- Изумительно! - сказала она по-французски. - А что, с листа наш виртуоз так же ловко разбирает?
Маликульмульк приготовился переводить на немецкий, но старик Манчини понял.
- О, да, да! Я прошу дать любые ноты! Мой Никколо справится, я уверен!
- Иван Андреич, тебе ведь присылали из столицы новинки, помнишь? - сказала княгиня уже по-русски. - Если ты их к себе в берлогу не уволок, то они в гостиной. Что там такое было?
- Там дуэт для пианофорте и скрипки госпожи Скиатти и ее же соната для пианофорте. Сонату я отдал Екатерине Николаевне, - и Маликульмульк для старого Манчини перешел на немецкий. - У нас есть ноты дочери славного скрипача Скиатти, Екатерины Скиатти-Мейер. Она отменная сочинительница. Не любопытно ли вам и вашему сыну?
- О, да, да, любопытно! Велите принести! Вы убедитесь!
По безмолвному приказу Варвары Васильевны стоявшая рядом приживалка Наталья Борисовна пошла за нотами и скоро принесла кипу в полтора фунта весом.
Маликульмульк сам собирался разучить скрипичную партию, чтобы исполнить дуэт с Екатериной Николаевной. Он понимал, что никакого блеска от их совместной игры ждать не приходится - вот если бы с самой Скиатти! Та настолько выделялась среди музицирующих дам, что была приглашена преподавать в Смольном институте.
Катерина Николаевна быстро нашла ноты.
- Ты, сударыня, уже начала разучивать? - спросила княгиня.
- Я свою партию прошла, ваше сиятельство.
- Аккомпанировать сможешь?
- Да, ваше сиятельство… - Екатерина Николаевна немного растерялась.
- Я буду переворачивать вам ноты, - сказал стоявший рядом с ней полковник Брискорн. Сказал он это тем особенным голосом, который сразу показывает любопытным: эти двое не только насчет нот сговорятся. Екатерина Николаевна улыбнулась полковнику, но как-то испуганно - казалось, внимание такого великолепного кавалера ее смущало и даже тяготило.
Брискорн передал вторую нотную тетрадку старому Манчини, а тот - сыну.
- Мой бедный Никколо впервые будет играть вместе со столь очаровательной дамой, - произнес по-немецки Манчини и тут же объяснил сыну по-итальянски его задачу. Никколо просмотрел ноты, молча кивнул и выжидающе посмотрел на Катерину Ивановну, чьи пальцы уже нависли над клавиатурой. Она кивнула ему и заиграла.
Маликульмульк невольно улыбался, слыша, как мальчик подстраивается под перепуганную аккомпаниаторшу. Да и не он один - но гости милосердно наградили обоих исполнителей аплодисментами. Старик Манчини увел сына прочь - отдыхать. Брискорн же увел Екатерину Николаевну. Она, видя, что обошлось почти без ошибок, радовалась, как дитя, и пылко благодарила полковника за поддержку.
Немного погодя опять запели Бенцони и Пинелли, Риенци и Сильвани. Маликульмульк почти их не слушал - он ждал, когда Никколо возьмет в руки скрипку.
Наконец старый Манчини привел его и, отозвав в сторонку Маликульмулька, сказал: мальчик непременно хочет сыграть очень сложную сонату Плейеля, а вслед за ней - "Дьявольскую трель" Джузеппе Тартини.
- Ого… - прошептал Маликульмульк. Тут уже не было речи о виртуозности, виртуозность - необходимое условие, но в музыке Тартини было нечто демоническое - и управится ли с этой черной страстью ребенок?
Вспомнилось - еще в столице кто-то из музыкантов, с которыми Маликульмульку довелось играть квартеты Боккерини, рассказывал: Тартини продал душу дьяволу в обмен на вдохновение, и далее дьявол, являясь ему во снах, исполнял дивные, тревожные, изысканные мелодии, композитору оставалось лишь проснуться и, не перекрестя лба, их записать.
Никколо вышел, словно в полудреме, но первый же удар смычка оживил его, и началось то священное безумие, о котором Маликульмульк мечтал - да только оно все никак к нему не снисходило. Мальчик играл свою музыку - или же музыка, словно огненная жидкость, бьющая из глубин земных, нашла свой сосуд.
