Господин Трупп получил филерскую кличку Щепка, что, как всегда, точно отражало характер сопровождаемого лица. Распорядок дня его был чрезвычайно прост. Он никуда не отлучался из Императорской библиотеки до самого закрытия. После чего вышел на улицу и, не заходя ни в какие лавки, отправился пешком в сторону Знаменской площади и Николаевского вокзала. Трупп дошел до района, называемого Пески, места не самого благородного. Тут располагалось множество публичных домов, снимали квартиры бланкетки и беспаспортные проститутки, по возрасту и здоровью работавшие за копейки с самым отребьем. Трупп прошел в подъезд доходного дома, чуть приличнее прочих, и поднялся на последний этаж. Ночью никуда не выходил, утром отправился обратно в библиотеку.
- Дополнительные сведения имеются? - спросил Ванзаров.
- Тут есть некоторая странность, - Курочкин замялся.
- Вы же не девица, чтобы стесняться.
- Не в том дело. Странно как-то…
- Нет такой странности, которая не сдалась бы логике и сыскной полиции. Выкладывайте.
- Так в том-то и дело, что фактов нет никаких.
Ванзаров не постеснялся сказать, что решительно не понимает такого заявления опытнейшего филера.
- Как водится, стал расспрашивать дворника, - начал Курочкин. - Мужик дельный, непьющий. Но вот жильца такого вспомнить не мог. Как так? Говорит, вроде жил, да съехал. Я ему говорю: "На последнем этаже квартиру снимает". А он мне: "Ну, значит так…"
- Домовладелец?
- Само собой. Спрашиваю: "Господин Трупп у вас проживает?" А он вспомнить не может. Вроде бы деньги заплатил вперед, а живет или нет, понять не может. Я его вопросами стал донимать, так он обиделся и ушел. Дескать, нечего мне тут допрос устраивать.
- На этаж к нему поднялись?
- Как же иначе. У двери постоял, послушал, в замочную скважину поглядел.
- И что же?
- Да ничего. Тихо, темно, как будто спать лег.
- Прачки и прочее?
- Обошел соседних прачек, трактир, бакалейную лавку, булочную. Один результат: никто его толком не знает. Вроде видели, но кто это, не помнят. Фамилии пугаются.
- Какой интересный господин, - сказал Ванзаров. - Что показали в паспортном столе?
- Такой в столице не проживает, - ответил Курочкин.
- Вот как. Хоть сейчас веди в участок за нарушение паспортного порядка.
- Будем брать? - старший филер готов был хоть сейчас.
- Спешить не станем. Куда он денется.
- Тут еще такое дело… - Курочкин старательно показывал смущение, что выходило у него куда фальшивей невидимости.
- Говорите уж, Афанасий Петрович…
- Никакой слежки за ним нет. Кроме меня и моего сменщика, его никто не вел.
Это была важная и интересная новость. Ванзаров поблагодарил и добавил:
- У меня к вам будет деликатная просьба…
К таким просьбам старшему филеру было не привыкать.
- Не вполне законно, но нам крайне надо знать, что у него в квартире. И особо надо поискать оборванную книжку без обложки с готическим шрифтом, на немецком языке.
- Дело нехитрое, - последовал ответ.
Курочкин еще раз получил распоряжение не спускать с Труппа глаз, с чем и отбыл. Ванзаров хотел хоть немного посидеть за родным столом, но время поджимало. Из кабинета появился Чулицкий. Он поздоровался и протянул конверт казенного грязно-желтого цвета.
- Вчера утром курьер из театра принес, оставил дворнику, - пояснил он.
Клапан конверта был аккуратно распарен, как умеют в сыске. Нарушение тайны переписки уже никого не могло оскорбить. Ванзаров вынул сложенный вдвое лист плотной бумаги. Под императорским гербом был приказ об увольнении балерины Вольцевой вчерашним числом.
- Гости в ее квартиру наведывались? - спросил он.
- Никого, - ответил Чулицкий.
- Неужели никто не сунулся?
- А что вас так удивляет, Родион Георгиевич?
