Новая загадка была не под силу Сыровяткину. Город как город. Все как положено, улицы подметаются, фонари светят, обыватели смирные, красота вокруг. Никаких тайн. Чего еще надо? Разве что убийцу поймать. Если мертвый брандмейстер для этого не годится.
- Вам виднее, - только сказал он.
- Не обижайтесь, Константин Семенович, это я выпустил свои путаные мысли, чего делать не стоит. Мысли вообще при себе держать надо. Мысль опасней яда и пули. Мысль - химера, только страшнее…
Сыровяткин понял, что чиновник сыска разговаривает сам с собой, а потому его замечания не требуются.
- Так вот, - сказал Ванзаров, будто очнувшись. - Городовые ваши молодцы, постарались как могли. Только два места упустили…
- Да как же…
- Они не могли об этом знать.
- Что за секретности такие?
- Никаких секретов. Отправляйтесь в больницу, доктор Юнгер мог загоститься там. Если встретите его, пусть меня там дожидается…
- А вы куда? - спросил Сыровяткин по-простому.
Кончики усов вороненого отлива взлетели вверх.
- Загляну кое-куда.
Спорить полицмейстер не посмел. Хотя ему ужасно хотелось знать: куда это собрался столичный гений, что полиции знать не полагается?
Вот ведь загадка для ума…
65. Нарушитель спокойствия
Чем заняться одинокой женщине, жизнь которой навсегда разбита горем? Только наведением порядка. Чему мадам Горжевская посвящала, как видно, все свободное время. Дом ее не то чтобы сверкал чистотой, он и был само воплощение чистоты. Такой порядок редко встретишь. Еще труднее его поддерживать. Ванзаров испытал невольное смущение, что ботинками несет с улицы неприличную грязь. Вдова так обрадовалась его появлению, что просила не думать о таких пустяках. Его усадили за стол, предложили свежего чаю и стали расспрашивать, как продвигается статья о заслугах ее дорогого супруга.
- Собираю сведения, - ответил Ванзаров. - Буквально по крупинке. Например, так и не смог найти в столице ни одного снимка господина Горжевского.
- Как я вас понимаю, - сказала вдова, отпивая из чашечки с розочками. - Сколько раз упрашивала Генриха Ионовича сделать семейный портрет. Все без толку. Он говорил, что при виде фотографической камеры его охватывает непреодолимый испуг. Как будто линза высасывает из него душу…
- Какое странное суеверие. Он же был человек рационального склада, и вдруг такая мистика.
- Что поделать, все мы со странностями, - Горжевская печально улыбнулась. - У меня остались воспоминания, в которых я вижу его, как живого… Значит, так надо.
- Кстати, к вам доктор Юнгер заглядывал?
Вопрос оказался несколько неожиданным. Вдова поставила чашечку.
- Доктор Юнгер? - спросила она.
- Да, он сегодня собирался по делам в Павловск, хотел заглянуть на могилу Генриха Ионовича, обещал и вас повидать.
- Как это мило. Вероятно, он заходил, когда меня не было дома. Я была бы так рада повидать его. Единственный человек, который остался от нашей жизни в столице.
- Вероятно, вас не было дома, - согласился Ванзаров. - Быть может, еще заглянет. Зато мне повезло с Юнгером больше вас.
- Рада это слышать. А что так?
- Доктор отправил мне конверт, в котором, как он уверяет, находятся любопытные свидетельства о вашем муже. Как он выразился: загадочные. Меня буквально мучит любопытство, не дождусь, когда окажусь дома и вскрою конверт. Не знаете, что такое там может быть?
- Ума не приложу, - ответила вдова. - Доктор большой оригинал и выдумщик.
- Я тоже так думаю, - согласился Ванзаров. - А вот позвольте уточнить такой факт о жизни вашего супруга…
- Конечно, все, что могу.
- Стал я сверять даты его жизни и не могу понять, какая верная.
