С другой стороны, армия фашистской Италии оказалась совершенно не готовой к современной войне. Стране не хватало военного снаряжения. Итальянские танки и самолеты уступали по своим характеристикам даже польским разработкам. Средства ПВО практически отсутствовали. Управление войсками не отвечало даже требованиям Первой мировой войны.
В стране не было нефти, и поскольку Италия немедленно попала под английскую блокаду, единственными источниками углеводородов для нее остались Плоешти и Баку, причем доставка нефти из этих месторождений была сопряжена со значительными трудностями.
Наконец, Италия имела значительную по своим размерам и крайне уязвимую африканскую колониальную империю. Это расширяло пространство, контролируемое "Осью", но и создавало в геополитической позиции фашистского блока множество слабых пунктов.
Для Британии вступление Италии в войну означало появление нового противника в критический момент наибольшей слабости страны. Обстановка на Средиземном море резко усложнилась. Возможно, именно угроза со стороны итальянского флота вынудила У. Черчилля на операцию "Катапульта", политически самоубийственную.
Однако теперь у Великобритании появилась "игра" против неустойчивой и растянутой итальянской геополитической позиции в Ливии и Эфиопии. Вырисовывается стратегия блокады Апенинского полуострова, тем более что Италия стратегическими материалами себя не обеспечивает, а большая часть подвоза осуществляется каботажными перевозками по морю. Эта возможность отвлекает Королевский флот, авиацию и наиболее боеспособные армейские части на Средиземноморский ТВД, ослабляя оборону Англии.
Таким образом, стратегическая обстановка резко усложняется: обе стороны получают новые и неожиданные возможности ценой целого ряда трудностей. По-видимому, оценка факта вступления Италии в войну зависит, прежде всего, от того, как сможет режим Б. Муссолини распорядиться своим флотом. Если Италия захватывает господство на Средиземном море, возникшие у "Оси" стратегические слабости не могут быть использованы Великобританией, напротив, у нее возникают трудности с удержанием Египта и Суэцкого канала. Если же, как это и произошло в Текущей Реальности, море захватывают англичане, то Рейх ничего, кроме "головной боли", от нового союзника не получает.
В течение осени 1940 года – весны 1941 года война развивается по планам англичан. Весной 1941 года Рейх окончательно сменяет Италию на Средиземном море. Отныне Италия становится младшим партнером Германии и утрачивает всякую стратегическую самостоятельность. Вермахт одерживает крупную и совершенно не нужную ему победу в Югославии и Греции, получив в качестве "трофея" враждебную территорию, лишенную всякого экономического значения и слабо связанную с остальной "европейской крепостью". Проблема "вытаскивания" с Балкан застрявших там дивизий оказалась настолько сложной, что стала одной из причин задержки русской кампании.
"Устранение" Италии со стратегического горизонта вовсе не означало, что военные усилия "Оси" отныне будут подчинены единой логике. В действительности для Германии стратегия "раздвоилась": с весны 1941 года можно говорить о двух совершенно отдельных войнах. Одну будет вести высшее командование сухопутных сил (ОКХ) – в России. Руководство другой войной сосредоточит в своих руках верховное командование вооруженных сил (ОКВ), и эта война, преимущественно, будет проходить на Средиземном море и в Африке.
Проблема заключалась в том, что и ОКХ, и ОКВ считали себя наследниками большого Генерального штаба Германии и высшей руководящей инстанцией. ОКВ пользовался доверием Гитлера (собственно, эту структуру и следует рассматривать как личный штаб диктатора), но в распоряжении ОКХ находились реальные пехотные и танковые дивизии, которых в ОКВ не было и которые ОКВ могло получить только после длительных переговоров и нескольких прямых приказов фюрера.
Для полноты уточним, что "все, что летает" принадлежало рейхсмаршалу авиации Г. Герингу и управлялось высшим командованием Люфтваффе (ОКЛ), а "все, что плавает" – соответственно, гросс-адмиралу Редеру и высшему командованию морских сил (ОКМ). ОКМ конфликтовало с ОКЛ в той же степени, в которой ОКХ соперничало с ОКВ. По мере роста проблем на море командование подводными силами (Денниц) получит известную самостоятельность, после чего в Рейхе развернется еще одна внутренняя интрига: подводные силы против морских [39].
Весной 1941 года средиземноморская стратегия Рейха (стратегия ОКВ) зашла в тупик, а попытка развернуть крейсерскую войну (стратегия ОКМ) обернулась гибелью в первом же боевом походе новейшего линейного корабля "Бисмарк" [40]. Обстоятельства благоприятствовали "войне ОКХ", первым тактом которой должен был стать быстрый разгром России в ходе операции "Барбаросса".