- Не то чтобы удивляет… Была восходящая звезда балета, в один миг потухла и больше никому не нужна…
Чулицкий не знал, что на это ответить. Всякое бывает. И не такие звезды гасли без следа. Долгий опыт начальника сыска говорил, что в этой жизни и после нее ни в чем нельзя быть уверенным. Особенно живя в Петербурге.
Такой странный город, однако…
41. Напрасные старания
Ночью полицмейстер спал плохо. Вздрагивал от каждого шороха, ожидая гонца с дурными вестями. В том, что они будут, Константин Семенович был уверен, нюхом полицейского чуял. Но настало солнечное утро, и страхи улетучились. За ночь в городе не объявилась еще одна мертво-живая девица и не случились худшие напасти. И хоть в полицейском доме городовые спали вповалку, Сыровяткин был доволен. Все-таки не зря столько сил положили.
Он припомнил вчерашнее заседание Комитета, от которого еще болела голова. От просьбы Управляющего просто так не отмахнешься. Если ему что взбрело в голову, прицепится и не отстанет. Надо что-то сделать, чтобы показать старания. А там видно будет. Может, как-нибудь уляжется.
Сыровяткин посмотрел на карту города, который охранял изо всех сил. Улица 4-я Оранская… Что там нашел гений из столицы? Может, пойти по его следам? А вдруг и правда удача улыбнется. Время раннее, как раз все дома.
Недолго думая, Константин Семенович отправился в поход. Ни пристава, ни городового брать не стал, в крайнем случае справится один. Он плохо представлял, что должен говорить и какие задавать вопросы. Порядок проведения дознания на месте преступления из его головы выветрился за ненадобностью. В крайнем случае, для этого под рукой имелись оба пристава. Скудные остатки того, что обязан сделать полицейский, всплывавшие в его голове, были целиком бесполезны. Какие-то протокольные формальности, подписи двух лиц. И прочая канцелярская ерунда. Ничего полезного для розыска убийцы. За неимением лучшего Сыровяткин понадеялся на павловский авось. Мало чем отличимый от авося общероссийского.
В дом Горжевской он и заглядывать не стал. Зачем зря беспокоить мирную вдову. А вот к Душинцеву постучал. Хозяин вышел на крыльцо в халате, с папильотками, накрученными на усы. Оглядев одетого по всей форме Сыровяткина, да еще и с шашкой наперевес, что придавало любому полицмейстеру вид бравый, учитель танцев выразил недоумение.
- Вам чего, любезный? - без затей спросил он.
Язык любезного был связан строжайшим приказом не болтать про убийства, ибо кара за то грозила ужасная. Почему-то полицмейстер был уверен, что столичный гений узнает, если он проболтается. И мало, что со свету сживет: без пенсии оставит.
- Так, это… Как у вас, значит, тут? - спросил Сыровяткин, путаясь не только в языке, но и в ножнах шашки.
- У нас - прекрасно, - спокойно ответил Душинцев. - А у вас?
Что делать дальше, Сыровяткин не знал. Он счел, что разговор вполне сойдет за допрос подозреваемого, будет что наплести Антонову. Отдал честь и совсем уже собрался восвояси, когда с крыльца соседней дачи его поманил пальчик. Пальчик был такой, что отказать ему было нельзя.
Перебравшись через позеленевшие кусты, пристав оказался на соседней даче. Хозяйка ее, госпожа Мамаева, была не такой женщиной, что мимо нее вот так запросто пройдешь. Красота опытной, умной и волевой женщины, красота в самом пике своего цветения, еще не пошедшая на убыль, была столь притягательна, что редкий мужчина смог бы устоять. Сыровяткин был из числа тех, кто не смог бы. Хуже того: давно и страстно он на Мамаеву заглядывался. Только невозможность сладостной интриги в маленьком городке, где через минуту каждая сволочь побежит докладывать его супруге, сдерживала полицейского в рамках приличия. Но сердечко-то привязать невозможно.