- Прошу простить, не понимаю, о чем вы, - сказала Горжевская, внимательно слушая милого гостя.
- Встречаются разночтения. Какие считать правильными?
- Разумеется, те, что выбиты на его памятнике.
- Я так и подумал. Следовательно… - Ванзаров вынул библиотечное требование, удачно завалявшееся в кармане, огрызок карандаша и написал:
21. X.1860–30.III.1901
- Не ошибся? - спросил он.
Вдова подтвердила: именно эти даты войдут в анналы истории, когда заслуги ее мужа будут, наконец, оценены по достоинству. В этом она очень рассчитывает на статью.
- Как бы я хотела вам хоть чем-то помочь, - продолжила она. - Пропажа дневников и всех записей мужа меня совершенно убила.
- Не разумнее ли обратиться в полицию?
- Что вы! Полиция! Что может полиция! Посмотреть только на рожу нашего полицмейстера!
- Что в ней такого неприятного? - спросил Ванзаров.
- Отмечена печатью глупости! - твердо заявила вдова. - Разве такой сможет найти пропавшее?
Обсуждать полицию Павловска в ее отсутствие Ванзаров счел невежливым. И быстро откланялся.
Чудесная погода, ожидавшая начала мая, чтобы показать себя во всей красе, позвала обитателей дач на веранды. Мадам Мамаева этот зов услышала. Заметив Ванзарова, она сначала нахмурилась, но тут же улыбнулась и даже призывно помахала. Быть может, в другой день и при других обстоятельствах он и ответил бы на этот призыв. Но сейчас его привлекало куда больше другое. За поворотом 4-й Оранской улицы мелькнула юбка, которую догнать не составило труда.
Отдав приветствие Мамаевой, Ванзаров погнался за юбкой. Все равно когда-то надо было начинать гоняться за юбками.
66. Сердце барышни тверже стали
Агния бросила косой взгляд и не сбавила шагу. Для барышни у нее была чересчур стремительная походка. Никакой плавности в движениях, только напор и устремленность. Как будто хочет вырваться откуда-то, спешит, спешит… Лицо сосредоточенное, напряженное, удивительное. А глаза грустные… Ванзаров воздержался от эпитетов, которые сами лезли ему в голову.
- Что вам еще? - его одарили движением бровей. - Мне запрещено покидать город, надзор полиции никто не отменял, неужели не достаточно.
- Агния Валерьяновна… - старательно проговорил Ванзаров. И получил то, на что рассчитывал. Она резко, на всем ходу остановилась и обернулась к нему.
- Вы нарочно меня дразните и злите?
- Да, - ответил он.
Правда иногда бывает самым хитрым оружием. Агния не нашлась, чем ответить на такой выпад. Она потупилась.
- Мне трудно… Нет, мне тяжело с вами разговаривать, - голос ее был тих. - Все, что могла, я рассказала. Добавить мне нечего. И видеть меня вам больше не нужно.
- Обстоятельства изменились, - ответил Ванззаров.
- Какие обстоятельства, господин полицейский?
На улице было пустынно. Ванзаров огляделся. Он был почти уверен, что чьи-то внимательные глаза наблюдают за ними. Но расслышать, что он говорит, наблюдателю было невозможно. Разве только по движениям губ понять.
- Сегодня ночью была убита Зоя Гейнц.
- Это ужасно… Но при чем здесь я?
- Ее тело было порезано во множестве мест. У нее не было одежды. Кроме плаща-накидки… На подкладке вышиты инициалы. Инициалы ваши.
- С чего вы взяли…
- Прошу вас, не пытайтесь мне врать, - сказал Ванзаров. - Этим искусством я владею немного лучше вас.
Агния была спокойна. Она смотрела ему в лицо прямо. Слишком прямо.
- Что вы хотите знать?
- Как ваш плащ оказался у Зои?