Последние звуки "Дьявольской трели" словно бы улетели вместе с душой Никколо - он едва не выронил скрипку и смычок. Старый Манчини подхватил его и почти унес. Брискорн и еще несколько офицеров предложили свою помощь, но старик отказался.
- Не к добру такая игра, - сказала по-итальянски стоявшая рядом с Маликульмульком Дораличе Бенцони. - Старый черт не понимает, что однажды это плохо кончится.
- Будем молиться Мадонне, - ответила, крестясь, Аннунциата Пинелли. - Ступай, голубка моя.
В завершение концерта Дораличе и Риенци спели дуэт Лизетты и Паолино все из того же "Тайного брака" Чимарозы, а разрумянившаяся Аннунциата очень бойко исполнила арию Блондхен про нежность и ласку из Моцартова "Похищения из сераля". Все это было хорошо, красиво, но после скрипки Никколо Манчини - увы, не завладело общим вниманием. Тем концерт итальянских виртуозов и завершился, к большому облегчению Маликульмулька. Артисты остались в гостиной, но теперь они в присмотре не нуждались.
Маликульмульк радостно махнул рукой на их светскую жизнь и, убедившись, что пюпитры с нотами убраны, пошел беседовать с фрау де Витте, слушать предания о великолепных, щедрых, таинственных и горделивых курляндских дворянах.
Прием близился к концу - большая часть гостей должна была покинуть замок, а немногие избранные - остаться на ужин. И в гостиных уже стало попросторнее.
- Слава те Господи! - вслух сказал проголодавшийся Маликульмульк. Оказалось - рано.
К нему скорым шагом подошел лакей Степан, любимчик княгини, и прошептал:
- Иван Андреич, там у итальянцев неладно. Шум, гам. Как бы их сиятельства не осерчали.
- Иду, - тут же сказал Маликульмульк. Степан пошел сзади, и правильно сделал. В той из мужских комнат, которая была отдана квартету, буянил виолончелист. Где и когда он успел напиться - никто не понял. Вроде бы крепких напитков гостям не разносили - но, насколько Маликульмульк знал актерскую братию, музыкант мог притащить флягу с собой, и хорошо еще, что нализался после выступления - мог хлебнуть и перед началом, для сугубой бодрости.
Маликульмульк оглядел комнату и обнаружил еще одно несчастье - скрипач Баретти заснул, сидя на стуле, уложив голову - на сложенные руки, а руки - на хрупкий туалетный столик. Нужно было срочно избавляться от виртуозов.
- Ты, Степа, пошли кого-нибудь за экипажем и скорее возвращайся, - попросил, потому что приказывать так и не выучился, Маликульмульк. Наемные экипажи стояли в переулке у "Петербурга" - орманов попросили быть к десяти часам вечера.
Степан кивнул и исчез.
- Успокойтесь ради Бога, - сказал по-французски Маликульмульк виолончелисту, которого уже унимали его товарищи, тоже не совсем трезвые. - Вы во дворце его сиятельства князя Голицына, а не в трактире.
- Я - артист! Я играл французскому королю! - отвечал на это Баретти. - Я играл испанскому королю! Меня Моцарт благословил! Я играл его квартеты - он бил в ладоши!..
Итальянцы принялись ругать его на свой лад - половины слов Маликульмульк не понял, но догадался, что итальянские соленые слова не хуже русских. Ему стало неприятно - не замечая грязи в ее материальном проявлении, он испытывал едва ли не боль от грязи словесной. К счастью, появился догадливый Степан, он привел с собой другого крепкого лакея, Андрюшку, и вдвоем они стали заворачивать Баретти в шубу.
Маликульмульк молча смотрел на притихших итальянцев.
- Вы ведь ничего не скажете их сиятельствам? - робко спросил по-немецки…
- Не скажу.