2
Здесь необходимо прервать описание операций Текущей Реальности и коснуться недавно сотворенного мифа об агрессивных замыслах Советского Союза и об оборонительном характере войны со стороны Германии. И. Бунич, В. Суворов и ряд других авторов (из которых выделяется в положительном смысле М. Мельтюхов) опубликовали на эту тему не одну тысячу страниц.
Этот миф очень трудно опровергнуть, поскольку он нигде и никак не доказывается. Представьте себе, что вам говорят: "КАМАЗ – это на самом деле такой боевой вертолет, построенный в секретных лабораториях КГБ и предназначенный для борьбы с афганскими моджахедами и чеченскими сепаратистами". Вы отвечаете, что никогда не видели чтобы КАМАЗ поднимался в воздух. Вам возражают: никто и не должен такое видеть – эта способность КАМАЗа является совершенно секретной. Вы говорите, что шоферы КАМАЗа подняли вас на смех, когда вы поинтересовались летными и боевыми данными этой машины. Вам отвечают, что шоферы являются тайными агентами российских спецслужб и тщательно скрывают свое участие в операциях против Афганистана и Чечни. И так далее…
Вы, конечно, можете математически доказать, что КАМАЗ не способен подняться в воздух на собственных двигателях, но это доказательство что-то значит лишь для того, кто сам разбирается в аэродинамике, а ему и не надо доказывать, что грузовики не летают…
С моделью Бунича-Суворова ситуация аналогична. Никаких документов, свидетельствующих о подготовке Советским Союзом наступательной войны с Германией, нет? Значит, эти документы засекречены. Единственная бумага, в которой упоминается хотя бы возможность превентивной войны на Западе – записка Василевского, датированная маем 1941 года, в то время как немцы начали разрабатывать "Барбароссу" почти на год раньше? Не важно, что гитлеровские стратеги просто "играли на картах", а вот советская военщина действительно намеривалась на них напасть. Но не успела, поскольку готовилась ко "Дню М", 6 июля, а немцы, в последний момент осознав опасность, собрались с силами и атаковали раньше, 22 июня.
Но почему 6 июля? По любой логике войну следовало начинать как можно раньше – в мае, в конце апреля: европейские дороги уже вполне проходимы для автомашин, длина светового дня достаточна и впереди полгода идеальных погодных условий для наступательной войны. Налицо также великолепный повод к войне – гитлеровская агрессия в Югославии.
Немцы, как мы помним, планировали начало наступления на середину мая, но их задержали Балканы. А что Сталина задержало? Чтение записки Василевского, занимающей три страницы?
В действительности проблемы "кто на кого напал" не существует. В апреле 1940 года вооруженные силы Рейха атаковали Данию и Норвегию. Это справедливо было квалифицировано, как преступление против мира, хотя англичане даже не пытались скрыть, что у них был свой план оккупации Норвегии, да еще и расписанный по датам. Потому что план – это одно, а политическое решение о начале войны – это совершенно другое.
Но и с чисто технической точки зрения Советский Союз не мог внезапно напасть на Германию, даже если бы соответствующее политическое решение было И. Сталиным принято. Как и в Первую мировую войну, темпы развертывания советских войск в западных приграничных военных округах отставали от скорости сосредоточения немецких частей на восточной границе Рейха. Это отставание вызвано, во-первых, особенностями начертания транспортной сети в приграничных районах, и, во-вторых, географической протяженностью Советского Союза. Проще говоря, в период сосредоточения войск каждую советскую дивизию нужно было перевезти на большее расстояние, нежели немецкую, причем в распоряжении советского командования было меньше дорог, и качество их было хуже.
Конечно, можно попытаться сосредоточить войска до объявления войны и нанести удар по не отмобилизованному, ничего не ожидающему Рейху. Но немецкая разведка достаточно свободно чувствовала себя в приграничных областях, а немецкая разведывательная авиация совершала постоянные полеты над советской территорией. В таких условиях скрыть сосредоточение миллионной армии невозможно, а немцы, получив сведения о том, что русские наращивают свою группировку на западе, отреагировали бы адекватно, то есть – просто ускорили бы свое развертывание. И вновь решающими факторами оказывается начертание железных дорог и "плечо" переброски. В общем, при любом варианте сосредоточения немцы успевают на две недели раньше. Эта разница в темпах развертывания – величина постоянная.
Заметим, кстати, что между 22 июня и 6 июля ровно две недели. Если бы не было Балкан, и немцы выдержали бы "контрольный срок" нападения на СССР – 16 мая, Бунич и Суворов писали бы про 1 июня. Кстати, обосновать эту дату значительно легче, чем печально знаменитый "День М". Первый день лета и, опять-таки, воскресенье…
3
Однако Альтернативная Реальность Бунича-Суворова существует, и с ней приходится считаться. Кратко изучим также аргументацию авторов в пользу того, что Сталин действительно собирался напасть на Германию, Румынию и всю Западную Европу.