- В этом нет никакого секрета, - сказал она. - Зоя постучалась ко мне глубокой ночью, сказала, что больше не может терпеть диктатуру отчима, хочет сбежать в столицу, просит помочь. У нее нет ни гроша. Я не могла отказать бедной девочке. Хоть Гейнц запрещал ей со мной общаться, все равно иногда украдкой мы разговаривали. Она была сильная девочка. Но не знала своей силы. Отец запугал ее чрезмерно…
- Чем вы ей помогли?
- Я не стала отговаривать ее! - Агния говорила с вызовом. - Она заслуживала свободу. Хотя бы от власти отца. Я дала ей денег, сколько могла, написала записку к знакомым в столице, чтобы ее приняли. Предложила остаться до утра. Но Зоя не захотела. Она боялась, что отец найдет ее, и она уже никогда не решится. Тогда я дала ей свой плащ, чтобы она не шла до вокзала в одном платье…
- Вы отпустили ее ночью одну?
- У нас не Петербург, город мирный, девушка может без опаски гулять в любое время. Если захочет… - Агния запнулась. - Я уговаривала ее, просила… Зоя была непреклонна. Отказалась, чтобы я проводила ее, сказала, что доедет на извозчике до вокзала и дождется первого поезда.
Ванзаров поклонился ей.
- Благодарю вас, госпожа Вольцева, это все, что я хотел от вас услышать.
Он пошел прочь слишком быстро, как будто убегал. Быть может, так и было на самом деле. Психологика слишком громко кричала ему в ухо о том, чего он не хотел слышать. Во всяком случае, сейчас. Как известно, борьба с собой - это борьба самая трудная.
В ней не бывает победителя.
67. Пропавшая натура
Сыровяткин искренне не понимал, зачем весь этот сыр-бор. Что такого бесценного мог знать какой-то столичный доктор, который и в Павловске не бывал? Что за таинственные сведения у него имеются, ради которых нельзя дождаться его появления? Зачем прилагать столько усилий, чтобы найти то, что не терялось вовсе?
На все эти вопросы у полицмейстера не было ответа. Зато он не сомневался, что Юнгер деться никуда не мог. Тут уж никаких загадок. Если господин не появлялся на вокзале и не брал извозчиков, а в городе его не заметили, какой напрашивается вывод? Понятный любому жителю Павловска. Погода чудесная, весна, все цветет, отчего не прогуляться пешком до Гатчины или Царского Села? Наверняка такая мысль посетила доктора. Он, ради моциона, отправился на приятную экскурсию. Пройдет еще часа два - и вернется этот доктор на извозчике. А если ноги крепкие, так и сам дойдет.
Вывод это Сыровяткин приберегал как последний козырь. Что не помешало ему честно выполнить просьбу. Выполнить с большей тщательностью, чем требовалось. Он подробно допросил Затонского, который стал полновластным хозяином больницы по причине полной потери вменяемости Дубягским и занимался сразу всем.
Затонский не скрывал удивления, что такой важный человек может посетить их больницу. Он сказал, что видеть этого господина не желает вовсе, но если бы тот появился, прогонять бы не стал. Пусть смотрит, в каких условиях они тут лекарствуют. Если городской власти до них и дела нет. Подобного ответа Сыровяткин ожидал, но счел, что просто так отпускать доктора не стоит. И без того характер слишком ершистый. Он потребовал, чтобы его провели по палатам. Затонский начал протестовать, ссылаясь на завал в делах и нехватку времени, но ему быстро объяснили, что желания полиции - закон для докторов. Затонский вынужден был подчиниться.
Мысль эта, отчасти веселая, пришла Сыровяткину внезапно, как редкое озарение. Была она столь странна, что в обычном случае полицмейстер отогнал бы ее, как надоедливую муху. Но в нынешней ситуации надо быть настороже. Сыровяткин счел, что именно так поступил бы Ванзаров. Что придало ему уверенности. Он не верил, что найдет под казенным одеялом Юнгера, спящего на больничной кровати. Что было бы слишком фантастичным. Но проверить-то надо. Нельзя упускать никакую мелочь.