Не дожидаясь, пока виртуозов выпроводят, Маликульмульк поспешил к гостям - убедиться, что хоть певцы и певицы не буянят. Он их не нашел - очевидно, они, люди благовоспитанные, не желали выглядеть назойливыми и вернулись в свои комнаты. Тогда Маликульмульк еще раз прошел по гостиным, его остановили знакомые офицеры, потом подошла возмущенная Тараторка - княгиня приказала ей отправляться в ее комнату и ложиться спать. Тараторка требовала, чтобы "милый, добрый Иван Андреич" немедленно пошел к Варваре Васильевне и уговорил ее не прогонять в постель взрослую девицу. Маликульмульк отвечал, что княгине не до нее, и был прав - Варвара Васильевна беседовала с бургомистром Барклаем де Толли и его супругой. Нужно же было хоть с кем-то в магистрате поддерживать хорошие отношения. Она как-то встречалась с двоюродным братом бургомистра Михелем Андреасом Барклаем де Толли (в Санкт-Петербурге этого кузена звали Михаилом Богдановичем, и сейчас, как выяснилось, он был уже генерал-майором). Сейчас воспоминания очень пригодились.
- Ну, Иван Андреич! - ныла Тараторка. - Подождем немножко и подойдем к Варваре Васильевне! Вас она послушает, вас она любит!
Это было бесстыжей лестью. Княгиня просто зачислила Маликульмулька в штат своей прислуги - и, как полагалось доброй барыне, заботилась о нем, приправляя заботу то ворчанием, то сердитым словцом. Но объяснять это Тараторке он не желал.
- Иван Андреич, - тихо сказал Степан, заглядывая в дверь гостиной. - Подите скорее к итальянцам, опять беда стряслась. Я-то не пойму, о чем они трещат, а парнишка плачет, старик охает, бабы визжат.
- Пойдем, Иван Андреич! - обрадовалась Тараторка. Появилось обстоятельство, позволяющее ей подольше остаться в обществе, а не брести в свою по-спартански убранную комнатку, к птичкам, давно спящим в своих клетках.
Маликульмульк вздохнул - казалось бы, все было так благополучно! Так нет - обязательно под занавес - какая-то пакость.
Пакость оказалась увесистая. Из комнаты, отведенной певцам, Никколо Манчини и его отцу, пропала драгоценная скрипка.
Глава 2. Повеяло чертовщиной
В каждом мире - свои сокровища. Для музыканта главное сокровище - инструмент. Нельзя сыграть Тартини на дешевой скрипке немецкой работы.
У самого Маликульмулька скрипка была работы Ивана Батова, одна из первых, еще той поры, когда Батов работал в мастерской Владимирова, и то - ее пропажа оказалась бы весьма чувствительна. А тут - инструмент работы самого Гварнери!
При мысли, что придется докладывать о краже князю и княгине, Маликульмулька прошиб холодный пот. Князь - это бы полбеды, княгинин гнев куда страшнее.
Певцы и певицы собрались в комнате, Аннунциата поила Никколо водой, Дораличе стояла, уперев руки в бока, похожая на базарную торговку, вздумавшую, будто ее хотят обмануть. Риенци и Сильвани стояли возле старика Манчини, словно готовясь его защищать. А старик выглядел, как осужденный, который уже приведен на эшафот и смирился со своей участью.
- Когда вы в последний раз видели скрипку? - спросил его Маликульмульк.
- Когда? Мы после концерта остались в гостиной, господа хотели поглядеть на скрипку и услышать ее историю. Потом они стали уговаривать Никколо сыграть еще что-нибудь, но я видел - мой мальчик устал. Я сказал ему: мой Никколо, давай отнесем скрипку в комнату, иначе эти люди не дадут тебе покоя. Мы пошли вместе. Мы видели, как люди господина князя выводят пьяного дурака Баретти. Мы уступили им дорогу, а потом вошли в комнату. Там не было ни души. Я побоялся оставлять скрипку в комнате, которая не запирается, но Никколо сказал: мы спрячем ее среди шуб, никто не догадается копаться в шубах. Мы положили ее в футляр и очень хорошо спрятали. Потом мы вернулись в гостиную совсем ненадолго. К нам подошел синьор Риенци и предложил вместе ехать в гостиницу. Мы согласились и пошли обратно в комнату. С нами пошел и синьор Сильвани. Мы совсем недолго были в гостиной! Я дал моему Никколо питье, он выпил и сел на диван отдохнуть. Синьор Сильвани вышел, потом вернулся, взял свою шубу, а футляр стоял под ней, прислоненный к стене. Мне казалось, что он стоял ближе к окну. Я открыл футляр и увидел одни покрывала.