Мамаева отлично видела, какую слабость испытывает под ее взглядом полицейский чин. И пользовалась своим преимуществом, как может пользоваться только женщина: медленно и беспощадно. Жестокие создания эти женщины, что и говорить.
Сыровяткин сделал некоторое движение, чтобы поцеловать ручку, но ручка не далась к поцелую. Напротив, уперлась в бок хозяйки.
- Константин Семенович, это что же такое? - проговорила Мамаева тягуче-сладостно. Отчего под портупеей Сыровяткина побежали мурашки.
- А что такое, Ираида Львовна?
- Как же это понимать, милейший?
- А что вам понимать, драгоценнейшая?
Полицмейстера легонько шлепнули ручкой в кружевной перчатке. Формально это было нанесение побоев должностному лицу и каралось сроком до года исправительных работ. Но Сыровяткин только мечтал, чтобы его подобным образом избили еще и еще.
- Не валяйте дурака, - строго приказали ему.
- Слово чести - не понимаю, Ираида Львовна, - пытался оправдаться он.
- Тогда скажу напрямик: хочу пожаловаться на вашего пристава.
- Какого? - бездумно спросил Сыровяткин, занятый созерцанием красоты.
- Толстоногова, конечно!
- А что он натворил?
- Да не он! - Мамаеву раздражала тупость полицейского, который не успевал угадать ход ее мысли. - Сынок его что учудил!
- А что он учудил?
- Константин Семенович, да соберитесь с мыслями!
- Так точно, - и Сыровяткин чуть не отдал честь. - Но объяснитесь…
- Этот оболтус нацепил бороду, дурацкий парик, одежонку мастерового и решил поиграть в грабителя! Хотел у меня ридикюль вырвать!
И Мамаева предъявила улику - ту самую сумочку, объект уличной схватки.
- Какое безобразие! - с чувством сказал Сыровяткин. - Они у меня оба получат! Я это так не оставлю! Совсем сынок Толстоногова от рук отбился! Ох, уж они у меня…
- Благодарю, милый Константин Семенович…
Ручка, что может с ног сбить, погладила Сыровяткина по щеке. Мамаева повернулась и, довольная легкой победой, пошла в дом, зная, с каким жадным вниманием полицейский следит за движением пышных форм под покровом юбки.
Придя в себя, Сыровяткин снял фуражку и вытер со лба пот. Вот до чего доводят просьбы столичных господ. И тут еще выкручиваться. Он счел, что миссия исполнена с лихвой. Идя обратно, Сыровяткин глянул на дачу Гейнца. Учитель, как обычно по утрам, устроил Зое тренировку. Девушка присела и держалась за плечо. Что сильно раздражило приемного отца. Размахнувшись, он ударил ее стеком по спине. Зоя сжалась.
- Не сметь притворяться! - строго сказал он. - Извольте встать, еще три упражнения.
Сыровяткин отвернулся, как будто ничего не видел. Семейные дрязги полиции не касаются. А воспитание детей - тем более.
Глава (№ утерян за ненадобностью при последней ревизии)
Слышно, как беспокойное сердце читателя бьется в унисон с сердцем героя.
Пока же Ванзаров готовится к тому, что случится, доктора рекомендуют для ослабления гнетущего волнения сделать три глубоких вдоха и выдоха. Или воспользоваться игрой, чрезвычайно успокаивающей нервы.
Итак.
1. Выбираем противника, который ничего не смыслит в игре.
2. Заставляем его сделать ход первым.
3. Побеждаем и оставляем с носом.
4. А побеждает тот, кто первый впишет линию из 3 крестиков.
Ну, и хватит глупостей. Пожалуй, продолжим.
42. Очевидное - невероятное
Ванзаров обошел большой читальный зал, коридор отдела каталогов, поднялся по лестнице в другой читальный зал, поискал в курительной. И даже заглянул в канцелярию. Труппа нигде не было. Филер, оставленный Курочкиным у входа, уверял, что объект Щепка не покидал здание библиотеки. Не иначе, как растворился в книжной пыли.