Затонский провел по всем палатам, выражаясь насчет полицейского произвола. Результатом инспекции стал испуг старушек, которые никак не ожидали явления полицейского чина. Кто-то из больных, решив, что за больницу взялось начальство, пробовал жаловаться на множество безобразий. Бунтовщиков Затонский быстро утихомирил, а Сыровяткин к проявлению народного стона отнесся равнодушно. Где у нас нет недостатков? Нечего полицию по пустякам расстраивать.
Отпустив Затонского, вполне довольный собой, Сыровяткин прогуливался на свежем воздухе внутреннего двора больницы. Ванзарова он заметил издалека. И хоть человек этот был для него загадкой не меньшей, чем смысл бытия, все-таки какие-то внешние признаки его настроений Сыровяткин угадывать научился. Ванзаров был сосредоточен, как пружина револьверного курка, нажми, и выстрелит. Лицо его, мало что выражающее, несло маску непроницаемости, взгляд блуждал. Не надо обладать особой проницательностью, чтобы догадаться: жернова мысли вертелись на полных оборотах. Шутливое обращение, которое Сыровяткин заготовил, испарилось. Он спросил, как успехи.
- Юнгер в больнице не был, - скорее утверждением, чем вопросом на вопрос ответил Ванзаров.
- Так точно, Родион Георгиевич.
- Все посмотрели?
Вот к этому Сыровяткин был готов отлично, за что не мог не гордиться собой.
- Лично осмотрел все палаты, - ответил он.
- Чудесно. В ледник морга заглядывали?
- А что ему там делать? - ответил Сыровяткин и тут же понял, что эффект от проверки смазался.
- Разумная необходимость. Господин Лебедев еще с телом работает?
- Уехал. Велел передать вам, что все сведения сообщит лично.
- Этого следовало ожидать.
- Следовало ожидать что?
- Времени мало, давайте ледник откроем, - сказал Ванзаров, одергивая ус.
Сыровяткину осталось только сходить за ключами. Затонский категорически отказался быть мальчиком на побегушках. Если больницу превратили в проходной двор, пусть сами лезут, куда пожелают. Для любых фокусов полиции он предоставил санитара, разрешив ему делать все, что будет приказано "этими господами".
Ледник находился в подвале сразу напротив двери в мертвецкую. Вниз вело несколько каменных ступенек. Шадрин открыл крепкую деревянную дверь с некоторым усилием. Из черного проема пахнуло мертвенным холодом. У Сыровяткина по спине пробежали мурашки.
- Вы со мной или здесь обождете? - спросил Ванзаров.
Полицмейстер предпочел побыть на солнышке. За последние дни он насмотрелся достаточно.
Шадрин зажег масляный фонарь и держал его высоко над головой. Ванзаров сбежал по ступенькам и, нагнувшись, зашел в чрево ледника. Сыровяткина невольно передернуло: все-таки у чиновника сыска нервы стальные. Ничего не боится. Завидное качество. Подобной крепости в себе полицмейстер не ощущал.
Ванзаров появился довольно скоро, по лицу его нельзя было понять: удалось ли ему найти там хладный труп Юнгера или нет, радует это сыщика или огорчает? Вот и настал момент пойти с козыря. Стараясь не показать виду, Сыровяткин сказал, что пропаже Юнгера может быть самое простое объяснение.
- Ушел пешком в Гатчину или Царское Село?
Козырь оказался бит, не успев лечь на стол. Сыровяткин в смущении крякнул.
- Но ведь это же очевидно…
- Очевидно, но невозможно, Константин Семенович…
- Но почему?
- По причине психологики…
- Простите, Родион Георгиевич, я искренно не понимаю.