- Да, это именно так и было, - подтвердил Риенци. - Я тоже увидел, они лежали так…
Он сделал несколько движений, как будто комкал ткань руками.
- Вот тут лежала она, - старик Манчини со вздохом указал на раскрытый футляр, очень старый и потертый футляр из буйволовой кожи с бронзовыми позолоченными застежками. - Маркиз велел заворачивать нашу красавицу в три покрывала - сперва шелковое, затем бархатное и поверх всего - замшевое, он сам дал нам эти три покрывала. Он сказал: береги скрипку, обезьянка… И у него было такое лицо, я испугался - у него было лицо, как у купца, который надул покупателя и радуется… Не плачь, мой Никколетто, на все воля Божья…
- Мы непременно найдем скрипку, - сказал Маликульмульк. - Ее еще не успели вынести, она где-то в замке.
- Нет, ее не надо искать, - горестно сказал старик Манчини. - Она улетела.
- Что значит - улетела?
- Она выпила из моего мальчика жизнь и улетела… Маркиз заклял ее, эту скрипку, она вернулась к нему, полная сил! Это была адская скрипка, синьоры! - воскликнул итальянец. - Она отняла у меня моего бедного мальчика… Это судьба, так Бог велел… Я молился, я плакал… все напрасно…
Маликульмульк растерялся. Он посмотрел на Риенци, на Сильвани - оба кивали с таким видом, будто подтверждали мистическое исчезновение скрипки. Тогда он посмотрел на певиц. Аннунциата обнимала Никколо и что-то нашептывала ему в ухо. Дораличе хмурилась.
- Вы тоже считаете, что скрипку унесли злые духи? - спросил ее Маликульмульк.
- Да, синьор. Маркиз ди Негри - дурной человек. Он собирает скрипки, чтобы… чтобы… - тут ее знания немецкого языка оказалось недостаточным, и она коснулась плеча Карло Риенци.
- Это бывает, - сказал певец. - Флейта, или скрипка, или даже клавикорды пьют жизнь из человека, оттого они так дивно звучат. Есть люди, которые платят, чтобы голос звучал… Они поют, как ангелы, и делаются все слабее, все слабее… и умирают…
Сильвани сделал жест, понятный всякому: он беззвучно пригласил Маликульмулька выйти из комнаты.
- Бедный мальчик скоро умрет, - сказал он. - Тут никто не поможет, кроме Пресвятой Девы. Скрипка забрала его жизнь и вернулась к хозяину.
- Вы верите во все это?
- Как я могу не верить в то, что вижу своими глазами? Всякий разумный человек обойдет палаццо ди Негри за три квартала. Только старый чудак Манчини мог отважиться и привести туда мальчика.
- Отчего же? - спросил Маликульмульк.
- Все знают, что маркиз дружит с бесами. Он оживляет покойников, и они ему служат…
- Покойников?
- Да. Вы люди образованные, в это не верите. А мы, артисты, мы люди простые, мы это знаем. Ему нужна жизненная сила, чтобы воскрешать хорошеньких девушек и злодеев, которых судьи отравляют на виселицу. Эти старые скрипки закляты, и дьяволы помогают маркизу находить их и покупать. А потом он их, как охотничьих псов, спускает - и они приносят ему добычу. А часть добычи оставляют себе, оттого их голоса так сладостны. Говорят даже, что он натягивает на скрипки струны, сделанные из человеческих кишок. Отчего, как вы полагаете, никто не хочет ездить вместе с Манчини? Все боятся скрипки маркиза ди Негри!
Высказав все это по-немецки довольно бойко, Сильвани перекрестился.
Маликульмульк был сильно озадачен этой историей. Он видел, что певец искренне верит в злых духов и поднятые из могил трупы. Но что сказать по этому поводу - не знал.
Зато Тараторка была сильно перепугана и даже ухватилась за Маликульмульков рукав.
- Не говорите ничего его сиятельству, - попросил Сильвани. - Не надо огорчать доброго князя. Они оба умрут - сперва Никколо, потом Джузеппе. Джузеппе не сможет его пережить.