Уже отмечалось, что формальных доказательств авторы не приводят. Среди архивных документов отсутствует план наступления на Германию с визой Сталина, нет и соответствующих приказов на развертывание войск. Планы наступательной войны в Западной Европе не прорабатывались в ходе военных игр. Не велась дипломатическая подготовка к большой агрессивной войне. Единственный реальный документ, содержащий какие-то контуры наступательного плана, – "записка Василевского" – означает лишь, что Генштаб, как ему и положено, отрабатывал среди многих прочих и такой вариант тоже [41].
С косвенными доказательствами дело обстоит немногим лучше. Среди аргументов В. Суворова много места занимают, например, длинные рассуждения о "врожденной агрессивности" советской военной техники. Большая часть этих рассуждений выдает простое незнание вопроса: так В. Суворов упорно именует колесно-гусеничные танки "автострадными" и утверждает, что они специально проектировались для захвата Западной Европы. В действительности, колесно-гусеничный привод некоторое время применялся всеми конструкторами танков независимо от национальной принадлежности. Этот привод был вынужденным техническим решением, связанным с низким ресурсом первых гусеничных лент. Предполагалось, что танки будут добираться до поля боя на колесном приводе, а перед боем "надевать" гусеницы. Эта архаичная схема исчезала, как только местная промышленность осваивала производство стальных траков с ресурсом, сравнимым с ресурсом двигателя. Исчезла она и в РККА [42]. Аналогичным образом дело обстоит с "самолетами-шакалами", которых кто только не строил в 30-е годы – от Бельгии до Японии. И так далее… Впрочем, делить вооружение на "оборонительное" и "наступательное" – абсурдно само по себе.
В. Суворов пытается доказать, что доктриной советской армии конца 1930-х – начала 1940-х годов было наступление, но здесь он ломится в открытую дверь. Этого никто никогда не скрывал, это зафиксировано в уставах, многократно прописано в мемуарной литературе. Другой вопрос, что от наступательной военной доктрины до решения вести агрессивную войну – "дистанции огромного размера". Да и не готова была РККА 1941 года к такой войне…
В. Суворов рисует перед читателями картину совершенно несообразной военной машины – всепобеждающей при наступлении и почти бессильной в обороне. Ничто не ново под луной: "Генерал-квартирмейстер поддержал соображения генерала Кюля весьма настойчиво и указал в особенности на то, что для проведения наступления сил достаточно, но при отступлении они могут отказать". По поводу этой истории, произошедшей с германским войском в начале сентября 1914 года, аналитик М. Галактионов ехидно замечает: "Это какой-то анекдот. Армия истощена до такой степени, что отступать не может, а может держаться лишь наступая. Если такие выражения были допущены в той тяжелейшей обстановке, это еще можно понять, но приводить их всерьез теперь значит смешить людей".
4
Рассмотрим теперь политическую целесообразность и возможную стратегическую логику советского наступления на Германию летом 1941 года, чтобы прикинуть возможные оперативные последствия "Грозы".
Для "историков-демократов" 1990-х годов глобальная агрессивность сталинского Советского Союза очевидна сама собой и не требует доказательств. Между тем вся политика Сталина легко укладывается в концепцию "нового собирания русских земель". Он устанавливает контроль над Прибалтикой, ранее принадлежащей Российской империи, делит с Германией Польшу, опять-таки претендуя на бывшие владения России [43]. Безуспешно пытается присоединить Финляндию, также входящую в состав царской России. Даже на Бесарабию, присоединение которой к СССР стало для Гитлера казусом-белли "де-факто", Россия имела определенные исторические права.
Спорить с тем, что такое "собирание" представляло собой акты агрессии, не приходится. Но, заметим, во всех случаях речь шла о землях, исторически связанных с Россией. Нападению предшествовала активная дипломатическая подготовка (в Прибалтике она даже заменила военные действия). Ничего похожего на "внезапное, без объявления войны" нападение, преследующее решительные цели типа "мировой революции" и "установления в Западной Европе сталинского режима".
Нет никаких оснований считать И. Сталина сторонником идеи "мировой революции" (в отличие, например, от Л. Троцкого и, отчасти, В. Ленина). Всю свою жизнь И. Сталин боролся с революцией, с деятелями революции, с революционными методами управления экономикой и… И. Сталин никогда не отличался стремлением к авантюрам.
