себя так, словно Михаил нанес ей смертельную обиду, и, неожиданно вспомнив, что сегодня она собиралась заехать в еще одну шляпную лавку, княгиня без обиняков дала писателю понять, что ему лучше покинуть ее экипаж.
Михаил повиновался, не испытывая ни малейшего огорчения. Провожая взглядом карету, он подумал: "Вот едет современная мумия в своем саркофаге", и развеселился. До вечера у него еще оставалось в запасе порядочно времени, и он отправился гулять к Новому замку, сад вокруг которого ему нравился.
Когда, выждав требуемую приличиями паузу, писатель явился в гостиницу "Европа" и попросил доложить о себе Назарьевым, Глафира Васильевна приняла его очень радушно и все беспокоилась о том, чтобы усадить его получше, но тут же сообщила, что они условились гулять с Меркуловыми, и те их скоро ждут, так что она не сможет уделить гостю достаточно времени.
Михаил попросил позволения присоединиться к гуляющим. От него не укрылось, что Петр Николаевич, прежде чем ответить, оглянулся на жену, а она явно колебалась. Все решила Анастасия, которая беспечно сказала, что он должен с ними пойти, потому что кто-то должен следить за Фифи, а Глафира Васильевна не любит оставлять ее в гостинице.
- Ах, конечно, Фифи! - пролепетала старая дама и совершенно растаяла, глядя на свою моську.