- Нет, нет, они не умрут! Его можно вылечить! - воскликнула по-немецки Тараторка. - У нас хороший доктор, я скажу ее сиятельству, он поможет, он непременно поможет! Я сейчас приведу его!
Не успел Маликульмульк строго спросить ее, где это она выучилась подслушивать, как девочка убежала.
- Не уезжайте, - сказал он тогда певцу. - Я обязан доложить об этом их сиятельствам. Я, простите, в злых духов не очень верю.
- Но кто же еще мог вынести скрипку? Она была спрятана, она оставалась без надзора не более четверти часа, и в этой части замка, мне кажется, посторонние не бывают, она для прислуги и для бродячих артистов - вроде нас, - Сильвани произнес это так, что Маликульмульк сразу вспомнил и столицу, и театральный народ со всей его гордостью, которая была оборотной стороной унижения; но если бы только это - актерская гордость умудрялась сделать из унижения нечто вроде дойной коровы для себя, черпала в нем силы и средства, чтобы заставить богатых знакомцев устыдиться за то, что они благополучны и ни перед кем не должны пресмыкаться. Знакомый кундштюк, и лучший способ с ним справиться - не обращать на него внимания.
- Нет, наши люди этого сделать не могли… - и тут Маликульмульк задумался, вспомнив изгнанного кучера Терентия. Иногда совершенно невозможно понять ход мыслей подневольного человека, да не просто человека - а состоящего в барской дворне, живущего в странном мирке со своими сокровищами и своим кипением страстей. Терентий мог бы стянуть скрипку из совершенно непостижимых соображений - а кто-то иной, поумнее, догадался бы, что ее можно выгодно продать. И выбрал отличное время - когда в замке полно народу, причем такого, с которым хозяину и хозяйке приходится раскланиваться и церемониться.
А куда понесет дворовый человек дорогую скрипку продавать? Не на рынок же. Это даже Терентию было бы ясно.
Страшная мысль пришла тут в голову Маликульмульку: дворня цены скрипке работы Гварнери дель Джезу не ведает, но ведает кто-то другой, сумевший подкупить одного из лакеев или даже горничных.
- Будьте тут, не уезжайте, - сказал Маликульмульк и пошел искать дворецкого, Егора Анисимовича. Сразу идти к князю и княгине он побоялся - довольно было и того, что их уже наверняка отыскала перепуганная Тараторка.
Егор Анисимович в парадной ливрее, благообразный до умиления, стоял у входа в буфетную и заведовал лакеями, разносившими прохладительные напитки. Время от времени к нему подходили посланцы повара Трофима - в столовой уже накрывали стол для скромного позднего ужина на тридцать персон, приглашенных особо. Поскольку княгиня была занята, серебро и дорогой фарфор должен был выдавать дворецкий, он же единолично распоряжался корзинами с шампанским.
- Господи Иисусе! - прошептал дворецкий, узнав новость. - Пропали мы…
- Как же быть?
Они обменялись взглядом - и во взгляде этом была целая речь: согнать всех гостей в одну комнату и не выпускать, пока дворня не обшарит замок и не найдет проклятую скрипку; если же пропажа не сыщется - значит, ее вынес тот, кто уже успел откланяться, и нужно по списку гостей установить этого беглеца. Но разве ж князь допустит, чтобы у него на приеме случилось такое безобразие?
- Поищу их сиятельство, - решил дворецкий, и опять же без слов было ясно: речь о князе.
Маликульмульк остался у двери, а Егор Анисимович вдоль стенки, огибая группы нарядных гостей, отправился на поиски князя Голицына. Вернулся он еще более расстроенный - того нигде не было.
- Я пойду в столовую, - сказал Маликульмульк. - Там побуду. Глядишь, он найдется - так ты за мной пошлешь.
Он полагал просто посидеть на стуле вдали от шума и обдумать неприятное положение. Но именно там он и обнаружил князя. Голицын сидел смирно в уголке и следил, как расставляют на длинном столе посуду. Вид у него был отрешенный. Маликульмульк подошел и невольно загородил от него своей мощной фигурой половину стола.