Чтобы не совсем зря потратить время, Ванзаров решил вернуться в читальный зал и отказаться от хранения оставленных книг. Пусть ими пользуются те, кому они действительно нужны. Судя по всему, в ближайшее время ему будет не до научных занятий. Ванзаров поблагодарил библиотекаря, подписал читательский формуляр и с тихой грустью наблюдал, как в хранилище навсегда уплывает его академическая карьера. Второй раз ему не простят подобную выходку. Значит, такова судьба.
Он повернулся к читальному залу.
- Как я рад вас видеть, господин Ванзаров.
Вероятно, Трупп обладал талантом, схожим с невидимостью Курочкина. Он стоял возле Ванзарова и держал немалую стопку книг.
- Где рукопись? - без лишних слов спросил Ванзаров.
- Обязательно покажу. Пройдемте, чтобы не мешать…
Они прошли в холл с креслами. Ванзаров протянул раскрытую ладонь.
- Прошу рукопись…
- Это не рукопись, это часть книги.
- Не важно, я жду…
- Присядьте, господин Ванзаров…
Нелепый человек с книгами, которого прямо здесь можно было арестовать и отправить в участок, не имеет права отдавать распоряжения. А чиновник сыска - их выслушивать. Против всякой логики Ванзаров покорно сел, как будто не обладал собственной волей, а какая-то сила управляла им. Трупп уложил стопку книг на колени и обратился к Ванзарову:
- Вы желаете узнать о происшествиях в Саксонии и Вене. Чтобы правильно их понять, надо задать один важный вопрос, Родион Георгиевич…
- Какой вопрос вам задать?
- Не мне, задайте его себе.
- Со своими вопросами я разберусь сам.
- Неправда. Есть вопрос, который то и дело возникал, и вы не знали на него ответ, как бы умны ни были…
Ванзаров знал, куда его подталкивают, но лезть в расставленную ловушку не спешил.
- Исключительно не понимаю, о чем речь, - сказал он.
Трупп улыбнулся, как будто имел дело с несмышленышем.
- Разве вам не приходила мысль, что все это уже было?
- Такая мысль пришла еще древним грекам.
- А вам? Разве не ощущали ее как свою, имеющую лично к вам отношение?
- Господин Трупп, эту беседу следует продолжить в полицейском участке…
- Нет, вам не это интересно, - последовал ответ.
- Неужели? - спросил Ванзаров, замечая, что не испытывает к этому странному человеку и доли неприязни. Трупп хитрил, мудрил, но не раздражал. А как будто заставлял думать.
- Зависит, насколько вы готовы откинуть логику и поверить.
- Я не умею верить, - пожал плечами Ванзаров. - Это слишком дорого обходится.
- А вы попробуйте, - сказал Трупп.
Именно сейчас Ванзаров был не прочь попробовать нечто новое.
- Во что вы предлагаете поверить? - спросил он.
- Представьте огромный механизм, где вертятся миллиарды шестеренок, сцепленных между собой, - придерживая книги локтями, Трупп соединил в замок согнутые крючками пальцы. - Они крутятся бесконечно, их зубчики вертятся непрестанно.
- В полиции это верчение особо заметно, - усмехнулся Ванзаров.
- В чем их цель?
- Господин Трупп, это знают даже гимназисты…
- Гимназисты этого не знают, - отрицательно покачал головой серьезный Трупп.
- Считайте, что я один из них, - сказал Ванзаров.
Трупп вынул карманные часы, которые прятались в кармашке жилетки.
- Вот это считается временем, - сказал он, разглядывая циферблат. - Фокус, Родион Георгиевич, заключается в том, что время - это нечто другое.
- Что же это?
- Это вращение тех самых шестеренок. Без цели и смысла, которые мы способны осознать. Время - всего лишь вечное движение, которое всегда остается на месте. Механизм часов - карикатура на время…
- При чем тут убийства из вашей рукописи, господин Трупп? - перебил его Ванзаров.
- Вы хотели сказать: "повторяющиеся".
Ванзаров ничего не ответил. Слишком много позволяет себе этот господин. Вот только арестовать его пока не поднималась рука.