- Хорошо, я объясню вам, - было заметно, что Ванзаров сдерживает нетерпение. - До ближайшего поезда сколько?
- Больше получаса…
Санитар запер дверь мертвецкой и поднялся наверх. В руках, измазанных йодом, он вертел связку ключей.
- Господа, я могу быть чем-то полезен вам? - спросил он.
- Аполлон Григорьевич сделал все, что хотел? - в ответ спросил Ванзаров.
- О, это великий человек! Наблюдать за его работой истинное наслаждение… - Шадрин даже зажмурился. - Сразу видно мастерство и школу.
- Но вы ему помогали?
- Ассистировал, как мог. Такая честь для меня. Но эта бедняжка, новая жертва, какой ужас, что с ней сделали: ударить девушку багром! Какая жестокость…
- А то, что ее нарезали на клочки, вас не сильно беспокоит?
Шадрин пытался что-то ответить, но запнулся.
- Я хотел сказать, что это вообще все ужасно, - кое-как выдавил он.
- Вам она знакома?
- Да, это дочка учителя Гейнца, такая славная барышня…
- Имели на нее виды?
Санитар совершенно смутился.
- Что вы… Разве я могу… Ее отец никогда бы…
- По-моему, вы ничуть не хуже прочих. Все хотел спросить: а что находится через перегородку от мертвецкой? Судя по проему стены, что-то складское?
- Именно так, - кивнул Шадрин. - Провизорский склад больницы. В мертвецкой лед держим брусками, вы видели, перегородка тонкая, в провизорской тоже холодно. Так бруски льда экономим до зимы.
- Где вы учились, господин Шадрин?
Вопрос привел санитара в некоторое смущение.
- Нигде. Так что все более своими силами…
- Как в больнице оказались?
- Спасибо доктору Затонскому, взял. Мечтаю выучиться на лекарского помощника… Или хоть фельдшера.
- Благодарю, более не задерживаю, - сказал Ванзаров, как всегда неожиданно. Он подождал, пока Шадрин отойдет подальше своей неторопливой шаркающей походкой. - Что вы о нем знаете?
Сыровяткин даже не понял, о ком его спрашивают.
- О господине Шадрине.
- Об этом? - у полицмейстера послышалось презрение. - А что о нем знать? Санитар, обслуга, живет при больнице…
- Местный или приезжий?
- Вот уж не помню таких мелочей, - ответил Сыровяткин. - Для чего он вам сдался?
- Константин Семенович, вам не кажется, что для санитара у него слишком правильно поставлена речь?
Полицмейстер не нашелся, что ответить на такой странный вопрос.
- А вот давайте у доктора спросим! - и он окликнул Затонского, который так не вовремя вышел из больницы.
Доктор подошел так, как идут на эшафот.
- Что вам угодно? - спросил он.
Ванзаров не позволил себя опередить.
- Когда взяли санитара Шадрина к себе в больницу?
- Чуть больше года назад.
- А если точнее: два года назад. Когда сами устроились?
Затонский принял свой обычный непроницаемый вид.
- И что с того?
- Попробую угадать. Шадрин не местный, вы привезли его из Петербурга, личного помощника, так сказать.
Доктор промолчал. Молчание его было выразительней слов.
- Как видно, тоже служил в Мариинской больнице? - спросил Ванзаров.
Вот теперь Затонский позволил себе улыбку.
- Ваша прозорливость, господин полицейский, на этот раз дала маху. Шадрин был пациентом Пряжки, его выписали, деваться ему было некуда. Я уезжал из столицы, он остался бы без присмотра. Вынужден был приютить беднягу. Дал работу. Он неплохо справляется. Мирный и добрый. Слушает и запоминает…
- Ваш родственник?
- Двоюродный племянник…
- Благодарю вас, - сказал Ванзаров. - Родственников надо беречь. Мало ли, пригодятся.
Затонский повернулся и пошел к больничному корпусу.