Сравнивая внешнюю политику И. Сталина и А. Гитлера, мы видим, что второй готов пойти на предельный риск в смутной надежде на благоприятный "расклад" (Рейнская область, Чехословакия, Польша, Норвегия), в то время как первый не рисковал никогда и ни при каких обстоятельствах. Все политические и военные победы И. Сталина 1930-х – начала 1940-х годов – это победы безусловно сильнейшего над слабейшим: СССР и Финляндия, СССР и Латвия, СССР и Румыния. Даже боевые действия против Польши РККА начала только тогда, когда Польская армия уже развалилась, и ни о какой обороне не могло быть и речи.
За этот период только один раз не удалось избежать "настоящей" войны – в Финляндии. И. Сталин верен себе: масштабы войны предельно ограничиваются, первоначально речь идет об использовании войск только одного округа. Сопротивление финнов ломает первоначальные планы, война разрастается, возникает угроза вступления в нее великих держав. В результате вместо запланированной "Финляндской социалистической республики" И. Сталин ограничивается Карельским перешейком (представим себе, что в октябре 1939 года А. Гитлер заключает с Польшей мир, получив лишь "Данцигский коридор").
В. Суворов много и проникновенно пишет, сколь сложны были цели, поставленные перед советской армией в Финляндии. "Ни одна армия в мире не смогла бы проявить себя лучше…" В действительности, как мы отмечали в третьей главе, ничего уникального или даже сложного в захвате Финляндии не было, решалась эта задача "в два хода". Да и с чисто формальной точки, взятие Выборга вряд ли сложнее овладения Нарвиком, с чем гитлеровская армия справилась, не особенно напрягаясь. Но даже если военные профессионалы и считали финскую кампанию РККА заслуживающей восхищения. И. Сталин вряд ли вдавался в тонкости. Он видел, что войну с трехмиллионной Финляндией Красная Армия смогла выиграть только значительным напряжением сил. Вряд ли этот результат обнадежил его настолько, чтобы решиться внезапно напасть на армию, справедливо признанную сильнейшей в мире.
И еще один вопрос. А что, собственно, "товарищ Сталин" выигрывал от большой войны, будь она даже сверх-удачной? Когорту "сталинских полководцев" рядом с вождем?
5
Стратегически начертание границы в 1941 году почти не изменилась по сравнению с 1914 годом. Как и прежде, Восточная Пруссия глубоко охватывала с фланга стратегическую позицию русских войск в Польше. Опыт Первой мировой войны показал, что продвижение за Вислу при необеспеченном правом фланге невозможно, поэтому, конструируя наступательную кампанию на Советский Союз, придется выделить силы на вспомогательную операцию против Кенигсберга.
Главный удар во всех "наступательных" схемах наносится на юге. В. Суворов делает стратегической целью Плоешти: при этом центр тяжести оперативного построения советских войск сдвигается к Днестру. В принципе, советское командование показало в 1944 году "как это делается". Мощная танковая группировка сосредотачивается к югу от Тарнополя, на западном берегу Днестра, и наносит удар в южном направлении на Яссы – Бырлад – Галац. Вспомогательное наступление на Бырлад ведется из района Измаила. Подобная операция приводит к разгрому румынской армии и, вероятно, к политическому кризису в Румынии.
Однако, пока Красная Армия занимается разгромом Румынии (в 1944 году на это потребовалось 10 дней, но в 1941 году подвижность РККА гораздо меньшая, и, соответственно, ниже будут темпы операций), вермахту предоставлена полная свобода действий в Польше и Галиции. В результате вермахт – даже в поразительно неудачной группировке "Барбароссы" – имеет все шансы разгромить советские войска Западного и правого крыла Юго-Западного фронта и выйти в тыл наступаюшей на Галац – Плоешти группировки. Ничего хорошего в таком варианте не проглядывает, поэтому наиболее "продвинутые" авторы "суворовского направления" переносят главный удар на Люблинское направление (при вспомогательном наступлении на Кенигсберг – Гданьск), ограничиваясь на румынском фронте лишь демонстрацией. Эта стратегическая конструкция выглядит вполне жизнеспособно, поскольку творчески скопирована с российского стратегического плана 1914 года (вариант "А"). Так как "суворовское" наступление на Плоешти приводит к быстрой катастрофе при любых разумных действиях сторон, имеет смысл рассматривать в дальнейшем только "люблинскую" версию активной стратегии за СССР.
В стратегических ролевых играх по Второй мировой войне я видел, как это происходит на самом деле.
"– Скажите, фельдмаршал, что вам, военному руководству, нужно от политического руководства, чтобы наш удар по России был действительно неотразим?
– Превентивный удар со стороны России. Лучше всего – на фронте группы армий "Юг".
– Думаю, это я смогу вам устроить…" (Из "предвоенного" совещания в штабе Германии).