- Шестеренки надо смазывать, - продолжил Трупп, - Чтобы не сломались и не остановились, а великая поломка немного повременила. Шестеренки времени смазывают кровью.
- Чем?
- Вы прекрасно услышали, Родион Георгиевич. Есть события, которые настолько не зависят от вас, что, если вы в них попали, совершенно не важно, как вы в дальнейшем себя поведете.
- Что же так?
- Они снова и снова будут возникать там, в отдаленности, в движении. Будете вы сидеть смирно или расшибетесь в лепешку, в этом нет никакой разницы.
- Раз так, зачем мне это знать? - спросил Ванзаров.
- Вам известна ваша судьба?
- У вас за пазухой припасена колода цыганских карт?
Стопка книг легла на пол, Трупп сдвинул колени и положил на них руки. Пальцы его были в сухих морщинах.
- Механизму все равно, будет пойман убийца или нет. Все равно, какое движение, если оно идет по замкнутому кругу. Механизм боится одного: остановиться. Для этого его регулярно нужно смазывать и выметать мусор.
- Пока все это выглядит довольно нелепо и вульгарно с научной точки зрения, - сказал Ванзаров. - Не вижу никакой связи лично со мной, скромным винтиком механизма Департамента полиции.
Трупп опустил глаза.
- В Саксонии офицер Карл Ванзархофф… - тихо начал он, - искал того, кто вырезал из живых девушек сердца и пересаживал им сердца козы или коровы. Он предполагал, что этим занимается некий анатом Мантоцци, итальянец. Но были представлены исчерпывающие доказательства невиновности подозреваемого. В Вене, спустя век, обычный бюргер, господин Рутгер Ванзар, по собственному почину искал зверя, который выпускал из своих жертв кровь, наполняя их жилы кровью свиней и лошадей. Ванзар делал ставку на обычного цирюльника по имени Фучек, но доказательств не нашел. Полиция потребовала, чтобы он не смел вмешиваться в ее компетенцию.
- Желаете, чтобы я прекратил розыск? - прищурился Ванзаров.
- Я не могу этого желать.
- Тогда зачем вы все это мне рассказали?
- Вам знакомы эти фамилии?
Вопрос был не из легких. В детстве ему показывали карандашный рисунок крепкого господина с бакенбардами и рассказывали, что его это прапрадедушка Ванзар, который в начале XIX века перебрался в Россию, женился на русской барышне и переменил фамилию на русский манер. Когда Родион спрашивал, отчего дедушка уехал из Австрии, ему поясняли, что была какая-то запутанная история, которую его предок хотел забыть навсегда. О прочих фамилиях он ничего не слышал, но кто эти люди, догадаться не составило труда.
- Какое это имеет отношение к вашим шестеренкам? - наконец произнес Родион Георгиевич.
- Ванзаров, все повторится. Опять появится зверь, творящий немыслимые злодеяния. Опять появится тот, кто попытается его остановить. И вы знаете, кто это будет. Слепой выбор пал на вашу семью. С этим ничего не поделать. Потому что делать ничего не надо. Это всего лишь механизм, - Трупп протянул руку, как будто пытался поймать ускользающую бабочку. - Весь этот мир, такой яркий и настоящий, всего лишь химера, что прикрывает механизм…
Ванзаров хлопнул себя по колену, чем вызвал удивленный взгляд Труппа.
- Химера… - повторил он. - Химера Ликийская, как же я забыл. Стыдно, стыдно…
- Родион Георгиевич, не льстите себе.
- Рад бы, да не умею, господин Трупп. Мне убийцу поймать надобно.
- Нет-нет, вы мните себя легендарным героем Беллерофонтом, победителем чудовища Химеры.
- Слишком много чести для чиновника полиции.
- Помните, чем кончил Беллерофонт?
- У меня нет Пегаса, и лететь на нем на Олимп я не собираюсь.
- Герой - всего лишь шестеренка, которой вертят другие шестеренки. Не мешайте тому, что случится…